Текст книги "Лихолетье"

Сергей Павлович Мухин
Лихолетье
Роман

* * *

© Мухин С.П., 2023

© ООО «Издательство „Вече“», 2023

Звериный лов

Безбрежны широкие просторы Руси. От далекого полноводного Днепра с величественным Киевом до скрытого непроходимыми лесами и болотами Господина Великого Новгорода немало дней пути. Не всякий купец отважится пуститься в такую дорогу. Многое может ожидать его. Нет на Руси былого единения. Множатся княжеские уделы, растут и богатеют боярские именья. Много на Руси хозяев, а мира и покоя все меньше. То затихнет на время, то загорится пуще прежнего княжеская усобица, в которой не отыскать ни правых, ни виноватых. Один разор для Русской земли.

Но жизнь течет своим чередом. В лето 6744(1236) от Сотворения мира Бог миловал от усобицы Залесский край и Рязанскую землю.

Летнее солнце спряталось за белесое облачко, опустив тень на вереницу всадников, медленно спускающихся по пологому холму, поросшему молодыми деревцами.

Всадники ехали кучно; между ног лошадей, высунув языки, сновали уставшие за день псы. Ехавший впереди рязанский князь Юрий Ингваревич смахнул пот со лба и бросил взгляд на бирюзовое небо. Соколиный лов всегда прогонял тоску с его дум, а сегодня и вовсе радовал сердце немолодого князя. Намедни[1]1
  Намедни – некоторое время назад.


[Закрыть] узнал он, что молодая княжна Евпраксинья понесла дитя. Это ли не радость! Отпраздновали как положено, и поутру, кто в силе остался, отправились на соколиный лов. Теперь же, потешив сердце, возвращались обратно.

Повернувшись к сыну Федору, он тихо произнес с улыбкой:

– А мечто в ложницу[2]2
  Ложница – спальня, кровать.


[Закрыть] брали? Али как?

Федор отвечал серьезно:

– Как велено было, в изголовье и лежал.

Князь засмеялся громче.

– Значит, малец родится.

Ехавшие рядом бояре дружно улыбались вслед за ним.

Краем ока князь Юрий, видно, приметил чей-то невеселый взгляд. Повернулся больше в седле и зычно окликнул:

– Что не весел, Евпатий, али княжеская радость не по сердцу?

– Бог с тобой, княже. Такой радости грех не разделить, – встрепенулся боярин, названный Евпатием.

– Што же хмур, как сыч?

– Думы невеселые, княже.

– Аа. Опять ты за свое.

Веселость враз сошла с лица князя.

– Спесив ты, боярин. Завтра поутру ко мне явишься.

Он подхлестнул коня и поскакал быстрее вперед, оставляя позади свиту.

Эх, князь Юрий, что кому доведется – знать бы наперед. Да где человеку такое знать…

Незваные гости

Быстрая лесная речка, шумя на перекатах, уносила свои воды неведомо куда, вдаль от рубежей Рязанской земли. Разливалась ручьями и исчезала в зыбких мордовских болотах. Болот хватало и здесь, на дальнем рубеже княжества. Лишь недождливое лето подсушило непроходимые топи, давая дорогу непрошеным гостям.

Пара всадников осторожно пробиралась сквозь раскидистые ветви.

Стайка лесных птиц с шумом поднялась над верхушками деревьев. Следом за ними, стрекоча, взлетела сорочья пара.

Пожилой порубежный сторож Матюша вдвоем с Андрейкой, объезжающий тайными лесными тропами рубежи, насторожился, быстро соскочил с коня и стал вглядываться сквозь ветви на речную низину.

– Вон, гляди под ту высокую сосну, – тронул он за плечо, подобравшегося к нему парубка[3]3
  Парубок – молодой человек, юноша.


[Закрыть], – вишь?

Сосна стояла на сухом месте одиноко среди мелких болотных деревьев. Сквозь просвет между деревьями Андрейка разглядел мелькающие тени.

