Текст книги "Мы будем на этой войне. Диверсанты"

Глава III
Берцы и планшет

«(9.3) Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим»

Ветхий Завет, Екклесиаст, Глава девятая

На фронт вернулись, словно домой. Абсурдность этого ощущения осознавали все, но, видимо, планида такова у тех, кто вольно или по принуждению посвящает жизнь войне. Они не первые, испытавшие подобное и уж точно не последние.

«Дома» всё оставалось по-прежнему. Из последних новостей было то, что войскам Объединённой Оппозиции удалось отбить серьёзное наступление фéдеров. С обеих сторон работала артиллерия, реактивные установки залпового огня, прикрытие с воздуха осуществляли вертолёты и самолёты.

На перемолотых, изувеченных, горящих и дымящихся позициях живых почти не осталось. Уцелевшие больше напоминали брошенных безвольных опустошённых марионеток, когда никто их не заставляет выполнять определённый набор движений.

Грязные, прокопченные, оглушённые обстрелами, они потерянно сидели и лежали на земле, страшными пустыми глазами глядя в никуда, дожидаясь отправки в тыловые госпитали. Они все и были марионетками в руках тех, кто много говорил о попранной правде, о восстановлении справедливости, о необходимости возвращения к мирной жизни. Но сначала нужна победа. А её приходилось добывать им, на собственной шкуре испытавшим всю «прелесть» бессмысленной войны с соотечественниками, тоже сражающимися за правду, справедливость и мирную жизнь…

Тут же, прямо на земле, лежали раненые, кое-как перебинтованные, окровавленные. Одни стонали и кричали. Другие, потерявшие от боли сознание, лишившиеся конечностей, изрубленные осколками, обожженные до неузнаваемости, оглушёно молчали.

Суетились медработники, в основном девушки, женщины. Не беспокоясь, как выглядят со стороны, они по мере сил старались облегчить страдания несчастных.

Шёл мелкий затяжной дождь. Всё размокло и раскисло. По лужам красным от крови стучали мелкие капли, разбегаясь кругами. Бинты у раненых набухли, грязная вода подтекала под них, не способных самостоятельно пошевелиться и как-то позаботиться о себе. Капли попадали на стянутые мукой лица, и нельзя было понять, дождь ли это или слёзы, коих на войне стесняться не принято, если только это не слёзы труса, считающего что его жизнь ценнее жизни других.

Неподалёку рядами лежали тела погибших, кого удалось вынести из кромешного ада. По сравнению с тем, сколько осталось на поле боя, убитых было вроде как немного, но их скорбные ряды, между которыми не спеша ходил священник с кадилом, казались бесконечными.

Рядом работала похоронная команда, составляя списки погибших. Работу этой службы обычно не принято показывать по информационным каналам, заточенным под совсем другую направленность. Но именно похоронщики выполняли всю неприятную работу по захоронению тел и отправке сообщений родственникам о том, что их сын, муж, брат, отец «пал смертью храбрых до конца выполнив долг…»

Если была возможность отправить тела родственникам, то отправляли. Но это случалось редко. В объятой войной стране всё перемешалось настолько, что зачастую родня погибшего находилась неизвестно где, а порой – на территории подконтрольной противнику.

Но иногда всё же отправка тел была.

Близкие павших получали страшные деревянные ящики, а чаще просто короткие сухие официальные письма, бились в истерике, кричали дико или горбились молча, почернев от горя, не веря казённым чёрствым строкам, навсегда перечеркнувшим надежду на возвращение родных и любимых.

Остальных неотправленных хоронили в общих могилах, занося имена погибших в списки войсковых частей. Порой убитых стаскивали в воронки и заваливали, чем придётся. А то и вовсе не подбирали, торопясь с отступлением.

Немало оставалось тех, кого разнесло на куски, смешало с землёй, сожгло беспощадным огнём; чьи тела ушли ко дну рек, озёр, больших грязных луж, засосало в бездонные болота, размололо гусеницами бронетехники; тех, кто попал в плен, влача жалкое существование под властью врагов, ещё не так давно бывших единым российским народом, расколотым бессмысленной гражданской бойней.

Банды дезертиров или одиночек, запугавших местное население, трусливо убегавших при появлении регулярных войск, не жалели ни свои ни чужие, расстреливая на месте.

