Текст книги "Кто убил Жозефину? Тайна смерти жены Наполеона"

Глава 4
Императрица Жозефина

Обязательно нужен ребенок

Многие историки отмечают, что Жозефина вела с Наполеоном жизнь, полную тревог и волнений. Почему? Да потому, что с некоторых пор она постоянно терзалась ревностью и страхом, что более молодая и плодовитая соперница может вытеснить ее и занять место около мужа, которого она с каждым месяцем любила все больше и больше. И, надо сказать, ей было чего бояться, ведь Наполеону сопутствовала просто сказочная удача, и его гений давал достаточно оснований для того, чтобы его жене могла завидовать любая женщина.

Живя так, Жозефина явно чувствовала бы себя более спокойной за свое будущее, если бы у нее был ребенок. Конечно, Наполеон усыновил Эжена, ее сына от первого брака, но этот факт не представлялся ей стопроцентной гарантией.

У Жозефа и Люсьена, братьев Наполеона, до сих пор рождались лишь девочки, и тогда Жозефина обратилась к своей дочери Гортензии как к возможной спасительнице. Ее, как уже говорилось, выдали ее замуж за Луи Бонапарта, и она быстро оправдала возлагавшиеся на нее надежды, в первый же год замужества родив сына. Но и этот ребенок не смог избавить Жозефину от всех ее страхов. Безусловно, нужен был свой ребенок, настоящий наследник, и от этого было никуда не деться.

Гортензия оправдала возлагавшиеся на нее надежды. В первый же год своего замужества она родила сына, получившего имя Наполеона-Шарля. Этот ребенок сделался любимцем Наполеона; на этого племянника он возложил теперь все свои надежды. Он нянчился с ним как настоящий отец, сочинял для него басни, сажал его с собой за стол во время завтрака и видел уже в нем своего наследника. Маленький Наполеон звал большого Наполеона «дядя Бибиш» и любил его больше всех на свете. Но и этому ребенку не суждено было стать избавителем Жозефины от всех бед. Пока же его появление далеко прогнало от нее страшное привидение развода.

Гертруда КИРХЕЙЗЕН

«Женщины вокруг Наполеона»

Историк Фредерик Массон констатирует:

«Уже во время первой итальянской кампании она пустила в ход с Бонапартом игру в беременность; но тогда это был предлог, чтобы не ехать к нему; она видела, как он поймался на эту удочку; она поняла, что инстинкт отцовства силен в нем. По мере того как поднималась его звезда, она начинала понимать, что материнство должно быть для нее не предлогом, но целью. Трон, по ступеням которого он неуклонно поднимался, подразумевал обеспеченное наследование».

Жозефина не могла не понимать, что вокруг ребенка сплелось все – и честолюбивые замыслы одних, и тревоги других. В самом деле, каждый из братьев Наполеона, поднимавшегося все выше и выше, мечтал быть продолжателем его дела, а его сестры (особенно Каролина) уже открыто ставили вопрос, не могут ли и их мужья тоже рассматриваться в качестве наследников. Наконец, и все французы, пережившие за последнее время столько государственных переворотов, жаждали стабильности, измеряемой не сроком жизни одного, пусть даже самого выдающегося человека, а обеспечивающей покой на долгое-долгое время.

Имей Наполеон детей, проблем не было бы. Ребенок (желательно мальчик) положил бы конец инстинктивным пожеланиям одних и бесцеремонным домогательствам других. Но детей у Наполеона не было. И возникал естественный вопрос, кто в этом виноват? Он сам или Жозефина?

Жозефина чувствовала, что именно здесь она может быть очень уязвима, и пускалась на всевозможные ухищрения. Она разъезжала по водолечебным курортам, известным своим свойством исцелять женщин от бесплодия: Экс-ле-Бэн, Пломбьер и др. Она покорно следовала всем медицинским предписаниям, советовалась со всякими прорицателями-шарлатанами, совершала какие-то безумные паломничества…

Все было бесполезно.

Фредерик Массон отмечает:

«Каждый раз когда у нее зарождались иллюзии или надежды, она предавалась великой радости, которой делилась с Наполеоном, а он, в свою очередь, – с близкими ему людьми. Потом, когда иллюзия оказывалась рассеяна, Наполеон раздраженно бросал ей резкие и грубые слова».

Однажды он приказал устроить охоту в парке Мальмезон. Жозефина, плача, подошла к нему:

– Можете себе представить? Все животные забеременели.

