Текст книги "Слепой Агент [Последний долг, Золотой поезд]"

– Это Жора. Позови Машу. – Мне хотелось добавить последним словом ласковое «морда», но я сдержался.

– Это Гена. Ты сейчас где находишься?

– В начале Косыгина.

– Через пятнадцать минут будь на пересечении Косыгина и Бухгалтеров. Машину узнаешь.

– Понял. Кстати, ты мне жетон должен.

– Запиши на мой счёт. У тебя все?

– Какой прогноз погоды дают?

Он опять без предупреждения повесил трубку. Ни малейшего чувства юмора. Робот, наверное. Или пришелец, которого Иваныч пожалел, не стал убивать и приручил. До пересечения улицы Косыгина с бульваром Бухгалтеров я шёл почти пятнадцать минут, своим обычным шагом. Время они рассчитали точно.

БМВ Марголина уже стоял у тротуара, я подошёл и сел на переднее сиденье.

– Как дела, Ильич? – слегка насмешливо спросил шеф.

Он был тщательно выбрит и причёсан, одет в солидный клубный пиджак и чёрные брюки, благоухал дорогим одеколоном. Знакомое мне светлое пальто, небрежно свёрнутое, лежало на заднем диване. Я подумал, что оторвал его от какого-то приятного мероприятия, и порадовался этому обстоятельству.

Он выслушал мой отчёт, ни разу не перебив, а потом слегка разочарованно протянул:

– Н-да, не густо…

– Сами говорили, что торопиться не стоит.

– Говорил. Говорил, и от слов своих не отрекаюсь. Покажи, что там у тебя.

Я вытряс ему на ладонь украденную у Бабко пыль. Он размял её пальцами, понюхал и пожал плечами:

– Чёрт его знает, что это такое… Табаком пахнет, а «травкой»… Достань из бардачка конверт.

Мы упаковали мою находку, и он убрал конверт в боковой карман пиджака.

– Эх, тормознут меня с этим гаишники…

– Отобьётесь, шеф.

– Хм, придётся. Кстати, ты думаешь, что у меня лаборатория есть? Сам бы и проверил, у тебя что, знакомых там не осталось?

Связей в городском экспертно-криминалистическом управлении, где производили экспертизу наркотиков, у меня никогда не было. Но даже если бы и остались там какие-то приятели, обращаться к ним я бы не стал.

– Ещё неизвестно, кто эту куртку до него таскал, – продолжал рассуждать Марголин, и ход его мыслей был мне не понятен. Мы же не уголовное дело готовимся возбуждать. – Может, он её только сегодня в первый раз надел. Ладно! У тебя все?

– Все.

– Ответ завтра утром у меня будет. Но, независимо от результата, мы с тобой кое-что предпримем. Утром подойдёшь к Горохову и скажешь, что к одиннадцати тебе надо быть в нашем главном офисе. Скажешь, что вечером тебе звонили домой. В десять с копейками ты уйдёшь, а без четверти одиннадцать я буду ждать тебя на этом месте. Остальное завтра узнаешь.

– А если он меня не отпустит?

– Отпустит. Ты хоть раз слышал, чтобы он кому-то отказал?

– А к кому именно?

– К кому? Скажешь, что к Нефёдову. Да он и не спросит, надо ему!

Я вспомнил дневную реплику бывшего мичмана и хотел поинтересоваться, почему Горохова называют «Сутей», но, взглянув в лицо Марголина, отчего-то передумал.

– Иваныч, до дома не кинешь?

– Что, Ильич, устал? – Он усмехнулся. – Нет, сегодня не кину. Мероприятие одно запланировано, не могу опаздывать. До Гранитной устроит?

Он подвёз меня до Гранитной набережной, и я пошёл домой, недоумевая, зачем согласился. От бульвара Бухгалтеров мне было проще и быстрее добраться домой на троллейбусе.

Дома я наскоро перекусил яичницей и долго курил, пытаясь отсрочить звонок к Наталье.

Горохов действительно не стал задавать лишних вопросов.

– Конечно, езжай. И вообще, когда надо будет, не стесняйся. Как работается?

– Нормально.

Через час я стоял на остановке, а ещё через несколько минут мимо пронеслась чёрная Витина «девятка». В одном он мне, как руководитель, нравился. Не требовал от подчинённых того, чего не соблюдал сам.

