Текст книги "Приют изгоев"

Их лодочка находилась как раз в таком углублении-канале, и они преспокойно продолжили путь. Правда, все-таки несколько раз пришлось вылезать и тащить лодку волоком из одного «канала» в другой. Она, впрочем, оказалась невесомой, и с волоком вполне справлялись братья, и Батену доставалось тащить на себе весла, а Эйли и вовсе шлепала босыми ногами по песку и лужам, подбирала и разглядывала раковины или весело гонялась за шустрыми крабами – так назывались эти самые пауки-переростки, которых она вовсе не боялась, несмотря на их грозные скорпионьи клешни.

Батен с некоторым неудовольствием подумал, что можно было организовать путешествие и более комфортно – вон сколько вокруг снует всякой разной плавающей посуды: лодки, лодочки под парусами, катерки с какими-то непонятными приспособлениями, плывущими вообще без руля и без ветрил, плоты, состоящие из связок непонятно чем надутых длинных баллонов… Или это уже входит в программу ушек? Первое, так сказать, испытание на прочность?..

Еще через час Кратерис наконец сказал:

– Ну вот, считайте что дома.

Впереди виднелось длинное сооружение, более всего напоминающее издали мол или стену набережной, сложенную где из необработанного камня, где из застывшего строительного раствора, густо смешанного с мелкой галькой. Кратерис направил лодку к одиноко возвышающейся над набережной башенке, сложенной из дикого камня, от подножия которой прямо в воду уходили ступени; над башенкой развевался ярко-зеленый флаг. Когда они приблизились, Форнакс зацепился уключиной весла за вделанный в стену крюк и кивнул Кратерису. Тот выпрыгнул на лестницу, подтянул и привязал лодку к крюку, после чего взбежал по лестнице к башне и минут на десять скрылся в неказистом строении.

Батен прислушался. Из-за барьера набережной доносился приглушенный шум, словно там одновременно плескалось в мелкой воде множество мелкой же рыбешки.

– Что это? – спросил он.

Форнакс не понял.

– Шум, – пояснил Батен.

– А! Трепалки работают, – ответил Форнакс, ничего не добавив. Видимо, счел объяснение достаточным. Батену оставалось только надеяться, что вскоре все само выяснится.

Вернулся Кратерис, спрыгнул в лодку и махнул рукой куда-то вдоль стены набережной. Форнакс отвязался от крюка и оттолкнул лодку веслом. Теперь они поплыли вдоль стены, и Кратерис посматривал на метки, нанесенные краской на камнях выше заметной сейчас линии прилива. Плыли они довольно долго. Смотреть вокруг было особенно не на что, и Батен все больше скучал.

– Стой, – скомандовал вскоре Кратерис. – Здесь перелазим на ту сторону.

Они остановились у лестницы, такой же, как много других уже виденных – с грубыми неровными и не очень удобными ступенями в воду, выгрузились. Кратерис и Форнакс привычно взвалили лодку на плечи и потащили наверх, Батен и Эйли шли за ними налегке.

Ширина стены наверху была около пяти ярдов; по другую ее сторону простиралась обширная водная равнина, поделенная на большие ровные квадраты точно такими же перегородками. Уровень воды внутри квадратов был заметно выше, чем снаружи, почти под самую стену – видимо, внутри всего пространства он поддерживался искусственно. Посреди каждого квадрата возвышался насыпной островок с какими-то постройками, и над каждым на шесте трепыхался флюгер с номером. По воде вокруг них шлепали громоздкие сооружения, издающие те самые хлюпающе-плещущиеся звуки, на которые обратил внимание Батен. Надо полагать, это и были таинственные трепалки, на которых Батену и его новым знакомым придется работать. По его прикидке, на квадратную милю водной равнины – примерно столько занимал каждый квадрат – приходилось от десятка до дюжины трепалок.

– Эх, люди работают… – с непонятной тоской сказал Кратерис.

Братья спустили лодку вниз, в узкую протоку между оградами двух квадратов, и на шестой миле пути по этому своеобразному каналу они увидели шест с номером восемнадцать.

