Текст книги "Треба"

Глава 8
Арма

Никогда Арме не приходилось отвечать за кого-то, кроме себя самой, и вдруг волею зеленоглазого на нее навалились хлопоты, пришлось примерять неведомые обязанности его помощника, присматриваться к спутникам, да еще и идти с самой Истанзой в хранилище, хорошо еще, Тару увязался следом вроде бы «полюбопытствовать», а на деле помочь глянувшейся старику девчонке. Шагая вслед за урайкой клана Хары по темному, едва-едва пронзенному иглами света коридору, Арма с раздражением думала о том, что придумал все это Кай не для того, чтобы получить какую-то помощь, а чтобы занять ее делом и освободиться от назойливого присмотра. А был ли ее присмотр назойливым? Да, поглядывала время от времени на зеленоглазого, но больше следила за его спутниками. Не он ли сам то и дело оборачивался к ней и хмурил брови, словно пытался что-то понять?

– Вот. – Истанза с усилием сдвинула тяжелую кованую дверь, которая никак уж не могла сохраниться тысячи лет – новьем блестела.

– И кузня у нас тоже есть, – ответила на незаданный вопрос урайка. – Но пока вы здесь, кузнец не стучит.

– Почему? – не поняла Арма, заходя вслед за старухой в обширное помещение, заполненное сундуками, ящиками и корзинами.

– Пусть будет покой, – объяснила Истанза. – Когда в доме гости, хозяин оставляет дела.

– Однако, – пробурчал Тару, вставая в квадрат света, падающий из высокого окна, крутя головой и почесывая крепкими пальцами бороду. – Богатства-то тут немерено, наверное?

– Кому богатство, а кому полезная утварь и припас, – поджала губы Истанза. – Но все измерено и учтено. Многое найдено прямо здесь, спасибо Каю. Холод выгнал наших предков отсюда. Очень давно и очень быстро. Многие уйти не успели, тем более унести оружие. Долина оказалась заперта. С обеих сторон заперта. Мы до сих пор находим кости в коридорах, которые расчищаем. Но лед и сохранил все. На равнине он ушел раньше, на десятилетия раньше, хотя и разрушил города кланов до основания, а здесь лежал до тех пор, пока о Мертвой пади вовсе забыли. Что вам нужно? Я обеспечу друзей зеленоглазого всем, что им потребуется. Кроме удачи, конечно.

– Тут такое дело… – Тару степенно поклонился и урайке и Арме. – Я перекинулся парой слов с Каем, да будет он здоровее здорового этой весной и этим летом, и кое-что понял. Лошади у нас будут, но будут, скорее всего, уже в долине, а до долины еще пехать пару деньков. Дорога, выходит, не так чтобы будет слишком легка. Так что ничего лишнего, только самое-самое. Поэтому оружия много не надо. Есть уже оружие. Вот запас стрел пополнить бы не мешало. Сотенки три, средней длины, в самый раз. Да еще сотенку особых, чтоб из тяжелого дерева, можно подлиннее. Это для снежноголовой.

– Для Илалиджи? – поняла Арма.

– Для нее, – кивнул Тару. – Она, конечно, стрелок знатный, но стрелки-то у нее пустотные. То ли дым, то ли пепел. Кай сказал, что там от них толку не будет. Или ты сама не слышала, что там пустотники будут обычными воинами?

– Очень хорошими воинами, – помрачнела Истанза. – Не к добру эта троица, не к добру. Никогда не исходило добро от ловчих Пустоты. Надеюсь, зеленоглазый знает, что делает.

– Кого они ловят? – спросила Арма. – Ловчие ведь, значит, ловят? Они ведь идут с нами?

– Кого ловят – поймали уже, – вздохнула Истанза. – Только присматриваются, как ухватить покрепче, да заставить прогуляться подальше, да нагнуться, как нужда настанет. Только так и не иначе. И вот еще, ты на небо давно смотрела?

– Что на него смотреть? – не поняла Арма. – Ненастье, солнца и не видно совсем. С тех пор как мы вошли в Мертвую падь, затянуло, так и не видно.

– Пагуба может случиться, – понизила голос Истанза. – Давит небо. Чувствую я, припекать стало сквозь облака. Плохо припекать.

