Текст книги "Дети Владимировской набережной (сборник)"

– Желаю вступить в Красную армию. Воевать вместе с ней за власть советов с Колчаком.

Пока шли танцы, вместе со всеми Люда плясала польку, другой отряд товарища Гурьянова грузил на подводы вынесенное с городского банка трофейное золото, взятое у Колчака. После выгрузки ночью красные отряды покинули Сарапул, оставив для охраны города небольшой отряд, увезя захваченные ценности с собой.

Падение фронта

– Если молодежь не явится на призывной пункт, все до одного заложники будут расстреляны! – объявил вышедший на подиум представитель колчаковского командования.

– Пожалейте, братцы, за какие грехи? Мы-то тут причем? Молодежь не желает идти в белую армию, воевать за Колчака! – высказал из толпы один из заложников.

В толпе загудело.

– Кто недоволен, ты, что ли? – Выхватил заложника с общей кучи колчаковский офицер, показательно приказал расстрелять. – Так будет с каждым, если завтра к восьми часам утра дезертиры не выйдут из леса! – сказал голос офицера, когда прогремели выстрелы.

После окончания митинга заложников закрыли в сарае. С рассветом, за два часа до истечения ультиматума белогвардейскому полковнику доложили о приближении к Саранскому поселку красного кавалерийского отряда.

– Вон как дух прихватил полковник Дедов! Саперы, на улицу бензин, поселок сжечь, – звучал приказ по штабу.

Через час отряд саперов разливал бензин по домам. Отряд Надкина скакал по лесным дорогам в направлении лесного поселка. С горизонта Игорь видел черное облако, клубами дыма выходившего из охваченных пожаром домов.

– Галопом вперед! – кричалось Игорем в подгон подчиненных бодрой командой.

– Давай, давай, давай! – лихо повторялось кавалеристами на скаку. – Всех зарубим!

Эскадрон ближе подходил к горевшему поселку. Конь летел, подпрыгивая, Игорь еле удерживался в седле. Позади, за спиной, на тачанках впряжены кони. За ними ехали на телегах два пулемета «максим». Эскадрон поднялся на пригорок. Увидели – навстречу бежали женщины с детьми. Одежда – нижние белье, сорочки. Распущенные волосы, по внешнему виду – поднятые с постели. На лице испуг. Глаза каждой женщины – в мольбе о помощи. «Гоп, гоп, гоп, гоп!» – слышалось под ногами лошадей. Эскадрон летел мимо женщин, на дышащий в воздухе пожар.

Игорь пролетел сквозь огонь горящих строений, увидел мертвые тела изрубленных женщин. В глубокой ярости он кричал: «Порублю!» Гнал вдогон противнику коня галопом в дыму до конца улицы. Саблей достал бегущего вниз со склона горы карателя. Настигая беглеца у самой черты воды речки, вливаясь в саму гущу убегавшего, противника, рубанул сплеча голову пытавшего уклониться с золотыми погонами поручика. Поручик, склонившись с коня, волочась по земле метров десять, упал на траву в метре от края воды. Проскочив вперед, Игорь рубил саблей по головам пеших. Рубил, пока дружеский огонь своих не отсек его от врага.

Игорь повернул коня и ушел влево. Река Уфа неглубокая, вброд спасаются бегством белогвардейские части. Их солдаты и офицеры, спасаясь, падают как подкошенные под огнем двух станковых пулеметов. Плеваться в воде, но догнать нельзя. «Товарищ Чуйков приказал пожары тушить». Игорь повернул подбородок в сторону противника. Видит – из плывущих вниз по реке разрубленных тел белогвардейцев вытекает кровавое большое пятно. Спину Игоря обжигало пламя от горящих домов, пускающих по воздуху искры. Позади катились бочки, насосы, ведра. Языки пламя выбирались из окон. Красноармейцы отважно тушили пожары. В воздухе гудел орудийный гром.

Дрогнула под ногами земля. Колчаковская артиллерия вела огонь по поселку. Дав огневой налет с правого берега, фугасы рвались в домах, и о тушении пожара речи уже не было. Улицы заволокло дымом. Видимость нулевая.

– Товарищи, что же мы стоим! Тушить огонь не имеет смысла! Надо громить вражеские батареи! – крикнул Игорь, взмахивал саблей выше головы, в ярости продолжил. – За наших баб, за наших товарищей! Смерть Колчаку!

