Текст книги "Морские дьяволы"

«МОРСКОЙ ДЬЯВОЛ» ДАНИЛ БИЗЯЕВ

17.00

Что ни говори, а Мамонтенок все-таки молоток! Со второй попытки отыскать на двадцатиметровой глубине замаскированный среди подводных скал транспортировщик, не имея для этого никакой поисковой аппаратуры! Даже среди «морских дьяволов» на такое способен не каждый, далеко не каждый. Я, признаться, не ожидал от Андрея таких способностей и сразу его зауважал. Стас, конечно, тоже молоток. Ведь точное определение района поисков затопленного нами снаряжения – это прежде всего его заслуга. Я, например, сколько ни вглядывался в берег, так и не сумел найти место, где мы оставили наш «Тритон».

После того как Старик сообщил нам со Стасом, что Андрей обнаружил транспортировщик, нам втроем осталось только разыграть перед нашим капитаном Рикардо небольшой спектакль и убедить его, что необходимо перенести поиски лобстеров из прибрежной зоны в открытое море. По-моему, спектакль удался. Во всяком случае, предложение профессора Ларсена сняться с якоря и отойти на тридцать миль от берега выглядело вполне обоснованно. Рик, правда, пробурчал, что акватория за тридцатимильной зоной закрыта для судоходства, но возражать не стал. Думаю, что этот морской лис (по своей хитрости и наглости он явно превзошел волка) при такой оплате не стал бы возражать, даже если Старик попросил бы его привести яхту на испытательный полигон американских ВМС. Тем не менее, чтобы не раскрывать наших истинных намерений, Старик велел Рику встать на якорь за пару миль от запретной зоны. И оставшуюся часть пути мы проделали на «Зодиаке», взяв на буксир Мамонтенка с его «Тритоном».

На границе полигона Андрей по приказу Стаса перебрался в «Зодиак» к Старику, а мы со Стасом – в кабину «Тритона»: Стас на место оператора за штурвал и рычаги управления, а я – на место второго легководолаза. Первым делом мы стянули с себя громоздкие акваланги и приобретенные Стариком водолазные маски и убрали их в грузовой отсек позади кабины, а оттуда извлекли два запасных ИДА-100. Не знаю, как Стас, а я с удовольствием надел вместо надоевшего акваланга более привычный, можно сказать, почти родной, автономный дыхательный аппарат. А потом с тем же чувством натянул на голову боевую водолазную маску с установленным на месте иллюминатора акваскопом.

Затем настала очередь дополнительного снаряжения.[20]20
  Снаряжение для подводного плавания подразделяется на два вида: основное и дополнительное. Основное снаряжение обеспечивает жизненные функции человека под водой. К нему относятся дыхательные аппараты, маски, дыхательные трубки, ласты, гидрокостюмы и гидрокомбинезоны. Дополнительное снаряжение служит для ориентации под водой, связи и обеспечения безопасности плавания.


[Закрыть] Вместо компаса я надел наручный глубиномер, пристегнул к грузовому ремню подводный ручной фонарь, а вместо бесполезного сейчас пистолета – ручную электродрель для подводных работ. Эта хитрая штука (нашу группу снабдили двумя такими инструментами) имеет две сменные насадки: стержень с крестообразным шлицом (тогда ее можно использовать как автоматическую отвертку) и полое с внутренней части сверло. Отвертка нужна, чтобы привинтить к резиновой обшивке американского атомохода записывающее устройство; иначе его попросту сорвет встречный поток воды. А сверло, или, точнее, бур, требуется, чтобы получить образец защитного покрытия. Наше командование, помимо гидроакустических характеристик американского крейсера, крайне интересует, что за материал, способный полностью гасить волны гидролокатора, использовали американцы для обшивки подлодки. Вместе с дрелью я достал из грузового отсека плоскую коробку АЗУ. С одной стороны блок записывающего устройства снабжен рукояткой для удобства обращения. Там же находятся головки четырех подпружиненных винтов-саморезов, а с противоположной стороны – вакуумная присоска для первоначального закрепления устройства на резиновой обшивке атомохода. Во время подготовки операции я, Стас, Мамонтенок и даже Старик тренировались устанавливать АЗУ на корпусе учебной подлодки. В принципе в этом нет ничего сложного. Надо только посильнее надавить на рукоятку, чтобы сработала присоска, затем ввинтить в резиновую обшивку легкого корпуса четыре самореза да выдернуть предохранительную чеку для включения режима записи. Как объяснил нам один из конструкторов АЗУ, обучавший обращению с этой штукой, запись идет в течение сорока восьми часов, после чего устройство автоматически отключается. По его словам, этого временного запаса более чем достаточно, так как для составления гидроакустических характеристик потребуется всего несколько часов фонограммы.