– Здесь, – сказал Кратерис, и Батен с облегчением понял, что они все же добрались до места своего назначения. «Ушки еще не начались, – подумал он, – но утомить меня они уже успели».

Ограда в этом месте была невысокая, не выше полуярда над водой, и шириной от силы фута два. Они выбрались на стенку, перебросили лодку в квадрат и через полминуты причалили к своему островку.

По дороге Батен пригляделся к воде. Вода эта больше напоминала болото, чем море, каким он привык его представлять. Неглубокое дно сплошь заросло голубовато-зелеными лопухастыми листьями, расстилающимися по поверхности, нежными и мягкими на ощупь, но неожиданно прочными; когда Батен попробовал просто так оторвать один, то чуть не развернул лодку, но лист остался невредимым.

Эйли рассмеялась, а Кратерис сказал с усмешкой:

– Ты бы еще пузырь попробовал порвать.

Серединный островок вблизи оказался мал и не очень походил на место, где можно прожить хотя бы неделю. Дом напоминал конуру из камня; рядом находилось что-то вроде покрытой шелковым полотнищем веранды, где между каменных столбов болтались гамаки, а под ними располагалось что-то вроде садика, где росли незнакомые Батену растения с целью не только их кушать, но и украшать собой природу и скрашивать унылый быт. Здесь же, чуть в стороне стояла уставленная кастрюлями плита, и сухопарая женщина, одетая по-рабочему просто, но с коралловым ожерельем на шее, подбрасывала в топку странного вида поленья; при их появлении в квадрате она выпрямилась и с интересом смотрела, как новоприбывшие подчаливают и выбираются на вверенную территорию.

Братья поздоровались с ней одинаковыми кивками и, коротко поговорив, пошли по узкой перемычке осмотреть делянку и глянуть, как работают другие. Женщина проводила их взглядом и обернулась к Эйли.

– Здравствуй, милая, – сказала она приветливо. – Как тебя зовут? Готовить-то умеешь?

– Эйли, – ответила та и добавила не очень уверенно: – Вообще-то да. Но я никогда не готовила на много народа.

– Это ничего. Будешь мне помогать – научишься. – Она снова улыбнулась, на этот раз Батену.

– Меня зовут Батен, – сказал он, не дожидаясь, когда его попросят.

Женщина кивнула:

– А меня все называют мама Инди. Берите-ка, детки, вещи и пошли в дом устраиваться.

Батен поднял было свою сумку, но Эйли, кажется, поняла слова мамы Инди иначе. Она подала ему и сумку братьев – одну на двоих, – и они пошли за мамой Инди.

Комната внутри дома оказалась одна-единственная, размером ярдов шесть на шесть, не больше. Узкое окно больше напоминало бойницу и находилось под самым потолком. Тем Не менее комнату можно было назвать уютной, если не обращать внимания на почти полное отсутствие мебели. Стены обшиты панелями из светлой слоенки, темная слоенка служила полом, с потолка свисала стеклянная лампа в шелковой оплетке, заправленная прозрачным желтоватым маслом – Батен не отказался бы повесить такую в своей шеатской гостиной. Но все равно складывалось впечатление, что здесь не столько живут, сколько хранят вещи или скрываются от непогоды.

Мама Инди подошла к шкафу, занимавшему целиком одну стену, и показала, что где находится:

– Сюда кладите вещи, это будут ваши полки. А тут берите гамаки и одеяла.

Эйли деловито занялась обустройством. Она вытащила из ниши четыре гамака, столько же пухлых и легких одеял, поставила на освободившиеся полки сумки; Батену она велела взять одеяла, сама подхватила гамаки и пошла впереди него на веранду. Там она ловко натянула между стойками гамаки, кинула в каждый по одеялу и сочла поселение обеспеченным.

Батен печально огляделся.

Вот он и прибыл на свои галеры.

НА УШКАХ

Восемнадцатый квадрат был стандартным, размером чуть меньше мили, на трех из четырех делянок сейчас работали люди на своих чудовищных трепалках; четвертая была пуста. Пока пуста.

– Вот здесь мы и будем работать, – пояснила Эйли.