Повел в атаку бойцов. Пока товарищ Чуйков склонил голову над лежащим на крыльце горящего дома телом изрубленной насмерть женщины, он и товарищ Надкин вместе с пятнадцатью бойцами пошли на форсирование Уфы. Кони опять понеслись галопом и вновь спустились с горки к воде. Под шквальный пулеметный огонь паренек погрузился вместе с белым конем, майкой в воду. За его спиной летели на прорыв засевшие в седлах коней другие ребята. Его товарищи, подчиненные им бойцы. Сам Игорь чувствовал летевшую мимо левого уха пулю. Увернулся, не испугался, продолжал храбро вести бой.

Ветер-ветерок шевелил его темные кудри, был ему в помощь. Ярость, злоба рвались с чувством мести, кипевшим у паренька в душе. Женщина, изрубленная на крыльце, придавала юному мстителю сил. Орудийные выстрелы врага громом гудели в ушах. Маленькие фигурки красных бойцов летели в мели за середину реки. «Широкая река – Уфа. Но, кажется, мы ее одолели», – мгновеньем пронеслось в мозгах у Игоря.

Скоро с силой ветра вместе с взводом он был на крутом обросшем бурьяном берегу, на подъеме. С этой силой Игорь нагонял и рубил спасавшегося бегством противника. В бою с отрядом взял в плен сорок человек.

По прибытию основных сил полка офицеров отделили от солдат. Их начитали семнадцать. Отконвоировал их товарищ Игорь в овраг. Построил в ряд, лично каждого оглядев, перечитал. Отстрелял из маузера. Три пулемета трофеев погрузили на тачанку.

– Тебе их не жалко? – подмигнула голубыми глазами сидевшая в обозе Людмила.

– Собакам – собачья смерть! – отвечал девушке Игорь.

Отстреляв все обойму, долго не глядя в окоченевшие трупы, выпустил паренек, отвечая жесткостью на жестокость. В поселковом заводе Красную армию встречали как освободительницу. Рабочие устроили митинг, на котором и воспламенил Игорь речами, призывая народ вступать в Красную армию.

С ним и с новым пополнением дивизия шла вперед. Новый и решительный бой разгорелся на широком фронте цепью восьми стрелковых рот. В четыре пулемета отряд конной разведки. Оружейная стрельба грохотала по сторонам у деревни Гряда в вырытых чередой у густого кустарника окопах. Цепи белогвардейцев подходили ближе. Все ближе показывались с вышитыми из золота погонами офицеры в полевых биноклях красных командиров – Чуйкова, Денисова.

Комиссар Денисов, главный командир в полку, как и положено коммунисту находился на самой линии огня в боевых порядках, грозно кричал:

– Передайте по флангам: без команды огня не открывать.

В цепях повторилось тоже, но голосом Игоря, старшего сына Николая Надкина.

– Смекалистый такой, – дрогнул голос на слуху товарища Чуйкова в похвалах юного командира.

– А то! – отреагировал круто комиссар Денисов. Глянул вскользь на хмурое в тучах небо. У самого Денисова и Чуйкова хмурые лица. – Стрелять по врагу не ближе двухсот метров! Давай, давай! – слышались громом приказы комиссара Денисова.

Цепи противника близились к роковой черте. Прозвучала команда: «Огонь!»

– Товарищ Денисов, товарищ Чуйков – уезжайте. Не место вам тут, мы справимся сами, – обратился с просьбой к командирам юноша Титов.

– Пора, брат, пора, – согласился с просьбой об отъезде Василий Чуйков.

Денисов и Чуйков проследовали из окопа, поднимаясь в весь рост, к лошадям. Скоро Игорь кричал:

– Отходить нельзя, в резерве только один штык! Давай, давай, давай! – командовал он бойцам.

По его команде бойцы повыскакивали из окопов навстречу приближавшемуся врагу. По флангам работали пулеметы, кося цепь юнкеров. Ребята с криками «Ура!» бросились штык на штык, перешедший в яростную рукопашную.

Короткая июльская ночь застала Чуйкова в раздумьях. «Полк в опасности. Конную разведку – на правый фланг, пожалуй бы. Ох, пугачевцы подвели. Дали деру, ни на кого надежды нет! Нужно полагаться на свои силы», – склонил голову над планшетом Василий Чуйков. Раненый командир противника показания давать отказался.