Привязав записывающее устройство за рукоятку к своему грузовому ремню, я закончил экипировку. В итоге грузовой ремень получился излишне тяжелым да еще коробка АЗУ сильно давила под ребра. Впрочем, бывали случаи, когда мне приходилось терпеть куда большие неудобства. А вот лишние грузы с пояса вполне можно снять для придания дополнительной плавучести, но я не стал этого делать. Вес моего снаряжения и так уменьшится, как только я установлю на обшивку «Атланта» записывающее устройство.

После всех этих манипуляций я как мог устроился на сиденье в кабине «Тритона» и сообщил Стасу, что готов к погружению. По его команде мы вместе проверили свои дыхательные аппараты и исправность бортовой дыхательной системы. Из обоих загубников кислородная смесь поступала без задержек, о чем я и сообщил Стасу. Получив мое подтверждение об исправности бортовой дыхательной системы, Стас надвинул на кабину «Тритона» обзорный колпак-обтекатель и открыл нижний кингстон для заполнения балластной цистерны. Постепенно «Тритон» начал погружаться, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее.

Я взглянул на часы. Половина шестого. На поиски «Атланта» нам осталось от силы три с половиной часа, так как, во избежание осложнений с береговой охраной, до десяти вечера нам непременно нужно вернуться в дулитскую гавань. Спустя несколько секунд над защитным колпаком-обтекателем уже сомкнулись волны Атлантики. Еще какое-то время я видел вверху искрящуюся в лучах вечернего солнца поверхность океана, но затем и она растворилась в подводной тьме. Кабина «Тритона» тоже погрузилась во мрак. Чтобы понапрасну не тратить батареи акваскопа, я пока не включал прибор, поэтому ничего не видел вокруг себя, даже сидящего на соседнем сиденье Стаса. Лишь шкалы приборов слабо мерцали передо мной в темноте.

Практически полное отсутствие видимости на глубине создает во время погружения ощущение одиночества и весьма ощутимо давит на психику. Выдержать подобный психический прессинг способен далеко не каждый. Поэтому на этапе отбора в подразделения боевых пловцов всех кандидатов, помимо обследования их физического здоровья, проверяют и на способность противостоять тяжелым эмоциональным нагрузкам. Да и потом, уже на этапе подготовки, целая группа военврачей следит, как реагирует курсант на различные искусственно создаваемые стрессовые ситуации и как ведет себя во время тренировочных погружений. И все же, несмотря на многочасовые беседы с психологом, изматывающие тренировки и утомительные инструктажи, в первый раз, когда вокруг тебя постепенно начинает сгущаться тьма, когда ты перестаешь видеть собственные руки, сердце непроизвольно начинает сжиматься от страха. Победить его можно только одним путем – снова и снова идти под воду. Лишь когда у тебя за спиной будет не один десяток глубоководных погружений, совершенных на управляемых аппаратах и в одном лишь водолазном снаряжении, ты научишься адекватно воспринимать опасность, которую таит в себе морская пучина, и реагировать на нее без всякой паники. Паника – вот главный враг боевого пловца. Запаниковал – все, конец! На поверхность ты уже не выберешься. Глубина не прощает ошибок, поэтому боевые пловцы, как саперы, ошибаются только один раз.

Но сейчас моя судьба находилась в руках Стаса вместе со штурвалом и прочими рычагами управления «Тритоном». Я же мог лишь следить за показаниями приборов на приборной панели. Из них меня больше всего интересовал глубиномер. Судя по отметкам на его шкале, мы достигли пятидесяти метров, когда Стас прекратил спуск. Риска глубиномера застыла на месте, зато быстро побежали вверх цифры на счетчике лага.[21]21
  Лаг – прибор для определения скорости судна и пройденного им расстояния.


