Текст книги "Кто убил Жозефину? Тайна смерти жены Наполеона"

«История» с Ипполитом Шарлем

В результате после обеда с Баррасом в Люксембургском дворце Жозефина все же села в экипаж, чтобы отправиться наконец к своему мужу. Она выехала из Парижа в сопровождении целой группы людей, которая включала Жюно и брата Наполеона Жозефа Бонапарта.

Ехала Жозефина с большой неохотой и вся в слезах.

В этот период Бонапарт был влюблен в свою жену сильнее, чем она в него. Он обожал ее, а она была лишь немного тронута бурным проявлением чувств супруга, его, можно сказать, неистовым идолопоклонством.

Артюр-Леон Имбер де СЕНТ-АМАН

«Жозефина»

Конечно же, Жозефине совершенно не хотелось покидать ее милый и развеселый Париж. Но среди ее спутников тут же нашелся тот, кто сумел развеять ее печальное настроение. Этим человеком оказался молодой гусарский офицер Ипполит Шарль – адъютант генерала Леклерка. Как-то незаметно он сначала оказался в одной карете с Жозефиной, а вскоре полностью завладел ее вниманием.

Этот все более и более явный флирт Жозефины с красавцем-гусаром происходил на глазах Жюно и всех остальных. И вообще, с самого первого вечера эта поездка стала походить на «свадебное путешествие» Жозефины и ее нового приятеля. По сути, не обращая внимания на окружающих, на каждой стоянке они спешили в приготовленную для них комнату и предавались удовольствиям.

Таким вот «странным» образом Жозефина прибыла в Милан. Но Наполеона в Милане не оказалось: все-таки шли военные действия, и они задержали его в Вероне.

Мадам Бонапарт утопала в блаженстве и счастье. Ипполит Шарль <…> проник в дом и в сердце генеральши. Он был ловок и занимателен, был, что называется, славный малый, с неистощимым запасом острот и комплиментов прекрасным чувствительным дамам, – словом, один из тех приятных болтунов, которые не обладают знаниями, но зато обладают большой смелостью и всегда играют в салонах первые роли. По внешности он был очень мил и изящен, одет всегда тщательно и франтовато. Его темные глаза сверкали дерзко и самонадеянно и подолгу останавливались на стройной фигуре и миловидном лице Жозефины. Стендаль сказал однажды: «Умейте занять разговором женщину – и она ваша». Жозефина была одна из таких женщин, и молодой Шарль без труда одержал над ней победу.

Вся армия, весь город знали об этой связи недавно вышедшей замуж мадам Бонапарт и об ее равнодушии к своему мужу. Только Наполеон в своей любви был спокоен и доверчив. Он один считал все слухи насчет Жозефины низкой клеветой. Ведь она же любила его! Как могла она, такая добрая, такая кроткая, такая добродетельная, быть неверной? Обманывать его, который так бесконечно любил ее, с каким-то фатом? Нет, это казалось ему невозможным.

Гертруда КИРХЕЙЗЕН

«Женщины вокруг Наполеона»

Из Милана Жозефина, разлученная со своим любовником, переехала сначала в Брешию, а затем в Верону…

А Наполеон тем временем продолжал писать:

«Вот уже два дня нет писем от тебя, уже тридцатый раз за день я отмечаю это. Ты понимаешь, что это грустно? Ты все же не можешь сомневаться, что ты – моя единственная и нежная забота. Вчера мы атаковали Мантую, обстреляли ее из двух батарей фугасами и мортирами. Всю ночь этот презренный город горел. Это зрелище было ужасно и величественно <…> Прибыла почта из Милана, нет писем от моего обожаемого друга! Прощай, мое единственное сокровище! Когда же ты сможешь приехать ко мне? Я сам приеду за тобой в Милан <…> Злая, глупая, жестокая тиранка, маленький прелестный монстр! Ты смеешься над моими угрозами, ты выставляешь меня дураком. О, если бы я мог закрыть тебя в своем сердце, как в тюрьме. Сообщи мне, что ты весела, хорошо себя чувствуешь и очень нежна ко мне».