– Никак всадники?

– Верно, добытчики, кажись, пожаловали… Булгары… Хитры, черти. По бережку и пробираются. Он тут песчаный, а подалее берега-то все одно топкие, хошь и сушь стоит… Ведет их кто-то.

Матюша еще раз тронул парубка за плечо:

– Так што поспешай к боярину Евпатию. Пусть гостенечков встречать спешит. Ближние веси я оповещу, а коли успею, и за этими пригляну. У комолой сосны боярина ждать буду… Поспешай, говорю.

Стараясь не шуметь, Андрейка, поглаживая коня, чтоб не заржал ненароком, быстро скрылся среди лесных ветвей. Путь его лежал туда, где среди лесов в стороне от дорог притаилась неприметная сторожевая крепость, прикрывающая рубежи расширившегося Рязанского княжества.

День уже клонился к вечеру.

От усердия Андрейка чуть не загнал коня. Спрыгнув, пустился бегом. Усталый конь семенил рядом. Летняя ночь медленно опускалась на утомленную зноем землю. Тревожно оглядываясь по сторонам, парубок все бежал сквозь непроглядную темноту по лесной дороге. Увидев знакомую развилку, ненадолго остановился перевести дух.

«Дальше поле – и вот она, крепость, хоть Матюша давно уже в Кнечи, да сколько булгар пожаловало, одному Богу известно…»

Крепостица, срубленная во времена нынешнего князя на большой лесной поляне, была тесна. Лишь четыре невеликие вежи[4]4
  Вежа – крепостная башня.


[Закрыть] располагались по ее углам, да одна пониже, над воротами. Окруженная мелким, но широким рвом, она имела лишь один выход через деревянный неподъемный мосток, который, однако, можно было сразу разобрать в случае надобности. И только высокий насыпной вал придавал ей грозный вид. Стены стояли чуть не прямо на нем, возвышая крепостицу вровень с окружающими деревьями. Мастер, чьими заботами она появилась на этих рубежах, все сделал по уму. Любой подходящий к ней оказывался в небольшой низине, как на ладони открытый крепостной страже.

Не довелось крепостице встречать набеги. Ни разу не подступали к ней враги, не пролилась на ее стенах людская кровь. Стояла мирно, была опорой переселившемуся сюда люду.

Внутри ее располагались две курные избы. Одна больше и попросторней для княжеских воев[5]5
  Вой – воин.


[Закрыть], другая поменьше, но повыше, с пристроенным крыльцом для боярина. Два крытых навеса. Один с длинными столами и скамьями по бокам, другой заваленный сеном. Коновязь да колодец с длинным журавлем посередине двора. Вот и все постройки, тесно заполнившие крепостной двор.

Вечерело. Неродовитый рязанский боярин Евпатий, прозванный за сноровку в ручном бою Коловратом, вышел на крыльцо. За строптивость свою служба его теперь была вдали от Рязани. На самых дальних рубежах Рязанских земель.

Во дворе шумело побоище. Трое молодых воев в доспехах, но без щитов рубились с Демьяном. Крепкий боец, бывалый княжеский дружинник Демьян укладывал на землю одного за другим. Остальные, кто не спал под заваленным сеном навесом, стояли кругом. Балагурили.

Евпатий молчаливо глянул на круг и обвел взглядом крепостные стены. На каждой из стен на сходнях стояли стражи, от их взора ничто не должно было укрыться за стенами крепостицы. Они изредка, украдкой поглядывали внутрь двора, но, приметив старшего, и вовсе повернулись спинами. Двое стражей стояли и около ворот.

– Куражатся. Поутру не натешились, – к крылечку подошел сотник Митяй.

– Коли силы девать некуда, пусть тешатся.

– Пусть. Пусть. Молодые ишшо.

Евпатий мотнул головой.

– Этих троих с утра поставь с кем постарше. Руку держат нетвердо. Скоко времени в дружине, а никак не обучатся.

