Текст книги "Путь христианина"

Выселить навечно

Ночью 8 апреля 1951 года по всей Западной Украине, Западной Белоруссии и Молдавии органами госбезопасности была проведена акция по выселению Свидетелей Иеговы в Сибирь на пожизненное поселение. В два часа ночи в дома Свидетелей Иеговы ворвались вооруженные люди из различных подразделений: КГБ, милиции и даже военные с собаками. Громко стучали в дверь прикладами. Зачитывали решение Совета Министров СССР о выселении Свидетелей Иеговы в Сибирь за антисоветскую деятельность, как членов нелегальной секты (см. Приложение 1).

На вопрос: «Что мы сделали против советской власти?», ответ был один: «У вас есть возможность остаться дома и не быть высланными. Вот вам заявление, вот ручка. Подпишитесь, что вы отказываетесь от своей нелегальной секты и ее деятельности».

Обычно братья говорили: «Мы не можем этого сделать, это равносильно тому, чтобы отказаться от Бога». – «Тогда вам два часа на сборы. Грузитесь на машины, которые стоят у дома». Положение, в котором оказались Свидетели Иеговы, было очень непростым. Так, среди тысяч других семей в такой ситуации оказались и мои родные: отец Иван Спиридонович, мать Марфа Трофимовна и Ольга, моя сестра. Хотя мой младший брат Василий и старенькая бабушка (1875 года рождения) не были Свидетелями Иеговы, они были вынуждены тоже поехать, поскольку семьи высылали полностью.

1951 и 1952 были годами потрясений и неопределенности. Братья знали, что их много в Иркутской области, но разыскивать друг друга не было никакой возможности: комендатура строго следила за каждым шагом. Основная цель вывоза верующих в Сибирь состояла в том, чтобы отделить от знакомых, оборвать существующие связи, расселить в отдаленных и малодоступных территориях, лишить возможности передвигаться и, насколько возможно, ограничить возможность общения.

Когда мы жили на Украине, еще при правлении Польши, уже тогда братья размышляли о том, как же удастся охватить проповедью о Царстве весь Советский Союз. Глядя на карту России, на ее необъятные просторы, они обсуждали, как Благая Весть сможет проникнуть туда. Понимали, что заняться этим придется им, ведь Россия и Украина – соседи. Нужны будут средства, добровольцы, нужно будет изучать русский язык. Никто не мог предположить, как это произойдет. И вот, время настало. Западная Украина вошла в состав Советского Союза. Через несколько лет председатель КГБ Абакумов написал обращение к Сталину дать согласие на вывоз семей Свидетелей Иеговы с Западной Украины, Западной Белоруссии, Молдавии и Прибалтики в Сибирь (в Иркутскую, Томскую и Омскую области). Сталин дал согласие, и на основании этого Совет Министров СССР в 1952 году постановил: «Выселить навечно». В одну только Иркутскую область было направлено около пяти тысяч Свидетелей. Таким образом, средства для поездки не понадобились, а русский язык учить не пришлось, ведь он очень схож с украинским. Через 10 лет указание «навечно» было отменено, и кто пожелал уехать – уехали. Однако возвращаться домой, откуда вывезли, было запрещено. Итак, Свидетели Иеговы разъехались в разные области России и на другие территории Советского Союза, повсюду неся Благую Весть. Но это было уже позднее, в 1960-е годы.

В первый год пребывания в Сибири братья изучали обстановку. Они пришли к выводу, что всех расселенных нужно организовать в собрания и начать проведение христианских встреч. Нужны ответственные братья, которые будут все координировать и заботиться о других. Также нужно искать каналы связи с братьями на Западе, чтобы получать духовную пищу и не быть оторванными от организации.

Самым сложным было то, что действовал строгий надзор комендатуры и братья не могли отлучиться от места жительства без наблюдения даже на пять километров. Нарушившие порядок подвергались строгому наказанию – аресту от пяти до десяти суток.

Новое назначение

Годы отбывания срока не способствовали росту моих библейских познаний, поскольку не было того, что необходимо – Библии и библейской литературы. Все, чем я мог довольствоваться, – это тем, что изредка попадало в лагерь и нечастым общением с братьями. Однако я был уверен, что нахожусь на истинном пути, и был намерен следовать по нему и дальше.

Освободившись в феврале 1952 года, отправился к родным в Иркутскую область – Тыретский район, село Ханжиново. Семья встретила меня с любовью и уважением, они видели во мне зрелого христианина. Даже родной брат, Василий, не разделявший моих убеждений, уважал меня и гордился мною.