В ответ он громко сказал:

– Здесь плодовито все, за исключением хозяйки.

Как видим, он открыто взваливал всю вину на нее, но в глубине души у него уже давно зародилось сомнение, которое Жозефина старалась поддерживать и усиливать. А не он ли сам виноват в том, что у них нет детей? В самом деле, ведь у Жозефины уже было двое детей от первого брака, и она то и дело ссылалась на них как на доказательство того, что не в ней тут причина. Делалось это настолько навязчиво, что однажды сестра Наполеона Элиза не выдержала и возмутилась:

– Но, сестра моя, помилуйте, тогда вы были моложе, чем теперь!

На мнительного Наполеона слова Жозефины действовали магически. Он даже и не пытался защищаться. Один раз он, перефразируя мадам де Помпадур, даже сказал своему брату Жозефу:

– У меня нет детей, и все утверждают, что я не способен их иметь. Жозефина, как бы она ни желала этого, теперь, в ее возрасте, пожалуй, тоже уже не сможет их иметь. Значит, после меня – потоп!

Сомнения, которые Жозефина внушила Наполеону, заставили его в 1799 году отбросить мысль о разводе, но при случае они могли рассеяться, и Жозефина, по словам Фредерика Массона, «находилась в полной зависимости от этого случая».

Проект «усыновление»

Опасаясь развода «из-за бесплодия», Жозефина попыталась возвратиться к проекту, задуманному ее мужем после брака Гортензии. В самом деле, а почему бы Наполеону уже сегодня не усыновить внука своей жены и к тому же собственного племянника?

Наполеон, по-видимому, и сам склонялся к этой мысли, но первым делом обратился к своему старшему брату Жозефу с просьбой отказаться от права первородства.

– Мне нужно все или ничего, – ответил Жозеф. – Если потребуется, я вступлю в союз со всеми патриотами, ценящими свободу, что еще остались во Франции, лишь бы не покориться подобной тирании.

Продолжая в том же духе и уступая просьбам жены, первый консул попросил Луи доверить ему сына. Будущий король Голландский встал на дыбы:

– С какой стати я уступлю сыну свою долю наследства? Чем я заслужил, чтобы меня лишили ее? Как я буду выглядеть, если мой сын, став твоим, обретет положение гораздо выше моего, станет независим от меня, сделается вторым после тебя и будет смотреть на меня с тревогой, а то и презрением? Нет, я никогда не соглашусь на это. Я не только не склоню голову перед собственным сыном, а покину Францию, увезу с собой сына, и мы посмотрим, посмеешь ли ты публично отнять ребенка у его отца.

Луи зашел так далеко, что запретил Гортензии видеться с ее матерью, которая вбила мужу в голову «дурацкую мысль» об усыновлении.

– Заявляю тебе, – предупредил он Гортензию, – что я сумею заставить тебя раскаяться. Я отберу у тебя сына, упрячу тебя в какую-нибудь дальнюю дыру, откуда тебя не вытащит никакая сила, и ты заплатишь несчастьем всей своей жизни за приверженность к собственной семье. И, главное, смотри, чтобы ни одна из моих угроз не дошла до ушей моего брата! Его могущество не защитит тебя от моего гнева.

Очень скоро «супружеский деспотизм» Луи вообще перешел все границы.

– Ты – женщина, следовательно, соткана из хитрости и недоброжелательства. Ты – дочь безнравственной женщины, ты принадлежишь к семье, которую я ненавижу. Как видишь, у меня достаточно оснований следить за каждым твоим шагом!

А вот с младшим братом Жеромом у Наполеона не было никаких проблем. Точнее, проблемы, конечно же, были, но они заключались совершенно в другом: он не спросил у брата позволения жениться на американке, которую любил, и тем самым поставил себя вне складывающейся системы.

Оставался Люсьен. Но он тоже отказался не только от прав на наследство для себя и своих детей, но больше того – от разрыва союза с «мадам Жубертон» (Александриной де Блешам, первым мужем которой был банкир Ипполит Жубертон), хотя Наполеон так никогда и не примирился с этим браком.

– Моя жена, сын Шарль-Люсьен, дочери и я – одно целое, – отрезал Люсьен.

Люсьен был самым умным из братьев будущего императора, но между ними произошла такая ожесточенная стычка, что вечером, придя к Жозефине, Наполеон упал в кресло и подавленно признался:

– Кончено. Я порвал с Люсьеном и запретил ему докучать мне своим присутствием.