– Ну что ж, на нет и слова нет!

– А юнкер что?

– А я его в расход приказал, – объяснил Титов Чуйкову.

Чуйков промолчал, наклонился опять над картой.

– Надо отойти от поселка, занять оборону между озерами Турняк и Уректы. Но сначала разведка, – предложил свой план операции голос комиссара Денисова. Ты, товарищ Титов, в разведку идешь, – приказал полковой комиссар. – Узнать, что перед нами за противник – дело чести.

– Я Людмилу можно возьму?

– Можно, но сначала чай с горячими сушками, – дал добро Денисов.

Сели за стол, принесли чай с сушками, сушки отменные. Пили чай. Обсуждали предстоящею свадьбу всем штабом.

– Когда женитьба-то будет?

– Ну вот, возьмем рубеж, отобьем врага километров за сто за Тобол, и тогда свадьбу сыграем, – заявил вполне серьезно Игорь.

– Я ему сыновей нарожаю, но позже, по окончанию войны, как победу одержим, – взяла своей ладонью руки ладонь жениха Люда. И говорит. – Коммунистическая у нас семья с Игорем выйдет! Еще бросок, один рывок – победа! – говорила девушка, поднося к губам блюдце.

Допив блюдце до краев, услышала вопрос Чуйкова:

– Какие документы у пленного беляка нашлись?

– Нет никаких, товарищ Чуйков, документов при нем, – ответил командиру полка Игорь.

– Подсказывает нам противник – готовиться усиленно к наступлению. Высылает разведку, – дрогнул по комнате сухой голос Василия.

– Почему мы медлим, надо действовать! – высказалась боевым товарищам, поднимаясь с места, Люда.

Видя, как Люда чувствует себя лидером, тоже поднялся с места, схватился правой рукой за саблю. Оба вышли на улицу, оседлав коней, скакали в темень в тишине за линию фронта. В спешке, на скаку пролетела деревня, дома, огороды, показалась лесополоса. За ней место, где проходило сражение. Низкая поляна была покрыта валунами и камнями. Здесь лежали молодые тела убитых в бою белогвардейцев, трупов около двухсот, брошенных в темень по полю. Люда остановила коня окриком «тпру». Спустилась с лошади ногами на землю, стала тормошить тела убитых.

– Покойники – юнкера Челябинского офицерского училища, – сообщила девушка своему боевому товарищу, просматривая в карманах документы.

– Знаешь, о чем я подумал? К чему эти юноши против нас воевали?

– Худо дело у Колчака, резервы на нет пошли.

– Выдыхаются, – покрутил возле виска мозгами Игорь.

– Вот и думаю, глядя на них – какой ценой они старую власть вернуть пытаются. Мертвого царя Николашку кровавого из убитых воскресить.

– Мы их всех порубили, сволочей, – говорил Игорь Людмиле.

– Да и пес с ним, гадом проклятым, Колчаком! Лучше мы о ласке подумаем, не все время воевать. Война длинная, долгая. Не навоюемся, на наш век хватит, – сказала девушка, шлепнула жениха теплой ладонью руки. И вдруг потащила в поросший на земле багульник. Целовала, миловала до упаду возле лежащих на земле мертвых врагов. – Люблю! Люблю! Тем и живу, – нашептывала в порыве счастья Людмила. Вскрикивала и вздыхала от первых касаний любви. Вольготно было в багульнике целоваться среди убитых колчаковских юнкеров.

А на вторые и трети сутки – новые бои, от 12-й Симбирской дивизии Колчака остались ножки да рожки. На четвертые сутки комиссар Денисов поднял бойцов в атаку. Вражеские фугасы рвались под ногами, долетая до командного пункта. Новые цепи врага напористо ползли на флаг влево. Игорь лежал за пулеметом на земле рядом со своей боевой подругой, ведя шквальный огонь по юнкерам. Люда подносила патроны, заливала пулемет водой.

– Мой, мой! Еще мой! – отвечал Игорь, кричал тогда, когда убивал. Первого убил, второго, третьего.

– Дай попробую, у меня лучше выйдет. – потребовала пулемет Люда, вырывав из рук жениха адскую машинку. – Тра та та, упс, теперь хорошо, теперь, мой голубчик! – удовлетворенная первым попаданием, заговорила Люда.