– Да как это? – выпучил глаза Тару. – Только что была, пятнадцать лет едва минуло! Опять?

– Увидим, – зло поджала губы Истанза. – Тучи растащит – увидим. Давно бы увидели, но теперь дом моего клана не у самых пределов Салпы. Что еще нужно?

– Еды побольше, – начал перечислять, покачивая головой, Тару. – Лучше сушеностей всяких – мяса, рыбы, ягод. Опять же крупы, сухарей, зерна. Соли. Меда. Сыра. Мехи нужны для воды. Неплохо бы немного вина, но крепкого. Травы, какие лекарственные есть, тоже пойдут. И вот еще, доспех бы не повредил, но не тяжелый. Ни щитов, ни жестяного ничего, лат там каких – не надо. Только сыромятностей разных. Жилеты там, наручи, поножи – это обязательно.

– С кем сражаться собираетесь? – сдвинула брови Истанза.

– А кого выставят, с теми и будем, – расправил бороду охотник. – Да, и вот еще, главное. Надо бы еще и крепкую веревку, а лучше канат. Чтобы нашего великана выдержал. Две сотни локтей, не меньше!

Арма стояла, задрав подбородок, и смотрела на закопченные балки хранилища, словно могла рассмотреть за ними и за темными сводами небо над Салпой. Что-то было за облаками. Что-то гадкое.

Сборы заняли остаток этого дня и весь следующий. В какой-то момент Арме стало казаться, что не она помощник зеленоглазого, а Тару, а она лишь хвостик старого охотника, который следует за ним всюду, и если загибается в кольцо, то опять же по воле хозяина. Однако бывший отшельник-лапани неизменно превозносил свою начальницу во всяком разговоре и если и посмеивался над ней, то уж где-то совсем глубоко внутри себя, откуда иногда и вырывались насмешливый изгиб губ в густой бороде да веселая искра в глазах. Зато к концу второго дня сборов Арма наконец начала понимать, для чего затеял Кай это ее назначение. Хотела оно того или нет, но ей пришлось тесно пообщаться с каждым из членов небольшого отряда, исключая разве троицу из Пустоты, но и для них она ладила мешки с провизией и запасами. Не вызвал у нее никаких сомнений, кроме самого Тару, только Шувай. Он, как и всегда, изображал придурковатого тати, недалекого великана-мейкка, но его шутки не были пустым зубоскальством, а в глазах Арма разглядела не только преданность Каю, но и ум. Поэтому она не удивилась, когда мейкк притащил в каморку, где ладились мешки и где он сам тесал огромным ножом из потемневшей от времени балки новую рукоять для молота, широкий и длинный ремень.

– Это еще зачем? – не поняла Арма.

– Вон, – показал Шувай на стоявшую за его собственным весьма внушительным мешком поклажу для пустотной троицы. – Ты думаешь, они это понесут? Вряд ли. Носы отворотят. Они ж вроде как знать, считай, что еще и знатнее, чем любой арува. А мы для них не то что какие тати безродные или вовсе луззи-отбросы, мы грязь под их ногами. Я их мешки понесу. Это чтоб тебе не удивляться потом.

– И долго ты собираешься их тащить? – с интересом поинтересовался Тару.

– А пока не надоест, – ответил Шувай. – Или пока у них глаза не откроются и мозги не проветрятся.

– Долго ждать придется, – с сомнением прогудел охотник. – Ты не забывай, приятель, тебе еще бухту веревки тащить на себе!

– А она как раз вся в моем мешке, – пнул объемистую поклажу мейкк. – Ну и немного еды для самого худого великана на всю округу тоже там. Придется попыхтеть, да.

Прочие тати были проще. Коротышка Мекиш словно подозревал в злых умыслах против зеленоглазого всех и всякого, и то, что Кай пропадал где-то в переходах замка, появляясь только к трапезе, нагоняло на малла тоску и раздражение. На груди Мекиш хранил свиток пергамента шириной в ладонь, на котором неровными хиланскими буквицами были выведены имена всех мерзавцев, с которыми Мекиш должен был рано или поздно разобраться. Имен там оказалось, как поняла Арма, за две сотни, более полусотни строчек были выделены красным, и треть из них Мекиш как раз перечеркивал кусочком графита, когда Арма собралась проверить его амуницию.