– Сам с ними встану. Поднатореют.

Не став более смотреть за бойцами, боярин вернулся в избу.

Переведя дух, Андрейка хотел было вскочить на коня. Не годится вою вперед коня в крепостицу бежать. Смеху потом не оберешься. Да вот конь совсем сник. А молодого да бойкого заслужить еще надо. Пришлось снова бежать.

Заметили его издали. Навстречу вышла пара воротных стражников. Один из них – известный весельчак Клим с копной непослушных рыжих волос, выбивающихся изпод шишака[6]6
  Шишак – железный защитный шлем на голову древнерусского воина.


[Закрыть], – подхватил коня под уздцы. Все его звали Рябой. Другой – Горюн, меченный шрамом через все чело, – хмуро спросил:

– Эк тебя угораздило. Стряслось чего?

В горле у Андрейки пересохло от долгого бега. Вместо ответа он поперхнулся и закашлялся.

– Да погодь ты. Вишь, как зашелся.

Рябой протянул оплетенную ивовыми прутьями флягу парубку.

Настоянный малиновый квас продрал горло.

– Булгары пожаловали. К боярину Евпатию мне надобно немедля, – прохрипел парубок.

– Идем, – буркнул меченый.

На пороге избы он просунулся в дверь и тихо позвал:

– Игнатий…

Игнатий, стремянный боярина Евпатия, вышел сразу же.

– До боярина тут.

– Погоди. Гляну, не почивает ли боярин. Поздно уже.

Но Евпатий еще не спал. Вышел сам. Обернувшись к Игнатию, бросил:

– Демьяна покличь.

– Да тута я.

Встревоженный ночным шумом, в избу вошел Демьян. Рослый, годами не моложе боярина, он сурово посмотрел на парубка.

Евпатий кивнул:

– Сказывай, чего видел.

– Булгары на Мокше объявились. От Дадонова ручья я сюда поскакал, а Матюша приглядывать остался.

– Булгары ли?

– Они. У Матюши око наметано.

– Много?

– Да не более двух дюжин будет.

Евпатий повернулся к Демьяну:

– Подымай людей.

Расспрашивать дальше боярин не стал. Все было ясно. Булгары, надеясь пройти незамеченными, намеревались, как повелось, напасть на порубежные веси и уйти восвояси с добычей.

Все разошлись. Евпатий открыл волоковое оконце и выглянул на улицу. Погруженная в дремоту крепостица зашевелилась. Слышалось ржание коней. Он затворил окно. Игнатий неподвижно стоял у входа в горницу.

– Крепостица на тебя останется. Митяй со мной пойдет.

Стремянный вздохнул:

– Воля твоя, Евпатий Львович.

– Да не тужи. Пособи лучше бронь надеть.

Сборы были недолгими. И уже вскоре легкоконная полусотня рязанских воев выехала из крепости. Рядом с боярином на свежем коне скакал Андрейка.

…Всадники в островерхих шапках ехали молча. Наказ старшего был суров.

«Летние ночи коротки, а сторожевые заставы рязанского князя наставлены густо, – об этом Санчук помнил хорошо, – надо спешить». Давно он сам не ходил за добычей на другой берег Итиля[7]7
  Итиль – река Волга.


[Закрыть], но время было женить сына. Став не последним воином, он так и не разбогател, как другие. Ехали сторожко. Проводник вел стороной от дорог, но на этот раз лихим добытчикам не удалось остаться незамеченными. Большое торговое селение Кнечь встретило булгар тишиной. Жители успели разбежаться по окрестным лесам. Когда, окружив селение, всадники с гиканьем устремились к домам, Санчук уже понимал, что добычи не будет и только удача теперь может помочь им уйти обратно. Еле сдерживая разгорячившегося коня, он нашел глазами проводника.