Долго девушка вела стрельбу в то время, когда Вася Чуйков лежал раненый за кустом в левую ногу. На брюках командира протекала багряная кровь.

– Отмстим за нашего боевого товарища! – слышались призывы Люды вместе с тресканьем «тра-та-та»…

* * *

Лунная ночь. Темень поздней осени попадает в глаза. Октябрьская опавшая листва желтым ковром лежала под ногами. Лес с левой стороны уснул вдоль большой дороги густой стеной. Ели, сосны-богатыри выросли над головой. Мокрая от дождя трава доживала стеблями в земле. Отряд мчался на маяки, во втором часу ночи пробегая развилку дорог. Конный конвой рысью, о сорока саблях, отставая на два километра в хвосте, догоняла роту товарища Волгина. В четыре часа утра Игорь ворвался с отрядом в березовую рощу. В общей тишине ночи свет луны показывал дорогу на командный пункт товарища Чуйкова. Туда бойцы товарища Волгина привели конвоем двух взятых в плен ими батарейцев. Их сотни – солдат противника.

– Кто такие, почему поторопились сорвать погоны? – задал вопрос двум юношам Василий Чуйков.

– Нас мобилизовали насильно, надоело воевать против своих, русских К Ленину хотим.

– Кто такие, какого полка?

– Артдивизион 11-й пехотной дивизии, – ответил юноша на вопрос Чуйкова.

– Зачем протянули провод в рощу?

– Точно не знаю, слышал от командира, что к рассвету на опушку леса придут два орудия и станут на позиции.

– Будете воевать за Ленина?

– Будем! – в один голос заверили оба юноши.

– Ну, тогда пойдем, – приказал пленным следовать на восточную опушку леса.

На рассвете переодетый в белогвардейскую форму Игорь вместе с Якубовым и Яковым Бердниковым по свисту Вол гена кричали на сопку: «Стой!». Остановили вражескую батарею. Рядовые батарейцы подчинились, принимая красных бойцов за своих.

– Давай его сюда! – гнал пытавшегося увернуться от облавы офицера Игорь. – Один, два, три, семь, – по очереди стрелял с паузами из нагана Игорь. – Сейчас догоню! – крикнул Игорь.

Конь бурый подпрыгнул от земли. Сравнялся с беглецом, занес над головой саблю. Взмахом ударил по воздуху, разрубил буйну голову противника. Голова поверженного противника упала в темень в кусты. Конь офицера остался возле убитого тела. Игорь спустился с коня на землю. Забрал у убитого документы и оружие. Взял на уздечку его коня. Вел скакунов за уздечку, возвращаясь назад к захваченной батареи, где ждал его товарищ Чуйков.

С утра перешедшие на сторону Ленина юноши открыли огонь. Стреляли по находящемуся в здании церкви наблюдательному пункту белогвардейцев. «Бух, бух, бух, бух» – орудийным громом говорила батарея.

– Товарищ Чуйков, вас к телефону, – позвал Василия громкий голос адъютанта Петра Якушева.

Василий поднес к проводу ухо, в трубку спрашивали:

– Почему стреляете по нашему командному пункту? Позовите поручика!

– Значит, снаряды легли хорошо, спасибо за корректировку, – ответил на вопрос собеседника голос Василия. – Получите дополнительно порцию!

Огонь ухнул выстрел. Снаряды полетели в сторону цели. Скоро Игорь рубился в составе конного отряда с белогвардейцами в кровь. Гнал врага в рощу. В явной суматохе событий он нагнал убегавшего с нагайкой Колчаковского полковника. Как и поручику, срубил голову.

В первых числах ноября его 43-й полк далеко вышел за Тобол. Вечером 3 ноября красные кавалеристы с западной стороны ворвались в Красный лог. В темени разрубили караул, взяв в плен офицера. Ворвались с боем в дом, пленили одетого в черную рясу с большим крестом на груди попа, сидевшего за самоваром в окружении белых офицеров.

– Руки вверх, полковники! Стой, ни с места! – выкрикнул зло Игорь. Дал команду. – Полковники – на выход!

