Текст книги "Нюрнбергский процесс"

Состав трибунала

В начале сентября 1945 года прокурор Роберт Джексон, назначенный президентом Гарри Трумэном представителем США на будущем процессе, отправился на родину, чтобы ускорить принятие решения о назначении в трибунал американских судей. Главным судьей от США был выбран бывший генеральный прокурор Фрэнсис Биддл, ушедший в отставку 26 июня 1945 года по требованию президента. Заместителем Биддла, в тот момент считавшегося «дублером» без права голоса, стал судья из Северной Каролины Джон Паркер, недобравший в 1930 году одного голоса в Сенате при номинации в Верховный суд США.

Парижанин Робер Фалько стал заместителем главного французского судьи, профессора уголовного права Анри Доннедьё де Вабра, бывшего еще и директором Парижского института криминологии.

Строго говоря, Международный военный трибунал должен был состоять из четверых членов, как предусматривал Устав. По одному человеку от каждой ведущей державы Антигитлеровской коалиции. Плюс у каждого – по заместителю.

Председателем трибунала на единственном заседании в Берлине был выбран англичанин Джеффри Лоуренс. Он же прибыл и в Нюрнберг.

Судья Дж. Лоуренс на заседании Нюрнбергского суда.

Главным судьей от СССР стал генерал-майор юстиции Иона Тимофеевич Никитченко, так же как и Джексон, участвовавший в организации Международного военного трибунала. Его заместителем был назначен полковник юстиции Александр Федорович Волчков, в течение многих лет служивший в органах прокуратуры.

В конце августа лорд-канцлер Великобритании обратился с просьбой поехать в Нюрнберг к судье Высокого суда Англии и Уэльса Уильяму Норману Биркетту. Биркетт воспринял просьбу как назначение на пост главного судьи, но он стал только заместителем. Основным британским судьей был Джеффри Лоуренс.

Отдельным списком шли главные обвинители – тоже по одному человеку от СССР, США, Великобритании и Франции. Заместителей у каждого из них, как правило, было двое, хотя советская сторона сумела ввести в трибунал еще четверых помощников заместителя главного обвинителя.

Британские судьи Биркетт и Лоуренс (в центре).

Советские судьи Александр Волчков и Иона Никитченко.

Главным обвинителем от Советского Союза стал действующий прокурор Украинской ССР генерал-лейтенант юстиции Роман Андреевич Руденко – будущий Генеральный прокурор СССР. Его заместителем назначили полковника юстиции Юрия Владимировича Покровского. В группе главного обвинителя от СССР работали и четверо помощников: государственный советник юстиции 3-го класса[2]2
  Чтобы было понятно: государственный советник юстиции 3-го класса – это чин в органах прокуратуры СССР в 1943–1991 гг. Он соответствовал званию генерал-майора юстиции. А чин государственный советник юстиции 2-го класса соответствовал званию генерал-лейтенанта юстиции.


[Закрыть] Николай Дмитриевич Зоря, государственный советник юстиции 2-го класса Марк Юрьевич Рагинский, юрист, будущий председатель Верховного суда СССР Лев Николаевич Смирнов и государственный советник юстиции 2-го класса, уже знаменитый к тому времени писатель Лев Романович Шейнин.

Полковник в отставке И. Д. Гофман, бывший в Нюрнберге личным охранником советского обвинителя Р. А. Руденко, потом рассказывал:

«Открою тайну: у Романа Андреевича в личной охране нас было двое. И оба – в звании сержанта. Только я был настоящим сержантом, а напарник – капитаном «компетентных органов». Нюрнберг находился в американской зоне оккупации, и американцы разрешали приехать на процесс определенному количеству офицеров. Поэтому часть «нужных товарищей» из числа офицерского состава были обмундированы в солдатскую форму с соответствующими документами».

Постоянная забота о безопасности Романа Андреевича было главным в нашей службе. Все остальное было несущественным. О том, что мой напарник капитан, я узнал после процесса, когда мы выехали из американской зоны оккупации. На одном из привалов он вышел из машины в офицерской форме и погонах капитана. Пожал мне руку, поблагодарил за совместную службу. Я так, к сожалению, и не узнал его имени и фамилии (убежден, что он работал не под своей). Скажу лишь, что это был порядочный и обязательный человек, ко мне относился, как к младшему брату. Не раз и не два, когда создавалась нештатная ситуация, он оказывал мне помощь.

ИОСИФ ДАВЫДОВИЧ ГОФМАН, бывший охранник прокурора Р. А. Руденко

В целом советская делегация, включая вспомогательный персонал, составляла более ста человек. Была установлена прямая телефонная связь с Москвой, и В. М. Молотову каждый день докладывали о ходе процесса.