А вот еще одно его письмо:

«Надеялся, что, прибыв в этот вечер, я получу одно из твоих писем. Моя дорогая Жозефина, ты же знаешь, какое удовольствие они мне доставляют, и я уверен, что тебе нравится их писать. В эту ночь я отправляюсь в Пескьеру, Верону, а оттуда поеду в Мантую, и, может быть, в Милан <…> Надеюсь, что ты будешь тогда совершенно здорова и что ты сможешь поехать со мной в штаб, чтобы больше не покидать меня. Разве ты не душа моей жизни и разве не чувство моего сердца?.. Прощай, прекрасная и добрая, несравненная, совершенно святая. Тысяча возлюбленных поцелуев».

Мадам де Ремюза, подруга Жозефины, ставшая потом ее фрейлиной, всегда считавшая, что Наполеон неспособен к сердечным чувствам, была поражена страстью, переполнявшей его письма. Позднее она написала в своих «Мемуарах»:

«Я видела письма Наполеона, написанные мадам Бонапарт во время первой итальянской кампании <…> Они весьма своеобразны: почерк трудно поддается расшифровке, ошибки в орфографии, стиль странный и сбивчивый. Но в них мы находим такие сильные чувства, такие живые, резкие и в то же самое время такие поэтические выражения, такую непохожую на всех других любовь, что не найдется ни одной женщины, которая бы не оценила по достоинству тот факт, что они адресованы ей. Они резко контрастировали с изысканной и сдержанной любезностью писем мадам де Богарне. Впрочем, сколь лестно для женщины (в период, когда политика определяла действия мужчин) оказаться как бы одной из движущих сил триумфального марша целой армии!»

Нельзя исключить и того, что, возможно, холодность Жозефины была нарочитой. В самом деле есть люди, которые привязываются больше к тем, кто им сопротивляется, нежели к тем, кто выказывает любовь до самозабвения. Лучезарному небу безоблачной любви она безотчетно предпочитала переменчивое небо, то ясное, то темное с молниями. Не будем забывать, что Жозефина имела дело с завоевателем, для которого любовь похожа на войну. Она не отдавалась, она позволяла завоевывать себя. Более нежную, более доступную, более влюбленную Бонапарт, возможно, любил бы меньше.

Артюр-Леон Имбер де СЕНТ-АМАН

«Жозефина»

Наконец, они встретились, и Наполеон был счастлив. А вскоре Жозефина объявила, что возвращается в Париж. И там ее приезд стал триумфом. Толпы народу с восторгом приветствовали «спутницу жизни великого героя, чьи подвиги были достойны победителей античных времен». Повсюду стреляли из пушек, трубили в трубы, дети кидали в воздух цветы, поэты читали стихи. Креолка принимала все эти почести, но сама думала совершенно о другом: она торопилась найти своего дорогого Ипполита Шарля.

Он, кстати, тоже в это время уже вернулся в Париж.

А затем генерал Бонапарт, окончательно сокрушив австрийцев, подписал с ними мир в Кампо-Формио и 5 декабря 1797 года тоже вернулся в Париж.

В Париже он тут же поехал на улицу Шантрен, чтобы обнять свою жену.

Теперь, после блестящих побед генерала Бонапарта в Италии, улица Шантрен была переименована в улицу Победы, но вот дом Жозефины оказался пустым. Пробежав по комнатам, Наполеон встретил слугу и спросил:

– А где же мадам?

Когда он узнал, что Жозефины вообще нет в Париже, глаза ревнивого корсиканца налились кровью. В тот день он написал своему старшему брату Жозефу:

«Я страдаю от личного горя. Наконец, пелена спала с моих глаз…»

Лишь 2 января 1798 года Жозефина прибыла в Париж, такая красивая, такая волнующая и кокетливая, и она, как всегда, нашла тысячу оправданий своему отсутствию, а Наполеон, как всегда, сам не заметил, как оказался у ее ног и все ей простил. Правильно говорят, что страсть сильнее ревности. А любовь – она, как горячка. Она делает глупыми даже самых умных людей, а слабыми – даже самых сильных.

Естественно, уже в начале 1798 года брат Жозеф и другие родственники намекали Наполеону о «проделках» Жозефины, но он все это пропускал мимо ушей, ибо она осыпала его ласками, и он не мог перед этим устоять.