При этом клан Бонапартов ненавидел Жозефину с каждым днем все сильнее и сильнее.

Венчание

Помимо ребенка чем еще Жозефина могла привязать Наполеона к себе, чтобы он ни в коем случае не вздумал разорвать их отношения? Она участвовала во всех официальных церемониях и мероприятиях. Ее везде встречали как повелительницу, для Франции и для всей Европы она была первой дамой республики. При таких условиях разрыв с ней не мог не вызвать осуждения со стороны общественного мнения. А еще Наполеона могли удержать привычка, расположение, которое он чувствовал к ней, боязнь причинить ей боль. Да и он сам страдал бы не меньше ее. Но остановит ли его это? Как говорится, не факт. Например, когда ему надо было одержать очередную победу, разве он когда-нибудь считал людей, которыми при этом жертвовал?

Нет! Ребенок был, пожалуй, единственной прочной связью.

И все же Жозефина предприняла еще одну попытку. Это была коронация.

Коронация! Быть помазанной на царство папой, участвовать в триумфе нового Карла Великого, осуществить – ей, безвестной креолке, – заветную мечту всех королев Франции, получить <…> корону – этого достаточно, чтобы удовлетворить не только честолюбие, но любую манию величия. А после того как она будет миропомазана и коронована, разве ее можно будет отвергнуть? Это – наикрепчайшая связь, какую только может заключить с нею Наполеон.

Фредерик МАССОН

«Наполеон и его женщины»

Но Жозефине и этого казалось мало. Ведь она была в браке только гражданском, и он не был освящен Церковью. Она знала, что придется преодолеть большие препятствия, чтобы добиться церковного брака. Но не менее хорошо она знала и то, что Церковь обычно бывает очень сговорчива, когда имеет дело с сильными мира сего.

Когда во Францию для коронации Наполеона из Ватикана прибыл папа Пий VII, Жозефина встретилась с ним и посвятила его в свои намерения. Она призналась, что не была венчана в церкви, и папа, поздравив свою дочь за ее намерение подчиниться Святому закону, пообещал ей потребовать от Наполеона, чтобы обряд венчания был исполнен.

Наполеон вынужден был подчиниться, ведь Пий VII с его характером был вполне способен отложить коронацию, если бы последовал отказ от венчания. Первоначально назначенная коронация была перенесена почти на две недели, а 30 ноября 1804 года в часовне дворца Тюильри кардинал Феш, дядя Наполеона, дал супругам брачное благословение.

Свидетелей при этом не было. Князь фон Меттерних даже утверждал потом, что Наполеон и Жозефина так и не были повенчаны по церковному обряду и что папу просто обманули. «Он хотел выразить по поводу этого публично свое негодование, – говорил Меттерних, – и лишь нежелание навлечь на себя всеобщее порицание, если народ узнает, что он короновал императрицу, не будучи точно осведомлен, какие узы связывают ее с Наполеоном, и этим самым, так сказать, одобрил простое сожительство, остановило его от этого поступка».

Подавляющее большинство историков, однако, считают, что брак Наполеона с Жозефиной получил благословение Церкви. Сам кардинал Феш, пользовавшийся благоволением Пия VII, скорее всего, не решился бы на обман. А 6 января 1810 года, находясь перед наместником Парижской епархии, он лично заявил, что венчание было им совершено 30 ноября в четыре часа пополудни.

Коронация

А коронация имела место 2 декабря 1804 года в Соборе Парижской Богоматери, и после этого, как пишет Гертруда Кирхейзен, «Жозефина с достоинством взошла на этот трон и в течение пяти лет украшала его как настоящая прирожденная принцесса. Властители Европы склонялись перед ней и искали ее поддержки и заступничества перед человеком, раздававшим короны и отнимавшим их по своему усмотрению».

Накануне с помощью маленьких фигурок в нарядах из разноцветной бумаги, расставленных на плане Собора Парижской Богоматери, придворный художник Жан-Батист Изабе прямо на столе императора показал каждому, что тот должен делать. Более того, накануне коронации были устроены репетиции с помощью плана, который начертили мелом на паркете.