К месту встречи я успел вовремя, но Марголина пришлось ждать. Наконец его машина вывернула из-за угла, и я выбрался из-под навеса, где прятался от снегопада.

Он выглядел не так блестяще, как накануне. Под глазами обозначились тёмные круги, появилась неровная щетина, и одет он был не в шикарный костюм, а в серые джинсы, толстый свитер ручной вязки и джинсовую куртку на меху.

Как только я сел, он рванул с места, и мы понеслись через город, не особенно придерживаясь правил. Через несколько минут он остановил машину во дворе незнакомого мне дома, выключил двигатель и спросил:

– Понял, где мы?

Я покрутил головой, нашёл занесённую снегом табличку и с трудом разобрал название улицы.

– Здесь Бабко живёт.

Честно говоря, я был удивлён.

– Правильно. Квартиру помнишь? – Не дожидаясь ответа, он сунул руку в боковой карман и вытащил два ключа на кольце. – Восемьдесят четвёртая. Третий этаж. Вон его окна. Вопросы?

Я посмотрел на ключи. Ладонь Марголина слегка подрагивала. Совсем чуть-чуть.

– Не понял.

– Не валяй дурака. Все ты понял прекрасно.

– Значит, тогда я не собираюсь этого делать.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился он. – Хорошо! Тогда вываливайся из машины и иди на х… ! А в хату я сам пойду. Мне это больше всех надо. Все у нас честные и щепетильные, один я сволочь. Ты иди – иди, чистюля! Не забудь по дороге газету с объявлениями купить. Может, договоришься сортир по ночам охранять. Давай топай!

Марголин отвернулся и облокотился на руль. Я не двигался, он молчал. Так мы и сидели.

– Иваныч, ты бы объяснил все хорошенько!

Удивительно, в отличие от Аркадия, с Марголиным переход на «ты» произошёл у меня быстро и безболезненно, как-то само собой получилось, и ни малейшего неудобства от этого я не чувствовал.

– А ты бы спросил! – Он так и не повернулся, пялился в окно на гаражи и помойку. – Нет, я тебя туда посылаю телевизор выносить!

– А я думал, мы сюда просто отдохнуть приехали!

– А то ты раньше такими вещами не занимался!

– Раньше у меня хоть прикрытие какое-то было.

– Ксива, что ли?

– И она тоже. А сейчас я кто? Тайный агент фирмы «Оцепление»? Это я в отделении объяснять буду, если меня на квартире возьмут?

Мы опять замолчали. В глубине души я понимал, что в квартиру этого Бабко всё-таки войду.

Марголин, видимо, тоже это понимал. Когда он повернулся ко мне, лицо его было спокойно.

– Слушай внимательно…

Через несколько минут я вылез из машины, пересёк двор и вошёл в подъезд. Поднявшись на второй этаж, я остановился, закурил и ещё раз всё обдумал.

Это задание, или как там его назвать, мне откровенно не нравилось. Заниматься подобным раньше мне не приходилось. Бывало, мы врывались в квартиры к наркоманам или скупщикам краденого, но всегда – в присутствии хозяев, хотя и против их воли. Сейчас меня беспокоила неопределённость моего положения. Кто я такой? Сотрудник отдела внутренней безопасности. Но подтвердить это чем-то иным, кроме своего честного слова, я не могу. С другой стороны, Марголин прав, и при любом раскладе моё вторжение особо неприятных последствий иметь не будет. По крайней мере, в уголовном плане.

Я посмотрел в окно. Тёмный БМВ стоял на том же месте с выключенным двигателем, и сквозь боковое стекло вырисовывался силуэт Марголина. Интересно, где он раздобыл ключи? А может, он уже и к моим замкам подобрался?

Странно, Марголин мне по-прежнему нравился и внушал доверие. Или я плохо разбираюсь в людях?

Неожиданно я подумал, что мой полуторагодичный опыт оперативной работы, то есть то, что я считал своим единственным и относительно сильным козырем, и не козырь вовсе, а… Всё равно что позаниматься боксом полгодика, забросить тренировки, а потом завалиться в профессиональный клуб и потребовать подписать контракт.

Я растоптал окурок, вздохнул и, ещё раз посмотрев в окно, стал подниматься.