– Этих мы пришибли в логове Сарлаты, – объяснил Мекиш. – А остальные пока на воле. Но им недолго осталось. Жаль, столько времени потеряли в Асане. Но сразу нож не нашли, хотя один из недодавленных признался, что Сарлата ушел без ножа, но куда он его прячет, не знал. Хотя все равно бы пришлось идти в Асану. Надо было и истукана мейкков из сокровищницы лапани выручать, да и Сарлату вытаскивать.

– Зачем, если не для ножа? – не поняла Арма.

– Чтобы он собрал остальных, – пожал плечами Мекиш. – Ну и привел их в Запретную долину. Мы их там убивать будем. И долина их будет убивать. Там много крови нужно пролить, много.

– А ты сам был в долине? – спросила Арма.

– Нет, – помрачнел Мекиш. – На краю стоял, а внутри не был. Не смог. Не пробился. Кай был. Подолгу был. Я его ждал. Месяцами ждал. Выходил – еле живой. Кости да кожа… весь в ранах. Потом я его отхаживал. С ним там только Эша был. Но давно уже. Тогда я еще не ходил с зеленоглазым. Но они недолго там были, да и Эша крепкий тогда был старик.

– А теперь? – не отставала Арма от Мекиша.

– И теперь крепкий, – бормотал Мекиш. – Только когда лавина с гор идет, ей все равно, какой ты, крепкий или гибкий. И большой или мелкий, тоже все равно.

Из кусатара и лами хитрее был лами. Хотя вряд ли это стоило называть хитростью. Ненависть плескалась в прозрачном взгляде. И этой ненавистью Усанува облил, не робея, и Арму, пробормотав презрительно:

– Скорее бы уж все закончилось.

– Что закончилось? – не поняла Арма, рассматривая седого тати, который на первый взгляд отличался от Мекиша только тем, что у него было длинное туловище да чуть более длинные руки.

– Этот поход, – ответил Усанува. – Скорее бы добраться до Анды и разнести этот самый Храм. Скорее бы пали границы Салпы.

– Зачем? – не поняла Арма. – Зачем это тебе, твоему другу?

Она посмотрела на Течиму, который прилаживал наручи.

– Он не друг мне, – резко поднялся на ноги Усанува. – Он кусатара. Но он и тати. И это больше, чем друг.

– Но зеленоглазый не тати, – заметила Арма.

– Однажды он спас меня от гибели, – неохотно пробормотал Усанува. – Отбил у мугаев. То же самое произошло в свое время и с Течимой. Но мы здесь не из благодарности к зеленоглазому. У него есть кураж и нить судьбы в руках. Если у кого есть нить судьбы – за ним нужно идти, не оборачиваясь. И если зеленоглазый не выпустит из рук нить судьбы, границы Салпы падут, и, – Усанува перешел на язык лапани, – в нее вступят полчища тати, которые уничтожат всех людей. А уж тогда, – Усанува перевел взгляд на Течиму и стал говорить по-кусатарски, – а уж тогда лами и кусатара как-нибудь уживутся друг с другом.

– А если там, за границами Салпы, только орды палхов? – спросила Арма по-лапаньски и тоже перешла на язык кусатара. – Если там только палхи? Ведь тогда будет плохо и кусатара и лами. Да и малла. Палхи не брезгуют и вашими соплеменниками. Ведь так?

Арма выдержала секунду и добавила уже на языке лами:

– Не думаете ли вы, что только люди могли бы защитить вас?

Усанува налился краской, взглянул на Течиму, который удивленно поднял сросшиеся брови, ответил Арме по-хилански:

– Все, что я говорил сейчас, я говорил и зеленоглазому. Он все знает. И все равно позвал нас с собой. А если там будут одни палхи, то пусть на этой земле будут властвовать палхи. Они тоже тати.

– Почему? – окликнул Арму на выходе Течима. – Почему ты дала понять нам, что знаешь наши языки?

– Мне кажется, что там нам будет трудно, – сказала она. – Поэтому мне бы не хотелось ничего скрывать от вас. К тому же если глупости не повисают на языке, им нет нужды приходить в голову. Вы будете остерегаться. И это хорошо.