А в тылах противников продолжалась повальная мобилизация мужиков, неумелыми колоннами марширующих в ненасытную зубастую пасть войны.

Со стороны развороченных позиций, на условную территорию наспех организованного местного госпиталя, ревя двигателем, на высокой скорости, расплёскивая грязь луж, ворвался БТР. Сильно «клюнув», замер на месте. Люк десантного отсека распахнулся, оттуда выскочил кто-то грязный и громко закричал:

– Врача!!! Врача!!!

Из нутра машины четверо таких же грязных солдат на руках вынесли тело сплошь в окровавленных бинтах. Бросили на мокрую землю ворох обмундирования, на него аккуратно положили человека с грубым тяжёлым небритым лицом землистого цвета.

К бэтээру спешили местный хирург и две санитарки.

Остановившись, врач профессионально взглянул на раненого и скептически сморщился. Присел на корточки, потрогал пульс на его шее, приоткрыл набрякшие веки. Отрицательно покрутил головой, распрямляясь.

– Ты чё, бля, пульс ему щупаешь?! – заорал прокопченный. – Быстрее на операционный стол его!!!

– Полковник умер, – сказал хирург. – Я уже ничего не могу сделать. Сердце остановилось. Извини, лейтенант.

– Он не умер!!! – взревел молодой офицер. – Слышь ты, клизма, на операцию его быстрее!!! Он без сознания, у командира сердце, как у коня, помогай быстрее ему!!!

– Лейтенант! – повысил голос хирург. – Полковник умер, – проговорил он отчётливо с расстановкой.

– Ах, ты, блядь!!!

Лейтенант нанёс удар кулаком в лицо хирурга. Врач, привычный и к такому, сумел уклониться, а офицер, весь вложившийся в удар, полетел в лужу. Тут же вскочил, не обращая внимания на текущую с лица грязь, дёрнулся к одному из своих солдат, пытаясь вырвать из его рук автомат.

– Завалю!!! – рычал он в исступлении.

Испуганный солдат вцепился в автомат, ему на помощь пришли трое других, буквально отдирая от товарища почти безумного офицера, плотно обступая, не давая простора для движения. Вдруг лейтенант обмяк, безвольно сел в грязь, обхватил коротко стриженную грязную голову такими же грязными руками и заплакал навзрыд.

– Да я с командиром такое прошёл… – сквозь рыдания почти кричал офицер, – такое… А тут какая-то хрéнова мина разорвалась прямо рядом с ним… Он меня – меня! – от осколков закрыл, а я его не довёз… А-а-а… – надрывно плакал взрослый мужчина.

И от этого плача, вырывавшегося из охрипшего горла, огрубевшие сердца солдат обливались кровью. Они, стиснув зубы, угрюмо молчали. Механик-водитель, высунувшийся из люка, ладонями размазывал по грязному лицу выступившие слёзы, громко швыркая носом.

Внезапно лейтенант успокоился, решительно поднялся, тихо и зло скомандовал солдатам:

– В машину. Механик! Заводи! Щас я им устрою свою войну. Личную.

– Отставить! – послышалась резкая отрывистая команда.

Присутствующие повернулись на голос и увидели офицера в чине майора, особиста части.

– Отставить! – повторил майор.

– Отставить??? – взвился лейтенант. – Отставить??? Да ты, гнида, засел тут в тылу, жопу спрятал, и ещё мне, боевому офицеру, будешь приказы отдавать???

– Прекратить истерику, лейтенант! – жёстко потребовал особист. – Под суд захотели?

– Чем ты меня пугаешь? – насмешливо спросил офицер. – Судом? Ну и куда меня отправят? В эту же мясорубку? Да я оттуда не вылезаю всю войну!

Майор досадливо поморщился и обратился к хирургу, так и стоящему рядом с телом полковника.

– Сергей Петрович, дайте лейтенанту спирта граммов двести.

– Ох, какой ты щедрый! – деланно восхитился офицер.

– Ну, не хотите спирта, Сергей Петрович вколет вам лошадиную дозу успокоительного.

Лейтенант уничижительно посмотрел на особиста и сухо сказал:

– Обойдусь. Берите командира, – обратился он к солдатам. – Отнесём к батюшке, пусть отпоёт.

Солдаты подняли тело в окровавленных бинтах и понесли к священнику, продолжающему ходить между бесконечных рядов убитых.