Всю ночь на улицах поселка гремела перестрелка. Утром Игорь с бойцами отряда Гурьянова ворвался на восточную окраину поселка. Выбивая двери горящей школы, освобождая закрытых внутри колчаковцами жителей, окончил бой к полудню.

Вечером молодожены сыграли свадьбу. Гуляли в большом крестьянском доме. Сели рядком по десять человек на стороне. На столе – вареная картошка, крыжовник, яблоки, огурцы. Старая и добрая горилка, разлитая с бутылей по стаканам. Со стреляной бутылки.

– За наших молодоженов, за будущую их светлую жизнь в новой коммунистической семье! – Поднял тост, первый тост за жениха и невесту.

Игорь и Людмила с краю стола поднялись, вставая с места, крепко расцеловались. Свадьба стала закусывать. Выпив стопку горилки, Вася Чуйков на правах командира полка крикнул вторым тостом: «За свободу мирового пролетариата, дело великого Маркса, Энгельса, Ленина, нашего командующего товарища Троцкого Льва Давидовича!» Стол услышал потом, как светло, и красиво заиграла, задергала гармонь. Пели революционные песни. Скоро свадьба пустилась в пляс. Под звуки мелодии Игорь по-настоящему чувствовал себя мужем.

* * *

У берега Онежского озера лихая канлодка орудийной пальбой прицельно стреляла по поставленным пулеметам и орудиям на берегу. После артиллерийской огневой подготовки десантный отряд 6-го стрелкового полка высадился атакой на восточном берегу большого Клемецкого острова. Двести семнадцатью штыками при шести автоматах, двумя пулеметами атаковали деревню Войнаволок, Восельгу.

В тылах белогвардейцев началась паника. Из окон домов велась ответная пулеметно-винтовочная стрельба. Саша Меркушев с отрядом моряков спрыгивал с палубы судов в холодную озерную воду, бежал по пояс в воде, цепляясь за каменный берег. Противник бросал пожитки, покидал дома. Ночь с 13 на 14 сентября. Выставив боевое охранение, красноармейцы и моряки остановились в свободных от противника домах. В затянутых теменью окнах горели робкие огни керосиновых ламп. В штабе обсуждалась предстоящая устроенная операция по освобождению деревни Сеногубская.

– В лоб надо атаковать, в лоб. Берем, я задание выполню, товарищ Меркушев! – бил себя в грудь Миша Соколов. – Одолеем, только прикажите. – говорил командиру темноволосый паренек.

– Ты где воевал, товарищ? – спрашивал строго Михаила Александр.

– В отряде у Володи Ручевского, – ответил, подмигивая, Соколов.

– Опытный, значит. А как здесь оказался?

– По ранению с Петрозаводска поступил, – отговорился Соколов.

– А я Империалистической год в окопах просидел. Теперь-то видишь в опыте, на чей стороне боевой в опыте перевес? Поэтому будем окружать деревню.

– Откуда решимся, товарищи, с какого фланга, с какого направления? – громким, и взволнованным голосом вывозил боевую озабоченность командир второй роты Зарудный.

– Двигаем первую роту отсюда. Вторую – сюда, третья рота берет бой с центра. Четвертая рота – замыкающей. И никто не должен из солдат противника уйти. Катера нас поддержат с озера, – говорил Меркушев товарищам.

Утром суда «Яуза» и «Березена» открыли по деревне Сенагубской шквальный огонь. Роты бросились по команде Александра в бросок. Пулеметные очереди хлестнули из окон и чердаков домов. Стреляли автоматы и винтовки. Пули рикошетом отлетали от деревьев. Летели от стен домов. Рвались пушечные фугасы, выпущенные с канонерских катеров. С неба падал на землю ранний сентябрьский снег. Бой был жаркий. Слышались громкие крики натянутого «Ура», толпы людей то поднимались, то опускались в десятки шагов перед стрелявшего с колокольни церквушки огрызавшегося белогвардейца-пулеметчика. Меркушев взял одну высоту, поднял флаг, взял другую высоту, поднял батальон вперед. Ворвался в деревню, ворвался в церковь, заглушил пулемет белых гранатой. Слышал Саша, как стреляли со всех сторон. Он шел с атакой, шел. 14 сентября весь Большой Клемецкий остров был освобожден от белогвардейцев и интервентов.