Двое – Шалигай и Эша – насторожили Арму больше других, особенно Шалигай. Хиланец старательно укладывал в мешок полученные припасы, дивился неказистому, но неожиданно удобному доспеху, а Арма не могла избавиться от ощущения, что он в маске. Вроде бы за вежливой, чуть подобострастной улыбкой не таилось ничего; и глаза Шалигая смотрели ясно, и короткие рыжеватые ресницы не подрагивали, но из головы Армы не выходила схватка, в которой вот эта же улыбочка, и эти глаза, и это вялое и даже отчасти тщедушное тело были словно натянуты на костяк опытного и опасного воина. Не складывалось одно с другим. Точно так же, как не складывался со всем тем, что она видела и чувствовала, – аккуратный шов на руке Шалигая, сделанный из складок кожи, стянутых суровой нитью.

– Не беспокоит? – спросила Арма.

– Нет, – расплылся в улыбке Шалигай. – Промываю иногда водой с травкой, и все. Там же пергамент, что ему сделается?

– Что за странный обряд? – не могла она понять.

– Арува много делают такого, что луззи никогда не понять, – пожимал плечами Шалигай. – Поэтому я и не ломаю голову.

Эша – был полной противоположностью хиланцу. Складывался сам в себя, ничем не выделялся, ничего не пытался доказать, смотрел, слушал, нюхал, хихикал время от времени. Напоминал Тару жестами и голосом, только борода у него была не черная с проседью, а белая, словно мел. И лысина блестела под лапаньским, покрытым магическими завитушками колпаком, как должна блестеть лысина у старика. Разве только руки показались Арме слишком крепкими, но так и у Тару руки были что твои корни.

– Все в порядке со мной, красавица, – лил неспешный чуть хрипловатый говорок бодрый старец из Гимы. – Мешок уложен, а доспех мне твой не нужен. Нет, жилет возьму, пожалуй, а вот наручи, поножи – нет. У меня ж и оружия нет. Вот только кинжал один, и всё. Но и он так только, чтобы от злодея в толпе отбиться, да не более того.

– А не слишком ли длинна рукоять у кинжала для толпы? – усомнилась Арма. – Или это особый двуручный кинжал для немощных и старых?

– Не обидишь, не старайся, – погрозил Арме пальцем Эша, сдвинул на середину живота висевший на поясе и впрямь странный кинжал, погладил ладонями вытянутую, с солидным противовесом рукоять чуть ли не в половину локтя, ощупал такой же длины ножны из точно такого же рога. – Если бы я мастерил это оружие, я бы ответил тебе, а так-то… Видишь, рукоять из рога? А ножны? Из того же рога. Пара, выходит. А что, если мастер пожалел творение природы, не захотел его половинить? А уж сам металл… – Эша медленно потянул кинжал наружу, показал темный, выщербленный от времени клинок, который отливал красным.

– Бронза, – объяснил старик. – Такие уже давно не делают. Против хорошей стали никуда не годится. Но вот что-нибудь мягкое проткнуть – очень даже подойдет. Так что я опасный старик!

Сказал и раскатился хрипловатым смешком, а Арма так и не поняла, что за зверь одолжил рога оружейнику, что мастерил рукоять и ножны древнего кинжала, – для козьих рога были слишком прямыми, да и разбегались на концах в ребристые бобышки, не иначе как какая-нибудь пустотная тварь поделилась наростами на голове, и опять же загадка. Всякая тварь из Пустоты после гибели обращалась в прах. Нет, не прост был старик, совсем не прост, но уж если тот же зеленоглазый знался с ним не меньше десяти лет, да еще взял с собой в Запретную долину, может быть, и Арме не следовало беспокоиться об этом? Хотя мало ли кого он взял? И Шалигая взял с собой, и эту парочку тати – Усануву и Течиму, да и троица из Пустоты всех остальных стоила. На второй день забрела Арма на второй ярус, чтобы найти Истанзу, да ошиблась дверью. Толкнула и оказалась в круглом зале, и все трое: и Илалиджа, и Тиджа, и Вериджа оказались там. Сидели истуканами вокруг круглого стола, на котором не было ничего, кроме глиняной плошки. Иней лежал на их лицах, на серых бурнусах и на краях посудины, внутри которой Арме почудился с красноватым отблеском лед. Вылетела оттуда стрелой, едва дверь не снесла. Побежала вниз, во двор, словно не сама спешила, а ноги несли, а там Лилай и Теша. С утра, наверное, упражнялись, потому как и рубахи на обоих были мокрыми между лопаток, и лица блестели. Теша так то и дело выставляла вперед нижнюю губу и дула, сбрасывая с глаз налипшие пряди. В руках у каждого палки вроде того же короткого мугайского копья. У Теши еще и рукавицы кожаные с накладками, а все одно – пальцы отстучала уже, наверное, потому губа прикушена была. Но глаза у мугайки огнем горели. Словно дождалась, что растрепанная Арма окажется в проходе, ринулась вперед, нанесла один удар, другой, третий, развернулась, наклонилась, пропуская ответ Лилая, но все-таки поймала на излете его на плечо. И все одно – припала к камню, присела на ногу и подцепила воина клана Хара за пятку.