Многие христианские братья в Иркутской области были мне хорошо знакомы по Украине. Здесь, в Сибири, все они были под строжайшим надзором – их вывезли на вечное поселение. А меня, поскольку приехал по своему желанию, комендатура под надзор не взяла. Михаил Гринчук и Степан Гаврилюк рассказали мне, как обстоят дела. Братья поделились, что чувствуют ответственность перед Иеговой за организацию собраний и снабжение библейской литературой. Попросили помогать. Сказали, что я являюсь для них находкой, потому что могу свободно перемещаться. Мне предложили встречаться с братьями, находящимися в различных районах области, поручать им ответственные задания. Предупредили, что нужно быть осторожным, поскольку некоторые могут не доверять мне, принимая за провокатора. Посоветовали не лезть в личную жизнь братьев, вести себя скромно и достойно, поощрять возвещателей, проповедовать Благую Весть.

Я ценил предложенное мне дело как преимущество. С другой стороны, беспокоился, как Иеремия, что слишком молод. И все же согласился, несмотря на колебания. Дальнейшие события с 1952 по 1957 год подтвердили, что я тогда не имел права отказываться. Иегова поддерживал меня, как и Иеремию.

Я стал третьим в комитете стрефы[5]5
  Стрефа – областной комитет в современном понимании. Это польское название, которое употреблялось и у нас на Украине в польское время для обозначения областного управления объединения Свидетелей Иеговы (прим. авт.).


[Закрыть]. В мои обязанности входило отыскивать братьев, организовывать собрания и назначать служителей собраний. Когда я знакомился ближе с братьями в посещаемой местности, у старших по возрасту узнавал, кому они больше других доверяют и кого рекомендуют как служителя собрания (под этим понимался председательствующий служебного комитета собрания). Затем беседовал с тем, кого рекомендовали. Я объяснял наше положение и наше задание – провозгласить Благую Весть по всей Сибири. Если брат соглашался, я давал ему организационные указания и разъяснял обязанности в собрании.

Сначала мы пользовались той литературой, которую смогли привезти с собой в Сибирь с Украины. Договаривались о встречах и методах переписки. Начали проводить Школу теократического служения.

Я устроился на работу столяром в МТС (машинно-тракторная станция) в селе Ханжиново. Чтобы иметь больше свободного времени, я отказался от работ по воскресеньям (дирекция поощряла всех работать каждый день). Чтобы руководство не заподозрило истинных причин, я объяснял это исполнением библейской заповеди: «Шесть дней работай, а седьмой день – Господу твоему». Когда директор МТС спрашивал, почему же другие братья работают, я отвечал, что каждый за себя ответственен перед Богом.

Была еще одна трудность: я был знаком с немногими братьями лично, и меня знали немногие. Поэтому не все принимали с доверием. А у меня не было достаточно опыта, чтобы убедить братьев, что я не провокатор и приехал помочь им организовать собрание и наладить проповедническую деятельность. Рекомендаций обо мне, разумеется, они не имели и получить их никак не могли.

Под надзором

Прошел год. В Иркутской области были организованы собрания, налажена проповедническая деятельность и доставка отчетов. С Запада начала поступать литература. На территории от Иркутска до Тулуна действовало более 20 собраний, которые ожили после страшного 1951-го.

Это не осталось в стороне от внимания комендатуры и органов КГБ. Они собрали информацию о моих поездках по Иркутской области и о том, что я отказался работать по воскресеньям. Для обвинения не было достаточно фактов, и они ограничились тем, что взяли меня под строгий надзор комендатуры.

От нашего села Ханжиново до станции Тыреть, где находился рынок, было восемь километров. Если я собирался идти в воскресенье на рынок, нужно было в среду или четверг сообщить об этом надзирателю комендатуры. Надзиратель передавал мою просьбу коменданту, который находился в районном центре Тыреть. Если комендант разрешал, тогда в воскресенье утром, перед выходом, нужно было звонить надзирателю, а тот предупреждал коменданта.

Дорога до рынка занимала чуть более часа. В комендатуре надо было отметиться и сообщить, когда буду возвращаться домой. Затем еще раз явиться к назначенному часу и сообщить, что направляюсь домой. Если через два часа меня не было дома, то поднимали тревогу и начинали поиски. Так меня ограничили в свободе передвижения.

Иногда удавалось уходить без спроса. Пару раз об этом узнавали и сажали в КПЗ на семь суток.