* * *

 
«Пусть туман колышется,
Пусть гитара слышится,
Не мешайте мне сегодня жить»,
 

– слушал Петр Кулаков у себя в избе сладкую пластинку, выливавшеюся сладким голосом стоявшего на комоде у стены комнаты граммофона. «Былого не вернуть…» – напевалось песней по комнате. Окошко со ставнями было открыто. На столе, как и положено в обеденное время, дымил самовар, когда трапезу прервала нерадостная весть от пришедшего в купеческий дом приплывшего на суденышке с Клемечкого острова полковника Дедова.

– Кончай граммофон. Не будет больше жизни, вчера большевики, их флотилия, полностью овладели Большим Клемецким островом.

– И что дальше?

– На полуостров эвакуируемся.

– Бежите, ваше благородие? Помилуйте, а на кого же вы нас оставляете?

– Нет, я намерен продолжать борьбу. Собирать отряды, объявить о начале на Заонежском полуострове боевых действий. Мы намерены драться до конца. Я всех под ружье! – заявил ответом Дедов.

– Дак что стоишь, объявляй мобилизацию! Что же ты ждешь! – требовал от него Кулаков.

– Но сначала молебен в церкви. А вечером собрание. Я так распоряжусь, – ответил Кулакову Дедов.

– Поступай как знаешь, ваше благородие, но вечером мы мобилизуемся. Сам лично мобилизовать приду! – кричал напуганно от волненья Петр Кулаков.

В поселковой церкви во второй половине суток молившиеся у алтаря прихожане затяжно пели молитву, повторяя за священником: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя». В церкви горела свеча. Били после окончание молебна колокола. Следовал призыв к мобилизации. На площади собрался поселковый сбор.

– Кто не явится в Курозаванду на мобилизацию, тому не жить! У вас есть дилемма: служить в Белой армии или прощаться с жизнью. Да чего вы боитесь, Советской власти уже не жить! Нету, погибла, умерла Советская власть! Мы победим, реки потекут молоком. Берега будут кисельными! – кричал с крыльца дома одетый в форму поручика офицер.

– А денег дадут? – спрашивала у офицера толпа.

– Дадут. Золотом платить будут. Вот тебе крест, – бил себя в грудь, божился поручик Моисеев.

На следующие сутки строем мужиков погнали на Кузеранду. Только Колмачев Ефим вернулся обратно домой, обрубил топором палец. 27 сентября 1919 года на улице Шуньги из Кяпелесьге прибыло большое количество белых войск, отступающих от Лижмы. Солдаты говорили: скоро конец войны, так как большевики начинают одерживать победу. Пьяный кутеж погрузил главную улицу Шуньги. В избах – офицерский бордель. Кутеж с развратом. Визг пьяных женщин катился по главной улице села вместо недавнего голоса батарей, излагавших отзвук боя. Пьяные офицеры, раздевшись, без кальсон, устроили танцы в доме Балахова. Кипел на столе самогонный аппарат. Пьяная брага бурлила в головах танцующих. Танцующие танцевали на столе.

Пьяная агония подвигла белую Шуньгу:

– Свадьбу играем, свадьбу! – кричал пьяный голос поручика Косорогова.

Утром из Униц хлынула орудийная стрельба. За пушечным огнем пошел поток раненых. Их перевязывали и отправляли на баржах в Медгору. Красный флот онежской флотилии подошел к Шуньге в середине октября, несколько дней грохотал пушками на озере. Петр Кулаков приказал своим бойцам забирать в крестьянских хозяйствах повозки с лошадьми, следовать вслед отступающими белогвардейскими частями по дороге в направлении Федотова. Над сельским советом поселка Шуньги 14 октября снова поднялся с высаженным с кораблей красным десантом Красный кумачовый флаг.

* * *

Одиннадцатая кавалерийская бригада в декабрьский морозный вечер последнего месяца девятнадцатого года окопалась на заснеженном берегу Олыма – текущий в Олым приток Дона. В те морозные дни реку плотно затянуло льдом. Утром бойцы шли на форсирование.

– Давай, давай, давай! – слышалось на морозе в глубине пустоши.

