Электронная библиотека » Сергей Минаков » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 11:50


Автор книги: Сергей Минаков


Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Часть I
«Феномен Тухачевского»

«Не говорите иначе нельзя было быть, – писал Пушкин. – Коли было бы это правда, то историк был бы астрономом и события жизни человечества были бы предсказаны в календарях, как и затмения солнечные. Но провидение не алгебра. Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая, мощного, мгновенного орудия провидения…»14.

История – это поток времени, воплощенного в людях. Причинно-следственная, рациональная логика, постоянно, непредвиденно и неожиданно сталкиваясь и переплетаясь с тайной Его Величества Случая, выхватывает из этого потока те или иные личности, а также порождаемые ими или причастные к ним события и явления. Резонируя с тональностью их природных дарований, архетипов подсознания, психокультурным настроем, свойствами интеллекта, подчас именно Случай превращает их в вершителей судеб стран, государств, сотен тысяч и миллионов людей. Потом уже изыскиваются определенные причинно-следственные обстоятельства, которые вроде бы обусловили объективную необходимость этого Случая. Может быть, и так. А может быть, и не так?

Стереотипы Великой Французской революции с ее «робеспьерами», «маратами», «наполеонами», в качестве некого «нормативного образца» подводимые под события и процессы Российской революции с ее Гражданской войной и ее последствиями, при кажущейся порой внешней схожести, уводят нас в сторону от постижения исторических реалий. Мы оказываемся в плену неких закономерностей, «исторических повторов», более похожих на фатальную обреченность, будто бы господствующую в Истории, отвергающую Несходство, порождаемое вторжением Случая в «историческую закономерность». Но Случай разрушает ее и творит неведомые и таинственные в своей неясности новые движения Истории.

В своем знаменитом «Философическом письме» П.Я. Чаадаев отвергал Россию, усматривая в ней, в ее истории и культуре движение в «ложном», «неправильном» направлении, отклонение от якобы «образцовой», «правильной» западноевропейской истории и культуры.

«…Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя, – возражал А.С. Пушкин своему другу, – …но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал»15.

«Поймите же и то, – как бы продолжал, подытоживая, Пушкин в одной из статей, – что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история ее требует другой мысли, другой формулы…»16.

Наши представления о генезисе и метаморфозах русской революции и ныне не могут вырваться из цепких объятий «Краткого курса истории вКп (б)»17, хотя Русская революция много сложнее и противоречивее жестких формул, стесненных его «прокрустовым ложем».

Русская революция, быстро превратившаяся в тотальную всероссийскую анархию, в силу этого, кажется, таила в себе, в самом своем существе, потребность в ее тотальном обуздании, тенденцию к тоталитарности, к тоталитарной, всеобъемлющей власти.

Множество «вождей», «вождят» и «вождишек» в начальный период революционной анархии неизбежно должен был эволюционировать в гражданскую войну множества сословных и социальных групп и «группок», «группировок». Выросшая из Мировой войны, поставившей под ружье без малого 10 миллионов солдат, «мировая революция», вспыхнувшая в России, не могла не воплотиться в многомиллионном «человеке с ружьем», в том самом, по выражению К.П. Победоносцева, «лихом человеке», который давно уже «бродил по ледяной пустыне России».

В разлом самодержавно-государственной плотины, разрушенной окончательно Октябрем 1917-го, хлынули эти 10 миллионов молодых, напоенных кровью людей, в своем большинстве умевших лишь убивать себе подобных, привыкших решать социальные, политические и идеологические проблемы при помощи винтовки, штыка, шашки и револьвера.

 
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше слово,
Товарищ маузер! —
 

будто в подтверждение сказанному вспоминаются хрестоматийные строчки Владимира Маяковского. А еще вспоминается «красный командир» Дмитрий Жлоба, выхвативший из кобуры, в качестве аргумента, свой револьвер и стрелявший в бывшего белого генерала Я.А Слащева, когда тот на лекции разбирал неумелые действия корпуса Жлобы летом 1920 г. Хладнокровно, не прячась от выстрелов, Слащев, сам прошедший через «огонь, и воду, и медные трубы» Гражданской войны, неторопливо, с расстановкой и почти не прикрытым издевательством добавил: «Вот, как Жлоба сейчас в меня стрелял, так он и воевал».