Наступил 1953 год. Умер Сталин. Эта весть докатилась до самых отдаленных уголков страны. Народ был в глубокой печали. Люди разных возрастов горько плакали, словно по родному отцу, по освободителю и спасителю от врагов. Трудно припомнить все его заслуги, о которых говорили тогда. Как же понимать все то, что говорят о нем сегодня? Что же касается лично моего отношения, я никогда не выступал против советской власти, несмотря на то что пятнадцать лет моей молодой жизни прошли в советских исправительных лагерях, без элементарных условий для существования, не говоря уже об удобствах. Нет, не для такой жизни Бог создавал человека. И противоречия здесь нет, если знаешь, что богом этого мира является Сатана, Дьявол, что существует спорный вопрос, который выдвинул Сатана и что этот спорный вопрос коснулся и меня.

Как уже говорилось, с истиной я познакомился в 1942 году. В 1952 году, после освобождения, включился в активную деятельность организации как член комитета стрефы. И только в 1953 году принял крещение. Для этого были две причины. Первая – обстоятельства. А вторая причина может вас удивить: в то время крещению не придавалось первостепенного значения. Главное, чтобы человек посещал встречи, собрания и проповедовал.

Женюсь

Еще одно событие, изменившее мою жизнь: я решил жениться. Наша семья, состоявшая из шести человек, жила в маленьком доме, имевшем всего одну комнату. О том, чтобы холостяку получить квартиру, не могло быть и речи. У нас было трое холостяков, среди которых я самый старший. Я был постоянно занят деятельностью организации. Мне нужен был верный помощник в служении. Со своей будущей женой, Анной Закревской, я встретился практически через неделю после освобождения и приезда в Ханжиново. Она мне сразу приглянулась – как духовная сестра и как привлекательная девушка. Но тогда мысли о женитьбе не было, я был полностью поглощен открывшимися в духовном отношении возможностями.

Посещая собрания по теократическим делам, я имел возможность знакомиться со многими христианскими сестрами, но я никогда не позволял личным интересам мешать духовным делам. Кроме того, ухаживания могли повредить моей репутации служителя. Мне было двадцать пять лет, самый расцвет молодости. Вокруг было много симпатичных христианских сестер. Настало время выбрать ту, которая всегда будет со мной. Выбор пал на Аннушку.

Итак, я сделал ей предложение: «Аннушка, если любишь, выходи за меня замуж». Она согласилась. Сообщение о моих планах жениться братья встретили неоднозначно. Некоторые сравнили мое решение с поступком Гитлера: когда советские войска подошли к Берлину, он повенчался с Евой Браун. Как я мог думать о женитьбе, когда наше положение настолько серьезно! Я их спросил: «Разве вы хотите стать теми, кто «запрещает жениться», по словам апостола Павла?» Они ответили: «Ладно, если уж так хочется – женись». Я и не думал ослаблять свою активность в служении, полагая, что жена будет мне не помехой, а помощницей. И сейчас могу с уверенностью сказать, что не ошибся.

После свадьбы я пытался переехать жить по адресу жены, чтобы быть ближе к братьям, с которыми сотрудничал. Но органы КГБ, вероятно, догадались о моем намерении и отказали в разрешении на переезд. Я писал и в Иркутск, и в Москву, но получал отказ за отказом. Пришлось остаться в Ханжиново.

Новая территория и новый арест

В 1954 году, зимой, когда прошло больше года после нашей свадьбы, директор Ханжиновской МТС предложил мне поступить в училище механизации сельского хозяйства в поселке Залари[6]6
  Залари – поселок городского типа, располагался примерно в сорока километрах от Ханжиново. Сейчас это районный центр Иркутской области, в 2004 году отпраздновал свое 300-летие (прим. авт.).


[Закрыть], чтобы выучиться на механика-комбайнера. Это меня удивило. Он же знал, что по воскресеньям я не работаю. А предложил учиться на комбайнера, который во время уборки урожая вынужден чуть ли не круглосуточно находиться в поле. В то время я уже был под строгим наблюдением комендатуры и не мог свободно перемещаться, чтобы посещать братьев в других местах. А в Заларях было более трехсот братьев, которые не были достаточно организованы. Опытные братья мне посоветовали: соглашайся, поезжай и помоги им. Учиться и жить в Заларях нужно было более полугода. Но с разрешения комендатуры я мог ездить домой, в Ханжиново. Жил я в общежитии школе механизации. Останавливаться у братьев на квартире не стал из-за конспирации.