– Вот ведь… – проглотил ругательство Лилай, упав на спину. Увидел Арму, смахнул с лица досаду, кивнул, – палка или копье совсем другое, не меч. Все иначе. А Теша воистину кое-что может.

Мугайка с гримасой потерла плечо, гордо выпрямилась:

– Те, кто родился и живет рядом с палхами, должны уметь все. Кто не умеет, долго не живет.

– Скоро вечерняя трапеза, – заметила, переводя дыхание, Арма. – Завтра выходим с рассветом. Поэтому каждый получит порцию еды и на утро. Потом следует отдыхать.

Она посмотрела на Тешу, потом на Лилая, которые не сводили друг с друга глаз, добавила чуть громче:

– Я собираюсь ночью спать, так что не задерживайся, дверь закрою изнутри.

– Кого тут бояться? – не переставая смотреть на Тешу, спросил Лилай.

– Бояться следует каждого, – ответила Арма.

Развернувшись, она пошла назад и вдруг подумала, что завидует вот этому взгляду, когда исчезает и рассеивается все, кроме глаз напротив. И тут же поправила себя: а откуда она знает, как это, когда исчезает все?

Дверь она не закрыла. Теша явилась далеко за полночь, тихо сбросила одежду, но не легла, а села на постель. Арма открыла глаза, разглядела в тусклом свете масляной лампы силуэт, прошептала:

– Что, слезы по родной деревне уже выплакала?

– Завидуешь? – прошелестела в ответ Теша, а потом вдруг заскулила, как пришибленная собака, согнулась, залилась слезами.

Арма с досадой выдохнула, поднялась, но не подошла, села на своей постели, набросила одеяло на плечи, оперлась спиной о холодный камень стены.

– Ничего не было, – вдруг, захлебываясь, прошептала Теша. – Вовсе ничего. У нас в деревне с этим проще, там некогда вздыхать, каждый день ждешь… ждали нападения. Тетива от лука чуть ли не в кулаке всегда. А тут… Половину ночи сидели рядом, смотрели друг на друга. Даже не говорили ни о чем, почти не говорили.

– Ложись, – отрезала Арма, встала, задула лампу. – Вставать рано. С утра обольешься ледяной водой. Наговоришься еще, в одну сторону идешь с ним.

Утро оказалось темным. Если бы не привычка подниматься с точностью до минуты, когда следовало, Арма никогда бы не подумала, что мрак за окном и есть рассвет. Не прошло и получаса, как отряд собрался во внутреннем дворе, который освещали четыре чадящих светильника, потому как небо чернело тучами, да и туман лепился к древним стенам. Истанза не появилась, зато во дворе оказалась троица из Пустоты, и каждый из них сам нес приготовленный для него мешок, так что Шувай приладил приготовленный ремень к новой рукояти молота и закинул его за спину. Кай окинул отряд долгим взглядом, как и всегда напоследок посмотрел в глаза Арме, ткнул приготовленный факел в один из светильников, поднял потрескивающий язык пламени и толкнул тяжелые ворота. За ними открылся сначала выложенный из тесаного камня, а потом и просто пробитый в скале проход. Арма дождалась, когда внутрь вошли все, и двинулась последней, сразу за Шуваем, который, кряхтя, согнулся, потому как пройти в полный рост не мог.