Возможно, это предание, мною вольно пересказанное, но, несомненно, предание, отражающее «привычки» «красных» и «белых» героев Гражданской войны.

Не помню, где-то довелось прочитать, как однажды Тухачевский в ответ на просьбу своей дочери-школьницы (в школе было дано какое-то такого рода задание), на ходу, подсказал ей строчки детского стишка:

 
Читать, писать, считать учиться,
Чтоб получать ответы,
И хорошо еще стрелять,
Чтоб защищать Советы!
 

Все они лучше всего умели стрелять…Порой мелькнет мысль: не закончилась ли Гражданская война в России лишь в 1937—38 гг., когда ее активные участники, победители и побежденные, наконец перестреляли друг друга?

Русская революция, разлившаяся Гражданской войной по всей России, разорвала ткань прошлого. Лоскуты его, полощась на ветру времени, обнажили распоротое сознание людей, внесли гражданскую войну в их мировосприятие. Порой кажется, что это «окопное состояние» по сей день до конца не покинуло нас. И потому по-прежнему кажутся актуальными строчки М. Волошина из незабываемого 1919 года:

 
…Одни идут освобождать
Москву и вновь сковать Россию.
Другие, разнуздав стихию,
Хотят весь мир пересоздать.
В тех и других война вдохнула
Гнев, жадность, мрачный хмель разгула.
 

О том же и не лишенные оттенка трагикомичной обреченности впечатления и рассуждения страдающего от гражданской войны «маленького человека» из дневника И. Бабеля: «Житомир. 3.6.1920…Маленький еврей-философ…: все говорят, что они воюют за правду, и все грабят…»18.

Каждая сторона билась за «веру», и каждая стремилась захватить Россию. И этот, охваченный всероссийской революционной бурей поток времени, воплощенный в людях, нежданно вынес на гребень своего «девятого вала» и выплеснул на «Россию, кровью умытую»19 вместе с другими, первоначально порой и более значимыми «революционными вождями» – Сталина и Тухачевского.

«Краснощекие поручики», «бонапарты» и «Тухачевские»

18 (29) октября 1799 г. генерал-фельдмаршал А.В. Суворов оптимистично заверял в письме эрцгерцога Карла: «В Италии оставил я не более 20000 солдат неприятельской армии, но к весне могут ее пополнить крестьяне, а до сего времени совладаем мы. с Бонапартами»20.

Так, скорее всего неосознанно, великий русский полководец обозначил и типологизировал новое явление в военной истории, порожденное Великой Французской революцией, обобщив ее революционных генералов именем самого знаменитого из них – «бонапарты».

Революция и Гражданская война в России, устами участников и наблюдателей, внесли свои, российские коррективы в типологию своих «революционных генералов» – и «красных», и «белых, обобщенно называя их «вундеркиндами», «краснощекими поручиками», «наполеонами», «тухачевскими» (!)21.

В советской публицистике времен Гражданской войны восторженно писали о «красных маршалах», ощущая в этом словосочетании пламенное дыхание Великой Русской революции, слыша в воинском чине «маршал» в противоположность «полковникам», «генералам», «фельдмаршалам» эхо Великой Французской революции

Л.Д. Троцкий в одной из своих программных статей по военной доктрине Красной армии вроде бы мимоходом, но явно с особым смыслом заметил, что «бонапартизм вырос из революционной войны»22. Стилистически броское выражение, бесспорным мастером которых являлся Троцкий, явно восходит к менее броскому, но достаточно глубокому осмыслению «бонапартизма» на теоретическом уровне, выраженному К. Марксом:

«Наполеон был олицетворение последнего акта борьбы революционного терроризма против провозглашенного той же революцией буржуазного общества и его политики…Он не был мечтательным террористом. Но в то же время Наполеон рассматривал еще государство как самоцель, а гражданскую жизнь исключительно как казначея и своего подчиненного, который не вправе иметь свою собственную волю. Он завершил терроризм, поставив на место перманентной революции перманентную войну».