В Заларях было два собрания. Нам удалось наладить изучение «Сторожевой башни», Школу теократического служения, организованную проповедь Благой Вести. Это стало известно органам КГБ и встревожило их. Они поняли, что тут не обошлось без меня, поскольку я был у них на строгом учете. Органы КГБ произвели обыск в нескольких семьях, нашли литературу, хотя и немного. У меня в комнате тоже сделали обыск, но не нашли ничего. Одновременно сделали обыск и дома, в Ханжиново, и нашли довольно много литературы. Жена в протоколе записала все на себя. Узнав об этом во время очередного приезда домой, я ее предупредил, когда будут вести следствие и спрашивать, где взяла литературу, чтобы она говорила: «Спрашивайте мужа, я не знаю, где он взял». Она будто бы согласилась. Я вернулся в училище. Та неделя была очень тревожной для семей, в домах которых был обыск. Их по очереди вызывали на допрос, правда, никого не задерживали. Мы встречались, обсуждали, узнавали, кого и о чем спрашивали. Зная, кого вызовут следующим, договаривались, чтобы отвечать на задаваемые вопросы одинаково. В конце недели я понял, что в понедельник наступит моя очередь идти на допрос. Но что в это время происходило дома, я не знал и узнать никак не мог. В то время домашних телефонов не было. Я решил тайком съездить домой – запрыгнуть на товарный поезд и соскочить в Тырети, а там добраться до Ханжиново. Рассуждал: может, подвернется попутка, а то и пешком дойду. Отпрашиваться в комендатуре не стал: все равно не разрешат, а то и задержат.

Что же происходило дома в ту неделю? Анну арестовали, посадили в КПЗ. Ее допрашивали. Несмотря на нашу договоренность, она решила все взять на себя: «Все это мое, но где взяла, не скажу». В то время она ждала нашего первого ребенка, шел четвертый месяц беременности. Об этом Анна сообщила следователю. Бить ее не били, но спать не давали. Вечером допрашивали до поздней ночи, а днем спать не разрешалось. Также угрожали словесно: «Не признаешься, где взяла литературу, – сгниешь вместе со своим ребенком в тюрьме». Когда следователь убедился, что угрозы бесполезны, он попытался действовать по-другому. Он сказал: «Аннушка, ты добрый воин Иисуса Христа. Но была бы еще лучше, если бы сказала, откуда у тебя литература, кто тебе ее дал». Он всячески побуждал ее указать на меня. Нужны были улики, чтобы заключить меня под стражу.

В то время вышел указ правительства об амнистии: освободить беременных женщин, которые находятся под следствием. Ее отпустили домой поздно вечером, хотя и предлагали переночевать в кабинете следователя, а уйти утром. Она не согласилась, хотя пешком идти двенадцать километров поздним зимним вечером было непросто. В голове у Анны была одна мысль: срочно сообщить мне, чтобы отказывался от всего. О том, что она взяла все на себя и ее отпустили. Не знай я этого, мог бы получить срок заключения до двадцати пяти лет (двадцать пять лет заключения человек получал, если устанавливали, что он занимал руководящее положение в собрании). Итак, Анна шла домой пешком, а я ехал домой по той же дороге, на попутном бензовозе. Шофер попался местный, ханжиновский. Когда Анна увидела, что едет машина, свернула в сторону. Мы проехали мимо, я видел какой-то силуэт, но не мог подумать, что это она. В кабине места не было, и шофер проехал, не останавливаясь. Так мы разминулись. Я приехал домой, а ей еще оставалась половина пути.

По приезду родители сообщили, что Анна арестована в начале недели. Я совсем растерялся, не знал, как быть. Прилег, чтобы обдумать ситуацию. Вдруг приходит посыльный из МТС и говорит: «Срочно явись к директору». Я недоумевал: откуда директор узнал, что я дома? Как оказалось, следователь отпустил Анну и тут же поехал в Залари с другим сотрудником КГБ, чтобы арестовать меня. Не найдя, поняли, что я уехал домой. Они пытались не допустить, чтобы я увиделся с Анной и обменялся информацией. Они позвонили директору, потребовав срочно вызвать меня, арестовать и доставить в Тыреть.

Директор принял меня дружелюбно, спросил: «Что ты там опять натворил со своими земляками? Мне звонили из КГБ, чтобы я тебя доставил к ним, живого или мертвого, сию же минуту». Тут же пришел милиционер, чтобы сопроводить меня в Тыреть. Директор передал меня милиционеру, сказав, что через два часа будет машина. А пока можно подождать в красном уголке, одновременно служившим бильярдной. Я попросил у милиционера разрешения сбегать домой, взять белье, зубную щетку и порошок. Он вначале согласился, но, вспомнив, что у меня отец с больным сердцем, отказался: «Нет, не пойдем. Ты себе представляешь: отец с больным сердцем, а ты придешь и скажешь, что арестован. Вдруг ему плохо станет?» Милиционер начал играть в бильярд, а я присел в ожидании машины. Вдруг зашел мой младший брат, Василий. Милиционер сказал: «Сходи принеси Сергею белье, зубную щетку и порошок. Он арестован, я его отправляю в комендатуру. Только так, чтобы отец не знал, у него же сердце больное». Брат вернулся домой, а там уже Аннушка пришла. Они собрали для меня все, что я просил, и вдвоем подошли к конторе. Анна осталась на улице. Передавая мне вещи, брат тихо прошептал: «Аннушка на улице, у ворот». Я улучил момент и выскользнул на улицу. Ночь выдалась темная-темная. Я вышел к воротам, но разглядеть ничего не мог. Вдруг, прямо в ухо, услышал шепот:

– От всего отказывайся, я все взяла на себя.