Виктор Филин вел бойцов вперед. Первого бойца подтолкнул товарищ Озлобин. Боец сразу провалился под лед. Кавалеристы двигались на лед цепями. Шли наскоком. Пехота кричала «Ура!» Бежали мимо утопленника. Цепи атакующих отдалялись от берега, шли вперед, превращались в фигурки, шагами приближая к себе стоявшие осиротелыми, без листьев, сады. За садами были белые хаты-мазанки. Затяжная орудийная стрельба гулом покатилась с противоположного берега. Красная конница галопом стрелой пролетела мимо рвущихся под лошадиными ногами снарядов. Фонтаны воды поднимались вверх в холодный воздух. Плескались, подбрасывая льдину.

Филин впереди конницы проскакал вперед. У самого берега польшья разорвалась. Всадники пошли ко дну.

– Чего испугался, плаваешь как топор. Искупался в ледяной купели – вперед! – снова кричал товарищ Озлобин на плывущих в ледяной воде бойцов.

На берегу нервотрепка, стрельба из пулемета. Белые отстреливаются, бегут. Пулеметный огонь бьет струею с Ольхова. Филин вытаскивает из полыньи за уздечку коня. Крики «Ура» затяжным эхом понеслись до станицы. Наступательное эхо кавалеристов неслось на деревню, впереди, припав к луке седла, летел Виктор Константинович. Сабля верхом занеслась над его черной кучерявой головой, рубился с белыми на околице села.

Потом фронт белых трещал по швам. Красная конница ближе подходила к Ростову. По дорогам колонами гнали в обратною строну пленных, а впереди им еще предстояло в конце декабря схлестнуться с английскими танками. Перед новым годом в двадцатых числах конный отряд Филина порубил между станицами Мокрый, Чалтыря и Гнеловская офицерскую роту. Сначала от Мокрого и Чалтыря громыхали тяжелые пушки. Потом на выручку белым в степь пустились английские танки. Тяжелые машины интервентов застряли в сугробах в степи. Кавалеристы Филина вытаскивали экипажи застрявших танков из машин, тяжелыми саблями в кровь рубили англичанам головы.

Пройдет более двух десятков лет, Виктор Филин в составе армии Василия Чуйкова снова будет в этих местах, пройдет с боями от Царицына до Ростова. Но это будет другая война и другое время.

В степи завязалась ожесточенная рукопашная, красная русская и английская кровь смешались воедино. Красная сабля кавалериста вознеслась над головами английских военных. Двадцать седьмого декабря, накануне новогодних торжеств советские войска входили в занятую белыми столицу Тихого Дона Ростов.

* * *

В декабре 1919 года седьмая и восьмая рота полка, в которой служили два товарища Николай Надкин и Николай Лебедев, две недели сидели в оброне в окопах. Тридцатиградусный мороз на воздухе ночью, а у людей ни валенок, ни полушубков. На ужин красноармейцы получили сухой паек: фунт пшеницы, дубовой крупы.

– Получили ребята наконец свои пол фунта сахарного песка, будет чем лапу в берлоге сосать, – докладывал замкомандиру батальона Николаю Надкину командир восьмой роты Елдушен.

– Зря по неприятелю не стрелять, берегите пули, снаряды для будущих наступательных боев, – приказал Николай Надкин ротному.

Проследовал в темноте в дымившуюся белым дымком землянку. Внутри топилась печка-буржуйка. Дым поднимался клубами на улицу в трубу. В самом помещении на сколоченных под нары досках, на лежках, прижавшись к бревнам стен, свою боевую ночь отдыхали от боевого дежурства командиры взводов Дулинский и Полещук.

– Подъем, подъем, пора посты осмотреть, – приказал Николай двоим товарищам выйти из землянки.

– Все проверил, всех осмотрел! Ноги, как кони, ходят. – одернулся башкой к потолку Полещук.

– Тогда деловой разговор: необходимо обсудить, товарищи.

– Слушаю тебя, товарищ Надкин, – вскочил с места в стойку смирно Дублинский.

– Приказ вышел передачей от товарища Тимофеева: завтра ночью батальон на отдых в деревню выводим. Пятнадцать суток в окопе, на шестнадцатые сутки – на покой. Баня, клуб, картошка печеная, – объявил Надкин товарищам.

«Бух, бух, бух», – заговорило с улицы, с опушки леса. Дрогнула земля под ногами. Застрелял издалека, из леса стоявший на рейде бронепоезд «Адмирал Колчак». Бьет тяжелыми фугасами, бойцам ночью покоя не дает.