Обращаю внимание читателя лишь на последнюю фразу, несущую основную смысловую нагрузку в контексте всех последующих фактов и рассуждений: «Он завершил терроризм, поставив на место перманентной революции перманентную войну».

А в январе 1920 г. командарм Тухачевский уже сформулировал свою концепцию «революции извне» или «перманентной революционной войны», став ее главным теоретиком и идеологом. «Пролетарское государство становится островом среди моря прочих – буржуазных государств, – писал он. – Социалистический остров в таком море невозможен, буржуазия не может допустить его существования. Он или должен погибнуть под ударами буржуазии, или должен распространить социалистическую революцию путем гражданской войны во всем мире. Диктатура пролетариата, хотя бы из чувства самозащиты, должна поставить целью для своей армии свержение власти буржуазии во всем мире»23. А в июле 1920 г. – в самый разгар своих побед на Западном фронте, своего стремительного продвижения к Варшаве – Тухачевский, до примитивности просто, сформулировал основные положения своей теории «перманентной революционной войны».

«Главными положениями стратегии классовой, т. е. гражданской войны, на которой приходится строить все расчеты, – писал Тухачевский, – будут таковы: 1) война может быть окончена лишь с завоеванием всемирной диктатуры пролетариата, так как социалистическому острову мировая буржуазия не даст существовать спокойно. Социалистический остров никогда не будет иметь с буржуазными государствами мирных границ. Это всегда будет фронт, хотя бы в скрытом виде»24. А в январе 1921 г. Тухачевский открыто признал свою концепцию «перманентной революционной войны» «коммунистическим империализмом» 25.

Поэтому «краснощекий поручик» Тухачевский стал первым признанным «бонапартом» и «вундеркиндом» в Красной армии: он был первым «переведен в Генштаб» в порядке исключения, без обучения в Академии Генштаба, за особо выдающиеся военные заслуги. Из приказа о его «переводе в Генштаб» становится ясным, какого рода выдающиеся заслуги обуславливали такого рода «почетное звание».

«…М.Н. Тухачевский, – указывалось в приказе, – вступил в Красную Армию и, обладая природными военными способностями, продолжал непрерывно расширять свои теоретические познания в военном деле. Приобретая с каждым днем новые теоретические познания в военном деле, М.Н. Тухачевский искусно проводил задуманные операции и отлично руководил войсками как в составе армии, так и командуя армиями фронтов Республики и дал Советской республике блестящие победы над ее врагами на Восточном и Кавказском фронтах»26. С аналогичной мотивировкой были вслед за ним «переведены в Генштаб» осенью 1920 – летом 1922 г. три других советских «вундеркинда» и «бонапарта»: М.В. Фрунзе, А.И. Егоров, И.П. Уборевич.

Сказанного выше о «краснощеких поручиках», «вундеркиндах», «наполеонах», «тухачевских», «красных маршалах», думаю, вполне достаточно для выведения формулы «феномена Тухачевского», обобщающей это военно-социально-политическое явление, и определения ее в качестве центрального предмета последующих изысканий и размышлений.

«Феномен Тухачевского» обусловлен двумя «историческими контекстами» – «российской мировой революцией» и «Сталиным». Тухачевский был персонифицированным воплощением химеры «коммунистического империализма», не сумевшего втиснуться в «сталинскую шинель» «русского коммунизма». В этом словосочетании основную смысловую нагрузку несла его вторая часть – «империализм». А первая – определение «коммунистичкский» – имела для Тухачевского лишь «инструментальное» назначение.