Проход вытянулся на четверть лиги, не меньше, и вряд ли им пользовались так уж часто. Во всяком случае, Арме даже после прохода тринадцати спутников не единожды пришлось снимать паутину с лица. Но вот заскрипели вторые ворота, потянуло свежестью, и вскоре мрачное утро в горах Северной Челюсти показалось вполне себе светлым. За проходом зияла пропасть, на дне которой гремел водяной поток. Через пропасть был перекинут мост, и черные цепи, ведущие от него, не оставляли сомнений: только отряд пройдет через пропасть и ступит на узкую дорогу, которая и сама бежала по крутому склону вырубленной неведомыми старателями лентой, как заскрипят железные вороты, потянут к себе цепи и отрежут крепость клана Хара от пришельцев со стороны Запретной долины. Арма оглянулась. С южной стороны древняя крепость состояла только из моста, железных ворот и нескольких стрельчатых окон в вырубленной из скалы башне. В одном из окон стояла Истанза и смотрела вслед внуку.

Следующие два дня были нелегким испытанием, прежде всего для Шувая и для Мекиша. Но если малла, несмотря на его протесты, в тяжелых местах просто кто-то брал в охапку и переносил через трещины, подсаживал на высокие ступени-выступы, то помочь Шуваю не было никакой возможности. Великан сам пыхтел на узкой тропе, раздевался до исподнего и пролезал, обдирая бока, через узкие проходы, вставал на четвереньки там, где прочие только нагибались, распластывался по стене, пробираясь бочком там, где достаточно было идти, держась за натянутые просмоленные веревки. Да, взять с собой не то что лошадь, но и ослика с поклажей не было никакой возможности. В первый день Арма даже думала, что и ночлег у всего отряда случится стоя, но Кай нашел площадку и для обеда, и, чуть позже, и для ночлега.

Ночью Арма лежала на спине рядом с Тешей и смотрела на небо, и ей все отчетливее казалось, что под непроглядными тучами, которые уже невидимыми продолжали ползти над ее головой во тьме, обтекая устремленные к небу вершины, поблескивало багровое небо. И от этого холод захлестывал ее, вызывая такую дрожь, что даже Теша пробурчала что-то неразборчивое и набросила на соседку край своего одеяла. Но Арма все равно уснула не скоро и еще долго слушала сопение Шувая и шум воды. Если где-то близ крепости клана Хара и лежал ледник, служащий истоком сразу двух ручьев – одного, что журчал в Мертвой пади, а другого, что ревел под ногами путников, то он почти целиком отдавался талыми водами последнему. Во всяком случае, Шувай, когда силы почти вовсе оставляли великана и он замирал, прижавшись к скале спиной, громко объявлял, что если бы он был малла, то не мучился, а надул бы просмоленный мешок и прыгнул бы вниз – за час бы бешеный поток вынес его к Запретной долине. Всякий раз Мекиш разражался проклятиями, а Шувай разыскивал где-то внутри огромного тела запас неизрасходованных сил и выбирался из опасного места, потому как смех, который охватывал его, никак не способствовал удержанию самого себя на узкой тропе.

К концу второго дня отряд был вымотан настолько, что уже не звучали даже обычные шуточки. И даже обещанный Эшей ужас, который на самом деле наполнял воздух с каждым шагом в сторону Запретной долины, не был так силен, как усталость. Только с лиц пустотной троицы не сходили презрительные улыбки. Все трое словно порхали с камня на камень Арме даже казалось, что, если бы не их спутники, пустотники уже давно бы добежали до Запретной долины, а то и выпростали бы из-под неприметных одеяний огромные крылья и вознеслись в затянутое тучами небо. Тем не менее ужас рассеялся или поднялся к затянутому тучами небу, а дорога стала легче. Подъемы и спуски, на которых приходилось сначала ломать ногти, а потом обдирать спины и бока, остались позади. Крутые склоны глубокого ущелья, по одному из которых пробиралась тропа, сменились сначала видом разбежавшихся в стороны величественных вершин, а потом и те и другие пошли на убыль. Впереди замаячило что-то вроде открытого пространства.