– Тебя, кажется, привлекли к готовке…

– Ну и что? – сказала Эйли тоном этакой умудренной женщины. – Эта делянка – на три доли. Кратерис и Форнакс получают по доле, третью делим мы с тобой.

Батен посмотрел на нее с удивлением.

– А ты как думал? – продолжала Эйли. – Может, ты и считаешь, что это несправедливо по отношению к тебе, но ты ведь чужак и ничего не умеешь, так ведь? !

Батен невесело усмехнулся. Мог бы и сам догадаться.

– Поэтому ты будешь работать как все, а получать вдвое меньше, – закончила Эйли. – А я буду помогать тебе, помогать поварихе и учить тебя уму-разуму.

– Я выгляжу таким дураком?

– Нет, – честно призналась Эйли. – Но ты с Плато, тебе надо привыкать.

– Это мне уже говорили, – вздохнул Батен.

Они прошли по гребню перемычки, ограждающей делянку, и остановились на перекрестке пересечения разделяющих наделы стенок.

– Это и есть ушки? – спросил Батен, показывая на полощущиеся по воде лопушиные листья. Эйли кивнула.

– А мы должны их трепать? – спросил Батен.

– Ага.

– И что это значит?

Вместо ответа Эйли, как была в одежде, прыгнула в воду; ей было по пояс.

– Прыгай сюда. Я все тебе расскажу.

Батен прыгнул; вода была очень теплой и какой-то густой.

– Вот это ушки, – повторила Эйли. – Это такой моллюск. – Она неуверенно посмотрела на Батена: знает ли он, что такое моллюск.

Батен с серьезным видом кивнул – все-таки что-то он читал в училище.

– Он не кусается и вообще безобидный, – продолжила Эйли наставительно. – Живет он себе живет так шесть лет, и все это время похож вот на такой, – она показала сжатый кулачок, – камушек. Он в ракушке живет, чтобы его не съели, и приклеивается ко дну таким веществом – ушным клеем. А на седьмой год он решает размножиться. – Сказав «размножиться», Эйли хихикнула. – Для этого ему надо немного попутешествовать, и он начинает отращивать себе вот это самое ушко. – Эйли подняла лопух над водой и потерла его пальцами. Батен тоже потрогал шелковистый лоскут и сразу же почувствовал, что его ткань скользила под пальцами – она была двойной.

– Он дожидается периода штормов, – продолжала Эйли, – а потом надувает ушко и на нем уплывает куда-то.

– Так это пузырь? – догадался Батен. Эйли кивнула.

– Ага, – понял Батен. – И что дальше? Эйли пожала плечами.

– Он уплывает, откладывает икру и умирает. Вот и все.

– Ага. – Батен ничего пока не понял. – А при чем тут мы?

– А мы хотим его обмануть. Если мы будем вот так вот то и дело теребить ушки, он оторвется от дна не в период штормов, а на месяц раньше. Понимаешь, он будет думать, что мы – это шторм.

– А просто так его ото дна нельзя оторвать? – спросил он.

– А ты попробуй, – посоветовала Эйли.

Батен вспомнил, как попробовал оторвать листок, и не стал.

Довод на счет штормов, однако, показался ему сомнительным. Он посмотрел на соседнюю делянку, где загорелый таласар деловито шлепал в своей трепалке по воде. Все сооружение качалось, шаталось так, что, казалось, оно вот-вот развалится, и чем-то напоминало Батену огромный ткацкий станок.

– А зачем?

Эйли не поняла.

– Зачем нужны ушки?

Она уставилась на него широко раскрытыми глазами. Потом до нее дошло:

– Ты? Не знаешь? Зачем? Нужны? Ушки? – Ее изумление было неподдельным. Кажется, она бы меньше удивилась, если бы у Батена вдруг выросли крылья, и он вспорхнул бы и улетел на свое Плато.

Батен терпеливо повторил:

– Да, представь себе, я совершенно не знаю, для чего нужны ушки. Вы их что – едите?

– Они несъедобные, – презрительно фыркнула Эйли. Потом рассмеялась: – Это же знают даже маленькие дети! Ведь без ушек не было бы Таласа, – сказала она так, будто повторила чьи-то слова.