Вторжение в мировую историю

«Если мы до зимы не завоюем Урала, – писал Ленин в 1919 г., – то я считаю гибель революции неизбежной»27. Без преувеличения, без агитационно-пропагандистской риторики, идеологической и политической гиперболы белый режим «Омского верховного правителя России» адмирала А.В. Колчака представлял для советской власти главного соперника и конкурента в борьбе за Россию. Огромнейшее пространство Азиатской России, от Урала до Тихого Океана, территориально в несколько раз превышающее европейскую ее часть, насыщенное бесценными и грандиозными по масштабам природными ресурсами, эта большая часть бывшей Российской империи была в состоянии поглотить своего большевистского соперника. Категоричность угрозы, представленной Лениным в цитированной выше фразе, безжалостно отражала смертельную опасность для советской власти и нависшую социально-политическую вариативность для судьбы России.

«Дней восемь назад, в бытность мою в Москве, – сообщал Сталин 3 февраля 1920 г. Буденному и Ворошилову, – я добился отставки Шорина и назначения нового комфронта Тухачевского – завоевателя Сибири и победителя Колчака» 28

Пожалуй, Тухачевскому было уже вполне достаточно и этого, чтобы вписать свое имя в Большую Историю, в судьбу России. Уже в этой формуле, определявшей «код» личности Тухачевского, для Сталина все предельно ясно: «завоеватель Сибири и победитель Колчака». В ней присутствуют все основные признаки героического мифотворчества, учитывая свойства мировосприятия малограмотным и неграмотным большинством российского населения: неведомый доселе большинству «герой» с таинственным именем «Тухачевский» обладал основными «героическими» свойствами «завоевателя» и «победителя». Он «победитель» воплощенного Зла (всех трудящихся мира) под таинственным названием «Колчак»; он «завоеватель его царства» – «царства Зла» – «Сибири». Даже в июне 1937го, прерывая маршала Егорова, говорившего о «враге народа» Тухачевском, Сталин не мог не отметить: «Он в 5-й армии неплохо дрался… В 5-й неплохо шел»29. «Герой» или «Демон гражданской войны», как назвал его как-то Сталин?

В 1920 г. непостижимым ли Замыслом свыше или игрою Случая, неисповедимыми ли путями Господними или кознями Дьявола, но удивительным образом именно подпоручик императорской лейб-гвардии Михаил Тухачевский вновь оказался «на острие шпаги»30 Мировой Судьбы, во главе потока Мировой Революции, хлынувшей из России на Запад (ну не насмешка ли истории над Революцией, которую возглавил офицер самого контрреволюционного, императорского лейб-гвардии Семеновского полка, подавлявшего русскую Революцию в 1905 году?!).

Завороженный ее пламенем, вспыхнувшим в России, будто одержимый им, в инфернально-поэтическом вдохновении, замешанном на риторике и ритмике «наполеоновских приказов», Михаил Тухачевский призывал: «Красные солдаты!.Устремите свои взоры на запад. На Западе решаются судьбы мировой революции. Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству. На Запад! К решительным битвам, к громозвучным победам!»31 Звучит будто эхо призыва Бонапарта, обращенного к армии в 1796 г.: «Солдаты! Ваше терпение и храбрость… изумительны… Я поведу вас в самые плодородные равнины мира…»32.

«Красные гунны» во главе с «новым Аттилой», – била тревогу европейская пресса, – стремятся к Рейну, чтобы вновь напоить им своих коней, «жечь города и в церковь гнать табун, и мясо белых братьев жарить!»33. «Hannibal ante portas!»34 – с тревогой будили Европу журналисты35. Разумные или безумные, гениальные или бездарные приказы 27-летнего Тухачевского – в этом ли суть, – но они предопределили грядущий вектор российской и европейской, да, пожалуй, и мировой истории. Он оказался, как сказали бы синергетики, в «точке бифуркации»36 Мировой Судьбы. Но случилось «чудо на Висле!». У самой Варшавы, у «варшавских ворот» в Западную Европу «почти победитель, почти Наполеон»37 рухнул в катастрофу и, по собственному признанию, «за один день постарел на десять лет», а «мировая революция», резко изменив вектор движения, устремилась к своему преображению в «русский коммунизм». Захлебнувшиеся в потоках крови остатки «грядущих гуннов», к которым некогда с нетерпением взывал В.Я. Брюсов, с «новым Аттилой-Тухачевским» во главе, отхлынули в Россию.