Вечером второго дня, когда тьма уже поглотила склон и идти дальше нельзя было даже на ощупь, Кай наконец объявил долгожданный привал.

– Успеем завтра добраться-то? – закряхтел, сбрасывая мешок, Тару.

– Мы уже пришли, – ответил Кай.

– Как пришли? – оторопел охотник. – Впереди ж только скалы были? Ну, уж хотя бы до того, как мои глаза отказали мне в темноте, точно были только скалы.

– Прислушайся, – бросил Кай. – Слышишь? Вода перестала шуметь. Поток выкатил на равнину. Завтра и мы там окажемся. А вступим в ее границы ровно в полдень. Как и все прочие, что будут это делать в Ледяном ущелье.

– А ты уверен, что они послушаются твоих наставлений? – подал голос Эша.

– Уверен, – твердо сказал Кай. – Страх заставит. А если кто дернется первым, тот тут же отскочит с опаленной мордой.

– Помню-помню, – жалобно пискнул Мекиш. – Только если кто-то думает, что я струсил, так вот – ожоги потом месяц проходили. А еще с год я с пятнами на роже ходил!

– Завтра мы должны обойтись без ожогов, – уверенно сказал Кай. – Все. Отдыхать. Скоро эти два дня нам всем покажутся легкой прогулкой.

Ночь была беспокойной. Шум воды стих, только ветер завывал в скалах, словно злился, что ему, налетающему с равнины, приходится забирать вверх, подниматься к вершинам, да еще рваться на острых скалах. Утро вновь было наполненным туманом и сыростью, правда, облака стали выше и даже как будто собрались рассеяться. Вслед за остальными спутниками Арма подошла к острым скалам, венчающим край плоскогорья, на которое вчера вечером все-таки выбралась тропа. За скалами плоскогорье обрывалось пропастью, но ее дно и горизонт скрывались в густом тумане.

– Завтракать будем уже внизу, – сказал Кай. – Шувай, давай сюда веревку.

– Э-э-э… – протянул Тару. – Я правильно понимаю, что нам придется скользить по этой самой веревке вон туда?

– Ты не ошибся, – кивнул Кай.

– На двести локтей?

– Примерно на полторы сотни, – объяснил Кай. – Первым будет Шувай, мы его спустим вниз все вместе, а остальные уж сами.

– И там… – Тару осторожно свесился с края обрыва, – там внизу что? Запретная долина?

– Впереди, – махнул рукой Кай. – В сотне шагов, где ближе, где дальше. Увидите. Я забирался наверх в ясную погоду, так отсюда изрядную часть Запретной долины видно.

– А Анду, случаем, не видно? – прищурился Тару.

– Нет, – ответил Кай.

– Какая высота точно? – подал голос Эша.

– Сто сорок локтей, – твердо сказал Кай.

– Ну тогда… – Эша почесал бороду, – тогда линия горизонта будет где-то на расстоянии… тридцати – тридцати пяти лиг. Никак нельзя увидеть отсюда Анду. Как известно из расчетов мудрецов Гимы, да и старцы Парнса с нами соглашались, примерный размер Запретной долины в поперечнике пятьсот лиг. Анда находится в ее центре. Таким образом, увидеть ее отсюда нельзя. До нее не меньше двух с половиной сотен.

– А до устья Ледового ущелья отсюда сколько? – спросил Тару.

– Сотни полторы, – прикинул Эша и посмотрел на Кая с интересом. – Я знал, что ты бродил в этих краях, чуть ли не всю Запретную долину обходил по ее кайме, слышал и о том, что сам Сиват указал тебе этот путь, но как ты сумел подняться?

– С трудом, – признался Кай. – И не в тот же год. Отметил место, прибыл сюда через год с запасом стальных костылей и веревками и понемногу забрался. Шувай! Приготовил веревку? Забрасывай вот на эту скалу. Этот камешек и десяток таких, как ты, не свернут. Вот. А второй конец вокруг туловища. Да не жмурься, ты, конечно, не пушинка, но если поделить твой вес на каждого да пустить канат вокруг соседней скалы петлей – опустишься без сомнений. Только узлы пусть Тару вяжет, в нем я уверен. А ты, приятель, только затягивать будешь.