На площадке было четыре квартиры, и лишь дверь Бабко оборудована глазком. Я долго звонил в неё, чутко прислушиваясь и настроившись сорваться с места при любом подозрительном звуке. Но внутри было тихо, и я, обливаясь потом, достал ключи.

Они подошли идеально. Замки сработали бесшумно, и я толкнул дверь. Оказавшись в коридоре, я первым делом посмотрел туда, где обычно крепится пульт сигнализации, но знакомой пластиковой коробки не увидел. Я запер дверь и начал обход квартиры.

Ванная и туалет меня не заинтересовали. Кроме предметов сантехники и минимума гигиенических принадлежностей, там не было ничего. Я приподнял крышку унитаза, убедился, что пакетов с героином, радиопередатчика или бесшумного пистолета там нет, и двинулся дальше.

Кухня поражала своей пустотой. Кроме газовой плиты и раковины, там стояли две разномастные табуретки, а в углу, прикрытые газетой, были свалены тарелки и чашки.

Я миновал коридор, решив заняться вешалкой на обратном пути, и вошёл в комнату. Первое, что я увидел, – своё отражение в трюмо, а потом боковым зрением уловил какое-то движение справа.

Я развернулся и приготовился к защите за долю секунды. И за то же мгновение постарел на добрый десяток лет.

Посреди двуспальной кровати лежал бело-рыжий котёнок и внимательно смотрел на меня.

Я почувствовал, как стучат друг о друга мои колени, и ощутил настойчивое желание снять и отжать рубашку.

– Не пугайся, дурачок. Свои, – сказал я котёнку и приблизился к кровати, собираясь погладить его. Правая нога наступила на что-то твёрдое. Я не успел остановить движение, и это что-то перевернулось у меня под ногой и ударило по голени.

Мне не хотелось смотреть вниз. Я опускал голову целую вечность, убеждая себя, что ничего страшного произойти не могло. Не капкан же у него там стоит.

Я увидел перевёрнутую фотографическую кювету, из которой вытекала какая-то жидкость. Через несколько секунд я услышал запах, и в трюмо отразилась моя идиотская ухмылка.

Туалет. Туалет для котёнка. А где-то недалеко, наверное, стоит и миска с кормом. Ванночка не сломалась, но содержимое её вытекло на пол, и капли попали мне на брюки. Я присел и поставил её в прежнее положение, собрал с пола мелкие бумажки, которыми она была раньше наполнена. На ковре осталось заметное пятно. Я надеялся, что Бабко припишет это шалости разыгравшегося котёнка. Собственно, если Бабко не допускает появления непрошеных гостей, то иного объяснения у него не найдётся. А если допускает, то на двери наверняка стояла какая-то метка, о чём я не подумал. Не та у меня квалификация.

Котёнок куда-то убежал, а я продолжил осмотр. Когда я открыл прикроватную тумбочку, на меня посыпалось грязное бельё. Я поспешил сунуть его обратно и захлопнул дверцу. В верхнем ящике болтались несколько одноразовых станков для бритья, авторучка, растрёпанный блокнот и вскрытая пачка «беломора». Сперва я занялся папиросами. Я тщательно осмотрел и ощупал их все, но, как и вчера, ничего, кроме табака, в них не обнаружилось. В блокноте часть листков была вырвана под корешок, а на одном из уцелевших неровным почерком было выведено «Оля» и номер телефона, судя по начальным цифрам – сотового.

В шкафу я не нашёл ничего, кроме постельного белья, одежды и книг, лежавших так, словно грузили их в полной темноте. Я добросовестно ощупал все карманы, выудил полдюжины проездных карточек и щепотку той же сомнительной пыли, что и вчера. Я вспомнил, что не спросил у Марголина о результатах анализа. Или наш визит сюда – следствие положительного ответа? Как бы то ни было, я упаковал находку и перешёл к трюмо.

Ящики были пусты. Похоже, раньше там лежали вещи жены Бабко. В верхнем валялись несколько шпилек, расчёска с отломанной ручкой и дорогая, на мой профессиональный взгляд, брошь. В остальных оказались лекарства – довольно много для молодой семьи, пакет с документами самого Бабко и фотографии, вложенные в измятую ученическую тетрадь. Я зачем-то вытащил паспорт Бабко, пролистал, и на пол выпали разноцветные кусочки тонкого картона. Я поднял их. Они были розовые и фиолетовые, форматом чуть больше стандартной визитки, с отпечатанным текстом:

«Вы хотите отдохнуть и расслабиться? Лучшие девушки города ждут ВАС! Эскорт-услуги, сауна, массаж. Звоните в любое время».