– Да? – неопределенно произнес Батен.

Эйли вздернула подбородок и сказала, поведя рукой вокруг:

– Эта прекрасная страна называется Талас.

И эту фразу и жест она тоже позаимствовала у взрослых, но гордость, с которой фраза была произнесена, казалась неподдельной и не заимствованной.

Батен помимо воли огляделся. Унылая равнина, расчерченная под линейку и залитая водой, отнюдь не показалась ему прекрасной. Нависающая над ними так, что казалось – она совсем рядом – Стена, да, была хороша… Словом, определение «прекрасная» не совсем подходило для того, что его сейчас о, окружало. Да и – во всяком случае, формально – Талас не был совсем уж страной: наверху его считали частью Империи, ее вассалом и данником. К тому же… Он опустил глаза и сказал серьезно:

– Это твоя родина, не моя.

Эйли, впрочем, не поняла.

– Разве это не похоже на поля на Плато? – наивно спросила она. – Плоская зеленая равнина?..

– Совершенно не похоже, – ответил Батен. Думать об этом и вспоминать совершенно не хотелось, и он вернулся к прежней теме: – Из ушек делают морской шелк?

– И еще много чего, – оживилась Эйли. – Весь Талас держится на морском шелке и ушном клее.

Сверху на них упала тень. Батен поднял голову; на гребне над ними стоял Кратерис.

– Ты сильно устал? – спросил он. – Может, пройдем по рядку до заката?

Батен взобрался на гребень, встряхнулся от густого бульона воды.

– Да, можно, – сказал он неуверенно. – Если покажешь, как это делать.

Кратерис кивнул:

– Покажу. А то люди вон по второму-третьему дню работают, – добавил он, оправдываясь. – Этак у них все ушки всплывут, и нам лишнюю неделю придется здесь сидеть, до самых штормов.

– Конечно, – согласился Батен. – Мы же работать сюда приехали.

Длина делянки – семьсот ярдов; и такая же ширина. Рядок – это те же семьсот ярдов; а ширина – всего десять. Рядки отделены друг от друга строем воткнутых в дно шестов. Работа проста до отупения: сиди и крути педали все семьсот ярдов – остальное трепалка делает сама. То есть треплет ушки. Барабан подгребает под себя воду прицепленными к нему лопатками и теребит разостланные по ее поверхности ненадутые лопухи, изображая для них осенний шторм. Чтобы процветал прекрасный Талас. А когда упрешься в стенку, перетаскиваешь трепалку на следующий рядок – и крутишь педали в обратном направлении. Иногда приходится спрыгивать посреди делянки и с тихими проклятиями скручивать с барабана намотавшееся ушко… Было все-таки что-то странное в этом непрестанном бороновании воды во славу Таласа. Как в ношении воды решетом или толчении ее же в ступе. Как пяление – оно же глазение – на новые ворота. Как чистка очка нужника носовым платочком. Ощутимых результатов не наблюдалось.

Помощи от Эйли пока тоже не ощущалось, если не считать моральной – она прибегала попробовать прокатиться на трепалке; сил у нее, разумеется, недоставало. Кратерис, впрочем, сказал, что Эйли будет помогать им попозже, когда ушки начнут надуваться.

Первые дни с непривычки Батен выматывался так, что едва не засыпал над миской с ужином; спал в своем гамаке каменным сном и на рассвете с трудом просыпался. У него постоянно зудела разъедаемая соленой водой кожа. По совету таласар, Батен вечером стирал с себя соль тряпкой, намоченной в пресной воде, а перед работой намазывал тело густым жиром, остро пахнущим рыбой; запах рыбьего жира, постоянно раздражавший Батена с тех пор, как он попал сюда, теперь стал привычным и незаметным.