– Ты говорил, что селение будет богатым и добычи хватит на всех. – Взмах плети заставил проводника испуганно закрыться рукой, но конь Санчука заволновался сильнее, и он опустил плеть. Не всматриваясь в окружающие его недовольные лица, он крикнул:

– Айда, – и устремился прочь из селения, увлекая за собой всех.

Поднимаясь на бугор, Санчук обернулся назад. В отблесках восходящего солнца виднелся белесый столб дыма на недалекой возвышенности.

– У, шайтан, – процедил он сквозь зубы и, нахлестывая коня, пустился догонять остальных.

Как ни была велика тяга к ускользающей добыче, Санчук уводил всех обратно. И лишь к полудню остановил коня. Оглядев своих спутников, обратился к крепкому раскосому булгарину, не отстававшему от его удалого жеребца на своем гнедом весь день:

– Отсюда уходить будем в разные стороны. Одних поведу я, других ты, Асмат.

Несколько всадников повернули коней и быстро скрылись из глаз.

Солнце опускалось за верхушки деревьев, когда Санчук разрешил остановиться на отдых, чтобы под покровом ночи продолжить свой путь.

Погоня

Утренняя дымка, окутавшая лес, начинала рассеиваться, когда полусотня княжеских воев остановилась у высокой неохватной сосны, раскинувшей свои почти высохшие ветви далеко вокруг себя. Сосна стояла особняком. Своим видом она внушала страх. Ни одно молодое деревце не приближалось к этому лесному чудовищу. Андрейка, всю дорогу находившийся рядом с боярином, сложил руки у рта. Негромкий крик лесной птицы раздался в тишине и затих. Неспешно из ближнего молодого сосняка показался верховой.

Матюша, проведший всю ночь без сна, добрался к оговоренному месту недавно. Усталость овладела им, и он едва не заснул, прислонившись к дереву. Зов враз согнал с него дремоту. Цепко вскочив на коня, он выехал на узкую лесную дорогу. Боярин смотрел на него строго:

– Приспал, что ли?

– Самую малость… Умаялся. Слава Богу, не разминулись.

– Чего скажешь?

– Да лиходеи, поди, уже в Кнечи, но я упредить поспел.

– Почем знаешь, что в Кнечи?

– Дело обычное промеж нас. С правильного места огонь да дым далече видать, – лукаво улыбнулся сторож.

Едва повернув голову к остановившемуся за ним вою, боярин тихо произнес:

– Митяя сюда.

Седовласый Митяй осторожной рысью приблизился к старшему.

– В дозор вперед пойдете с Андрейкой. Не ровен час и навстречу попадутся.

Митяй, не говоря ни слова, кивнул.

Солнце поднималось все выше, но в скрытой от солнечных лучей лесной чаще было полно мошкары. Стоило остановиться, и стаи мошек облепляли начинающих уставать коней. Дозорные же давно остановились на затененной лесной поляне. Кони трясли головами, обмахивались хвостами, пытаясь согнать надоедливых лесных тварей.

Пока Андрейка держал коней, Митяй то осторожно ступал по поляне, смотря себе под ноги, то опускался к самой земле.

Наконец подозвал парубка, показал на землю:

– Смотри, Андрейка! Тут они стояли.

– Што с того, што стояли, дядька Митяй? Постояли да дальше двинулись.

– Што? Да не што… Отсюда разошлись они… Сюды смотри. Одни следы поперек других ложатся. Значит, кто то по своим следам назад поскакал.

Малопомалу Андрейка разглядел в мешанине от конских копыт то, что Митяй увидел, только взглянув на покрытую мхом и опавшей прошлогодней хвоей землю.

– Давай по ихнему следу назад воротимся.

Спорой рысью всадники двинулись назад и остановились на берегу мелкой речонки, на которой чуть раньше поили коней.

Сквозь прозрачную воду виднелось илистое дно. Медленная вода не успела смыть отпечатки конских копыт.

– Верно, разошлись. Следы заметают лиходеи, уйти торопятся, – процедил сквозь зубы Митяй, – скачи до боярина.