Особист увидел пятерых разведчиков, молча наблюдавших за развернувшейся драмой, и насмешливо, растягивая слова, произнёс:

– А-а! Спецна-аз! Отдохнули, да? Силы восстановили в то время как другие не жалея жизней выполняют приказ? Куда направляемся, самопровозглашённая элита?

– Идём на доклад к командиру разведроты, товарищ майор, – сухо отозвался Туркалёв.

– Ну-ну, – усмехнулся майор. – После, капитан, жду вас у себя. Доложите о последней операции.

– А это не ко мне, товарищ майор, – ровно ответил Янычар. – Операция совершенно секретна, приказ мы получили с самого верха. Если там сочтут нужным, то проинформируют вас о деталях. Разрешите идти?

Остальные четверо преданно пялились на майора и, согласно Указу Петра Первого, – перед лицом начальствующим имели вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство.

Побагровевший особист процедил:

– Идите.

– Есть, – с готовностью ответил Янычар, приложив руку к непокрытой голове, что являлось нарушением устава.

Все пятеро намеренно чётко словно на параде развернулись через левое плечо и, топая по грязи, разбрызгивая лужи, строевым шагом пошли прочь.

В мешковатой форме, с оружием «на караул», повернув головы в сторону майора, шагая будто по плацу во время смотра, они выглядели как минимум комично, понимали это, но не могли хотя бы таким способом не насолить нелюбимому всеми особисту.

– Что уставились?! – рявкнул майор хирургу и двум санитаркам. – Заняться нечем?

Медики молча пошли к раненым, а особист нервно дёрнув шеей, пошёл куда-то, по пути досадливо пнув колесо БТРа.

Проходя мимо священника, разведчики перестали дурачиться и шли, глядя на ряды тел. Янычар, Бек и Негатив изредка крестились, а Мамба и Куба, будучи мусульманами, хранили скорбное молчание.

– Да-а! Покрошили тут народу, – хмуро произнёс Негатив.

– А сколько ещё на позициях осталось, – в тон ему ответил Бек.

– Слышь, командир, – обратился к капитану Седых. – Красиво мы прошли, а? Особист, мудило, так это не оставит.

– Да пошёл он… – спокойно ответил Янычар. – У нас «крыша» железобетонная.

– Ага, – скептически произнёс Негатив. – Жалует царь, да не жалует псарь.

– Царские милости в боярское решето сеются, – поддакнул Куба.

– Хорош паниковать, разведка, – хмыкнул капитан. – Херли тогда выёживались? Мы по сравнению с тем лейтёхой агнцы Божьи. Придраться вообще не к чему.

– Да, вообще-то, – немного помолчав, согласился за всех Седых. – А чуть что, Большому Папе пожалуемся. Да-же, командир?

– Да-же, да-же, – нехотя согласился Янычар.

– Ну, вот, – преувеличенно бодро воскликнул Негатив. – Я всегда говорил, с командиром мы нигде не пропадём.

– Вкусную конфету от меня ты заработал, – усмехнулся капитан.

– Благодарствуйте, барин, – дурашливым голоском юродивого отозвался Седых.

На их пути повсюду располагались мотострелки. Солдаты, вышедшие из боя, устало сидели и лежали в слякоти: дождь не оставил ни одного сухого клочка земли и никак не желал утихать.

Из-за стоящих в ряд, уделанных грязью БМП, вышел какой-то солдат, сосредоточенно застёгивая штаны. Похоже, он за машинами присел «по-большому». Покосившись на разведчиков, сменил траекторию.

Чуть дальше прапорщик из мотострелков, с какой-то своей служебной надобностью осматривая БМП, случайно угодил в экскременты, брезгливо поднял ногу, матерясь:

– Бля… Подорвался… Что за народ… Всё засрали… Где живут, там и серут, суки…

Как можно тщательнее вытер подошву высокого ботинка о гусеницу, оставив на ней характерные комки, потом повозюкал ботинок в грязи и вновь вернулся к своему занятию.

Разведчики увидели какого-то лейтенанта мотострелка, распекающего босого по непонятной причине солдата, зябко поджимающего грязные ступни.

До них донёсся монотонный голос офицера:

– Где берцы, военный?