Номера телефонов и названия фирм были разные. Розовые картонки предлагали обратиться в «Жаннет» и несли на себе, кроме текста, слегка размытое изображение длинноволосой девушки в вечернем платье и с бокалом в руке. Фиолетовые советовали прибегнуть к услугам «Аксиньи» и сопровождались девушкой в купальнике. Розовые мне уже приходилось видеть раньше. Как-то насобирал целую кучу на дискотеке в ДК имени Крупской, располагавшейся на территории отделения, где работал. А зачем они Бабко, да ещё в таком количестве? Карточек было пятнадцать штук, и преобладала почему-то фиолетовая «Аксинья».

Большинство фотографий были чёрно-белыми и откровенно любительскими, запечатлевшими различные моменты спортивной жизни Бабко. Наивысшим его достижением, судя по снимкам, было третье место на городском первенстве. По-моему, совсем неплохо.

На цветных изображалась свадьба Бабко и симпатичной темноволосой девушки с чуть азиатским разрезом глаз. Регистрация в ЗАГСе, снимок на фоне разукрашенной белой «волги», гости, свадебный стол. Бабко вдвоём с женой на фоне памятника Пушкину. Я перевернул снимок и увидел надпись:

«Вася и Любашка навсегда. 11.08.94».

Вглядевшись ещё раз в их лица, я ощутил укол в сердце. Оказывается, Вася Бабко не всегда был таким угрюмым и непробиваемым…

Последний снимок явился для меня полной неожиданностью.

Это была маленькая полароидная карточка с подписанной на оборотной стороне датой: «26.03.94». Угол полутёмной комнаты с зашторенным окном и неброскими обоями. Низкая тахта, покрытая толстым тёмно-красным одеялом. На тахте, лицом к фотографу, сидела обнажённая девушка. Голова чуть отклонена вправо, и длинные иссиня-чёрные волосы падают на плечо и прикрывают грудь. Одна нога вытянута вперёд и касается пола, вторая поджата под себя. Ярко накрашенные губы раздвинуты в дежурной улыбке, но взгляд откровенно усталый и даже злой.

Взгляд. Глаза. У меня дрогнули руки, когда я узнал знакомый по прежним снимкам слегка азиатский разрез. Если бы не эта деталь, опознать бывшую жену Бабко я бы не смог.

Несколько минут я стоял, перебирая фотографии и пытаясь ухватить мелькнувшую мысль. Что-то важное, действительно важное…

Я убрал все вещи по своим местам, окинул последним взглядом комнату и двинулся к двери.

Котёнок опять появился на кровати и спокойно вылизывал переднюю лапу. На меня он больше не смотрел. Наверное, сходил и предупредил хозяина о моём визите, а теперь ждёт результата.

Я наклонился к кровати. Под изголовьем лежала пачка журналов. Старые номера «Плейбоя», десяток затёртых выпусков откровенной дешёвой порнухи. Последними в стопке оказались издания, которых я никогда прежде не видел. Наше, родное. Сразу заметно по полиграфическому исполнению и невысокому, с пошлым налётом, уровню композиций. На нескольких снимках в кадре оказались городские пейзажи, и я понял, что снимали в нашем славном городе. Движимый внезапным озарением, я быстро пролистал все три журнала, внимательно вглядываясь в лица. Жены Бабко я не нашёл, но пять или шесть снимков оказались вырезаны, и я почти не сомневался, кто был на них изображён. Одна из фотографий в журнале подтвердила мои подозрения. Та же комната с неброскими обоями, та же ярко-красная тахта, только вместо черноволосой Любаши – здоровенная блондинка в зелёных чулках, раскорячившаяся во весь кадр в позе секретарши Антона, с глупой улыбкой на толстом лице.

Ни адреса типографии, ни фамилии издателя нигде, естественно, не было. Я раскрыл один номер посередине, на страницах с рекламой. «Жаннет» и «Аксинья» нахально теснили здесь конкурентов.