[Закрыть] Видимо, мы уже пересекли невидимую границу запретной зоны и вошли в акваторию испытательного полигона американцев. Я скосил глаза на радиометр. Как и следовало ожидать, его стрелка зависла у нулевой отметки. Установленные на корпусе «Тритона» чувствительные датчики, ежесекундно анализирующие уровень радиоактивности набегающего потока воды, пока не выявили превышения естественного фона. Это означало, что мы еще не вышли на след пресловутого «Атланта».

Поиск американского атомохода в акватории испытательного полигона уже само по себе – довольно рискованное предприятие. Ведь еще до того, как нам удастся обнаружить его радиоактивный кильватерный след, мы можем столкнуться под водой с самим ракетоносцем. Тогда тысячетонная махина подводной лодки расколет корпус «Тритона», словно орех, а нас просто размажет по обшивке. Меня утешала только мысль, что вероятность такой встречи ничтожно мала. Но подобная возможность все-таки существует! И от этого страха, поселившегося где-то в темных закоулках души, неприятно зудит под ложечкой…

О! Что-то произошло! На приборной панели на секунду вспыхнул и снова погас экран гидролокатора. Это Стас кратковременно включил его, чтобы уточнить местоположение обнаруженной цели (в отличие от меня, Стас имеет возможность не только наблюдать за приборами, но и слушать гидроакустический горизонт через наушники работающей в пассивном режиме станции). За то мгновение, на которое он включил гидролокатор, я успел увидеть на экране засветку по пеленгу «сорок пять градусов». Стас, понятно, тоже заметил ее. Вырубив гидролокатор, он включил внутреннее освящение кабины и, показав мне запаянную в пластиковый планшет карту американского морского полигона, нанес на нее специальным маркером наше местоположение и координаты обнаруженной цели. Судя по ее абрису, мы встретили надводный корабль боевого охранения, курсирующий у восточной границы испытательного полигона на расстоянии восьми кабельтовых от нас.

Повернув штурвал «Тритона», Стас лег на параллельный курс. Следуя тем же галсом, пройдя две мили, он обнаружил и нанес на карту местоположение второго надводного корабля из состава боевого охранения. Я надеялся, что таким же образом Стас вскоре определит и район патрулирования третьего судна. Однако мы пересекли всю акваторию полигона и уже приближались к его северной границе, а третий корабль так и не был обнаружен. Начиная испытывать из-за этого ощутимое беспокойство, я в очередной раз взглянул на погасший экран гидролокатора и в этот момент боковым зрением заметил, как стрелка радиометра стремительно отклонилась вправо. «Есть фон!» – мысленно закричал я. Если бы не загубник, я, наверное, выпалил бы это во все горло. Но Стас, очевидно, и так услышал мой мысленный вопль или, так же как я, заметил отклонение стрелки радиометра, потому что ткнул пальцем в счетчик лага. Через двести метров отклонившаяся стрелка радиометра вернулась в прежнее положение, обозначив ширину радиоактивного следа.

Меня качнуло в сторону. Это Стас, заложив лихой вираж, выполнял разворот для повторного замера. На этот раз стрелка показала ширину сто девяносто метров. Есть! Сужение расходящегося конусом радиоактивного кильватерного следа указывает направление движения подводного атомохода! При подготовке операции в качестве тренировки мы провели поиск нашей отечественной многоцелевой атомной подводной лодки класса «Мурена». Поэтому я знал, что при ширине кильватерного следа в двести метров удаление от атомохода составляет две мили (примерно по миле на каждую сотню метров). Правда, на таком удалении во время тренировочного поиска радиометр у нас зашкаливало, а сейчас его стрелка отклонилась менее чем на треть шкалы. «Мурена» – это, конечно, далеко не самый новый тип атомохода. И все же я, признаться, не ожидал, что на американском ракетоносце биологическая защита реактора окажется в три раза лучше… Стас выполнил последний разворот, ложась на курс преследования, и до предела увеличил скорость «Тритона». Стрелка радиометра вновь отклонилась вправо… Еще одно деление, еще… Максимум! Максимальное отклонение стрелки свидетельствовало, что мы нацелились точно в корму преследуемого подводного ракетоносца. Я взглянул на глубиномер. Так и есть! Стас не ошибся, командир «Атланта» тоже вел свой корабль на глубине пятьдесят метров.