Сталину были чужды <…> сомнения. Он имел богатый опыт организации «показательных процессов» в своей стране, знал, как не допускать обсуждения щекотливых вопросов, затыкать рот подсудимым, как добиваться нужных свидетельских показаний. В то же время Кремль не мог не считаться с советским общественным мнением, которое не удовлетворилось бы простым расстрелом гитлеровских главарей, поскольку военную победу необходимо было довершить политическим разгромом фашизма в открытом судебном процессе.

НАТАЛЬЯ СЕРГЕЕВНА ЛЕБЕДЕВА, российский историк

Разумеется, на процессе незримо присутствовали и советские спецслужбы. Именно им был поручен сбор доказательств обвинения и подбор свидетелей. Работники СМЕРШа, переодетые красноармейцами, не только обеспечивали охрану советской делегации, но и следили за каждым шагом советских представителей, внося нервозность в их работу.

Времена были непростые, и такой подход позволял сталинскому Политбюро непосредственно влиять на решения Нюрнбергского трибунала и защищать позицию Советского Союза. Однако на практике связанные с этим неизбежные проволочки приводили к тому, что советские представители вообще не участвовали в дискуссиях судей и прокуроров, не получив четко сформулированной позиции Москвы. Когда же такая позиция появлялась, три другие стороны часто уже успевали прийти к компромиссному решению, и советские аргументы отбрасывались.

Французским коллегой Р. А. Руденко стал бывший министр юстиции во Временном правительстве Франции в Алжире Франсуа де Ментон. Член Верховного суда США Роберт Джексон, активно участвовавший в создании трибунала, стал ответственным за обвинение со стороны США. А с британской стороны главным обвинителем стал Хартли Шоукросс. Впрочем, Шоукросс участвовал в процессе без энтузиазма, и на большинстве заседаний трибунала Великобританию представлял его заместитель Дэвид Максуэлл-Файф. Сам же Шоукросс появился в Нюрнберге лишь два раза, в том числе для прочтения обвинительного заключения.

Это был очень странный человек, и его карьера складывалась непросто. Получив высший балл среди 250 кандидатов на право занятия адвокатской практикой, он тем не менее был вынужден начинать с самых низов: ему доставались дела, от которых отказывались его более именитые коллеги. Известно, например, что он начал свою практику с процесса по делу о говорящем попугае. Клиент Шоукросса продал своего попугая, а покупатель потребовал расторгнуть сделку, поскольку попугай отказывался говорить. Шоу кроссу удалось заставить попугая «выступить» перед судом. И этот опыт пошел Шоукроссу на пользу: впоследствии он не раз вытаскивал из обвиняемых и свидетелей нужные ему показания.

К началу Второй мировой войны он уже получил известность. Воспользовавшись профессиональными навыками, Хартли Шоукросс сделал все, чтобы не пойти в армию. Сославшись на травму позвоночника, он остался в тылу, где по мере сил помогал стране бороться с фашизмом, попутно знакомясь с влиятельными политиками из лейбористской партии. Когда после победы над Германией в 1945 году лейбористы пришли к власти, Шоукросс был назначен генпрокурором, а затем командирован на Нюрнбергский процесс в качестве главного обвинителя от Великобритании.

Фактически же английскую делегацию возглавлял заместитель главного обвинителя сэр Дэвид Максуэлл-Файф, предшественник Шоукросса на посту генерального прокурора. Дело в том, что состав английской делегации формировался еще консервативным правительством Черчилля, и именно Файф был назначен тогда главным обвинителем на Нюрнбергском процессе. Но поскольку еще до начала процесса консервативное правительство уступило место правительству лейбористскому, Файф соответственно уступил свое место Шоукроссу, согласившись остаться его заместителем.

АРКАДИЙ ИОСИФОВИЧ ПОЛТОРАК, участник Нюрнбергского процесса

Кто будет председателем?

Как утверждает М. Ю. Рагинский, «все главные обвинители были равноправны и самостоятельны, свою работу они строили на принципах делового сотрудничества. Перед трибуналом главные обвинители должны были выступать согласованно». Однако к октябрю 1945 года множество технических вопросов, связанных с предстоящим процессом, еще оставалось неразрешенными.

Многие члены трибунала впервые встретились в Берлине, где официально получили обвинительное заключение, ранее являвшееся секретным, и объявили дату начала судебного разбирательства.

Судья Фрэнсис Биддл прибыл на eвропейский континент на лайнере «Куин Элизабет». Американцы присоединились к нему в Берлине 8 октября: они потеряли день в Париже, куда их перевезли по ошибке. Британские судьи и их сотрудники разместились в доме, реквизированном для британцев в Союзническом контрольном совете[3]3
  Союзнический контрольный совет (Allied Control Council или Conseil de contrôle allié) – это орган верховной власти в оккупированной Германии, образованный после Второй мировой войны державами-победительницами. В подчинении Контрольного совета находилась Межсоюзническая комендатура, осуществлявшая властные полномочия в разделенном на оккупационные секторы Берлине.