Андрейка, пришпорив коня, спорой рысью быстро скрылся из глаз, а Митяй долго смотрел в бегущую воду, пытаясь еще что-то высмотреть на илистом дне.

Полуденный зной начинал проникать даже в лесную прохладу, когда княжеские вои выехали на берег. Митяй показал плетью все еще не смытые быстрой водой впадины от конских копыт, подъехавшему к нему боярину.

– Так што разошлись они, Евпатий Львович.

– И нам, значит, делиться придется… Тебе за этими, кто по ручью двинулся, со своим десятком идти, а мы за остальными гоняться не будем. К Мокше пойдем. Дорога у них обратно одна. Бог даст, и настигнем еще.

Не дожидаясь ответа, боярин крикнул остальным:

– Лошадей напоить сейчас. Боле остановки не будет.

Выслав вперед дозор, булгары ждали наступления темноты.

Чуткий серый жеребец тихонько заржал, чувствуя приближения всадников. Рука Санчука легла на рукоять сабли. Ожидая погони, воины схватились за оружие. Но это вернулись дозорные. Они наткнулись на небольшое селение неподалеку.

Добытчики ждали, что скажет старший. Вернуться ни с чем могли себе позволить немногие. И он решился…

Сидя верхом, Санчук смотрел, как отбивается невесть откуда взявшейся здоровенной головней простоволосая уруска от наседающего молодого воина. Пока тому не помог еще один. Вдвоем они скрутили бойкую девицу. А головня отлетела и тлела в стороне. Огонь начинал пожирать сухую траву, разгораясь пожаром…

Из-за густых сосновых ветвей на спокойную воду смотрели очи Евпатия Коловрата. Бывалый порубежный сторож Матюша, хорошо зная здешние места, вывел коротким путем отряд русичей к Мокше. Сторожа были расставлены. Оставалось ждать.

Евпатий посмотрел на Демьяна:

– Коли не удержались булгары от разбоя, с добычей сюда вернутся. Другого пути они не знают. Вот в этой ложбине их и покараулим…

– Доброе местечко, – поддакнул Демьян, оглядывая заросшую деревьями канаву, прорезавшую пологий берег, – другого пути к воде близко не найдут.

Воев было маловато, чтобы искать добытчиков по руслу реки. Оставалось сидеть тихо и ждать. Багровое солнце стояло еще высоко, а из глубины леса вдруг заголосила кукушка.

– Идут, – услышал за своей спиной Андрейка голос Демьяна.

Сторожа извещали о приближении непрошеных гостей.

…Асмат насторожился, услышав рядом с собой птичий крик. Махом перехватил в руку щит, висящий на спине.

Не желая остаться без добычи, он, расставшись с Санчуком, не спешил уходить. Вернувшись обратно, они нашли себе добычу и теперь возвращались медленно, отягощенные полоном.

Резкий свист резанул воздух, и стрела вонзилась в щит Асмата.

Стрелы сыпались со всех сторон. Его конь захрипел и опустился на колени. Он успел соскочить и тут же столкнулся с молодым русичем.

Неожиданность нападения принесла скорый успех. Булгары отбивались слабо. Самые бойкие вои уже освобождали пленников от пут. Полоснув по веревкам, связывающим двух девиц, Андрейка едва успел прикрыться щитом. Удар пришелся на него. Девицы заголосили, а он уже бил в ответ.

Булгарин оказался опытным воином. Резким броском он сблизился с Андрейкой и, зацепив ногой за его ступню, сбил щитом. Еще миг – и лишиться бы парубку головы, как одна из девок с воем кинулась под ноги булгарину. Воин, не ожидавший такого, замешкался, а Андрейка со всей силы успел ткнуть мечом во врага.

Все было кончено.