– Не знаю, товарищ лейтенант, – виновато ответил солдат.

– Чё ты мнешься? Ссать хочешь?

– Никак нет… Земля сырая.

– Никак нет! – передразнил солдата лейтенант. – Хули тогда берцы снял, если земля сырая?

– Ну… это… Чтобы ноги отдохнули. А то целую неделю в них ходил, некогда всё было…

– Я вот чё-то не снимаю, и никто не снимает, – продолжал монотонно офицер. – У одного тебя ноги устали. Так где берцы-то?

– Не знаю, товарищ лейтенант. Украли, наверное, – пробубнил солдат.

Офицер с выражением безнадёги вздохнул:

– Ты сколько на войне?

– С самого начала…

– Во! С самого начала! И за это время ты, уёбок, не уяснил, что в армии нет слова «украли»? – лейтенант тоскливо смотрел на потупившегося солдата. Ещё раз с безнадёжным видом вздохнул. – В армии есть слово «проебал», – добавил он внушительно. – Как ты теперь воевать будешь, Аника-воин? Ладно, иди к старшине с глаз моих долой, спросишь у него берцы.

– Новые? – слегка воспрял духом боец.

– Новые тебе мама купит в военторге, балбес. Старшина с убитых снимает. Выберешь там по размеру. Пшёл вон.

– С убитых? – растерянно переспросил солдат.

– Ты чё, глухой? – звенящим от раздражения голосом спросил офицер.

– Никак нет… А если по размеру не будет?

– Портянки намотаешь побольше.

– А если малые? – не унимался солдат.

– Бля, уйди, мимолётное виденье, гений чистой красоты! Прибью сейчас! – вскипел лейтенант.

Солдат, неловко поджимая ноги, выбирая, где поменьше грязи, поспешил прочь от разозлившегося командира.

– Здорово, разведка! – поприветствовал лейтенант спецназовцев.

– Здрав буде, боярин, – ответил за всех Янычар. – Ты чего с военным так строго?

– Так с этими уёбками по-другому нельзя. Дети ещё совсем.

– Эти дети воюют, как не всякий мужик сможет.

– Это точно, – осклабился офицер. – Зверюги! – заявил он гордо.

– Потрепали вас?

– И не говори, – тяжко вздохнул лейтенант. – Как только живые остались? Видно, есть Бог на небе. Но и мы им тоже дали просраться. Угостите папироской.

– Не курим, – встрял Негатив.

– Хорошо вам, – завистливо вздохнул лейтенант. – А тут ажно уши пухнут.

– Командира нашего не видел? – поинтересовался Янычар.

– Там, в кýнге сидит, – махнул рукой офицер.

Разведчики направились к автомобилю ГАЗ-66 с будкой, именуемую кýнгом.

Возле автомобиля сидели и лежали разведчики из роты, к которой прикомандировали группу Янычара.

– О! Отпускники! – загалдели парни. – Как там, на гражданке?

– На гражданке – гражданки, – скаламбурил Бек.

– Не трави душу, – ответил кто-то. – Мы тут одичали совсем. Того и гляди, друг дружке к задницам пристраиваться начнём.

Остальные довольно заржали.

– Командир там? – скорее уточнил, чем спросил Янычар.

– Там. Но без пузыря не суйся. Злой он.

– А чё так?

– Да-а… Не видишь, что ли, дали фéдеры нам прикурить.

– Что, и вам вместе с пехотой досталось? – хмуро поинтересовался Мамба.

– Ну. Сунули в самое говно. Еле выскочили, четверых потеряли. Все двухсотые.

– Кого? – спросил Негатив.

– Зямы больше нет, Удава, Брюса и Стýдера.

– Давай, помянем мужиков, – предложил Седых.

Он извлёк из РД бутылку водки.

Всем досталось чисто символически – по глоточку.

– Ладно, пойду, доложусь, – сказал Янычар.

Он ступил на подножку и потянул дверцу, одновременно поднимая тренированное тело в кунг.

– Разрешите, товарищ майор?

– Заходи, – донёсся голос из полутьмы. – Дверь закрой.

Капитан закрыл дверь.

– Прибыли из краткосрочного отпуска, товарищ майор, – доложил Янычар. – Замечаний и взысканий не имеем.