26 марта 1798 года Наполеон выкупил дом Жозефины (теперь он стал домом №60 по улице Победы) за 52 400 ливров и полностью переоборудовал его.

А в мае 1798 года Наполеон опять вынужден был надолго уехать из Парижа.

Дело в том, что Директория приняла решение об экспедиции в Египет, и возглавил ее, конечно же, Наполеон Бонапарт, самый непобедимый из французских генералов.

Жозефина проводила мужа до Тулона, и их расставание было удивительно трогательным. Предвидя опасности, предстоявшие французам в заморских странах, они вполне могли думать, что расстаются навечно. Эскадра вышла в море 19 мая.

Забегая вперед, скажем, что Наполеон вернется из Египта лишь 16 октября 1799 года, то есть через семнадцать месяцев. Это очень длительный срок, а Ипполит Шарль все это время оставался с Жозефиной.

Откровения адъютанта Жюно

Основные вехи египетской экспедиции Наполеона таковы: капитуляция Мальты, взятие Александрии, победа у Пирамид, уничтожение французского флота при Абукире, захват Яффы, неудачная осада крепости Сен-Жан-д’Акр…

Наступил июнь 1799 года, и тут произошло одно весьма примечательное событие (о нем так или иначе пишут все биографы Наполеона), которое наложило отпечаток на отношения Наполеона и Жюно и круто повернуло всю дальнейшую судьбу последнего. Впрочем, не о Жюно сейчас идет речь, а произошло следующее: у фонтанов Мессудии, под Аль-Аришем, Жюно, шедший, как обычно, рядом с главнокомандующим, сказал ему что-то такое, от чего лицо Наполеона страшно побледнело. Впоследствии выяснилось, что Жюно рассказал Наполеону о том, что его любимая Жозефина ему неверна.

Большинство авторов, описывающих этот очень серьезный по своим последствиям разговор, основываются на воспоминаниях бывшего в то время личным секретарем Бонапарта Луи-Антуана Бурьенна, а тот свидетельствует:

«Под Аль-Аришем я увидел Бонапарта, прохаживающегося одного с Жюно, как это довольно часто с ним случалось. Я был неподалеку и, не знаю почему, наблюдал за ним во время этого разговора. Лицо генерала, всегда очень бледное, сделалось между тем еще белее обыкновенного. В чертах его появилось нечто судорожное, во взоре – нечто дикое, и он несколько раз ударил себя по голове. Поговорив еще с четверть часа, он оставил Жюно и подошел ко мне. Я никогда еще не видел его столь недовольным, столь озабоченным».

Собственно, Наполеон слышал о парижских «проделках» Жозефины и раньше, но Жюно постарался больше всех. С одной стороны, именно он по дороге из Парижа в Италию был свидетелем флирта Жозефины с Ипполитом Шарлем, с другой стороны, уже в Египте он получил письмо из Франции, в котором родственники рассказывали ему о поведении ветреной генеральши. Жюно был личным другом и первым адъютантом Наполеона, и на этот раз он просто не счел нужным молчать. Более того, он показал это письмо Бонапарту. Тот был потрясен.

А потом он принялся осыпать страшной бранью имя, бывшее еще вчера ему таким дорогим. Он кричал:

– Женщины!.. Жозефина!.. А я так далеко от нее!.. Она, она могла меня обмануть!.. Она!.. Ну, берегитесь! Я уничтожу весь этот выводок молокососов и франтов… А с ней я разведусь! Да, разведусь!.. Устрою публичный, скандальный развод!

После этого он обрушился на Бурьенна:

– Если бы ты был привязан ко мне, то уведомил бы меня обо всем, что я только что узнал от Жюно! А вот он – истинный друг!

Бурьенн начал осторожно успокаивать генерала. Возможно, он сказал ему, что подозрения Жюно слишком преувеличены, а потом, чтобы сменить тему, заговорил о славе главнокомандующего.