На следующее утро, тщательно наложив на лицо косметику, Жозефина облачилась в платье из белого, усыпанного золотыми пчелами атласа, расшитое серебром и сверкающее бриллиантами. Это платье, «отделанное кружевами», стоило 10 000 франков. Обута она в белые бархатные, расшитые золотом туфли ценой в 650 франков. Императорская мантия дожидалась ее в архиепископстве, поэтому она временно довольствовалась юбкой из белого бархата, которая обошлась в 7000 франков. Перчатки у нее с золотой строчкой. На голове – диадема оценочной стоимостью в 103 2000 франков.

С бриллиантами повсюду (в ушах, на шее, на поясе) Жозефина, по общему мнению, выглядела на пятнадцать лет моложе. Высокий кружевной воротник обрамлял ее лицо и делал ее еще более восхитительной, что и доказывает нам знаменитая картина Жака-Луи Давида.

Коронация Наполеона (фрагмент). Худ. Жак-Луи Давид

Кстати, об этой картине.

Безусловно, все великолепие церемонии прекрасно отражено на этой огромной картине Давида, выполненной по заказу самого Наполеона. На ней изображен эпизод, когда Наполеон коронует Жозефину, а папа Пий VII дает ему свое благословление.

В настоящее время оригинал этой картины находится в Лувре, и по ней миллионы людей судят о том, что происходило 2 декабря 1804 года.

В тот день Жак-Луи Давид присутствовал на церемонии в Соборе Парижской Богоматери и имел, таким образом, собственное представление о происходившем. Этот человек никогда не полагался на память и, начав полотно, должен был использовать все возможности для того, чтобы быть предельно точным. Тех, кто мог и хотел позировать, он просил об этом; он интересовался мнением участников церемонии об отдельных кусках картины по мере их написания. Для него было важно воссоздать не только подлинный интерьер, но и костюмы, мельчайшие аксессуары. В этом отношении весьма показателен отрывок из письма, адресованного Давидом одному из придворных живописцев Луи Бонапарта, брата императора:

«Мне необходимо, чтобы Его Величество соизволил бы приказать доставить мне те одежды, в которых он присутствовал на церемонии <…> Мне нужны также головной убор и особенно сабля, которая была у него на боку».

Вроде бы все в картине должно быть фотографически точно. Однако и здесь, как и в случае с картиной Антуана Гро, изображающей Наполеона на Аркольском мосту, на котором он на самом деле никогда не был, имеет место одна очень существенная даже не неточность, а намеренная фальсификация.

Матери всех Бонапартов не было в Соборе Парижской Богоматери: Давид тем не менее поместил ее в центре своей картины, так как надо было сфальсифицировать историю. Никто не должен был знать, что Мадам Мать выступила против Наполеона в его конфликте с Люсьеном и что под предлогом плохого здоровья она предпочла остаться в Риме.

Жозе КАБАНИС

«Коронация Наполеона»

Вышесказанное нуждается в пояснении. Дело в том, что в свое время Люсьен Бонапарт возглавлял Совет Пятисот (одну из палат французского Законодательного собрания) и сыграл решающую роль в государственном перевороте 18–19 брюмера, в результате которого вся полнота власти в стране перешла к Наполеону. После этого отношения между братьями испортились, и особенно их обострила женитьба Люсьена на упомянутой выше «мадам Жубертон» (Александрине де Блешам). Наполеон невзлюбил эту женщину и заявил, что никогда не признает этот брак законным. После этого гордый Люсьен уехал с женой в Рим.

В этом конфликте мадам Летиция подержала Люсьена Бонапарта и демонстративно уехала к нему в Италию, отказавшись даже прибыть на коронацию Наполеона и Жозефины. Подобный скандал очень ранил сердце императора, и он не хотел, чтобы информация об этом некрасивом эпизоде в его жизни стала частью Его Великой Истории, написанию которой он придавал такое огромное значение.

В результате художнику Давиду был дан конкретный заказ, и Мадам Мать, вопреки исторической правде, появилась на картине, посвященной коронации. Жак-Луи Давид недолго изводил себя сомнениями: бескомпромиссный реалист Давид решил, что лучше будет уступить. И награды не заставили себя долго ждать: сговорчивый художник принял при Наполеоне звание «первого живописца императора» и получил орден Почетного легиона.

Таким образом, гигантский холст Давида (его размеры – 6 x 10 метров) намного пережил своего автора и тех, кто на ней изображен. Созданный художником и Наполеоном образ матери, восхищенно смотрящей на триумф своего сына, прочно закрепился в подсознании миллионов людей из разных стран мира и стал повсеместно узнаваемым. При этом все видевшие эту картину забывают, что картина – это не фотография, и совершенно не задаются вопросом, а было ли все это на самом деле.