Евпатий опустил меч. Он смотрел на поверженных врагов. Возжелавшие добычи сами стали ею. Русичи ловили булгарских коней. Выискивали себе поживу. Взгляд боярина остановился на молодом вое, которого не сразу узнал со спины. Тот отошел в сторону от остальных, держа в руках булгарскую саблю. Теперь он узнал Андрейку – молодого плечистого парубка, совсем недавно взятого им на службу.

– Не обвык еще… – послышалось откудато со стороны, – а вой будет добрый. – Подошедший Демьян вел за узду пойманного булгарского коня, кивая головой на Андрейку.

Евпатий ничего не ответил.

Следы булгар, ушедших по ручью, часто терялись в лесной глуши. Даже бывалый Митяй не раз сбивался с пути, но, несмотря на это, преследователи двигались дальше. Чуткий нюх Митяя уловил знакомый запах дыма, наступившие сумерки мешали ехать быстро, но Митяй упрямо вел всех вперед одному ему понятным путем.

С невысокого пригорка рязанцы увидели весь, освещенную яркими языками пламени. Небольшая избенка на отшибе полыхала громадным костром. Спустившись в селение, они не нашли жителей. Следы разбоя виднелись повсюду.

– Не поспели. – Митяй сокрушенно смахнул пот со лба.

Полон

Разграбив весь, булгары ушли вверх по реке на Владимирские земли, опасаясь преследователей. Митяй же сначала спустился вниз, а когда понял свою оплошность, было поздно. Откуда было знать старому дружиннику, что на далекой Оке в укромном месте уже ждут добытчиков насады[8]8
  Насад – древнее судно с палубой.


[Закрыть]…

Хозяин насадов с широкой золотой цепью на шее окинул суровым взглядом полон. Звали его Искут. Он ждал большей добычи. Хоть его корысть и оставалась прежней, но, как знать, захотят ли ее возместить сполна, когда добыча не столь велика.

Искут незаметно мотнул головой, прищурив глаз, призывая своих быть настороже.

Был он высокого роста, широк в плечах и мало кого боялся. Всего в своей жизни испытал сын русской рабыни и булгарского торговца, волею Провидения лишившийся в мор всего своего семейства.

Тогда в одночасье стал Искут единственным наследником.

Много что увидели его выцветшие на солнце очи. Каких только людей с их поклажей не приходилось возить ему аж до Хвалынского моря. Не брезговал и охотниками до невольников; хоть и знал, откуда его мать, но возил и на Русь тайком добытчиков.

Менялись времена, и промысел этот стал стихать, как поставил владимирский князь в устье Оки новый город. А перед тем и хорошо повоевал Булгарскую землю. Но нетнет да и появлялись лихие охотники за невольниками в Залесском краю.

Новый город миновали на рассвете. Искут вздохнул с облегчением, только когда лодьи вышли из Оки в Итиль. Спокойная гладь воды впереди несла по большой реке множество судов. Теперь опасаться было нечего.

На пристани Булгара Богаз снаряжал свой насад для далекого пути. Водный путь до Владимира был неблизок и таил немало опасностей. Чем только не приходилось торговать купцу на Руси, но нынче в цене были дорогие ткани из далеких восточных стран. В былое время в Биляр и Булгар приходило много караванов с дорогим аксамитом и парчой. Но неведомый народец вихрем прошелся по далеким странам и уже кружил возле самой Булгарии, тревожа ее постоянными набегами. Караванов стало меньше. Нужно было поторапливаться, чтоб получить выгоду.

Богаз криком подгонял работников, затаскивающих последние тюки с товаром. Он был доволен. Насад полон ходового товара, а крепчающий ветерок не внушал опасений.

Еще не успел рассеяться мрак пасмурного утра, а ведомое ветром купеческое судно уже покинуло причалы Булгара.

К концу первого дня пути купеческий насад уже подплывал к устью Оки. Дальше лежали земли Руси. Здесь Итиль, как всегда, был полон судов, держащих свой неблизкий путь на Владимир и дальше по всей Руси, куда только может добраться юркое торговое суденышко.