Впрочем, ошеломивший Европу июльский «блицкриг» Тухачевского, завершившийся не менее ошеломляющим его катастрофическим поражением под Варшавой, пожалуй, имел гораздо меньшее значение, чем «его Кронштадт».

Если «залп «Авроры», поднявший революционных матросов, «красу и гордость революции», на разрушение «старого мира», ознаменовал начало рабоче-крестьянской Революции в России, то «Кронштадт», оборонявшийся той же самой «красой и гордостью революции», – последний ее залп, возвестившего о ее гибели. Штурмом взяв мятежный Кронштадт, Тухачевский сам превратился в персональный символ «Человека с ружьем», спасшего «русский коммунизм» от гибели. Победа Красной армии в Гражданской войне парадоксально воплотилась в совсем не «красном» «демоне гражданской войны», в аристократе Тухачевском.

Сталин, творец «русского коммунизма», шел к власти и в Большую Историю, как будто не спеша, тихо, по кошачьи неслышно и незаметно, но неуклонно и целенаправленно, ступая в своих мягких кавказских сапогах по ступеням, ведущим к их вершинам, будто бы с черного хода, постепенно овладевая паутиной людских судеб не только на шестой части суши.

И Сталину, и Тухачевскому власть над Россией была нужна, пользуясь выражением Гете, «как мрамор нужен скульптору»38. Сталин безжалостно втискивал Россию в «русский коммунизм». Тухачевский, воодушевленный «коммунистическим империализмом» (его выражение), под знаменем «национал-большевизма» (никогда не произнося этого словосочетания), не менее (а может быть, и более) безжалостно мечтал загнать ее в «казарму красного милитаризма». Но в роковом и судьбоносном 1937-м, в последний раз оказавшись «на острие шпаги», Тухачевский столкнулся с «русским коммунизмом», воплотившемся в Сталине. Не был ли Сталин Судьбой России?

Граф Тухачевский
 
…В багровом мареве языческих пророчеств,
Короной сумрака венчающих закат,
Бесшумный вещий ворон птицей ночи
Шепнет о чем-то смутно, невпопад.
И проскользнут случайно, в беспорядке,
Без логики и смысла, как во сне,
Как впечатленья в призрачном остатке
В глубинах памяти мерцают, как во тьме:
И Кот-Баюн в преданьях Лукоморья,
Варяжские ладьи на цареградском взморье;
Кудесник в свете гаснущего дня
Пророчит князю гибель от коня;
И сад чудес в безумье чародейства,
Лик «Бонапарта» в смуте лицедейства,
И пафос скифства в гуле мятежа,
И на штыке красногвардейца
Христос возникнет в снежной мгле,
На миг, чтоб тут же раствориться,
В тоскливо-монотонном дне.
 
С.Т. Минаков

Он «был стройным юношей, весьма самонадеянным, чувствовавшим себя рожденным для великих дел», – вспоминал о будущем маршале друг семьи и его близкий приятель, известный музыкант Л.Л. Сабанеев. – …В нем было нечто от „достоевщины“, скорее от „ставрогинщины“»39. Демонстративный «аристократизм» Тухачевского провоцировал иронию его приятелей по кадетскому корпусу и Александровскому военному училищу, прозвавших его «новоявленным Андреем Болконским»40.

«Строевой офицер он был хороший, – оценивал его фронтовое поведение однополчанин, князь Касаткин-Ростовский, – …хотя не могу сказать, чтобы он пользовался особенной симпатией товарищей….Он всегда был холоден и слишком серьезен. с товарищами вежлив, но сух»41. «Гвардейски-аристократическая», холодноватая надменность Тухачевского бросилась в глаза и Н.А Цурикову, оказавшемуся с будущим маршалом в одном лагере для военнопленных в Ингольштадте42.