– Однако я и так не сомневаюсь, что спущусь, – неуверенно заявил побледневший Шувай. – Меня заботят последние пять локтей спуска. В тех, что будут до них, во всех ста тридцати пяти локтях я не сомневаюсь вовсе. А вот последние пять… Отсюда, конечно, туман выглядит мягким, но не хотел бы я проверять…

– Всё. – Тару приладил узлы, проследил, как великан затягивает их дрожащими руками, набросил петлю каната на гладкий камень. – Смотри-ка, словно уже пользовали спуск, ложбинка-то вытерта! А здесь, на краю, точно место для седалища и опять желобок. Гладкий, словно отполированный. Никакая веревка не перетрется! Спуск был?

– Был, – кивнул Кай. – Но думаю, что с тех пор минула не одна сотня лет. Ну что, друзья мои? Каждый из вас идет вместе со мной, рискуя собственной жизнью, каждый при этом лелеет какие-то собственные мечты, но доберемся мы до цели только в том случае, если будем вместе. Вот как теперь. А ну-ка, ухватились все за канат. Да, все. И Арма с Тешей, и старики, и все тати. И твое пыхтение, Мекиш, лишним не будет. И благородные арува из Пустоты тоже.

– Мы бы могли справиться и втроем, – гордо заявил Тиджа.

– В том-то и дело, что нужно не втроем, а всем вместе, – заметил Кай. – Шувай, не медли, слезай с края, а то я устаю уже от одного твоего вида. Только не прыгай!

– Я и сам не хочу, – буркнул мейкк, повернулся к пропасти спиной и стал медленно сползать с края. Вот исчезли из вида его ноги, потом живот, грудь, остались только плечи и побледневшие от напряжения пальцы. Округлившиеся от ужаса глаза уставились на натянувшуюся веревку, затем за камнем исчезли глаза, макушка, руки, и веревка со скрипом стала медленно уходить вниз.

– Понемногу отпускаем, – с усилием проговорил Кай. – Потом будет легче, есть у меня стальная скоба, пригодная, чтобы ползла вниз под весом каждого, да бечева, чтобы поднять эту скобу наверх. Надеюсь, руки у всех крепкие?

– Руки-то крепкие, – усомнился, пыхтя, Усанува, – однако годы не молодые. Вдруг сердце запнется?

– На этот случай к скобе будет прихвачена бечева, – успокоил тати Кай. – Захлестнешь ее на пояс. А сама она просто так с каната не соскользнет. Можно было бы и для Шувая такую же устроить, но не хотелось тяжесть на себе тащить. Ну что там, верзила?

– Все! – донесся снизу радостный вопль. – Прибыл! Кто следующий?

– Подожди, – крикнул ему Кай. – Сейчас.

– Зачем тебе отряд и столько припасов? – спросил Течима. – Что такое двести пятьдесят лиг по равнине? Даже пешком с кладью – неделя пути. Ну, две. Что ты видел на эти тридцать лиг до горизонта в ясный день?

– Ничего. – Кай выудил из мешка стальную скобу, похожую на пряжку для ремня, начал распускать моток бечевы. – Пустыня. Солончак. Вода внизу есть, но вряд ли она по этакой сухости далеко уносит влагу. До горизонта – ничего.

– И что же? – не понял Течима. – Ты говорил, что нам придется добираться до Анды много дней. Много дней и много препятствий, которые будут преграждать нам путь. Ведь так?

– По-разному может выйти, – кивнул Кай. – Но то, что я скажу, на веру принимать нельзя. Надо там побывать, тогда все будет ясно каждому. Там другие лиги, другие часы, другие люди.

– Чуть яснее, – попросил Усанува. – Пока я не спустился вниз, хотелось бы, чтобы ты говорил чуть яснее.

– Хорошо, – выпрямился Кай. – Я заходил в долину, проводил там месяц, а когда выбирался наружу к биваку, где меня ждал Мекиш, оказывалось, что прошла пара часов.

– Точно, – хмыкнул малла. – Я здорово струхнул тогда. От завтрака до обеда зеленоглазый почти что бороду отрастил!

– А однажды я провел в долине день, а вышел из нее через два месяца, – продолжил Кай.

– И тогда я опалил рожу второй раз, – грустно заметил Мекиш. – А также третий, четвертый и пятый.