На самом устье от цепкого взгляда Богаза не ускользнули два знакомых судна. Они прошли далеко, но он узнал хозяина. Это был Искут. Люди с лошадями на них не оставляли сомнений.

Богаз взглянул на русскую крепостицу на берегу и усмехнулся: «Искут опять промышляет невольниками».

Насады Искута намеренно причалили к берегу вдалеке от Булгара. К чему знать лишним людям о его промысле? Получив общанное, он остался доволен. Не приходилось видеть Искуту выгодней товара, чем невольники.

Тем временем утренний ветер разогнал тучи, и летнее солнце согрело лучами землю. Сошедший на сушу полон двигался медленно. Санчук повернул голову: «Хороший полон, много молодых и сильных. На невольничьем рынке все они уйдут за хорошую цену. Только нет от того в сердце радости… Да и выручка все равно будет невелика. Хороший калым за невесту сыну не собрать».

Он посмотрел на довольные лица своих спутников. «Нет, эти не несут тяжести в сердце. Для многих из них это первый набег, и, если нет добычи, нет достатка. Кто может осудить их за это…»

Только верный Морун, как всегда, угрюмо покачивался в седле рядом. Много лет назад он нашел его на ремесленной окраине, когда рати владимирского князя уже насытились своей добычей и отступили от Биляра. Из хрупкого мальца он превратился в могучего детину, но язык не слушался его. Морун был немым. Может, поэтому он и казался угрюмым.

Санчук еще раз взглянул в его сторону: «О чем он думает? Помнит ли, что тоже рус?»

Санчук остановил свой взор на молодом воине Гаязе, который, не скрывая своего желания, косился на молодую уруску с длинной косой: «Помнит ли этот хоть одну суру из Корана, где говорится о благочестии?»

Он посмотрел на Гаяза таким взглядом, что тот поспешил отъехать в сторону. Все знали тяжелый нрав Санчука. Впереди предстоял еще не близкий путь.

Добытчики добрались до Булгара в полдень. Путь к невольничьему рынку лежал через ремесленные слободы, которые окружали город со всех сторон. Многоязычный, шумный город собрал в себе все народы, населяющие берега великого Итиля. Особенно много в Булгаре было ремесленниковрусов. С давних времен они жили бок о бок с булгарами и были верны каждому новому малику[9]9
  Малик – царь.


[Закрыть]. Какой волей они появились здесь, никто уже не помнил. Никого это не удивляло.

Урусоворужейников жило немало и в родном Биляре, куда Санчук спешил вернуться с добычей.

Слободские улицы были пустынны. Жители, видно, попрятались, завидев полон. Только детишки, прячась за изгородями, выглядывали то тут, то там.

Санчук взглянул на крепкую свежесрубленную церквушку, мирно стоящую среди таких же рубленых домов. Рядом был колодец. День стоял теплый. И он решил напоить своих невольников. Прежде чем напиться, полоняне крестились на церковь, а утолив жажду, опускались на землю. Но время близилось к полдню. Отдыхать пленникам не позволили.

Ремесленная слобода кончилась. Навстречу попалась деревянная мечеть, такая же рубленная из вековых сосен, как и храм пророка Исы, разве что минарет из вековых сосен был повыше.

Впереди уже виднелись городские ворота.

Большой торг Булгара гудел, как взбудораженный улей. Пробираться с полоном стало труднее. На площади казнили пойманных воров. Страшная казнь всегда собирала много желающих увидеть кровавое зрелище. Дождавшийся своего часа разбойник пронзительно вопил, когда его волокли к жалладу[10]10
  Жаллад – палач.


[Закрыть] мимо разрубленных останков остальных. Толпа в диком молчании взирала на это. Продолжать путь сквозь нее было невозможно. Пришлось пробираться стороной, по узким улочкам бедной городской окраины.