– Зачем, ведь мы договаривались иначе?

– Об этом поговорим в другой раз.

И тут в освещенной двери возник силуэт милиционера: «Сергей, ты где?» Я Аннушке: «Прячься за угол», а ему отвечаю:

– Я здесь, а что случилось?

– Почему без разрешения вышел?

– Я вышел по нужде. А без спроса потому, что ты мне ордер на арест не предъявлял. Почему я должен тебя спрашивать?

Анна незаметно ушла домой, а меня вскоре увезли в Тыреть. Там меня ждали следователь, который допрашивал Анну, и еще один офицер из КГБ. Когда мне предъявили ордер на арест и сказали, что повезут в Залари, я заявил, что никуда не поеду и ничего не скажу до тех пор, покуда не увижу жены: где она и что они с ней сделали. По их лицам я увидел, что они остались довольны, подумали, что их план удался, что я с женой не виделся и ничего не знаю. По дороге в Залари мы ехали втроем в кузове – два следователя и я. Я все спрашивал, где жена, что с ней. Они хвалили ее за то, что она им все рассказала и что мне остается только признаться, если буду умницей, как моя жена. То один, то другой, по делу и без дела, глумился надо мной. И так мы доехали до Заларей в субботу поздно ночью.

Меня посадили в КПЗ, в одиночку. Внутри меня все ликовало оттого, что я информирован лучше своих следователей и могу уверенно отказываться от всех обвинений. Признать литературу своей было бы неразумно и неблагодарно по отношению к жене. Благодаря ей я избежал двадцатипятилетнего заключения.

В понедельник меня вызвали на допрос. Так как в моей комнате (в школе механизации) ничего не нашли, а вызванные местные братья не дали показаний на меня, то следователи сразу начали расспрос про домашнюю литературу. «У тебя в доме изъята литература, кто тебе ее дал?» Я говорю: «Покажите мне протокол обыска с перечнем изъятой литературы». Не хотят, ибо протокол подписан женой и содержит сведения, что литература изъята у нее. Они говорят, что она сказала, будто литература моя, и она не знает, где я ее взял. Я спрашиваю, где это записано. Они мне: «Что ты, мол, не веришь нам? Можем организовать очную ставку с женой. Если она подтвердит, что мы тебе говорим, что тогда?». – «Хорошо, давайте очную ставку. Я хочу услышать ее слова». Из-за моей уверенности следователи впали в замешательство. Видимо, они уточняли и у директора, и у милиционера, не встречался ли я с Анной. Те сказали, что мы не виделись. И это была правда: они нас вместе не видели. Однако следователям уж очень хотелось меня посадить. Они стали искать другую зацепку. Расспрашивали о моем поведении директора школы механизации. Тот сказал, что я отличник, помогаю преподавателям в обучении других учеников, всегда посещаю занятия и заканчиваю школу с похвальной грамотой. А об агитации мною других он ничего не слышал. Обратились в МТС – директор дал положительную характеристику и сказал: «Нам нужны серьезные комбайнеры. И если бы я не надеялся, что из него не получится хороший комбайнер, не послал бы его на учебу». А завхоз МТС, будучи немного нетрезв, заявил следователю без обиняков: «Отпустите Сергея, я вам за него других пятерых пришлю».

Итак, серьезных улик для дальнейшего суда не нашлось. Жена беременна, освобождена по амнистии. Меня отпустили, я закончил учебу и начал работу в МТС комбайнером. Директор спросил: «Мокрицкий, как будет с работой в воскресные дни?» – «Будем работать, Федор Иванович», – ответил я (теперь, под строгим контролем комендатуры, я уже не мог свободно ездить в другие места). – «Я так и думал, что ты не о празднике заботился, а о выходном дне, чтобы посетить своих братьев». – «Да, Федор Иванович, именно так».

Собрание в Ханжинове росло и укреплялось. Нашу семью, которая прибавилась дочерью и сыном, окружающие любили и уважали.