Привыкнув к полумраку, он увидел, как удовлетворённо кивнул крепко сбитый мужик с тяжёлым рубленым лицом, с короткими покрытыми серебром ранней седины волосами. Совсем седой чубчик наполовину закрывал испещрённый глубокими бороздами мощный лоб, о который, казалось, можно дробить кирпичи. Да так оно и было, это знала вся рота. Майор Андрей Николаевич Любимов не раз демонстрировал способности, с размаху ломая кирпичи о голову.

– Как там, на гражданке? – спросил он.

– Если не грузиться по поводу всеобщей унылости, то нормально. Мы в сауну с девчонками забурились и весь отпуск там провели. Больше нигде не были. Да и куда ходить-то? Время не то и ситуация тоже.

– Н-да, пристроились вы к Астроному! – протянул майор.

– Уметь надо, Николаич. Ты бы отказался, если б предложили особые операции выполнять, а не лезть со всей дури под шквальный огонь?

– Кто ж от такого откажется, – согласился Любимов. – Слышал уже?

Янычар кивнул и вытащил из РД бутылку водки.

– Давай, Николаич, помянем мужиков, – предложил капитан. – Я там уже накатил немного. Давай теперь с тобой.

Майор достал с полки две эмалированные побитые кружки, сдвинул вместе, молча подтолкнул к Янычару. Вытащил из кармана несколько карамелек, высыпал на стол рядом.

Туркалёв свернул пробку и щедро плеснул забулькавшую жидкость.

Пили, конечно же, не чокаясь. Выпив, сидели молча.

Капитан плеснул по второй.

– Как всё было? – спросил он.

Майор досадливо махнул рукой.

Выпили.

Любимов тыльной стороной правой руки вытер губы.

– Да как… С этими пидорами штабными как ещё может быть? – Гандоны… Самих бы в эту мясорубку сунуть и посмотреть, как выкрутятся из своих гениально спланированных операций. Полка три точно легло тут. А ведь наши разведданные прямо говорили, фéдеры стягивают в этот район «Ураганы» и «Грады», артиллерия концентрируется, вертолёты зачастили последнее время. Да и «язык» – полковник, добытый нами, всё подтвердил. Но этим гандонам разве докажешь?.. Им вот втемяшилось в бóшки, что всё будет в соответствии с их планом, и всё тут.

Майор тяжко вздохнул.

– Наливай, – сказал он.

Капитан налил.

Выпили.

– Что собираетесь делать? – помолчав, чтобы прочувствовать весь смак, спросил Любимов.

– Пока никаких приказов не было. Так что поступаем в твоё распоряжение, Николаич, а там видно будет.

– Ага, пораспоряжаешься вами, – хмыкнул майор. – Вас тронуть не моги. Вы ж преторианцы самого Астронома.

– Чем богаты, – скромно улыбнулся Янычар. – Наливать?

– Наливай, – согласился Любимов.

Неожиданно с улицы донеслись крики, отборный мат.

– Глянь, чё там? – мотнул майор головой в сторону двери.

Капитан выглянул на улицу, где всё так же сыпал мелкий дождь, от которого ему на время посчастливилось укрыться в пахнущим несвежей одеждой и носками кунге. Вдохнув сырого воздуха, спрыгнул в чавкнувшую грязь. Не оборачиваясь, толкнул рукой дверь.

– Что за шум, а драки нет? – поинтересовался он у первого попавшегося разведчика.

– Как раз драка сейчас будет, точнее, мордобой, – не согласился тот. – Мудак какой-то из мотострелков чеку у «лимонки» выдернул и сидит, выступает чё-то. Никто понять не может, чё он хочет, вроде не пьяный, не обкуренный. Да и как понять? Все как увидели, ломанулись кто куда, подходить боятся.

– А где он?

– За БМД сидит, – махнул разведчик в сторону боевой машины десанта.

Капитан пошёл в указанном направлении, видя, как оттуда торопливо уходят солдаты и офицеры.

Донёсся чей-то голос:

– Этот сучонок рядом с противотанковой миной сидит.

«Твою мать! – чертыхнулся Янычар. – Час от часу не легче».

Обойдя стороной БМД так, чтобы стало видно виновника происшествия, капитан увидел того самого босого солдата, которого распекал лейтенант за утерянное имущество. Он был по-прежнему бос. Привалившись спиной к катку, солдат судорожно прижимал к груди правую руку, низко опустив голову и вздрагивая всем телом. Похоже, он плакал.