Булгар был велик и многолюден. Минареты мечетей возвышались над невысокими жилищами людей. Богатство и роскошь уживались в нем с бедностью и нищетой. Этот большой город внушал Санчуку недоверие. Но нигде в Булгарии не было такого невольничего рынка, как здесь – в городе, стоящем на великой реке, соединяющей его со всем миром. Желающие получить живой товар стекались сюда отовсюду. Причалы ломились от купеческих судов.

Пробираясь по узким улочкам, спутники Санчука не скрывали своего довольства.

Рынок и впрямь был огромен. Среди закованных в железо или связанных путами рабов ходили невеселые покупатели в сопровождении вооруженных слуг.

Санчук питал к ним отвращение, потому что знал: вся спесь сойдет с их лиц, как только любой из них окажется один на один со свободным рабом. Он старался не смотреть на эти обрюзгшие или иссушенные злобой лица. Если бы не калым, его нога никогда не ступила бы сюда. Но непрекращающиеся набеги степняков истощили Булгарию. Малик Ибрагим был уже не так щедр со своими воинами. Даже такими, как Санчук.

Весь полон забрал какойто иноземный купец с исковерканным шрамами лицом. Санчук не знал его языка, но купец не торговался.

Пленников повели обратно к Итилю, а удовлетворенным добытчикам оставалось разъехаться по своим домам.

Родной Биляр встретил Санчука теплым дождем. Потоки воды стекали с плоских крыш и растекались ручьями по улицам. Прорытые каналы справлялись с потоком, но на улицах все равно было грязно. Забрызганные грязью и промокшие, они с Моруном наконец преступили порог теплого жилища. Промокнув под проливным дождем, оба были рады теплу и крову.

Добротный, сложенный из глины и камня дом не был роскошным жилищем, но радовал взор хозяина, вернувшегося пусть с небольшой, но добычей.

Окруженный заботой жены, Санчук полулежал на хорезмских коврах. Многодневная усталость давала о себе знать. Айгуль почтительно молчала, подливая из вытянутого, с длинным носом кувшина горячий напиток уставшему мужу. Санчук смотрел на нее. Ее черные, еще не тронутые сединой волосы выбивались из-под платка, повязанного, как положено замужней женщине. Этот платок она повязала для него. Он подарил его ей очень давно, когда родилась их первая дочь. Судьба не дала им много детей. Из всех черная смерть не унесла с собой только ее и младших брата с сестрой.

Айгуль приблизилась и поставила большую чашу перед мужем. Ее гибкое тело выгнулось, и она почувствовала на себе взгляд Санчука. Скользнув взглядом по мужу, она поспешила подняться. У этой жгучей черноволосой женщины были голубые глаза. Когда-то простой воин взял в жены дочь бедного пастуха-булгарина и его жены из земли урусов. Пастух был так беден, что не мог заплатить выкуп за невесту и взял в жены юную уруску-рабыню, за которую отдал половину своего скота. Свою единственную дочь они назвали Айгуль.

Она была красива даже сейчас, спустя столько лет. Он взял ее руку и остановил.

Айгуль посмотрела на мужа.

– Но Диверт ждет твоего слова.

Она слегка повернула голову к незакрытому пологу входа.

Санчук улыбнулся.

– Мне есть чем порадовать его, пусть немного подождет.

Он не прикоснулся к чаше, а поднялся и плотно задернул полог входа. Повернулся к жене.

Айгуль покорно опустила голову.

На следующее утро в двери дома призывно и грубо постучали. Двери открыл старый раб.

Облаченный в железо воин так же грубо закричал на него:

– Где твой хозяин?

Обескураженный раб не успел ответить, как тот, разозлившись, снова разразился криком:

– Что молчишь, старый ишак?

Негромкий голос остановил ретивого посланца.

– Или ты не знаешь, в чей дом пришел, воин? – Санчук стоял в стороне, неизвестно как появившись у порога.

Так же резво посланец склонил голову и произнес:

– Мир твоему дому, кем бы ты ни был. Малик Ибрагим ждет тебя во дворце… В осаде Кукреш.