Но в ответ Наполеон лишь насупил брови:

– О, моя слава! – воскликнул он. – Не знаю, что бы я отдал сейчас за то, чтобы все, что я услышал от Жюно, оказалось неправдой… Как же я люблю эту женщину…

Чуть позже Наполеон взял себя в руки и ни с кем уже не говорил больше на эту тему. Жюно, впрочем, его откровения дорого обошлись. Простодушный, желавший сделать все как лучше, он не учел того, что рассказать другу о неверности его жены – отнюдь не самый удачный способ укрепления дружеской привязанности. Подобная «доброжелательность» опасна еще и потому, что она наносит удар по гордыне, задевает чувство собственной значимости и вызывает обиду и желание нанести ответный удар. Особенно у корсиканца.

Петь дифирамбы подруге друга – это вопрос склонности. Но петь дифирамбы его жене – это уже вопрос необходимости, больше того, личной безопасности. Бедный Жюно и предположить не мог, что в дружбе, как и во многом другом, нужна не откровенность, а дипломатия.

И кстати, Бурьенн по этому поводу потом написал так:

«Я заметил впоследствии, что он [Наполеон. – Авт.] так никогда и не простил ему этой глупости; и могу сказать почти наверняка, что это стало одной из причин, по которым Жюно не был сделан маршалом, подобно многим из его товарищей, которых Бонапарт любил меньше, чем его».

Прощение Жозефины

Эжен де Богарне находился в Египте вместе с Наполеоном, и, бросая армию, будущий император взял юношу с собой.

9 октября 1799 года после 45-дневного плавания Наполеон и его спутники прибыли во Францию. Было замечено, что на протяжении всего пребывания в открытом море беглец (а по сути – дезертир) всецело полагался на капитана своего корабля и никогда не выказывал ни малейшего беспокойства. Ни угрызения совести, ни сожаления его тоже не мучили.

Наполеон, а вместе с ним и Эжен де Богарне отплыли из Тулона 19 мая 1798 года. Следовательно, они находились вне Европы шестнадцать месяцев и двадцать дней.

Когда 16 октября 1799 года генерал вернулся из Египта в Париж, он сразу же помчался на улицу Победы, чтобы увидеть свою Жозефину. Он не сомневался, что его ждут и дом сияет праздничными огнями.

Наполеон выскочил из кареты, вбежал в дом и оцепенел в изумлении: вестибюль не был освещен. Он в возмущении начал открывать одну дверь за другой: комнаты были пусты и холодны. Совершенно взбешенный, он поднялся по лестнице и увидел растерянного слугу:

– Где моя жена?

– Она уехала встречать вас…

– Ложь! Она у любовника! Упакуй ее вещи и выставь их на лестницу – пусть забирает…

В тот вечер Наполеон в очередной раз «твердо решил» развестись.

Дорожная карета Жозефины доставила ее в Париж только на следующий вечер. Смущенная консьержка остановила Жозефину у дверей.

– Генерал запретил вас пускать, – пробормотала она.

Жозефина плакала и колотила ногами в дверь. Потом, прижавшись к дверной щели, она молила, просила прощения, напоминала мужу об их любви, об упоительных ночах сладострастия, о нежных ласках, беспрерывно тихо стонала, уверенная, что ее муж не может не прислушиваться к звукам у входной двери.

Через час добрая служанка, которая тоже рыдала на лестнице, с другой стороны двери, решила позвать Эжена и Гортензию, чтобы они попробовали смягчить Наполеона, и они, заливаясь слезами, принялись умолять:

– Не покидайте нашу мать! Она не переживет этого, и мы, кого эшафот в детстве лишил отца, сразу лишимся и матери, и второго отца, посланного нам Провидением!

Послушаем теперь рассказ самого Наполеона:

«Я не мог спокойно глядеть на плачущих; слезы двух злополучных детей взволновали меня, и я сказал себе: разве они должны страдать за провинности их матери? Что я мог поделать с собой? Каждый мужчина имеет какую-нибудь слабость».

После этого он открыл дверь. Бледный, с горящими глазами, он раскрыл объятия Жозефине и увлек ее в спальню…

И Жозефина была прощена. В очередной раз прощена. Но, как говорится, осадочек остался…

Государственный переворот 18–19 брюмера

Вернувшись из Египта и ознакомившись с обстановкой во Франции, Наполеон с гневом воскликнул:

– Эта бездарная безвольная Директория делает только глупости да берет взятки!