Когда я вновь перевел взгляд на радиометр, то обнаружил, что его стрелка, пусть незначительно, но все же сместилась влево. Уровень радиоактивного фона понизился. А это могло означать только одно – расстояние между нашим подводным транспортировщиком и преследуемым атомоходом увеличивается. От досады и бессилия я стиснул зубами загубник. Увы, никакой, даже самый современный транспортировщик «морских дьяволов» не способен состязаться в скорости с атомными подводными лодками. Еще на этапе планирования нашей операции весь расчет строился на том, что ходовые испытания американского подводного крейсера будут проходить в различных скоростных режимах. В том числе и на пяти-шести узлах – скорости, обычно выбираемой во время боевого патрулирования, обеспечивающей подводному ракетоносцу максимальную скрытность. И тогда наш «Тритон», способный развивать в подводном положении все десять узлов, вполне мог бы догнать американскую подлодку. Увы, в этот раз расчет не оправдался. Сегодня «Атлант», похоже, испытывали не на возможность следовать залповым курсом с малошумной скоростью, а на способность выполнять маневр отрыва. Чертовски обидно, что не удалось подойти к американскому ракетоносцу с первой попытки и завтра нам снова придется бороздить акваторию испытательного полигона в поисках повышенного радиоактивного фона, снова садиться на хвост «Атланту» и ждать момента, когда подлодка сбавит ход до нашей скорости. Но, похоже, у Стаса есть другое мнение…

За своими мыслями я не сразу заметил, что Стас пытается обратить мое внимание на карту. Когда же я проследил за линией его маркера, то наконец понял, что он имеет в виду. «Атлант» полным ходом шел к северной границе испытательного полигона, до которой, если судить по карте, оставалось менее мили. Если американский капитан не собирался выходить за пределы полигона, а логика подсказывала мне, что так оно и есть, значит, лодка вот-вот должна повернуть. Но величина маневра ограничена гидродинамическими характеристиками подводного корабля. Чем выше скорость, тем меньше угол поворота. «Атлант» же не способен был теперь сразу выполнить полный разворот и, по крайней мере какое-то время, должен был двигаться вдоль северной границы испытательного полигона. И если бы нам удалось верно рассчитать курс корабля, у нас появился бы реальный шанс для перехвата! Вопрос только в том, куда двинется капитан «Атланта»: налево к берегу или направо, в сторону открытого океана. Я бы на его месте повернул к берегу. Там у него гораздо больше свободы для маневра. Повернув направо, лодка через милю упрется уже в западную границу полигона, и капитану вновь придется совершать маневр.

Но Стас направил «Тритон» именно туда. Зачем?! Нам же нужно налево, к берегу! Я энергично замахал рукой, пытаясь вразумить Стаса, но он лишь отрицательно мотнул головой. Конечно, он командир, а я всего лишь подчиненный, лишенный права принимать решения. Но я ведь тоже болею за результат. И мне чертовски обидно упускать такой прекрасный шанс, который нам подарила судьба!

Не в силах воздействовать на Стаса, я отвернулся в сторону и стал смотреть на приборную панель. Стрелка радиометра давно стояла на нуле, показывая, что мы окончательно потеряли след «Атланта». Но Стас еще на что-то надеялся. Пройдя выбранным курсом три мили, он выключил двигатель «Тритона», зато включил носовой прожектор. Что он пытается там рассмотреть? Даже включив акваскоп, я не увидел впереди ничего, кроме все той же темной массы воды. Я недоуменно повернул голову к Стасу и в этот момент увидел в луче света выплывшую из мрака носовую часть подводной лодки. Когда прямо на тебя плывет такая громадина, ты невольно ощущаешь себя муравьем, на которого катится заполненная до краев двухсотлитровая бочка… Но Стас все-таки молоток!!! Рассчитал курс американца! Я поспешно выплюнул загубник бортовой дыхательной системы, вставил в рот загубник собственного дыхательного аппарата (Стас тем временем сдвинул назад защитный колпак-обтекатель) и, оттолкнувшись ногами от пола, выбросил свое тело из кабины «Тритона».