Никто не видел, как со стороны временного госпиталя идёт священник, а когда обратили внимание, было уже поздно. Ни один не рискнул помешать, так как он уже близко подошёл к солдату.

Со всех сторон лишь доносились сдавленные выкрики:

– Отец Андрей! Стойте! Куда вы?!

Но священник – крупный высокий мужчина лет тридцати, с небольшой чёрной бородкой, с правильными чертами лица, с большим крестом на широкой груди шёл не спеша, словно на службу, словно не было перед ним солдата с зажатой в руке гранатой без чеки, а рядом с солдатом не было противотанковой мины. Он подошёл почти вплотную к бойцу и присел на корточки, подвернув полы рясы, чтобы не легла в грязь. Стали полностью видны его солдатские берцы. Заглянул в глаза парня особым взглядом, от него даже у самого отпетого головореза хотя бы на время наступало умиротворение в душе.

– Зачем? – спросил отец Андрей мягко.

– А чё мне берцы… с убитого дают… – сквозь сдавленные всхлипы ответил солдат. – Все знают, примета плохая.

– Как тебя зовут?

– Рядовой Юртасов.

– Имя как твоё?

– Слава…

– Слава, где твои берцы? – всё также мягко поинтересовался священник.

– Я их снял, ноги устали сильно… А кто-то украл… Они почти новые были, – всхлипывал солдат. – Старшина говорит: бери вон те, Слоняре они уже не понадобятся… Слоняру убили три дня назад… А мне его берцы, чтобы меня тоже, да?

– Граната зачем?

– А чё старшина заставляет, говорит: мне босой ты не нужен… А я не хочу, примета плохая.

– И из-за этого гранату? – мягко, ничуть не удивляясь, спросил отец Андрей. – У тебя какой размер?

– Сорок второй.

– У меня тоже. Хочешь, я тебе свои берцы отдам?

Солдат испуганно замотал головой.

– Почему? – спросил священник.

– Я не могу, – забормотал солдат. – Как я у вас возьму, отец Андрей?

– Давай сначала решим, что с гранатой делать. Где чека?

– Не знаю… Потерял, – пробормотал чуть слышно боец и затравленно взглянул на отца Андрея, ожидая неминуемого в таких случаях разноса.

Священник с полуулыбкой вздохнул, глядя на пацана, как на неразумное дитё, каковым, собственно, солдат для него и был.

– Горе ты луковое, – сказал он мягко. – Дай руку.

Отец Андрей широкой ладонью обхватил ладонь солдата, судорожно прижимающую спусковую скобу к ребристому зелёному корпусу «лимонки».

Со всех сторон к ним сразу с нехорошими лицами заспешили мотострелки и разведчики. Но отец Андрей поднял предупреждающе свободную левую руку. Все как по команде остановились, ожидая ещё какого-то подвоха.

– Вставай, пойдём, – сказал священник.

– Куда? – испуганно спросил парень.

– Как куда? Избавимся от гранаты.

Они пошли рядышком медленно, а мотострелки и разведчики на расстоянии следом. Подойдя к сожжённому БТРу, одинокому и сиротливому, отец Андрей сказал:

– Слава, сейчас я отпущу твою руку, посмотрю, не спрятался ли там кто-нибудь от дождя, а потом ты аккуратно забросишь гранату в люк. Понял?

– Понял. Я гранаты в боях много раз кидал.

– Отлично. Готов?

– Готов.

– Давай.

Священник отпустил руку солдата, быстро заглянул внутрь машины и кивнул солдату. Тот довольно профессионально швырнул гранату в открытый люк.

Уверенные, что взрыв теперь не причинит им вреда, они не смогли всё же совладать с собой и, не желая падать в грязь, присели на корточки, обхватив головы руками.

Янычар подумал, что оба поступили, в общем-то, правильно: особо опасаться взрыва теперь не приходилось. Не знакомые с боевыми характеристиками гранаты Ф-1 или знакомые понаслышке, считают, что при её подрыве случается сильный взрыв, грохот, пламя, убитые отлетают на десяток шагов, а осколки разлетаются на двести метров.

Во многих боевиках действительно можно увидеть сопровождающие взрыв гранаты вспышку пламени, клубы дыма, услышать грохот взрыва.