Я вышел в коридор и около самой двери замер, остановленный внезапным ощущением опасности. Несколько мгновений я стоял, слыша тяжкие удары сердца и прожигая взглядом дверь. В какой-то момент мне показалось, что в замке скребётся ключ. Справившись с волнением, я бесшумно приблизился к двери и посмотрел в глазок. Из противоположной квартиры выходил худой парень в очках. Тот самый, который вчера вечером встречал Бабко.

– Все, Лён, я пошёл! Пока!

Мазнув взглядом по двери, за которой я прятался, он побежал вниз по лестнице. Из его квартиры выглянула девушка, такая же худая, как он сам, и тоже в очках с толстыми стёклами, помахала ему рукой и закрыла дверь.

Я стоял и слушал, как стихают его шаги… Пока не понял, что они опять становятся все громче и громче. Когда очкарик снова выскочил на площадку, я вздрогнул.

– Лена, – заорал он. – Я книжку забыл!

Лена открыла дверь, он исчез в квартире и через минуту вылетел обратно, сжимая под мышкой полиэтиленовый пакет. Сделав два шага, он резко остановился и вскинул взгляд на дверь квартиры Бабко.

Я смотрел ему прямо в лицо, боясь отойти от глазка и выдать своё присутствие.

Лицо очкарика выражало непонимание. Наморщив лоб, он мялся на месте, и я чувствовал, как ему хочется подойти и проверить дверь. Он так и сделал. Подошёл, подёргал ручку и нажал звонок. Неожиданный резкий звук заставил меня вздрогнуть, а потом я подумал, что у него вполне могут быть ключи – чтобы кормить котёнка в отсутствие хозяина, – и мне стало холодно.

– Что там, Костя? – тревожно спросила Лена. Очкарик помотал головой и отошёл к ступеням.

– Ничего, показалось. Все, я побежал!

– Больше ничего не забыл? А то я мыться буду.

– Пока!

На этот раз его шаги благополучно стихли внизу, а потом гулко хлопнула подъездная дверь.

Я метнулся на кухню, подождал и, присев на корточки, приник к окну в левом нижнем углу.

Очкарик, скорее всего, успел глянуть на окна – когда я увидел его, он открывал дверь своей иномарки. Перед тем как сесть, он опять обернулся и долго смотрел в мою сторону, но ничего подозрительного не заметил. Я подождал, пока его машина выедет со двора, и вернулся в коридор. Мне очень хотелось верить, что его Лена действительно пошла мыться, а не караулит меня за своей дверью.

Справившись с замком, я подавил в себе желание броситься по лестнице со всех ног и начал тихо спускаться.

Миновав три пролёта, я достал сигареты и решительно вытряхнул весь украденный мусор.

На душе у меня было гадко. Я закурил и пошёл дальше.

По идее, мне надо было дойти пешком до ближайшей остановки и уехать общественным транспортом. Но я доплёлся до серого БМВ и плюхнулся на сиденье, чувствуя себя абсолютно опустошённым.

Мне казалось, я пробыл в квартире не больше двадцати минут, а Марголин спросил:

– Тебя там что, понос пробрал?

– Золотуха.

– Что? – Он включил двигатель. – А-а, понял, остроумный ты наш.

Мы выехали на улицу.

– Что там?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– А что там должно быть? «Беломор» в тумбочке валяется. И кошка на кровати дрыхнет.

Об оставленной на полу луже я решил не упоминать.

– Опиши обстановку.

Пожав плечами, я обрисовал, как мог, расположение мебели. О журналах, фотографиях и визитках говорить не стал, сам не знаю почему. Зато рассказал зачем-то об очкарике, и эта часть моего рассказа Марголину явно не понравилась. Он о чём-то глубоко задумался.

– Во вчерашнем мусоре оказалась марихуана, ты был прав, – сказал он после паузы.

– Очень рад.

– Это уже твоё дело. Можешь хоть плакать, лишь бы работал.

– Лишь бы толк был, – вяло отозвался я.

– Чего?

– Это мой начальник так говорил. Бывший.

Остаток пути мы молчали. Марголин высадил меня там же, где подобрал три часа назад, и я потопал на остановку. Пока я ждал троллейбуса, мне показалось, что в потоке машин мелькнула знакомая мне потрёпанная иномарка. Я не успел разглядеть ни водителя, ни номеров и долго смотрел вслед удаляющейся белой крыше. Когда я вернулся в Гостинку, у ворот стоял Бабко, остальные обедали. Я забрал в дежурке свою пятнистую безрукавку и получил пачку входных билетов.