До корпуса ракетоносца было что-то около двадцати метров. И я энергично заработал ластами, чтобы как можно быстрее проплыть это расстояние. Носовая часть стосемидесятиметрового гиганта уже вышла из освещения и вновь скрылась во мраке. Остронаправленный луч прожектора «Тритона» скользил по борту атомохода, неумолимо приближаясь к корме. А я должен был доплыть до корпуса «Атланта» еще до того, как атомоход полностью погрузится во тьму. И не только доплыть, а еще и каким-то образом закрепиться на его обшивке…

Подсвечивая себе путь собственным подводным фонарем, который зажал в левой руке, я изо всех сил рвался вперед. Еще один гребок, еще! И вот моя ладонь ткнулась в резиновый легкий корпус подводной лодки. Я выпустил из левой руки фонарь (привязанный страховочным шнуром к моему запястью, он все равно никуда не денется) и уже двумя руками попытался ухватиться за обшивку атомохода… Если бы это было так просто! Набегающий поток воды тащил мое тело назад, а пальцы в защитных перчатках скользили по гладкой поверхности. Но вот в какой-то момент моя левая рука, безуспешно царапающая резиновое покрытие, провалилась в неглубокую полость. Не знаю, что это было: сливное отверстие, какой-то клапан или просто неровность обшивки, но я уцепился за нее мертвой хваткой… Так, теперь АЗУ. Держась левой рукой за край обнаруженной полости, правой я отвязал от грузового ремня плоскую коробку записывающего устройства и, ухватив ее за рукоятку, прижал противоположной стороной, снабженной вакуумной присоской, к резиновой поверхности. Есть! АЗУ на корпусе «Атланта»! Осталось только закрепить его для надежности винтами-саморезами и выдернуть предохранительную чеку для приведения в действие. Я поспешно снял с пояса электродрель с заранее вставленной отверткой и тут обнаружил, что из прежнего положения никак не могу зацепиться отверткой за головки крепежных винтов записывающего устройства. В спешке я установил блок слишком далеко от себя. Выпустив из руки дрель-отвертку, я снова ухватился за рукоятку АЗУ, чтобы подтянуть свое тело поближе и облегчить себе работу. И в этот момент встречный поток воды настолько мощно ударил меня в грудь, что, не удержавшись, я отлетел прочь от корпуса атомохода… Нет! Это не выдержала присоска АЗУ! Злополучное устройство осталось в моей руке! А я, путаясь в страховочных шнурах подводного фонаря и электродрели, кувыркался в водовороте.

Черт! Если я все еще нахожусь возле корпуса подлодки, меня неминуемо затянет под гребной винт. Скорее прочь отсюда! Знать бы еще, в какую сторону плыть. Я подхватил болтающийся возле меня фонарь и посветил им вокруг. Йо!.. В нескольких метрах над моей головой проплывала громада атомохода. Мне даже показалось, что я вижу несущийся на меня обтекатель вертикального стабилизатора кормового оперения. Бешено загребая ластами, я устремился прочь от настигающей меня стальной махины. И все же спустя несколько секунд оказался в новом водовороте. Обрушившийся на меня поток подхватил мое тело, несколько раз перевернул меня вниз головой и, словно щепку, швырнул к корме атомохода. Перед глазами промелькнули изогнутые, словно сабли, гигантские лопасти огромного гребного винта. И я уже мысленно простился с жизнью, но в этот момент затягивающий меня водоворот внезапно потерял свою силу. В грудь, голову и живот ударил встречный поток, создаваемый вращением лопастей гребного винта за кормой атомохода. От чудовищной боли перехватило дыхание, в глазах потемнело, и я полетел в пустоту, провалившись в какую-то пропасть…

Когда я вновь обрел способность дышать и соображать, то обнаружил, что никуда не лечу, а парю в водной толще, медленно погружаясь в пучину. Все мышцы болели, словно меня переехал асфальтовый каток. Но я все-таки сумел поднести к глазам правую руку с пристегнутым к запястью глубиномером. Ого! Оказывается, пока я был без сознания, то погрузился на все шестьдесят пять метров. Вовремя же я пришел в себя. Еще пяток метров, и я бы уже никогда не всплыл из-за полученного кислородного отравления.[22]22
  В дыхательных аппаратах замкнутого цикла, используемых боевыми пловцами, количество кислорода во вдыхаемой газовой смеси следует варьировать в зависимости от глубины и температурных условий. Так, при работе на большой глубине в холодной воде пловец должен дышать газовой смесью с пониженным содержанием кислорода.