Сослуживец, близко наблюдавший его в 1919 г., вспоминал: «Одно время Тухачевский носил ярко-красную гимнастерку, но при этом всегда был в воротничке, в белоснежных манжетах и руки имел выхоленные с отточенными ногтями»43. «Аристократ», по мнению В.М. Молотова44. «Он казался всегда несколько самоуверенным, надменным…» – отмечала Г.Серебрякова45.

«Аристократизм» был образом жизненного поведения Тухачевского, его общественного самоутверждения, а в условиях советских – нарочито-вызывающей демонстрацией «аристократа в демократии»46. Английская пресса еще в 1920 г. утверждала, что «советские главари страшно дорожат присутствием в их среде Тухачевского…»47, поэтому он мог позволить себе провоцирующую демонстрацию своего аристократизма. «Он был уверен в себе и собственном влиянии», – заметил генерал М. Гамелен, принимавший его в Париже в феврале 1936 г.48 Даже перед Военным трибуналом, судившем его в 1937-м, «Тухачевский старался хранить свой аристократизм и свое превосходство над другими…»49.

«Аристократизм» был психоментальной призмой, сквозь которую он воспринимал жизненные, социально-политические ситуации и реагировал на них. «Груз памяти предков» в определенной мере предопределил и его гибель. «Барство Ставрогина всех прельщает – аристократ в демократии обаятелен, – и никто не может ему простить его барства, – будто бы в связи со сказанным чутко полагает Н.А Бердяев. – …Его трагическая судьба связана с тем, что он – обреченный барин и аристократ. Барин и аристократ обаятелен, когда идет в демократию, но он ничего не может с ней сделать. Только барин и аристократ мог бы быть Иваном Царевичем и поднять за собой народ. Но он никогда этого не сделает, не захочет этого сделать и не будет иметь силы этого сделать»50. Несомненно, в периоды политических кризисов в СССР Тухачевский, возможно, ждал «народного призыва», обращенного к нему как с «спасителю Отечества», – и это было то самое «ожидание власти». В этом-то и была его гибельная ошибка.

Согласно официальной родословной Тухачевских, указанной в 6-й части Дворянской родословной книги Московской губернии, род Тухачевских происходил от «графа Индриса51, приписанного в Чернигове в княжестве великого князя Мстислава Владимировича, из цесарской семьи. Там (Индрис) крестился, приняв имя Константина. У Константина сын Харитон. Внуки Индриса: Андреян, Осип, Иван, Карп. Андреян и Карп приехали в Москву. От Андреяна и Карпа пошли роды»52. Это подтверждал в своем прошении на имя императора Александра I прапрадед маршала Н.С. Тухачевский53. Кратко об этом говорится и в «Общем Гербовнике дворянских родов Всероссийской империи»54. О самом «графе Индрисе» в родословных преданиях существовало три версии.

По одной из них, Индрис был литовским воином, жившим в XIV в. По другой – он был воином немецким, тоже жившим в XIV в. Третья, кажущаяся наименее достоверной, но принимавшаяся в качестве официальной, указывала на более древние и благородные корни этого рода.

Согласно этой версии, граф Индрис являлся сыном графа Фландрского Бодуэна (Балдуина) IX, одного из главных предводителей IV-го крестового похода (1202–1204), ставшего первым императором Латинской империи, образовавшейся на территории распавшейся империи Византийской. В сражении с болгарским царем в 1205 г. Бодуэн IX то ли погиб, то ли попал в плен и в плену умер. Во всяком случае, судьба его для современников и потомков оказалась смутной. Согласно родословному преданию, в достоверности которого в семействе Тухачевских никто не сомневался, один из его сыновей, молодой граф Индрис (Генрих), женившись на турчанке, после смерти отца появился в Одессе, тогда входившей в состав Латинской империи (на византийской территории), а затем перебрался на Русь и ок. 1251 г. появился в Чернигове55.