– Пообедать не хочешь? – спросил Бабко.

– Аппетита нет. По дороге пирожков нажрался.

Он кивнул и отвернулся. Показалось, он слегка усмехается, и от этого стало не по себе. Я не мог с ним разговаривать, чувствовал перед ним какое-то смущение, что ли. Как будто раньше именно вторжение в чужую личную жизнь не было моей профессией.

Обед затянулся – наверно, сегодня литром не ограничились. Мы молча простояли вместе почти два часа. Иногда Бабко косился на меня, и ухмылка нет-нет да и мелькала на его лице.

Подошли другие охранники, и в этот момент приехала моя Наталья. Вчера нам удалось помириться. Я рассказывал ей о своей новой работе, ни словом не упомянув про отдел внутренней безопасности, обещал вечером заехать к ней, но сюда, сюда-то я не просил её тащиться! Господи, только её мне сейчас и не хватает!

У неё было плохое зрение, но очками она пользовалась только дома, считая, что любая оправа портит её лицо. Щурясь, она растерянно оглядела выстроившихся под аркой мужиков, меня не заметила и вежливо спросила у ближайшего:

– Простите, а где здесь работает Федя Браун?

– Комиссар Браун? – немедленно отозвался бывший мичман. – А вон там, раскуривает свою трубку.

Очень смешно! Я швырнул в сугроб окурок и пошёл ей навстречу.

– Привет! А тебя здесь комиссаром называют?

– Адмиралом. Чего ты приехала-то?

– Тебя увидеть. А ты что, не рад? Ну-у вот, а я хотела…

– Рад, конечно, рад. Но я на работе.

– И что, у тебя нет свободной минутки для меня?

– Послушай…

– А что ты делаешь?

– Как что?

– Стоишь и билетами торгуешь? Это называется билетёр? А курточка тебе эта зачем?

Отставной мичман явно прислушивался к нашему разговору. Я попытался отвести Наташку в сторону, но на посторонних ей было наплевать, и она продолжала засыпать меня своими дурацкими вопросами. С обычным своим невинным видом, будто специально решила меня довести! Я нагрубил ей и даже с удовлетворением отметил, как в светлых её глазах промелькнула обида. Она замолчала и опустила голову, теребя потрескавшийся ремешок сумочки.

– Ну ладно, я пошла, – тихо сказала она и двинулась к арке.

Я посмотрел ей вслед и вспомнил, как несколько дней назад, утром, она уходила из моего дома, прижимая к груди плюшевую обезьянку.

– Подожди!

Я побежал за ней, сдерживая свой порыв под взглядами обернувшихся охранников. Мне хотелось все ей объяснить, сказать, что сейчас не место таким разговорам…

Она проскочила арку и заторопилась по улице. Бывший мичман явно хотел съязвить по этому поводу, у него это на роже было написано, даже вислые кончики усов приподнялись, но, встретившись со мной взглядом, он прикусил язык.

Наташка шла к остановке, не оглядываясь, а навстречу ей ковылял низенький толстый кавказец в распахнутой дублёнке и утеплённых бордовых брюках. Я почувствовал, что вскипаю. Пусть он только попробует что-то вякнуть… Пусть хотя бы глянет не так.

– Он не опасен, – услышал я рядом спокойный голос.

Бабко. Непонятно, откуда возник и зачем подошёл ко мне. Я не ответил. Он стоял рядом, смотрел на уходящую Наташку, и я вдруг почувствовал, что, случись сейчас что-нибудь, он, не раздумывая, поможет мне.

Кавказец действительно попытался прицепиться к Наташке, она, не замедляя шаг, отбрила его с презрением, он оторопел, а она вскочила в троллейбус. Её серое пальтишко мелькнуло среди пассажиров на задней площадке, и я потерял её из виду.

– Хорошая девчонка, – тихо сказал Бабко. – Зачем ты ссоришься?

– Надо, – зло отрезал я и направился во дворик.