Вывод историка Пьера Микеля тут однозначен: Наполеон умышленно создавал свою легенду, и создание это «происходило ценой таких вот приближений и подобного рода маленьких натяжек».

А что же Жозефина?

2 декабря нескончаемая вереница золотых карет со всем двором, генералитетом, сановниками, папой и кардиналами продвигалась к собору, а несметные толпы народа с восторгом глядели на этот блестящий кортеж.

Камердинер Наполеона Констан вспоминает:

«Папа Римский прибыл в Собор Парижской Богоматери примерно за час до появления там Их Величеств, которые покинули Тюильри ровно в одиннадцать часов утра. Об этом оповестили многочисленные артиллерийские салюты. Карету Их Величеств, сверкавшую золотом и пышно раскрашенную, везли восемь гнедых лошадей, блиставших великолепием своего снаряжения».

Однако в центральный акт коронации Наполеон внес (совершенно неожиданно для папы и вопреки предварительному постановлению церемониала) одно существенное изменение: когда в торжественный момент Пий VII стал поднимать большую императорскую корону, чтобы надеть ее на голову императора, Наполеон внезапно выхватил ее из рук папы и сам надел себе на голову.

Для Наполеона не может быть и речи о том, чтобы принять корону из рук папы! Он сам коронует себя и императрицу. Он ведь сам поднял с земли валявшуюся на ней корону Франции.

Андре КАСТЕЛО

«Жозефина»

После этого Жозефина встала перед императором на колени, и он возложил на ее голову корону поменьше. Этот жест возложения на себя короны имел символический и очень серьезный смысл: Наполеон не хотел, чтобы папскому «благословению» было придано слишком уж решающее значение в этом обряде. Он не пожелал принимать корону из чьих бы то ни было рук, кроме своих собственных.

Историк Андре Кастело констатирует:

«Возбужденные крики «Да здравствует император!» заглушали артиллерийские залпы. В тот день над Парижем их прозвучало ровно сто один. Торжественная церемония коронования длилась пять часов без перерыва».

Итак, бывший кадет военной школы Наполеоне Буонапарте, генерал Бонапарте, первый консул Республики Бонапарт и, наконец, пожизненный консул стал императором Наполеоном I.

А вместе с ним императрицей французов стала Жозефина. И это был подлинный триумф Мари-Роз-Жозефы Таше де ля Пажери, креолки с далекой Мартиники.

Ее мантию несли Гортензия, Жюли Клари (жена Жозефа Бонапарта), Каролина, Элиза и Полина (сестры Наполеона). Три последние пребывали в откровенно дурном расположении духа, постоянно «тормозили» и, вопреки их уговору с императором, как можно хуже «поддерживали» тяжелый шлейф в тридцать квадратных метров.

Конечно же, они завидовали Жозефине. И они лютой ненавистью ненавидели ее…

Наполеон лично короновал ту, кого суеверно считал своей «счастливой звездой».

Какая другая женщина в мировой истории получала такой же подарок от человека, которого любит? Кому еще дарили Империю, которая вскоре раскинется от Гамбурга до Неаполя, от Бреста до Варшавы?

Андре КАСТЕЛО

«Жозефина»

Римский папа напутствовал из обоих:

– Да утвердит вас на престоле Империи и благословит вас на царствие с высоты своей вечной славы Иисус Христос, Царь царей, Владыка владык, существующий и правящий вместе с Богом Отцом и Святым Духом ныне и присно и во веки веков.

Обняв императора, Пий VII повернулся к собравшимся и провозгласил:

– Vivat Imperator in aeternum! (Да здравствует император на веки вечные!)

И присутствовавшие эхом отозвались:

– Да здравствует император! Да здравствует императрица!

И эти возгласы смешались с криками «Да здравствует император!» за стенами собора, а также со звоном колоколов и грохотом залпа из ста орудий.

Императрица Жозефина. Худ. Анри Бюге

Мадам де Шатене потом написала об этом так:

«Милосердие, мир, все, что есть на свете доброго и кроткого, казалось, снизошло с небес на землю. В этот момент <…> Жозефина была олицетворением грации, покоряя все глаза и сердца; она стала лучшим украшением этого триумфального дня».

Однако уже дома, ложась вечером в постель, Жозефина услышала, как ее муж бормочет:

– Кому же я все это оставлю?

И страхи вновь овладели ею.