Что касается «литовской версии» происхождения «графа Индриса», то косвенный намек на нее сохранился в родословной версии Даниловых. В записках майора артиллерии М.В. Данилова, составленных в 1771 г., со ссылкой на старинную «сказку» (указ), сообщается: «Лета шесть тысяч шестьсот первого года (от Рождества Христова в 1093 году) прииде немец из Цесарского государства в Чернигов, муж честен, имени Индрик, с двумя сыны своими, с Литвинусом да Земодентом, и с ними пришло дружины и людей их три тысячи мужей»56. Имена сыновей «графа Индриса», как мы видим, указывают на их литовское происхождение, судя по имени второго сына, – выходцами из Земгалии. Однако литовская экспансия на Северские (Черниговские) земли ранее XIV в. не прослеживается. Доводом в пользу польско-литовского происхождения Тухачевских является их принадлежность к польскому гербу «Гриф, Свобода»57.

Родоначальником фамилий герба «Гриф, Свобода», согласно преданиям, был Якса, сын Лешка III, жившего в X столетии и получившего в удел Сербию58. Однако на гербе Тухачевских, утвержденном 4 октября 1803 г. и внесенном в 7-ю часть «Гербовника», «выходящая из облак в латах рука в мечом»59. Это – четвертая разновидность герба «Погонь», который всегда служит признаком принадлежности к княжескому литовскому дому Гедиминовичей60. Как правило, эту разновидность герба «Погонь» разрешалось помещать на гербах «в знак храбрости и отваги»61.

Следует отметить, что гербы польско-литовского происхождения у дворян, выезжавших из Польши и Литвы и поступавших на службу и в подданство к русским Великии Князьям и царям, в XVI–XVII вв. в Посольском приказе тщательно проверяли по польским гербовникам, чтобы удостовериться в действительной принадлежности дворянина к данному родовому гербу62. В этом отношении герб Тухачевских может быть более достоверным основанием для выяснения происхождения их рода, чем родословное сказание о «графе Индрисе». На польско-литовское происхождение рода Тухачевских, казалось бы, указывает сама их фамилия. Впрочем, происхождение фамилии также достаточно любопытно.

О прямых предках маршала, получивших фамилию Тухачевских, в «Общем гербовнике» говорится следующее: «Происшедшие от сего Индриса Богдан и Тимофей, Григорьевы дети, от Великого Князя Василия Васильевича пожалованы вотчинами и селом Тухачевским, и потому Великий Князь прозвал их Тухачевскими»63. Прапрадед маршала Н.С. Тухачевский в прошении на имя императора Александра I о восстановлении в графском титуле уточнял: «Праправнук графа Константина Индриса, Григорий Григорьев сын, от сотворения мира в 6916, от Р.Х. в 1408 г. с сродниками своими и товарищами приехал из Чернигова в Москву к Великому Князю Василию Дмитриевичу. Потом дети сего Григория Богдан и Тимофей от великого князя Василия Васильевича за верную службу пожалованы были в Серпейском уезде селами Скориным и Тухачевским с 20 к ним деревнями, да в Московском уезде в Тухачевской волости 3 деревни, и по оным Великий Князь прозвал их Тухачевскими. Сын Богдана Михаил в царствование царя и Великого Князя Ивана Васильевича… был воеводой на Романове, и потом многие Тухачевские были на службе государевой, во многих посылках при ратных и посольских делах, о чем известно в разрядном архиве, а потом по представленным документам от Московского дворянского собрания в герольдию, герб рода Тухачевских внесен в гербовник российского достоинства»64. От отмеченных выше Богдана Григорьевича и Тимофея Григорьевича Тухачевских пошли две основные ветви этого рода: старшая – от Богдана Григорьевича и младшая – от Тимофея Григорьевича, к которой принадлежал и маршал. Однако, прежде чем продолжить генеалогический экскурс, полагаю целесообразным устранить некоторые хронологические сомнения.