На моё удивление, спустя минуту Бабко подошёл ко мне. Я посмотрел на него. Он отвёл глаза и промолчал, хотя чувствовалось: ему хочется что-то сказать мне. Повертевшись рядом ещё несколько минут, он махнул рукой и ушёл.

После окончания смены я решил по дороге домой заглянуть в бар и выпить основательную порцию водки.

Заметив троллейбус, я побежал и успел прыгнуть в задние двери. Створки уже закрывались, но кто-то остановил их рукой. На площадке я увидел Бабко и сжал зубы. Общаться или даже стоять рядом с ним не хотелось, а он тронул меня за рукав и спросил:

– Тебе далеко?

– Десять остановок.

– Мне ещё дальше. Давай слезем пораньше, выпьем кофе?

Я хотел сказать, что спешу, но пауза затянулась, и ответ получился бы фальшивым. В конце концов, если хорошо принять, то всё равно, кто сидит рядом. Хоть Бабко, Марголин и Аркадий, вместе взятые. Я кивнул.

Мы нашли маленький, освещённый свечами бар и устроились перед стойкой.

– Я угощаю, – торопливо сказал Бабко. – Пить будешь?

– А зачем бы я сюда пошёл? Водку.

– Девушка! Нам две пиццы с грибами…

– С грибами не буду. С ветчиной.

– Девушка, подождите! Две с ветчиной, два апельсиновых сока и два по сто «смирновской».

Свою порцию водки Бабко проглотил одним глотком и с таким видом, будто всю жизнь пил её вместо лимонада.

Я попробовал. Водка была хорошей, неразбавленной. Я опрокинул стакан.

– Ещё то же самое. – Бабко придвинул пустую посуду барменше.

– А я помню, чего вы брали? – ворчливо ответила она, но взяла с полки нужную бутылку и налила правильно.

– Спасибо, красавица, – с обычным своим каменным видом сказал Бабко, и барменша только фыркнула, продолжая перекладывать что-то у себя под стойкой. Спустя минуту она швырнула нам под нос тарелки с чуть разогретой пиццей.

– Бар «Не приходите снова», – пробормотал Бабко. – А свечи для того, чтобы грязь на тарелках не видели…

Барменша это услышала и замерла, подготавливая достойный ответ, но мой компаньон её чем-то смущал, и она ограничилась коротким презрительным взглядом.

– В следующий раз плюнет в водку, – предположил я, вертя в руке стакан.

– Сама её и выпьет. Давай!

Вторые сто грамм он проглотил столь же решительно и быстро. Споить меня, что ли, вздумал? Ну уж нет, я покажу, кто из нас настоящий разведчик! Я чуть отхлебнул и взялся за пиццу.

– Ты как на работу устроился? – спросил Бабко.

На этот счёт меня никто не инструктировал, и я решил говорить правду. Почти полную. Чтоб не запутаться.

– Так ты опер бывший, – протянул он удивлённо и даже с каким-то уважением. – А чем ты занимался?

– Всем понемногу. Кражи, грабежи, разбои… Все, начиная от хулиганки и заканчивая убийствами.

Раскрытиями убийств у нас занималась специальная группа при районном управлении, но пару раз мне случалось помогать им, и я не стал уточнять.

– А какое отделение было?

– Пятнадцатое. В Правобережном районе.

– А наркотиками приходилось заниматься?

– Конечно, – ответил я, пытаясь предугадать следующий вопрос.

Чтобы сделать паузу, я поднял стакан, жестом обозначил, что пью за его здоровье, и убавил содержимое на треть.

Поставив стакан, я чуть не поперхнулся. Пить за здоровье человека, которого собираешься подставить, и на его деньги. Ладно, был бы он убийцей или насильником, так я бы всю бутылку высосал и улыбался ему в глаза. Но в такой ситуации…

– А что бывает, если с наркотой ловят?

– Смотря какая наркота и сколько.

– Ну, травка, например.

Так, ещё немного, и он предложит мне совместно «раздавить косяк», а я схвачу его за рукав и закричу: «Полиция Майами!»

– Если по количеству хватит на уголовное дело, то посадят. А если нет, на первый раз штрафом отделаешься.

– А сколько надо, чтобы хватило?

– Марихуаны – меньше коробка. – Я пристально, насколько ещё мог, посмотрел на него. – Нездоровый у тебя интерес какой-то.