Это всё для зрелищности.

Янычар знал о киношном эффекте не понаслышке и не любил подобные фильмы, где главный герой нередко выдёргивает чеку зубами. В реальности в большинстве случаев это приведёт к потере зубов. Для удаления предохранительной чеки требуется значительное физическое усилие. Это сделано намеренно, дабы избежать роковых случайностей.

Капитан также знал и о том, что на самом деле подрыв гранаты на открытой местности – это резкий отрывистый хлопок, после него остаётся редкое облачко серого дыма, мощной взрывной волны не образуется. Фугасное действие боеприпаса – три-пять метров. Осколки поражают только близко стоящих, также они получают контузию.

Чем дальше от эпицентра взрыва находится противник, тем ниже возможность его успешного поражения. Шансы на ранение осколками гранаты сохраняются на дистанции до семидесяти-ста метров, но лишь крупными фрагментами оболочки.

Чем больше осколок, тем выше его потенциальная дальность поражения. Осколки, конечно, могут разлетаться до двухсот метров, но возможность ранения в таких случаях сводится практически к нулю.

Всё это Янычар знал и всё равно испытал волнение за священника, чувствуя раздражение к непутёвому солдату.

Уничтоженный БТР и в самом деле сослужил хорошую службу, поглотив гранату. Внутри гулко ухнуло, а из люка толчком вышло небольшое облачко.

Зрители вновь ринулись к ним, но отец Андрей снова требовательно поднял руку. Все опять остановились.

Священник, неловко зажимая между ног рясу, наклонился, расшнуровал свои покрытые грязью берцы и принялся стаскивать. Большой крест раскачивался маятником, поблёскивая в лучах солнца выглянувшего на миг из разрывов низких туч.

Солдат отрицательно мотал головой, но священник продолжал стаскивать ботинок. Наконец это ему удалось. Чёрный носок наполовину сполз со ступни. Отец Андрей снял его и принялся за второй ботинок, стоя разутой ногой в грязи, держась для равновесия рукой за БТР. Справившись, он протянул солдату берцы.

Парень, продолжая отчаянно мотать головой, спрятал руки за спину.

С доброй улыбкой священник по-отечески погладил его по короткой стрижке.

– Бери, Слава, – сказал он. – Я возьму у старшины другие.

– Примета плохая, отец Андрей, – бормотал боец почти испуганно.

– Я в приметы не верю. Не по-христиански это.

Поставив к ногам бойца берцы, отец Андрей пошёл назад к телам убитых.

К Юртасову со всех сторон опасная в своём напоре хлынула толпа, окружила.

Оставшийся на прежнем месте Янычар услышал злые возгласы:

– Сучонок!

– Отца Андрея за собой чуть не утянул!

– Берцы у него взял, примета ему плохая!

Слышался отчаянный голос Юртасова:

– Я не брал, он сам предложил! Я не хотел…

Его оправдания захлебнулись в глухих ударах по телу и хлёстких по лицу, сопровождаемых сдавленным утробным стоном избиваемого.

Никто не обращал внимания на священника.

Отец Андрей медленно шёл, чувствуя босыми ступнями холодную жижу, сочащуюся меж пальцев. Всё, как в далёком детстве, когда он босой и счастливый бегал возле родительского дома в родной деревне.

Его руки мелко тряслись, а лицо дёргалось в нервном тике, однако он улыбался, глядя добрыми живыми глазами в сеющее мелким дождём небо.

Милостью Божьей и он, и солдат остались живы. «Воспитательную» работу с ним сейчас проведут. Да, жестоко. Да, больно. Но необходимо. Больше этот боец никогда подобного не допустит, не подвергнет риску смерти не только себя, но и своих товарищей.

Теперь надо позаботиться о тех, чей земной путь прервался. Улыбка исчезла с лица священника, глаза наполнились печалью при взгляде на тела погибших, уложенных бесконечными рядами.

Янычар пошёл обратно в кунг, но увидел, как Любимов с автоматом в правой руке сам выпрыгнул из будки. Он уже облачился в бронежилет и каску, став похожим на остальных засуетившихся разведчиков. У капитана в нехорошем предчувствии забухало сердце, в кровь привычно выплеснулся адреналин.

– Становись! – гаркнул майор.