Действительно, Директория своими действиями лишь озлобила всю Европу. Была сформирована мощная антифранцузская коалиция, и русско-австрийские войска при поддержке англичан быстро лишили Францию всех наполеоновских завоеваний в Италии и на Мальте. Все ждали вторжения союзников во Францию.

Внутри страны положение было не лучше. Директория прибегала к насилиям, напоминавшим террор, и довела страну до голода. Повсюду вспыхивали мятежи – то роялистов, то якобинцев. Нация искала «спасителя» от «нравственной гнили», как все называли Директорию.

В результате вернувшийся из Египта Наполеон произвел государственный переворот и уничтожил власть Директории. Это событие вошло в историю как переворот 18–19 брюмера (9–10 ноября 1799 года).

Понятно, что Наполеон и его сторонники шли на огромный риск. Но задуманное свершилось, и режим Директории во Франции был заменен режимом Консульства. Это значит, что страной стали править три консула: Наполеон Бонапарт, Эмманюэль-Жозеф Сийес и Роже Дюко. Новая власть тотчас издала довольно-таки странный манифест: «Революция остановилась на принципах, с которых началась: она окончена!»

О своем участии в этих драматических событиях сын Жозефины потом написал так:

«Я был еще слишком молод и слишком мало вовлечен в политические дела, чтобы иметь возможность быть в курсе всех деталей событий, которые предшествовали и последовали за 18 брюмера. Единственное, что могу сказать, это то, что я был занят, как никогда в жизни. Я просто старался выполнять свои обязанности, не пытаясь вникать в малопонятные мне вещи. Могу сказать также, что мое рвение позволило мне обратить на себя внимание».

И действительно, уже 22 декабря 1799 года Эжен де Богарне был произведен в капитаны конных егерей Консульской гвардии.

Следует отметить, что Наполеон, будучи незаурядным человеком, умел отлично устраивать все, за что ни брался. Он решился на переворот 18–19 брюмера и победил. Однако ему не удалось примирить непримиримое, то есть слить в одно целое те противоположные элементы, на костях которых очень скоро выросла его колоссальная власть. При постройке своего здания из новых и старых материалов он выбирал только то, что было готово беспрекословно подчиниться его воле и золоту. Первой представительницей «старой придворной суетности» явилась его жена Жозефина.

Русский публицист Н.В. Шелгунов по этому поводу пишет:

«Жозефина, воспитанная в старых понятиях и чувствовавшая сильное влечение к пышности и блеску, начала устраивать вокруг себя нечто вроде двора и, отказавшись от республиканского названия гражданки, ввела у себя, чтобы ее называли madame <…> Но не одна Жозефина любила пышность и блеск, не одна она была воспитана в понятиях времен Людовика ХV, не одна она нуждалась и в отпущении прегрешений. Таких людей был во Франции легион; особенно, когда Наполеон, задумавший создать монархию – сначала исключительно на началах 1789 года – стал употреблять в дело людей прежнего времени. Вместе с этими людьми явились и старые идеи. Чтобы понять, насколько влияние таких господ было сильно и почему их мнения могли показаться мнением всей Франции, достаточно указать на такие факты, что из 80 000 имен, стоявших в списке эмигрантов, в течение царствования Наполеона осталась только одна тысяча. Такая армия возвратившихся эмигрантов, воспитанных в легкомысленных понятиях старой французской монархии, ни в каком случае не могла служить представительницей тех новых общественных нужд, интересов и понятий, которые явились во Франции со времени переворота 1789 года. Между тем, кроме той специальности, для которой эти люди были собственно пригодны, их стали употреблять и в делах, для которых их решительно не создала природа. Таким образом, люди, не имевшие никакого понятия о смысле совершившегося переворота, явились его судьями, взяли на себя роль представителей Франции и общественного мнения и, как примирители старого и нового, выбрали из старого как раз то, что годилось только для них, или иначе – что не годилось ровно никуда».