– Да нет, я ж не про себя. – Он покраснел и опустил голову. – Просто у меня приятель…

– Вася, хватит звенеть! Я про таких приятелей, знаешь, сколько раз слышал? Мне п…ть не надо, мне твои заморочки совсем не интересны.

Последние слова я произнёс таким тоном, что он должен был, как минимум, насторожиться. Но водка действовала и на него, и он ничего не заметил.

– А как вообще надо… Ну, что лучше делать, если попался?

– Вешаться, – усмехнулся я и отпил ещё немного.

– Нет, серьёзно! У меня приятель, мы раньше тренировались вместе…

– Да пошёл ты со своим приятелем! – обиделся я. – Не надо меня за идиота держать! Куришь – так кури на здоровье, мне какое дело? Что я сейчас, по 02, что ли, звонить стану?

Он подавленно молчал, и я великодушно выдал ему несколько советов, разработанных мною ещё в то время, когда я служил опером и знакомые приставали ко мне с подобными вопросами.

Бабко слушал внимательно, как будто собирался дома сесть за стол и заполнить конспект. Это меня порадовало. Как-никак, первый ученик.

Во время лекции я прикончил свой стакан, и Бабко немедленно заказал следующую дозу. Его порядком развезло, и теперь мне казалось, что сам я держусь намного лучше. Он раскраснелся, придвинулся ближе, и было похоже, что скоро начнётся хлопанье по плечу и пускание слез. Мне было хорошо. Все мои проблемы заволокло алкогольным туманом, я чувствовал прилив сил и открыто смотрел в лицо собеседника, а воспоминания об утреннем визите в его квартиру начисто выветрились.

Мы уничтожили третьи сто грамм. По замешательству Бабко я догадался, что деньги у него на пределе, и вывалил на стойку содержимое своего бумажника. На пару порций выпивки и дохлые салатики должно было хватить.

Про наркотики мы забыли и теперь трепались о всякой ерунде. Он рассказал, как три года назад, на соревнованиях, повредил связки на ноге, был вынужден продолжить схватку, явно побеждал своего соперника, но его засудили, и вскоре после этого он оставил спорт. Разговор перекинулся на нашу работу. Мы дружно охаяли Гостинку и Горохова персонально. Несмотря на то что выпили мы немало, я всё-таки уловил напряжение в голосе собеседника, когда мы заговорили о непосредственном нашем начальнике.

– Ты на дискотеке был? – неожиданно спросил Бабко. Увидев моё недоумение, он поспешил разъяснить: – Мы же охраняем их несколько штук…

– Да, попадал пару раз.

– Про «золотой поезд» слышал?

– Кино такое было… Только я, по-моему, и не смотрел его.

– Я не про кино! – Бабко досадливо поморщился. – Ты что, вообще про это ничего не знаешь?

– Про что – это?

– Ладно, тогда проехали…

Он поспешно перевёл разговор на другую тему.

В какой-то момент я отвлёкся и сумел оценить ситуацию со стороны. Я решил, что Бабко действительно хотел поговорить со мной о чём-то для него важном, потом напился и замкнулся, боясь наболтать лишнего. Мобилизовав всю свою деликатность, я задал несколько осторожных вопросов о его жене и их взаимоотношениях. Видимо, получилось это у меня не слишком аккуратно, всё-таки алкоголь – плохой тут советчик.

Бабко посмотрел на меня неожиданно трезвым взглядом, помолчал и негромко сказал, положив руку мне на плечо:

– Федор, ты хороший парень… Ты мне сразу понравился! Но давай об этом потом, по трезвянке. Хорошо? Только без обид!

Он допил остаток водки, ковырнул вилкой в салате и раздражённо оттолкнул тарелку. Вздохнул, посмотрел на опустевшие стаканы из-под сока.

– На кофе у нас ничего не осталось?

Я развёл руками.

– Плохо. Извини, Федя, так не поступают, но я пошёл. Надо спешить.

Я чуть не проколол вилкой себе щеку. Сказать мне было нечего, и я только выдавил идиотское:

– Бросаешь меня, значит?

– Угу. Не маленький, сам домой доберёшься. Пока, до завтра.

Я пожал его руку, он спрыгнул с табурета и пошёл к выходу. Походка и движения его оказались чёткими, в отличие от меня, когда, спустя несколько минут, я двинулся тем же маршрутом.