Распорядок дня также не радовал разнообразием. Вставали с солнышком, выпивали по чашке горячей коричневой жидкости, которую здесь почему-то называли чаем, и шли работать. Часа через два Эйли приносила завтрак, и Батен, выбравшись на бортик, закусывал и немного отдыхал. Бортик-оградка был всего два фута в ширину, но Батен, к своему удивлению, скоро приноровился сидеть и даже лежать на его узкой шершавой поверхности. Таласары и вовсе чувствовали себя на нем свободно и умудрялись разминуться, не задевая друг друга и без того, чтобы столкнуть встречного в воду. Батен пока не чувствовал себя уверенным настолько, и Кратерис, бывало, встретившись с Батеном на оградке, предлагал ему постоять спокойно, и лишь после того обходил, лишь иногда едва коснувшись… Обедали у домика, где пережидали самые жаркие и изнурительные час-два под шелковым навесом; время проходило в дремоте или ленивой беседе ни о чем. Потом снова работали, и ужинали уже в темноте, чуть развеиваемой масляной лампой. После те, кто не совсем вымотался, снова шли на делянки пройти еще рядок-другой. В темноте на одной трепалке работали по двое, чтобы ненароком не посбивать шесты. И хотя перед сном работали далеко не все, но Кратерис с Форнаксом были неутомимы, и Батену было неловко оставаться на веранде с Эйли и мамой Инди, в то время как они боронили свою делянку, и он с проклятиями тоже лез на трепалку, поминая свое чувство солидарности.

Впрочем, Эйли все-таки не оставляла его своими заботами. Батен не сразу заметил, что еду для него она готовит отдельно от остальных: специально несоленую, с большим количеством овощей, чтобы они впитывали соль из воды, которая здесь считалась пресной. Ему было неловко, но он ничего не мог с собой поделать – к обилию соли в еде и вокруг привыкнуть было невозможно. Скорее всего мучился Батен так от того, что в Шеате соли всегда было мало, она была дорогая и досаливали пищу только-только, чтобы не заболеть; в бедных деревеньках по всему краю зобастых идиотов было как нигде в Империи – поговаривали, что это именно из-за недостатка денег на соль.

Эйли, которой он имел неосторожность рассказать об этом как-то вечером, посочувствовала ему и однажды даже предложила половину своей ежедневной порции вина, но уж тут Батен наотрез отказался. Красного вина выдавали каждому полторы пинты в день, его пили наполовину с водой, чтобы оно лучше утоляло жажду; пресной же воды давали по четыре кварты – хочешь пей, хочешь мойся.

Батен в общем-то был благодарен этой девочке: никто из таласар не был расположен нянчиться с ним и объяснять известные каждому ребенку вещи. Эйли же не надо было даже упрашивать – она сама рассказывала все, что могла рассказать; благодаря ей Батен стал лучше разбираться в мире, который будет окружать его теперь. К тому же она обладала поистине удивительным для ее возраста тактом и ухитрялась опекать Батена незаметно Для окружающих и часто для него самого. Она ненавязчиво учила его многому из того, что таласары умеют чуть ли не с пеленок. Например, она обучила его завязывать добрый десяток узлов, что, разумеется, обязательно должно было пригодиться Батену, реши он жить хоть на Стене, хоть здесь, на Отмелях.

На шестой день, ближе к вечеру, Батен, дошлепав верхом на трепалке до края рядка, на минуту остановился передохнуть. Он снял уставшие ноги с педалей и, разминая ступни, огляделся. Кратерис, Форнакс и остальные обитатели соседних квадратов Усердно шевелили трепалками драгоценные зеленоватые листья; Эйли приплясывала на площадке у дома, снимала с веревки развешанные для провяливания корешки местного овоща – похожие по виду на морковку, в хорошо провяленном виде они вкусом походили на курагу; похоже, на ужин будет фруктовый суп.

С овощами, кстати, в Таласе был полный порядок. Таласары на каждом удобном клочке земли заводили хоть крохотный, но огородик, а при их методах земледелия и климате урожаи были куда обильнее, чем на Плато, где земли всегда хватало. На склонах Стены выращивали виноград, из которого делали вполне приличное вино, на террасах росли фруктовые деревья, в достатке выращивались картофель, помидоры, кабачки… Было здесь и несколько видов овощей и фруктов, каких Батен не видывал до того, как попал в Талас.

А вот с пшеницей и ячменем обстояло иначе: таласары предпочитали обменивать зерно на икру и прочие морские продукты, а не выращивать сами – для злаков требовались слишком большие площади.