Заговор кинжалов

В «Мемуарах» Эжена де Богарне можно найти следующий рассказ:

«Мне приказали ехать к Опере с пикетом конных егерей. Прибыв на место, я спешил половину егерей и, дав инструкции остальным, вошел в Оперу, идя впереди первого консула на пятьдесят шагов. При этом мои егеря сопровождали меня, а я делал перед присутствовавшими вид, что именно я и есть первый консул. Неожиданно я приказал моим людям остановиться, и первый консул спокойно прошел между ними в свою ложу. В этот момент заговорщики, в числе которых были корсиканец Арена и римлянин Черакки, были схвачены. У них нашли ножи и пистолеты. Их судили, признали виновными и отправили на эшафот».

Чтобы понять, о чем идет речь, следует напомнить, что после государственного переворота 18–19 брюмера, совершенного при активном участии Наполеона, Директория, коллегиально правившая до этого во Франции, была упразднена, и власть в стране была вверена трем уже упоминавшимся консулам.

Фактически же Наполеон уже тогда начал править страной, так как два других консула не имели ни его талантов, ни авторитета, ни силы. После этого была изменена конституция, и Наполеон официально стал первым консулом.

Понятно, что в таких условиях желание ролистов «убрать» ненавистного выскочку еще более укрепилось. Практически в то же самое время подобная мысль возникла и в головах ярых якобинцев, грустивших об уходящей в забвение Великой французской революции.

У французского историка Андре Кастело по этому поводу читаем:

«Экстремисты – якобинцы и роялисты – не выносили такого позорного зрелища, когда большинство прежних революционеров и большая часть эмигрантов низкопоклонствовали перед новым хозяином».

В результате первый год Консульства представлял собой череду заговоров, направленных против Наполеона, на которого как роялисты (правые), так и якобинцы (левые) смотрели не иначе, как на узурпатора и тирана, как на позор искренне любимой ими Франции.

Наиболее решительно настроенные якобинцы создали для уничтожения Наполеона боевую группу. В состав этой группы, называвшей себя «эксклюзивами» (то есть «исключительными»), входило шесть человек. Ее идейным лидером был 45-летний римлянин Джузеппе Черакки.

Его ближайшим соратником стал бывший офицер – 28‐летний Джузеппе Арена (во многих источниках его на французский манер именуют Жозефом). Кстати сказать, этот высокий и худой человек с вечно измученным лицом и мешками под глазами тоже был другом корсиканской юности Наполеона.

Акт возмездия, получивший потом название «заговор кинжалов», был намечен на 10 октября 1800 года. Все должно было произойти в Опере, где в тот день давали премьеру «Горациев» Пьера Корнеля и, конечно же, ожидали Наполеона. Но один из сообщников Арены и Черакки в последний момент испугался и донес о готовящемся покушении.

Теперь, когда Наполеон был в курсе планов «эксклюзивов», он решил специально не отказываться от поездки в Оперу, где на него должны были напасть. Здание театра и все окрестные улицы были заполнены переодетыми полицейскими. Наполеона сопровождали начальник его гвардии генерал Ланн, выполнявший функции личного телохранителя, и адъютант Эжен де Богарне со своими людьми.

Конечно же, результат у этой операции мог быть только один: Жозеф Черакки и его сообщники были схвачены и примерно наказаны.

Жозеф Фуше, ставший министром полиции в августе 1799 года, позднее характеризовал дело Черакки-Арены как «смешную попытку покушения на жизнь первого консула» и, конечно же, приписал себе заслугу разоблачения заговорщиков.

Вскоре после покушения в разговоре с Жозефиной Наполеон сказал, что Фуше умен и всегда будет полезен. Собственно, так оно и было: Фуше был прекрасно осведомлен обо всем. И одним из источников для него являлась мадам Жозефина Бонапарт, «никогда не имевшая ни единого экю». Позднее в своих «Мемуарах» Фуше признался:

«Я сам передал ей тысячу луидоров в качестве министерского подарка, и это более чем что бы то ни было расположило ее в мою пользу. Через нее я получал большую информацию, так как у нее бывал весь Париж».

Были у Фуше и другие информаторы. Для него шпионил даже личный секретарь первого консула Бурьенн. А всего Фуше тратил примерно 100 000 франков в месяц, чтобы быть в курсе всего касающегося жизни первого консула. По его словам, у него была возможность проверить информацию секретаря той, которую он получал от Жозефины, и наоборот. «Я был сильнее, чем все мои враги, вместе взятые», – отмечал Фуше.