– Тревожно мне, товарищ, полку, боюсь, как бы отдыхать не получилось, – заявил пришедший в землянку молодой ротный Елдушен.

Надкин стелил планшет на дубок, поднося ближе керосиновую лампу.

– Вот видите, ребята, ну и высота тут, ни как ее не обойти нашим красным отрядам. Адмирал Колчак так и злодействует. Прохода нет, надо брать высоту с фланга. Другого пути нет, – говорил ребятам Николай. – Вон, смотри сюда: северней по дороге танки пойдут, метров триста по тракту на повороте, идеальное место для засады, – рассуждал, наклоняясь над картой, Николай.

Следующей ночью восьмые и седьмые роты 155-го стрелкового полка по приказу товарища Нечаева отвели на отдых в деревню Наволок. Трое суток бойцы приводили себя в боевой порядок. Отмывались в бане, меняли чистое белье. На третьи сутки в клубе устроили самодеятельный театральный концерт – постановку.

 
Орел и сокол, даль Кавказа,
Летят на небо высоко,
Парят глубокими парами,
На воле в сумрак, далеко,
 
 
Гора большая, на воле ветер,
Гуляет с морем на волне,
А с ветром парус с небосвода.
Плывет к далекой он мечте.
 
 
Над той белесой, той красивой,
Кружит, парит он свысока,
А ветром сокол, орел-птица,
Они летают с далека.
 
 
Орел и сокол, даль Кавказа,
Свободной высоты полет,
Над пятью горами птицей гордой,
Летят от моря вдаль вперед.
 
 
Где есть великие равнины,
Где Ставрополья города,
Где волей вольные долины,
Стремят туда, летят куда.
 
 
Они кричат друг другу – воля,
Взмахом в воздухе крылом,
Прощай, чужое Ставрополье,
Не отчий дом, не отчий дом.
 

– Ох, «Орел-молодец», молоток, крылатая птица. Боевой наш товарищ – раздался из зала голос товарища Лебедева, под хлопанье зрителей клуба. Но возглас зрителей оборвало тревожное сообщение товарища Елдушена:

– Тревога, товарищи, в ружье, противник на нас танки пустил на дорогу. Товарищ Елдушен, к бою! – крикнул командой Надкин.

– Восьмая рота, за мной! – дал команду Елдушен.

Рота поднялась в ружье. Людской толпой высыпала на улицу. Грохот артиллерийской канонады сотрясал землю. Гул разнесся по окружным лесам, глуша эхом человеческие перепонки. На втором километре снежного тракта передовой отряд встретил бегущих им навстречу в панике отступления горстку красноармейцев.

– В чем дело? Почему бросили окопы? – разговаривал Елдушен с дезертирами.

– У белых танки, – кричала взволнованно молодежь. Лица молодых бойцов бледные, напуганные. – Это какие-то чудовища, никакая пуля их не берет. Никакая пуля их не берет, стальные ангельские их брюхи!

– Сколько танков, где они?

– Не мама, не разберу. Слышал моторы за версту, – отвечал один из юношей.

– Два танка увидел, товарищ Елдушен, – выпятил глаза на лоб второй юный красноармеец.

– Их пять танков в ту сторону шли, – путал Елдушена в показаниях боец Серегин.

– Приказываю: разведчикам выяснить точно, сколько танков. Взорваны ли фугасы, поставленные на дорогу нашими саперами? – слышала лесная дорога вопрос Елдушена.

– Что стоите, бойцы, давай, давай, выполняй ротного приказ! – кричал наравне с Елдушеном команду Николай Надкин.

– Ухи мерзнут! – отреагировал кто-то из топтавшихся на месте разведчиков.

– Ничего, в бою отогреешься, давай, – отреагировал приказ товарища Лебедева.

Ребята пошли вперед. «Гу, гу, гу», – слышался громче голос бившего с железнодорожного полотна канонадой стоящего на рельсах бронепоезда «Колчак».

– Противник переносит огонь с четвертой на третью версту тракта: Наволок – Дереславля, – сделал вывод стоявший на тракте Лебедев.

Дойдя до нужной точки, бойцы занимали окопы. С района Четвертной звучала стрельба.

– Стой, стой, заняты у деревни наши окопы, окапывайся здесь! – подал приказ товарищ Надкин.