И, естественно, сколько угодно водорослей, крабов, моллюсков и рыбы – океан-то рядом. А вот мяса Батен здесь еще не видал и не увидит скорее всего долго: свинина была дорога, баранина и козлятина – еще дороже, а говядины в Таласе, похоже, не было вовсе. Правда, была птица – но Батен никогда не считал ее полноправным мясом. Тем более, что птица здесь тоже питалась рыбой со всеми вытекающими последствиями.

Эйли тем временем отдала корешки маме Инди и, прихватив корзинку, понесла полдник Кратерису, Форнаксу и Батену. Увидев это, Батен снова зашлепал трепалкой: он лишь чуть-чуть отставал от Кратериса. Ближе всего к дому была делянка, на которой работал Форнакс, но он был на противоположном конце рядка; его Эйли даже окликать не стала – помахала рукой, привлекая внимание, поставила на бортик миску и пошла дальше. Следующим был Батен; он сейчас работал как раз рядом с оградой, и Эйли подождала, пока он подшлепает ближе, вылезет на бортик, и только тогда вручила ему миску с овощным рагу и солидной порцией жареного тунца.

– Я рыбу специально для тебя жарила, – сказала она, радостно улыбаясь. – Без соли, как ты любишь.

– Спасибо, – проговорил Батен. – А…

– Я сейчас отнесу полдник Кратерису, – перебила она Эйли. – И вернусь. Поболтаем. Да?

Батен улыбнулся в ответ и кивнул.

Кратерис был уже на бортике, поджидал и пил из своей фляги подкрашенную вином воду. Он что-то сказал подошедшей Эйли, та рассмеялась, присела на корточки рядом, полупроговорила-полупропела какую-то дразнилку и только после этого отдала ему миску. Кратерис в ответ сделал большие глаза и сказал что-то страшное. Прыснув смехом, Эйли легко поднялась с корточек и пошла обратно к Батену.

Они сидели на бортике, свесив ноги в воду. Было время прилива, и вода, которую в ушные чеки пускали для дренажа через систему шлюзов, поднялась примерно на фут, почти до уровня, который считался предельно допустимым.

– Сколько тебе лет, Эйли? – заговорил Батен.

– Двенадцать. – Эйли жевала «абрикосовый корешок».

– Кто-то велел тебе заботиться обо мне? – спросил Батен.

– Нет, конечно, – небрежно ответила она.

– Однако ты готовишь специально для меня, учишь мелочам и вообще стараешься помочь.

– Разумеется, – сказала Эйли.

– Почему же разумеется?

– Ну раз я здесь, – сказала Эйли, как будто это что-то объясняло.

– Не понял, – признался Батен.

– Ну раз я работаю здесь, я несу ответственность за то, что здесь происходит, – объяснила она; слова снова были заученные, взрослые. – Но здесь все идет нормальным порядком, и только ты страдаешь от того, что не привык к нашей жизни. Значит, я должна помогать тебе.

– Почему-то остальных это не очень-то заботит.

– Да, – согласилась Эйли. – Но они простые люди, а меня обязывает благородство происхождения.

Батен опустил уже было поднесенную ко рту ложку и поглядел на девочку. Что-то новенькое.

– В Таласе есть дворянство? – осторожно поинтересовался он. Конечно, он знал ответ. Ни одно государство не может существовать без благородного сословия, без аристократии. Но ему как-то в голову не приходило, что здешние аристократы могут посылать своих детей на ушки. Впрочем, если вспомнить его житье до ссылки… Но ведь она совсем девчонка. Или тоже за какие-нибудь спаленные штаны?..

Эйли ответила как всегда просто:

– Конечно, есть. Не совсем только такое, как у вас. Не только потомственное. И у нас нет наследственного права.

– А княгиня? – удивился Батен. – Ведь она правит Таласом?

– Ты думаешь, ей бы подчинялись, если б не уважали? – Эйли странно вздохнула. – Титул, все равно – наследственный или приобретенный, надо постоянно подтверждать делом. У нас мало кто приобретает власть по наследству. Деньги – да, но не власть.

– Ты, похоже, много знаешь об этом, – спросил Батен.

– Мне приходится это учить, – вновь вздохнула Эйли. – И историю, и логику, и географию… Я так рада, что меня на ушки отослали – хоть какое-то удовольствие в жизни.

– А тебя-то сюда за что? Натворила небось чего-нибудь?

– Не-а, – беспечно ответила Эйли, – ни за что. Просто мама решила, что мне будет полезно поработать среди простых людей и своими руками заработать какие-нибудь деньги. Она предложила мне на выбор огороды, заготовку морской капусты и ушки, и я, конечно, выбрала ушки.

– Почему? – честно удивился Батен.

– Здесь интересно! – с воодушевлением воскликнула Эйли. Батен с сомнением оглядел даль, до самого горизонта расчерченную ушными садками.

– Ты вот тоже интересный, – продолжала Эйли. – Мне повезло, что здесь оказался ты. Знаешь, у нас так редко появляются люди с Плато. Я, правда, видала одного, но это был ужасно дурной человек. Он говорил такие вещи про вас, что мама запретила мне слушать. Его потом отправили за Столбы. Он был убийца. Он затевал драки и однажды убил двух человек.

Батен хотел расспросить, какое положение занимают родители Эйли, но она вдруг повернулась к нему с широко раскрытыми глазами:

– Скажи, а правда, что в Империи есть тысячи людей, работа которых состоит в том, чтобы убивать других людей? И Император выдает им специальную одежду, и оружие, и еду, и деньги?

Батен нахмурился.

– Да, – сказал он. – Правда. Император имеет большую армию.

– Вот странно! – воскликнула Эйли. – А у нас нельзя убивать. У нас убийц отправляют за Столбы. А ты видал этих людей? Они страшные?

Прежде чем ответить, Батен помолчал.

– У нас тоже нельзя убивать людей, – наконец выговорил он. – Но армия – это не убийцы. Армия нужна, чтобы защищать Империю от ее врагов. От тех, кто приходит, чтобы убивать и грабить. – Он опять замолчал. Ему и самому не очень верилось в то, что он сказал. – Я и сам был офицером, – выдавил он все-таки из себя. Она его поняла не сразу.

– Значит, – спросила она с ужасом, – ты тоже убивал людей?

– Да, – ответил Батен. – Я бывал на войне.

Эйли инстинктивно отодвинулась.

– Что, страшно? – Батен грустно усмехнулся. Она еще немного отодвинулась и встала на ноги.

– Да, – сказала она. – А ты так похож на хорошего человека…

В Таласе не убивают.

В Таласе не одобряют убийства.

В Таласе не одобрили бы даже охоту, которой развлекается благородное сословие в Империи: баловство, а не добыча продовольствия.

При этом в Таласе не голодают.

Просто в Таласе постоянно не хватает рабочих рук. Здесь не уважают праздных. Может быть, потому имперцы презирают таласских нобилей, что они пропахли рыбьим жиром как простолюдины и не мыслят себе жизни без работы?

Таласская княгиня Сагитта действительно управляет страной, а не передоверила бразды правления канцлеру или председателю Совета Гильдеров (Большого Кабинета, по-здешнему). Таласские нобили действительно вмешиваются в действия гильдий, а таласские гильдеры действительно вмешиваются в политику, и пока от этого взаимного вмешательства была только польза.

Талас богат. Таласу завидуют. Завидует сама Империя.

И ничего не может поделать.

Его богатство – в рыбе, в огородах, в черном горном (минеральном) масле, которое сочится из земли за Столбами, в самих Отмелях, где растет розовый и желтый жемчуг, в изобилии пресной воды, без которой этот край превратился бы в безлюдную пустыню.

А морской шелк – это не богатство, это – основа Таласа; без него жизнь в Таласе была бы совсем другой, не такой.

Морской шелк – материал уникальный в своей универсальности. Это не только невесомая и очень прочная, практически вечная одежда. Это бегущий такелаж на Стене, на Отмелях и на судах. Это ткань для воздушных шаров, поднимающих грузы вверх, а также крылья легких планеров, которые как стрижи срываются с крошечных площадок на Стене и парят над желто-зеленым мелководьем. Никакой другой материал не позволил бы протянуть спусковые рукава; никакой другой материал не позволил бы построить на Стене ажурные висячие мосты – а в Патентной Коллегии Таласа каждый год регистрируются все новые и новые изобретения, в основе которых поистине чудесные свойства морского шелка и его производных.

Шелка в Таласе много – но это не значит, что он дешев. Впрочем, за последний век фунт шелка-сырца, который считается в Таласе официальной денежной единицей, подешевел почти вдвое. Тем не менее в меновой торговле с Плато цена шелка остается неизменной; более того, таласары стараются ограничивать количество продаваемого шелка: официально шелк продается в Империю только в обмен на корабельный лес, который имперцы отдают Таласу без особой охоты, а неофициально выменивается у краевиков на металл – железо или медь, лом или изделия, без разницы, – который Империя и вовсе не продает Таласу. (Да и зачем имперцам шелк – они все равно ему настоящей цены не знают, а его не хватает Таласу для насущных нужд.)

А значит, шелк – это еще и металл, которого Таласу вечно не хватает, несмотря на постоянные его поиски на Стене и на ближних и дальних островах. И это лес, который необходим для кораблей, чтобы отыскать металл на островах…

А шелк – это ушки.

Небольшой невзрачный моллюск, обитающий испокон иска на Отмелях, питающийся мелким крилем и планктоном, налипающим на шелковом лоскутке, полощущемся на волнах, и время от времени раздувающий этот лоскуток, чтобы отплыть с осенними штормами с теплых отмелей и выметать икру, которую течения разнесут по всему Океану, – это и есть ушко.

Люди, как только они появились на Отмелях, начали использовать его сначала примитивно, изготовляя из тонкой прочной ткани ушка мешки, бурдюки для воды, одежду. Но чем дальше люди присматривались, тем больше они находили пользы в простеньком морском организме.

Люди оказались хорошими учениками.

Они взяли от ушка не только шелк, но и научились извлекать клей – гибкий, не боящийся ни соленой воды, ни жары, ни холода, прочный и «всеядный» клей.

Они стали использовать ту самую слизь, на которую налипали криль и рачки, для привлечения в свои сети рыбы и сбора питательной массы океана, из которой получались отличные кормовые добавки для домашних животных и подкормка для растений, которая могла служить подспорьем даже во время длительных плаваний – стоило разбросать по поверхности моря полотнища с ушной пропиткой, как даже в самом безрыбном месте начинался клев, или просто поскрести полотнища и можно было хотя бы не умереть с голоду; потом из этой массы стали делать брикеты для кромников с различными пищевыми добавками – может, и не совсем вкусно, но питательно и полезно даже для младенцев.

А сколько жизней спасла мазь, отпугивающая морских хищников, сделанная на основе выделений ушка, которое за его счет и выживало.

А скольких согрел ушной газ, пока не были открыты месторождения за Столбами…

Даже идею воздухоплавания люди позаимствовали у ушка.

Поэтому довольно скоро люди стали культивировать и сами ушки, как их предки выращивали и выводили новые породы растений и животных.

И ушки стали для таласар даже большим, чем хлеб для им-перцев. Хлеб только кормил, а ушки и кормили, и одевали, и защищали, и учили людей выживать…

Вот только они оказались настолько примитивными и простыми организмами, что за триста лет эксплуатации людям не удалось вывести новую, скажем, клеевую, кормовую или породу ушек с ушком размером с воздушный шар (хотя в последнем случае определенные успехи таласарами были достигнуты с помощью, как ни странно, магии и элементарного физического воздействия – попросту тянули за ушко), но просто как-то «научить» ушки отлепляться и раздувать свои пузыри, когда это нужно людям. Те миллионы и миллионы лет до этого снимались с места, только когда их теребили либо волны осенних штормов, либо люди – им было все равно; так продолжали делать и сейчас. Мало того, они упрямо сопротивлялись большей механизации и не реагировали на автоматические трепалки. Видимо, человек тоже как-то на них влиял…