Янычар со своим отрядом пристроился на левом фланге роты разведчиков.

– Сейчас мотострелки пойдут на позиции фéдеров, – громко объявил Любимов. – Мы идём с ними.

По строю пронёсся неодобрительный гул голосов:

– Опять?!

– Мы разведчики или где?!

– Какого хрена?! Мы же не пехота!

– Отставить разговоры! – зло оборвал подчинённых майор. – Это приказ комполка.

Стало понятно, что Любимов просто взбешен подобным отношением к своей роте, чьё предназначение – разведка, но совсем не атака противника в лоб.

– Пополнить боезапас, «брóники» чтоб у всех были. У кого не будет – лично по пояс в землю забью. Разойдись!

Все занялись подготовкой к бою. Слышалось учащённое дыхание, сопение, ругательства вполголоса на тупость начальства.

Всё заполнилось по-деловому скупой суетой и ощущением скорой жестокой драки.

– Мы тоже идём, командир? – спросил Мамба.

– Куда ж мы нахрен денемся, придётся идти, – с напускным безразличием ответил Янычар, устраивая поудобнее тяжёлый бронежилет и подгоняя ремешок у каски.

– Нас с «винторезом» и «валами» в первую очередь грохнут, – хмуро заметил Негатив. – Сразу ж понятно, что не просто пехота идёт. Все, вон, «калашами» на подобный случай обзавелись, одни мы как белые вороны. Знаешь же, что у нашего оружия дальность ограничена. Оно для спецопераций предназначено, а не для лобовых атак.

– Знаю. Где ты сейчас «калаши» возьмёшь? – недовольно спросил Янычар.

– У меня патронов мало осталось, – продолжал ворчать Седых.

Капитан, стиснув зубы, промолчал. У него патронов тоже осталось с гулькин хрен. Для их спецвооружения боезапас был дефицитен.

Подошёл Любимов.

– У меня в кунге автоматы есть, возьмите по одному на морду лица, дополнительный боезапас у старшины получите. Давай только быстро, выходим уже.

– Ай, да Николаич, ай, да спасибо! – довольно воскликнул Негатив. – У тебя там что, арсенал?

– Ага. Всё, что заработал на этой грёбаной войне.

– Так я пошёл? – спросил Седых.

– Давай, – откликнулся Любимов. – Где уже брóниками и касками успели разжиться? Вроде только появились?

– Как где? – удивился Куба. – Мы ж к твоей роте прикомандированы, Николаич. Пока вы там водочку вкушали без нас, сирых, обделённых простым человеческим счастьем, мы, чёрная кость, позаботились обо всём, к старшине сходили, получили амуницию. Вот только оружие штатное за нами не закреплено, надо бы исправить недочёт после боя. Хорошо хоть ты от щедрот своих пожаловал на время, а то куда мы с этим? – он продемонстрировал Любимову свой «вал», как бесполезную в хозяйстве вещь.

– Ладно плакаться, – хмыкнул майор. – Обделённый выискался. Неделю с бабы не слазил, водку жрал и всё мало ему.

– Этого много никогда не бывает, – в показушной тоске вздохнул Куба.

– Бек, пошли, – сказал Седых. – Давайте сюда свои пукалки, в кунге оставлю.

Скованные тяжёлыми бронежилетами и касками, трусцой они побежали в сторону автомашины.

– Ну, и что за хрень, Николаич? – поинтересовался Янычар. – Почему разведку гонят на общевойсковую операцию? Воевать больше некому?

– Что ты, первый день в армии? Не ведаешь о нашем дурдоме? Знаешь, о чём я стал мечтать на этой войне?

– Поделись, – полюбопытствовал капитан.

– Чтобы штабные хоть раз наравне со всеми в атаку сходили и на своей шкуре прочувствовали всю прелесть подобного культурно-массового мероприятия.

– Мечтатель, – с выражением детской непосредственности улыбнулся Янычар.

– Знаю, – хмуро ответил Любимов. – Поэтому и майор до сих пор.

Прибежали Бек и Негатив.

Разведчики разобрали видавшие виды автоматы, защёлкали затворами, проверили спаренные, перемотанные синей изолентой магазины, причём друг к дружке они крепились горловинами вверх, а не «валетом», когда при стрельбе лёжа может засориться горловина, перевёрнутого рожка.