Если указанный выше Михаил Богданович Тухачевский был воеводой на Романове при Иване Грозном (т. е. в пределах его правления – 1533–1584 гг.), то его отец, упомянутый выше Богдан Григорьевич Тухачевский, оказался на службе у Московских великих князей не в начале XV в., а не ранее начала XVI в. Этот Богдан Григорьевич Тухачевский, следуя вышеизложенным родословным сведениям, был прапраправнуком Константина-Индриса. При таком расчете времени, Индрис вряд ли мог оказаться на Руси ранее середины XIV в., но никак не в первой трети XII в.65 В связи с вышесказанным обратимся к некоторым великокняжеским документам XIV–XVI вв.

В «Духовной грамоте» великого князя Ивана Даниловича Калиты 1327 г. мы читаем: «А се дал сыну своему Андрею: Лопастну, Северьску, Нарунижское, Серпохов, Нивну, Темну, Голичичи, Шитов, Перемышль, Растовец, Тухачев»66. Иными словами, Тухачев был в 1327 г. передан во владение его сыну Андрею Ивановичу, который передал его по наследству своему сыну – серпуховскому князю Владимиру Андреевичу Храброму, известному и отважному соратнику Дмитрия Донского в Куликовской битве. Лишь после смерти потомков Владимира Андреевича серпуховского, в 1504 г. великий князь Иван III по своей «духовной грамоте» передал «сыну же своему Юрью… город Брянеск с волостьми… Да ему же даю город Серпейск с волостьми и со всем, что к нему потягло, и волости Замошье, Тухачев…»67. Князь Юрий Иванович умер в 1536 г. бездетным. Таким образом, лишь после его смерти Тухачев мог получить во владение еще кто-либо. Иными словами, передача Тухачева, Тухачевского стана, Тухачевой волости Богдану Григорьевичу, получившему оттого прозвание Тухачевский, могла произойти не ранее 1536 г., т. е. лишь в первые годы правления Ивана IV. Уместно потому предположить, что родовая легенда удревняет первого представителя самой фамилии Тухачевских с первой половины XVI в. до середины или даже до начала XV в.

В стремлении объяснить этимологию фамилии «Тухачевские» некоторые исследователи полагают, что предки маршала, скорее всего, выходцы из тюркоязычной среды, о чем свидетельствует основа фамилии в виде тюркского слова «ТУХАЧИ», т. е. «знаменосец»68. Однако, учитывая приведенные выше сведения о наличии Тухачева уже в первой трети XIV в., задолго до появления фамилии Тухачевских, это слово лежит в основе наименования этого населенного пункта. Сама же фамилия оказывается производной от его названия. Тухачева волость или Тухачев, видимо, могла первоначально принадлежать какому-то татарскому «тухачи», т. е. «знаменосцу», очевидно, в XIII – начале XIV вв. Отсюда и название «Тухачева волость», которая могла быть пожалована одному из предков маршала Тухачевского не ранее 1536 г. Только после этого и появилась сама фамилия. Интересно, что С.Б. Веселовский встретил в документах XVII в. Упоминание о приказчике бояр Шереметевых (в 1609 г.) явно татарского происхождения – Ертусланова по имени Индрис69. Имя «Индрис», возможно, является искаженным в русском языке, весьма распространенным в мусульманском мире именем «Идрис». Так что, быть может, «граф Индрис», «выходец из цесарской земли», на самом деле, был по происхождению татарином. В таком случае вполне логичным могло быть сочетание «Индрис Тухач», т. е. «Индрис-знаменосец», получивший земли в Московском уезде, после чего это освоенное и заселенное им местечко стало назваться «Тухачев стан» или «Тухачево». Но в таком случае можно полагать, что и все те дворянские фамилии, которые производили себя от «Индриса, выехавшего из цесарской земли», на самом деле происходили от этого самого «Индриса Тухачи».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации