Текст книги "Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина"

Ночной бой под Ломжей, плен и возвращение в полк

Как складывались боевая деятельность, служебное положение и должностная карьера подпоручика Тухачевского после боя за Кжешувский мост, исходя из донесений поручика Иванова-Дивова 2-го сказать трудно. Он был назначен командующим 7-й ротой 11 сентября 1914 г. (после эвакуации поручика Иванова-Дивова в тыл), как старший в чине и кадровый офицер. Некоторое представление о боевой деятельности подпоручика Тухачевского после 11 сентября 1914 г. могут дать лишь фрагментарные воспоминания его сослуживцев.

«Вспоминается эпизод, относящийся к сентябрю – октябрю 1914 года, – рассказывал капитан барон А.А. Типольт²⁰⁰. – Полк занимал позиции неподалеку от Кракова, по правому берегу Вислы. Немцы укрепились на господствующем левом берегу. Перед нашим батальоном посредине Вислы находился небольшой песчаный островок. Офицеры нередко говорили о том, что вот, дескать, не худо бы попасть на островок и оттуда высмотреть, как построена вражеская оборона, много ли сил у немцев… Не худо, да как это сделать?

Миша Тухачевский молча слушал такие разговоры и упорно о чем-то думал. И вот однажды он раздобыл маленькую рыбачью лодчонку, борта которой едва возвышались над водой, вечером лег в нее, оттолкнулся от берега и тихо поплыл. В полном одиночестве он провел на островке всю ночь, часть утра и благополучно вернулся на наш берег, доставив те самые сведения, о которых так мечтали в полку»²⁰¹. Как часто это с ним происходило, решение предпринять описанные выше действия Тухачевский принял и осуществил без санкции со стороны начальства. Поэтому понятно впечатление барона Типольта: «Я и сейчас вижу Мишу Тухачевского, вылезающего из лодки. Он неуверенно улыбается, еще не зная, что его ждет – то ли поощрение, то ли нагоняй начальства»²⁰². Попытаюсь уточнить датировку этого эпизода.

А.А. Зайцов пишет, что «31 октября полк, одним переходом (около 20 верст), перешел к р. Среняве и стал квартиро-биваком в селе Милочице-Сломнички, в 16-ти примерно верстах от города Кракова и в каких-нибудь 10 всего лишь верстах от передовых фортов Краковской крепости»²⁰³. Зайцов сообщает, что на этой позиции полк простоял 1 и 2 ноября. Затем он должен был начать движение в направлении Силезии, «двигаясь мимо крепости Кракова»²⁰⁴. Однако в силу изменения оперативной обстановки «в ночь на 4-е ноября полк повернул обратно и развернул 2-й и 3-й батальоны в районе Нов. Весь (штаб полка) – Пржебыславице, но уже фронтом не на запад, а на юг, против угрозы австрийцев со стороны Кракова»²⁰⁵. С утра 4 ноября начались активные боевые действия у посада Скала. Учитывая описание событий с 31 октября по 4 ноября 1914 г. А.А. Зайцовым и характер боевых событий в этот промежуток времени, можно предположить, что ситуация, благоприятствовавшая описанному выше эпизоду, скорее всего, должна была иметь место ориентировочно 1–2 ноября. Затем, 4 ноября, начался бой у посада Скала, который продолжался 5 и 6 ноября. Во время этого боя 5 ноября прапорщик барон Типольт был ранен²⁰⁶. Видимо, этим и объясняется временная лакуна в его воспоминаниях о Тухачевском.

Уже неоднократно цитировавшийся В.Н. Посторонкин в своих воспоминаниях утверждает, что «5 ноября 1914 года под посадом Скала Тухачевский был ранен и эвакуирован в город Москву. Здесь автор, тоже раненый, в последний раз встретился с Тухачевским, который особенно восторженно говорил о своих боевых действиях, о том, что он известен уже в целой дивизии. В его глазах светился огонек затаенной досады – его заветная мечта о получении ордена Св. Георгия 4-й степени не осуществилась»²⁰⁷.

Сведения Посторонкина о ранении Тухачевского 5 ноября 1914 г. под посадом Скала весьма сомнительны. Дело в том, что полковник л-гв. Семеновского полка указывает полковые потери и называет персонально офицеров, которые были убиты или ранены в этом бою: командующий 13-й роты поручик Коновалов 1-й, был ранен младший офицер пулеметной команды прапорщик барон Типольт²⁰⁸, несколько ранее, 4 ноября, был ранен младший офицер 2-й роты прапорщик Тимашев²⁰⁹, а 6 ноября был убит младший офицер 9-й роты подпоручик барон Витте²¹⁰. Эти офицеры указаны в официальных данных о потерях полка убитыми и ранеными офицерами. Как видим, подпоручика Тухачевского среди них нет. В «Списке по старшинству (в чинах)… к 1 января 1916 г…», составленному уже после того, как Тухачевский «19 февраля пропал без вести в бою под г. Ломжей» (так сказано в данном документе), сказано: «В кампании 1914—15 был, ранен и контужен не был»²¹¹. Таким образом, сведения Посторонкина о ранении Тухачевского 5 ноября у посада Скала недостоверны. Однако в отпуске в Москве в ноябре 1914 г. Тухачевский был. По воспоминаниям его сестер, «только осенью 1914 года он на день или два вырвался в отпуск»: «Приезд этот был обусловлен смертью отца. Мы не сообщали Мише о постигшем нашу семью горе, но он сам почувствовал неладное и при первой же возможности приехал в Москву»²¹². Очевидно, это произошло действительно после 5 ноября 1914 г. Тогда-то он и встретился с Посторонкиным, который почему-то полагал, что отпуск Тухачевского связан с ранением. Думается, что кратковременный отпуск в Москву подпоручик Тухачевский получил за отличия в боевых действиях, а также в связи с определенным затишьем на фронте л-гв. Семеновского полка.

«Собравшись в Миноге, полк получил заслуженный отдых за славные 4–5 ноября, – пишет А.А. Зайцов. – …7-го ноября был переведен в Имбрамовице в резерв за левый фланг нашей дивизии…9-го полк был двинут (все время оставаясь в дивизионном резерве) еще севернее в Лабзову, а 10-го ноября вновь вернулся в с. Имбрамовице…Совершенно для нас неожиданно утром 11-го ноября мы были, однако, двинуты на фронт для поддержки и смены понесших громадные потери лейб-гренадер в с. Задрожье»²¹³. Однако сильные морозы парализовали боевую активность с обеих сторон. Меняя позиции, время от времени оказываясь в обстановке вялотекущей перестрелки с противником, в ночь с 1-го на 2-е декабря 1914 г. полк «получил приказ об отходе»²¹⁴. После четырех форсированных переходов, отступая, 3 декабря полк стал на ночлег в с. Сухове, где был получен приказ о переходе гвардии в резерв Верховного Главнокомандующего²¹⁵. 8 декабря в эшелоне полк прибыл на станцию Пилява. «Наконец-то, – как пишет Зайцов, – явилась возможность полку по-настоящему отдохнуть и разобраться после 4-месячных боев и походов»²¹⁶. Затем, после императорского смотра гвардии в Граволине 20 декабря, 22 декабря был направлен в Варшаву, а оттуда 26 декабря отправился к поселку Гощин, куда прибыл 28 декабря²¹⁷. Здесь, в Гощине, полк простоял до 20-х чисел января 1915 г., до начала боев под Ломжей, один из которых стал роковым для подпоручика Тухачевского. Таким образом, фактически полк не принимал участия в сколько-нибудь заметных боевых действиях, несмотря на частые перемещения и перемены позиций.

В такой обстановке командование полка сочло возможным предоставить подпоручику Тухачевскому кратковременный отпуск, но, скорее всего, не в ноябре, а в декабре 1914 г., когда гвардия была переведена в резерв Главного командования, т. е. после 3 декабря. Очевидно, он вернулся в полк (с учетом двухдневного пребывания дома, в Москве) примерно дней через 10, т. е. ориентировочно к 15 декабря. Таким образом, никаких боев, в которых мог участвовать подпоручик Тухачевский до конца января 1915 г. на фронте л-гв. Семеновского полка не было.

В «Списке по старшинству… 1 января 1916 г…» перечисляются награды подпоручика Тухачевского, которые он получил, совершенно очевидно, за участие в боевых действиях с августа по ноябрь 1914 г. «Награжден, – указывается в этом документе, – в 1914 – Владимир 4-й степени с бантом, Анны 3й степени, Станислава 3-й степени с мечом и бантом. 1915 – Анны 2-й степени с мечами, Анны 1-й степени с надписью „За храбрость“»²¹⁸.

Сам Тухачевский не оставил никаких сведений об обстоятельствах, при которых он попал в плен в ходе ночного боя под Ломжей 19 февраля 1915 г. Князь Касаткин-Ростовский, который не был свидетелем этих событий, описывает их так: «Тухачевский, как передавали случайно вырвавшиеся из немецкого кольца люди, в минуту окружения, по-видимому, спал в бурке, в окопе. Когда началась стрельба, видели, как он выхватил шашку и, стреляя из револьвера, отбивался от немцев. Потом стало известно, что он был взят в плен, откуда три раза пытался бежать, но неудачно» ²¹⁹.

По воспоминаниям бывшего офицера из гвардейских стрелков Г.А Бенуа (он, в свою очередь, вероятно, воспользовался рассказом своего брата – офицера-преображенца А.Л. Бенуа), «в 1915 году, в феврале под городком Ломжей, после упорных и тяжелых боев его полк (Семеновский), имея далеко впереди себя 6-ю роту, окопался и занял оборону. Ночью, перед рассветом, поднялся густой туман. Пользуясь им, как дымовой завесой, батальон немцев обрушился без выстрела, с гранатами на передовую роту. Силы были неравны. Ротный командир был убит, многие солдаты геройски погибли, и только человек сорок успели, отстреливаясь, отойти к своим. Человек тридцать попали в плен, вместе с ними получивший удар прикладом по голове подпоручик М. Тухачевский, которого подобрали в бессознательном состоянии»²²⁰. Однако сведения о том, что подпоручик Тухачевский попал в плен, стали известны гораздо позднее. Согласно «Именному списку штаб и обер офицерам Л.Гв. Семеновского полка 22 февраля 1915 г…» значилось: подпоручик «Тухачевский Михаил Николаевич – убит (пропал без вести) 19 февраля 1915»²²¹. Свидетелей его пленения не было. Напомню, что, кроме капитана Веселаго, в составе 6-й роты на 20 августа 1914 г. были младший офицер подпоручик О.А Тигерстедт, смертельно раненый 24 августа 1914 г., подпоручик Г.К. фон-Эссен 2-й²²² и прапорщик барон А.А. Типольт.

Барон Типольт, вспоминая об этом бое, в котором погиб его командир капитан Ф.А. Веселаго, объяснял: «…Четвертый взвод 6-й роты, которым я тогда командовал, в том бою не участвовал – мы находились в резерве. Но утром 20 февраля пришел и наш черед. На сей раз счастье изменило мне: получил тяжелое осколочное ранение в голову»²²³. Ранение прапорщика Типольта подтверждается сведениями из «Именного списка…» от 22 февраля 1915 г., где говорится о его эвакуации в тыл по ранению²²⁴.

Вспоминая об этом драматичном, можно сказать, роковом событии в жизни будущего маршала, прапорщик барон Типольт, писал: «Зима 1915 года застала семеновцев под Ломжей. Здесь, как, впрочем, и на других направлениях, немцы располагали большим превосходством в артиллерии. При поддержке крупных калибров в ночь на 19 февраля 1915 года они перешли в атаку. 7-я рота почти полностью была уничтожена, а остатки ее вместе с М.Н. Тухачевским попали в плен»²²⁵.

Следует обратить внимание на то, что барон Типольт единственный из мемуаристов, достаточно близких приятелей подпоручика Тухачевского по полку, сам являвшийся офицером 6-й роты, свидетельствует, что Тухачевский и 19 февраля 1915 г. оставался офицером 7-й, а не 6-й роты, как указывает князь Касаткин-Ростовский. Следует заметить также некоторые расхождения в сведениях А.А. Зайцова, указавшего Типольта в должности младшего офицера пулеметной команды, и самого Типольта, который утверждает, что он в феврале 1915 г. еще оставался младшим офицером 6-й роты, командовавшим 4-м взводом. Видимо, Зайцов ошибается. Скорее всего, Типольт из 6-й роты был переведен в пулеметную команду полка уже после возвращения в полк после излечения тяжелого ранения (осколком в голову). Кроме того, Типольт четко помнит, что Тухачевский не был офицером его, 6-й роты, но и в феврале 1915 г. оставался офицером 7-й роты.

Из сообщения Типольта о ночном бое 19 февраля 1915 г. следует также, что вся 7-я рота вместе с Тухачевским находилась в окопах, поскольку почти вся она была уничтожена противником, а ее остатки вместе с Тухачевским попали в плен. А 6-я рота, опять же по свидетельству Типольта, также находившаяся вместе с 7-й и во главе со своим командиром капитаном Веселаго, в окопах была не вся: один ее взвод (прапорщика Типольта) оставался в резерве. Из свидетельства прапорщика барона Типольта можно вывести предположение, что 7-й ротой командовал подпоручик Тухачевский. Поэтому, скорее всего, именно он вступил в командование ротой с 11 сентября 1914 г. после отбытия в тыл по болезни поручика Иванова-Дивова 2-го.

Первоисточником сведений о том, как Тухачевский попал в плен (полученных и князем Ф. Касаткиным-Ростовским, и Г. Бенуа), мог быть лишь один офицер той же 6-й роты, которому удалось прорваться к своим: подпоручик Г.К. Эссен-2, если только он принимал участие в бою, а не находился с частью 6-й роты в резерве. Во всяком случае, судя по цитированному выше полковому «списку», он такого свидетельства не оставил. К тому же 25 августа 1915 г. подпоручик фон-Эссен 2-й сам пропал без вести²²⁶.

В своем рассказе князь Касаткин-Ростовский прямо ссылается на очевидцев поведения Тухачевского в этом бою. Однако он не знает (как и подпоручик Эссен-2), как будущий маршал попал в плен. Он не знает, что Тухачевского ударили прикладом по голове и в бессознательном состоянии взяли в плен. В полку вплоть до 1917 года точно не знали о его судьбе. Официально в полковых документах, как уже отмечалось выше, он считался пропавшим без вести. Это следует из текста полкового приказа № 339 от 27 ноября 1917 г.: «…Во изменение параграфа 11 приказа по полку от 28 февраля 1915 года за № 34, подпоручика Тухачевского 1-го²²⁷ считать не без вести пропавшим, а попавшим в плен к германцам в бою 19 февраля»²²⁸.

Правда, сестры маршала утверждали, что «месяца три-четыре спустя имя брата появилось в газетах в списке убитых. Мы были потрясены. Но, к счастью, это оказалось ошибкой. Недели через две выяснилось, что Михаил находится в плену»²²⁹. Иными словами, о пленении подпоручика Тухачевского стало известно примерно в июле 1915 г. Это было выяснено, кажется, через «Красный крест». Сестры маршала подтверждали это тем, что их брат пересылал им через «Красный крест» открытки²³⁰.

Возвращаясь к обстоятельствам пленения подпоручика Тухачевского, можно полагать, что сведения об ударе прикладом по голове, похоже, появились уже после возвращения Тухачевского из плена и, возможно, исходили от него самого.

Таким образом, Г. Бенуа не знает подробностей того, как сопротивлялся Тухачевский в бою под Ломжей. Тот, кто ему рассказал о Тухачевском, этого не видел, во всяком случае, в его памяти не запечатлелся образ подпоручика, размахивавшего шашкой и отстреливавшегося из револьвера.

Другой мемуарист, также хорошо знавший Тухачевского, правда, еще по Александровскому военному училищу, событие описывает несколько иначе. «В Ломжинских боях, – рассказывал В.Н. Посторонкин, – в ночь с 20 на 21 февраля 1915 года Тухачевский при невыясненных обстоятельствах попадает в плен… Немцы окружили с тыла 6-ю роту семеновцев, положение коей усугублялось поднявшейся метелью, ветром и ночной порой. При внезапном появлении противника, что называется, «на носу» и с тыла, постепенно и решительно окружавшего железным кольцом указанную роту, люди вначале достаточно растерялись от неожиданности, но потом оправились и вступили в отчаянную схватку, упорно отбиваясь штыковым боем от численно превосходивших их немцев. Командир роты, капитан, на ходу вступает в командование группами людей и в страшном штыковом бою пал смертью героя: он был убит, на его теле, найденном нами впоследствии и опознанном по одному лишь признаку, что на трупе был нетронутым Георгиевский крест, было обнаружено более 20 пулевых и штыковых ран, что указывает на упорную личную борьбу капитана Веселаго. Подпоручик Тухачевский лежал в легком наносном окопчике и спал, завернувшись в свою черную бурку, по-видимому, в ужасный момент появления врага он спал или дремал. Пробужденный шумом, он с частью людей принял участие в штыковом бою, но, не будучи раненным и, вероятно, не использовав всех средств для ведения боя, был захвачен в плен…»²³¹.

Р. Гуль так рассказывает о пленении Тухачевского: «Из блиндажа 6-й роты выскочившего командира капитана Веселаго четверо немецких солдат закололи штыками; на теле, найденном впоследствии, остался нетронутым Георгиевский крест и было более двадцати штыковых ран. Мало кто из семеновцев в эту ночь вырвался из немецкого кольца. Вырвавшиеся рассказывали, что Тухачевский в минуту окружения, завернувшись в бурку, спал в окопе… Но когда началась стрельба, паника, немецкие крики, Тухачевский вскочил, выхватил револьвер, бросился, стреляя направо и налево, отбивался от окружавших немцев. Но ворвавшимися немецкими гренадерами был сбит с ног и вместе с другими взят в плен»²³².

Последнее из цитированных описаний пленения Тухачевского совершенно очевидно представляет собой пересказ свидетельства князя Касаткина-Ростовского, перекликаясь с рассказом Посторонкина. Поэтому нет необходимости на нем специально задерживать внимание. Посторонкин в своем описании в целом также следовал за князем, но явно стремился указать на отсутствие у Тухачевского главных достоинств бойца и офицера: храбрости и чести. «…Не будучи раненным и, вероятно, не использовав всех средств для ведения боя, был захвачен в плен…» – так рисует автор мемуаров поведение Тухачевского. Иными словами, подпоручик попросту испугался и сдался в плен. Вывод: Тухачевский – предатель и трус. Такова оценка его согласно свидетельствам Посторонкина. Но он не был свидетелем. Он не служил в 1-й Гвардейской пехотной дивизии. Его суждения предположительны (не в пользу Тухачевского): «…вероятно, не использовав всех средств для ведения боя…». В этом отношении наиболее точен князь Касаткин-Ростовский. Он был офицером л-гв. Семеновского полка. Он рассказывает со слов очевидцев («…как передавали случайно вырвавшиеся из немецкого кольца люди…»). Кроме того, следует обратить внимание на явную недостоверность некоторых деталей рассказа Посторонкина, которые оказались и в рассказе Гуля.

В этих рассказах, почерпнутых, как отмечалось выше, явно из одного первоисточника, говорится, что на теле убитого капитана Веселаго остался Георгиевский крест. Этого не могло быть, потому что Высочайший приказ о награждении капитана Веселаго орденом Св. Георгия Победоносца 4-й степени, представленного к этой награде за отличие в бою под Кжешувом, датируется 15 апреля 1915 г.²³³ Поэтому сам Георгиевский крест капитан мог получить не ранее второй половины апреля 1915 г., т. е. спустя два месяца после своей гибели. Эта деталь ставит под сомнения и другие детали в рассказе о пленении Тухачевского в ночном бою под Ломжей 19 февраля 1915 г.

В отличие от Посторонкина и Гуля (оба, видимо, пользовались, во всяком случае, наряду с другими первоисточниками, и воспоминаниями князя), Касаткин-Ростовский лишь предполагает, что Тухачевский «по-видимому, спал в бурке, в окопе», однако точно не знает, как все началось. Зато он знает точно, со слов очевидцев («…видели, как…»), что, «когда началась стрельба. он выхватил шашку и, стреляя из револьвера, отбивался от немцев». Таким образом, князь Касаткин-Ростовский опровергает предположения Посторонкина, что Тухачевский «не использовал всех средств для ведения боя». Князь не знает точно, как его приятель оказался в плену. «Потом стало известно, что он был взят в плен», – писал он. Г. Бенуа в своих воспоминаниях утверждает, что Тухачевский попал в плен «в бессознательном состоянии», получив «удар прикладом по голове».

Я полагаю излишним специально останавливаться на пребывании подпоручика Тухачевского в плену и обстоятельствах его пятикратных побегов из плена. Об этом достаточно подробно, с опорой на документы, поведано в книге Ю.З. Кантор, к которой я отсылаю интересующихся подробностями этого периода в биографии Тухачевского²³⁴. Известно, что, совершив наконец успешный, пятый по счету побег, подпоручик Тухачевский в сентябре 1917 г. оказался в Швейцарии, а затем во Франции, в Париже. Отсюда, при содействии русского военного агента генерал-майора графа А.А. Игнатьева, он переправился сначала в Англию, а затем в Россию. В Петроград Тухачевский прибыл 16 октября 1917 г. Это следует из текста полкового приказа № 339 от 27 ноября 1917 г.

«Параграф 11. Подпоручик Тухачевский-1, после пятикратных попыток бежать из германского плена, 18 сентября сего года перешел швейцарскую границу у станции Таинген и 16 октября с.г. прибыл в г. Петроград и зачислен в Семеновский резервный полк» ²³⁵.

Таким образом, в Петрограде Тухачевский появился и был занесен в списки резервного Семеновского полка 16 октября 1917 г. «После побега из германского плена, – отмечается в его послужном списке в апреле 1919 г., – представлен для уравнения со сверстниками в капитаны 18.10.1917 г…» ²³⁶. Представление, несомненно, было сделано командиром резервного гвардии Семеновского полка полковником Р.В. Бржозовским²³⁷.

Как и Тухачевский, Бржозовский начал свою фронтовую жизнь с августа 1914 г., будучи тогда в чине штабс-капитана. Бржозовский помнил Тухачевского как смелого фронтовика и к тому же однокашника: оба офицера, хотя и в разное время, были выпущены из Александровского военного училища. Поэтому Бржозовский считал справедливым представить подпоручика Тухачевского к производству в «капитаны» как отличного, к тому же кадрового офицера, в которых русская армия к этому времени испытывала острый недостаток, наконец, как мужественного человека: в те времена побег из плена и возвращение в свою часть на фронт считались подвигом. Для таких «бегунов» был даже учрежден особый знак отличия – шеврон из георгиевской ленты, нашивавшийся на рукав, на основании приказа, гласившего: «за мужество при прорыве из плена». Итак, 18 октября 1917 г. Тухачевский был представлен к производству в «капитаны». Далее в тексте уже цитировавшегося выше приказа по Семеновскому полку говорилось:

«Параграф 12. Подпоручика Тухачевского-1, прибывшего из гвардии Семеновского резервного полка, полагать налицо с 20-го сего ноября.

Параграф 13. Подпоручик назначается временно командующим 9-й ротой»²³⁸.

Таким образом, на фронт, во «фронтовой состав» гвардии Семеновского полка из запасного, Тухачевский прибыл 20 ноября 1917 г. Вместе с ним в полк прибыл после излечения от контузии штабс-капитан Кукуранов, назначенный командующим 16-й ротой²³⁹.

«…С Октябрьской революции «начался последний период жизни гвардии Семеновского полка, – вспоминал капитан-семеновец Ю.В. Макаров, – позиционная война в Галиции на реке Збруче, у Гржималува-Гржималув-Могила-Лука Мала. На этих же позициях 21-го ноября мы справили наш последний полковой праздник….»²⁴⁰ под председательством командира полка полковника А.В. Попова, избранного на эту должность в апреле 1917 г. и занимавшего ее до начала декабря того же года²⁴¹. Подпоручик Тухачевский также принимал участие в этом последнем полковом празднике.

«…От офицерского состава, с которым полк начинал войну, – вспоминал капитан И.Н. Толстой 2-й²⁴², – остались считанные единицы. Из них всего двое или трое были все время в строю. В их числе и Фольборт²⁴³, продолжающий так же успешно свои ветеринарные занятия, и Тухачевский, появившийся ненадолго в полку после бегства из плена…»²⁴⁴. Однако он не совсем точен, если иметь в виду ситуацию к 20 ноября 1917 г.

Согласно списку полковых офицеров на выдачу жалованья, во фронтовом гвардии Семеновском полку ко времени возвращения Тухачевского из офицеров «августа 1917-го», т. е. выступивших на фронт Первой мировой войны вместе с ним, оставались: полковник А.В. Попов²⁴⁵, Н.К. фон Эссен 1-й²⁴⁶, И.М. Молчанов²⁴⁷, Д.В. Комаров 1-й²⁴⁸, В.А Зайцов 2-й²⁴⁹, В.А Бойе-ав-Геннес²⁵⁰, И.Н. Толстой 2-й, Б.А. Спешнев²⁵¹, А.Г. Штильберг²⁵², Б.В. Энгельгардт 1-й²⁵³, Г.Г. Рыльке²⁵⁴ и М.Н. Тухачевский²⁵⁵. Вместе с Тухачевским – 12 офицеров, т. е. 15,4 % всего офицерского состава, находившегося «налицо» в полку к первому бою 20 августа 1914 г.

По свидетельству сестер, после бегства из плена и прибытия в Петроград он отправился домой в Пензенскую губернию в свое имение в с. Вражеском. Однако, по их воспоминаниям, «через трое суток Михаил опять покинул нас и отправился в полк»²⁵⁶. Этот факт подтверждает родной дядя Тухачевского командир Заамурского пехотного полка полковник М.Н. Балкашин. В ноябре 1917 г. проездом в Харбин он навестил мать и сестер Тухачевского во Вражеском, правда, самого Тухачевского он там не застал²⁵⁷. «Будучи же в Харбине, – вспоминал он в 1937 г. по случаю гибели своего племянника, – я получил от сестер Тухачевских из деревни письмо, где они писали, что приезжал к ним Миша, пробыл 3 дня и опять уехал в Петроград формировать новую армию. Тут я понял, что Миша перешел на службу к Ленину»²⁵⁸. О кратковременном 3-дневном пребывании Тухачевского во Вражеском и возвращении его в Петроград Балкашин сообщает в соответствии с воспоминаниями сестер маршала, опубликованными лишь в 1965 г. Следовательно, Балкашин мог почерпнуть эти сведения из их письма. Что же касается того, что Тухачевский отправился для формирования «новой армии… и перешел на службу к Ленину», то в этом, как следует из цитировавшегося выше приказа по гвардии Семеновскому полку, маршальский дядя ошибается, как и в том, что Тухачевский прибыл в Петроград уже после большевистской революции²⁵⁹.

Однако в свидетельстве полковника Балкашина интерес представляет то, что, оказавшись во Вражеском у Тухачевских, он не застал там самого подпоручика Тухачевского, а сестры ничего ему о своем брате не сказали. Они сообщили об этом уже письмом, когда Балкашин был в Харбине. Надо полагать, что Тухачевский появился во Вражеском не сразу же после возвращения в Петроград из плена, не в октябре, а лишь в ноябре 1917 г., видимо, до своего отъезда на фронт, но после того, как во Вражеском уже проездом побывал полковник Балкашин.

На поездку во Вражеское, пребывание там нужна была примерно неделя да не менее четырех дней, чтобы добраться из Вражеского, через Москву, на фронт в Галицию, в гвардии Семеновский полк. Следовательно, во Вражеском он появился примерно в первой декаде ноября 1917 г. Вряд ли из Вражеского он возвратился в Петроград. На фронт отправился не позднее 15–16 ноября. Чем он занимался, как вел себя, каково было его отношение к установившейся советской власти с 25 октября до 7—10 ноября 1917 г. точно неизвестно. Сам Тухачевский на этот счет хранил молчание.

Во всяком случае, 20 ноября 1917 г., согласно полковому приказу, он прибыл на фронт в боевой (основной) состав полка и назначен временно командующим 9-й ротой, а не «выбран ротным командиром после возвращения из плена»²⁶⁰, как ошибочно указывается в «Послужном списке» Тухачевского от апреля 1919 г. Не исключено, что такая запись в «Послужном списке» была сделана со слов самого Тухачевского.

То же самое он сообщал 27 сентября 1921 г. в своей «Записке о жизни»: «Я снова прибыл на фронт, где и был вскоре избран ротным командиром»²⁶¹. Очевидно, что в «советских условиях», находясь в составе Красной армии, Тухачевский, бывший офицер императорской гвардии, хотел подчеркнуть, что командиром роты его не назначил «монархист-командир», а избрали «революционные солдаты» за его, следует догадаться, соответствующие «революционные» настроения.

Боевой состав гвардии Семеновского полка на 4 ноября 1917 г. включал 85 офицеров, в том числе 3 полковника и 82 обер-офицера²⁶². К 19 ноября 1917 г. он сократился на 1 обер-офицера²⁶³, командира 9-й роты подпоручика А.Ф. Вальтера, убывшего к этому времени из полка по болезни. Поэтому-то Тухачевский, прибывший в полк 20 ноября, и был назначен на вакантную должность командира 9-й роты.

О поведении и настроениях Тухачевского в это время сохранились некоторые мемуарные свидетельства. Близкий полковой товарищ Тухачевского, упоминавшийся выше капитан барон А.А. Типольт вспоминал: «Мы встретились с М.Н. Тухачевским лишь поздней осенью 1917 года, после его счастливого побега из плена. Стали видеться почти ежедневно. Нам было, что вспомнить, о чем поговорить. Случилось так, что моя комната превратилась в своего рода полковой клуб. Сюда набивались офицеры, унтер-офицеры, солдаты. Шум, споры, облака табачного дыма. Впечатление такое, будто все проснулись после многолетней спячки и каждый сейчас же, немедленно должен получить ответы на вопросы, терзавшие всех нас в последние месяцы. Михаил сосредоточенно прислушивался к нашей полемике, но сам высказаться не спешил. Чувствовалось, что в нем происходит напряженная внутренняя работа»²⁶⁴.

Однако отмалчивался Тухачевский, видимо, недолго. Ознакомившись со слов офицеров с фактами разложения армии, непослушания, недисциплинированности солдат, что было ему неведомо в плену, в узком офицерском кругу Тухачевский выразил свое вполне определенное отношение к революции и охваченным ею солдатам, назвав их «сволочью». Но при этом он достаточно ясно дал понять своим однополчанам-офицерам, что найдет способ обуздать эту «сволочь» и «что он, Тухачевский, готов пари держать, что через два года он будет командовать этой сволочью и что она будет ходить туда, куда он ее погонит, как ходила при царе»²⁶⁵. И Тухачевский уже тогда начал реализовывать свои намерения.

«В России – революция, – еще одно анонимное свидетельство о поведении будущего маршала после возвращения из плена. – Тухачевский внимательно следит за событиями, очень интересуется литературой о французской революции, зачитывается описаниями уличных боев…В интимных разговорах с полковыми товарищами он (т. е. Тухачевский) проявляет некоторое увлечение революцией, – вспоминал анонимный свидетель, – но внешне остается тем же строго дисциплинированным гвардейским офицером»²⁶⁶, хотя и «принимал участие в работах пресловутого полкового комитета…»²⁶⁷. Таким образом, Тухачевский не все время отмалчивался, хотя, видимо, первоначально это было так. Вскоре он стал заметен как «активист» полкового комитета. На первый взгляд, странно, что капитан Типольт хранит по этому поводу полное молчание. В советские времена, когда были опубликованы его воспоминания о Тухачевском, сведения о работе будущего маршала в полковом комитете были бы крайне уместны. Они могли свидетельствовать о революционной активности Тухачевского еще до вступления в Красную армию.

Скорее всего, его умолчание об этом (или «вымарывание» части текста его воспоминаний цензурой) было обусловлено идейно-политическим соображениями. Об участии Тухачевского в работе полкового комитета гвардии Семеновского полка в советские времена, после его реабилитации, полагали неуместным упоминать, поскольку этот полковой комитет был эсеровским и антибольшевистским. Следовательно, Тухачевский активно сотрудничал с эсеровским (по партийному составу), антибольшевистским полковым комитетом. Впрочем, он и сам в своей автобиографии 20-х гг. вскользь упоминал о своих первоначальных «эсеровских увлечениях», до поступления на советскую службу и вступления в РКП(б)²⁶⁸. Сохранились и иные сведения о поведении Тухачевского в это время.