[Закрыть] В несколько гребков ластами я вновь поднялся до пятидесятиметровой отметки и осмотрелся вокруг себя. Со всех сторон, насколько хватало чувствительности акваскопа, меня окружала вода, одна вода и ничего, кроме воды. Ни американского «Атланта», ни родного «Тритона» в обозримой близости от себя я не заметил. Пока единственным положительным результатом моего рискованного заплыва можно было считать лишь то, что я остался жив. Однако, чтобы быть уверенным, что я поживу еще какое-то время и после того, как закончится кислородная смесь в моем дыхательном аппарате, мне необходимо было отыскать Стаса. Вернее, чтобы он разыскал меня, так как у меня не было ни малейшего шанса самостоятельно обнаружить в океанской толще наш подводный транспортировщик. Все, что я мог, так это дать знать о себе.

Я вновь закрепил на грузовом ремне блок АЗУ, который, как оказалось, несмотря на кратковременную потерю сознания, так и не выпустил из руки, и нащупал на корпусе дыхательного аппарата переключатель станции звукоподводной связи. Такие вмонтированные станции – это своего рода ультразвуковые маяки, работающие в двух частотных диапазонах. В диапазоне 37–39 КГц их сигнал распространяется под водой на девятьсот метров, в диапазоне 8—11 КГц – уже на две тысячи метров. Во всяком случае, такие данные указаны в технической документации. Я выбрал более высокий частотный диапазон и включил маяк. Теперь оставалось только ждать, что Стас с помощью установленной на «Тритоне» гидроакустической станции услышит и подберет меня. Сразу же пришла шальная мысль: а вдруг в результате удара о корпус атомохода вмонтированная в корпус акваланга передающая станция вышла из строя и Стас никогда не найдет меня, так как попросту не услышит сигнал. Но, даже если маяк работает исправно, всегда существует опасность, что запеленгует меня противник. Сейчас я мог не опасаться кораблей боевого охранения. Они находились слишком далеко, чтобы обнаружить маломощный сигнал моего маяка. А вот акустики с «Атланта», если, конечно, лодка находится ко мне ближе километра, вполне могли услышать сигнал и забить тревогу. Поэтому, плавая в толще воды на одном месте, лишь изредка загребая ластами, чтобы держаться на прежней глубине, я чувствовал себя не очень уютно. С каждой минутой мое волнение возрастало, и когда я все более начал склоняться к мысли о том, что маяк перестал работать, из подводного мрака прямо на меня выплыл «Тритон», мой родной, мой горячо любимый подводный транспортировщик!

Стас сдвинул назад стеклянный колпак-обтекатель. Я сейчас же ухватился руками за борт «Тритона» и втянул свое тело внутрь кабины. Увидев привязанный к моему поясу блок АЗУ, Стас сразу все понял. Мне осталось лишь виновато развести руками. Поторопился, сглупил, в итоге не выполнил задачу да еще чуть под гребной винт не попал! Что тут еще можно сказать? Не знаю, о чем думал Стас, а я весь обратный путь ругал себя последними словами. Лишь когда прозрачный колпак-обтекатель неожиданно для меня вынырнул из-под воды, я отвлекся от своих невеселых мыслей. Стас щелкнул каким-то переключателем ниже приборной панели. Ну правильно, «Тритон» оборудован таким же гидроакустическим маяком, как и наши дыхательные аппараты. И Старик с помощью ГАС, полученной от Мамонтенка, сумеет отыскать всплывший на поверхность транспортировщик…

Действительно, минут через двадцать к обзорной полусфере «Тритона» подплыла резиновая надувная лодка. На корме сидел Старик собственной персоной и довольно улыбался. Но это лишь пока, а вот узнает, как я сплоховал, уже не будет таким довольным.

Как ни странно, Старик отнесся к моей промашке достаточно спокойно. Во всяком случае, не высказал мне ни одного упрека, лишь разочарованно вздохнул. Я тем временем отвязал от грузового ремня спецснаряжение, снял со спины дыхательный аппарат, стащил с головы маску и, оставив все это в кабине «Тритона», вместе со своим аквалангом перебрался в «Зодиак» к Старику. Как только я покинул кабину транспортировщика, Стас открыл нижний кингстон для заполнения балластной цистерны и вместе с «Тритоном» вновь погрузился под воду.

Он вынырнул спустя полчаса (минимальное время для декомпрессионного подъема с пятидесятиметровой глубины) уже в обычной водолазной маске и с аквалангом за плечами, подплыл к покачивающейся на волнах надувной лодке и, выплюнув изо рта загубник, обратился к Старику:

– Надо как-то обозначить место, чтобы потом не тратить время на поиск транспортировщика.

– Обозначим, – кивнул Старик. – Глубина большая?

– Пятьдесят два метра, – ответил Стас.

Рощин снова кивнул, затем наклонился ко дну лодки, где у него лежали какие-то проволочные корзины и бухта капронового шнура, с привязанными к нему ярко-красными поплавками. Он ловко перевязал несколько поплавков, изменив длину фала, и одну за другой выбросил корзины за борт.

– Ловушки для лобстеров, – пояснил он свои действия, с усмешкой глядя на Стаса.

Металлические корзины-ловушки тут же ушли на дно, оставив на поверхности океана лишь гирлянды привязанных к ним поплавков. Глядя, как качаются на волнах ярко-красные шары, Стас тоже усмехнулся, затем ухватился руками за прикрепленный вдоль борта «Зодиака» страховочный канат и, подтянувшись, забросил свое тело в надувную лодку.

– Домой? – осведомился Старик.

– Домой, – подтвердил Стас.

Старик запустил двигатель и, развернувшись, направил лодку в сторону берега. Вскоре я уже смог разглядеть вдали стоящую на якоре яхту нашего капитана Рикардо. Рик жевал кончик потухшей сигары и, таинственно улыбаясь, смотрел на нас, когда мы подходили к его яхте.

– Ну как, наловили своих лобстеров? – поинтересовался он у Старика, когда мы поднялись на борт.

При этом он смотрел вовсе не на Старика, а на резиновый мешок в его руках, куда Старик упаковал нашу ручную гидроакустическую станцию. Мне его подозрительный взгляд очень не понравился. Старику, очевидно, тоже. Но на вопрос Рика он ответил совершенно невозмутимо:

– Поставили ловушки, завтра проверим.

Рик усмехнулся и ушел в рубку. На то, как мы втроем вытаскивали на палубу яхты «Зодиак», он даже не взглянул. Его не было и в тот момент, когда я стягивал с себя гидрокостюм и переодевался в гражданскую одежду, поэтому мне не пришлось оправдываться перед ним, объясняя, откуда взялись на моем теле свежие кровоподтеки. Вообще, на обратном пути Рик большей частью молчал, лишь иногда обменивался со Стасом или Стариком ничего не значащими фразами. У меня же ныла грудь, ломило мышцы рук и ног, короче говоря, я чувствовал себя неважно, поэтому не принимал участия в разговоре. Перед возвращением в дулитскую гавань Старик велел Рику пройти вдоль берега, где утром мы искали наш транспортировщик, чтобы забрать Мамонтенка. Андрей издали заметил приближающуюся яхту и энергично замахал нам рукой. Стас на «Зодиаке» сходил за ним, после чего мы все вместе вернулись на пристань. Я думал, что на этом мы и расстанемся с Рикардо. Но хитрый Рик не отстал от Старика до тех пор, пока тот в ближайшем банкомате не снял со своей кредитной карточки тысячу баксов. Лишь после этого мы избавились от нашего капитана. Когда это наконец случилось, было уже одиннадцать вечера. Мне нестерпимо хотелось спать, да и Мамонтенок, по моим наблюдениям, тоже клевал носом. Поэтому я был страшно рад, когда мы добрались до дома миссис Роджерс.