[Закрыть].

После того, как 9 октября прибыли советские представители, весь Международный военный трибунал получил возможность проводить ежедневные встречи в здании Союзнического контрольного совета. Почти каждый вечер судьи устраивали совместные ужины, пытаясь наладить неформальные отношения.

Но самым деликатным вопросом был, конечно же, вопрос о председательстве в трибунале. В те времена в международных судах была распространена практика ротации председателя. Отсутствие преемственности при таком подходе – наряду с нежеланием британцев и американцев видеть советского представителя в кресле председателя – стало причиной выбора постоянного главы трибунала. Британский МИД стремился увидеть судью Джеффри Лоуренса в роли главы Международного военного трибунала. Фрэнсис Биддл, также желавший занять этот пост, понимал, что, поскольку американец Джексон уже принял ведущее участие в судебном преследовании, председательство еще одного американца выглядело бы странно. Поэтому Биддл подошел к Джеффри Лоуренсу за кулисами заседания и тактично предложил ему занять пост, уговорив затем и француза Анри Доннедьё де Вабра.

13 октября генерал-майор юстиции И. Т. Никитченко, не посвященный в уже достигнутые договоренности, выдвинул самого Фрэнсиса Биддла на пост постоянного президента, а тот вежливо предложил кандидатуру Джеффри Лоуренса, одновременно призвав Никитченко руководить работой судей в Берлине.

Статус заместителей стал следующим важным техническим вопросом: судьи-заместители Джон Паркер и Уильям Норман Биркетт, явно недовольные отведенной для них второстепенной ролью, инициировали пересмотр своих функций. Разгорелась бурная дискуссия, и в результате заместители получили право задавать вопросы в суде, голосовать на конференциях судей и получать всесторонние консультации. Дошло даже до того, что в зале суда заменили их кресла с низкими спинками, резко контрастировавшими с высокими спинками у главных судей.

Форма одежды членов трибунала – военного и международного – также стала темой обсуждения. 10 октября И. Т. Никитченко предложил трибуналу надеть военную форму. Но его иностранные коллеги хотели мантии, которые, по их мнению, больше «соответствовали нашему разуму и достоинству». И. Т. Никитченко изначально протестовал против «платьев», поскольку мантии напоминали ему о Средневековье. Джеффри Лоуренс предложил советскому юристу хоть раз попробовать облачиться в мантию. Никитченко заинтересовался идеей, но добавил, что ничто на свете не заставит его надеть аллонж (пышный парик с длинными рядами локонов). В результате судьи решили позволить каждому носить то, что ему больше нравилось: оба советских судьи появились в Нюрнберге в форме, остальные предпочли более привычные для них мантии.

Т. С. Ступникова, переводчик на процессе, позднее вспоминала, что шесть американских, английских и французских судей были в черных мантиях, а двое советских судей – в военной форме. Защитники были в черных и лиловых мантиях, и только защитник Эриха Редера был в военно-морском мундире. Плюс неподвижный ряд солдат военной полиции США в белых касках, белых поясах и белых перчатках. И все это подчеркивало «торжественность и в то же время суровость царящей в зале атмосферы, создаваемой не только внешним оформлением, но, в первую очередь, напряженно работающими здесь людьми».

Во время заседания возле подсудимых стояли американские солдаты в белых касках и ремнях. Основная стойка – ноги на ширине плеч, руки сзади держат белую резиновую палку. Если кто-то из подсудимых засыпал или нарушал установленный порядок, то солдат этой палкой указывал, что так делать не полагается.

ИОСИФ ДАВЫДОВИЧ ГОФМАН, бывший охранник прокурора Р. А. Руденко

После выборов председателя трибунал приступил к решению процедурных вопросов: был организован секретариат, главой которого стал Гарольд Уилли, бывший секретарь американского Верховного суда, проработавший там 32 года.

Судьи также собрали списки немецких адвокатов, из которых обвиняемые, если у них не было каких-то своих вариантов, могли выбрать себе защитника. К 15 октября был составлен список из 64 юристов.

Джеффри Лоуренс предложил назначить человека, свободно говорившего по-немецки, специальным клерком для разъяснения обвиняемым их прав и раздачи им текста обвинения. Таким клерком стал англичанин Эйри Нив, проведший в годы войны несколько месяцев в немецких лагерях для военнопленных и бывший одним из немногих солдат, сбежавших из лагеря в замке Кольдиц.

Судьба Мартина Бормана

Каждому из подсудимых полагался защитник, и в общей сложности их интересы представляли 27 адвокатов, которым помогали 54 ассистента и 67 секретарей.

До того как Нюрнберг был определен местом проведения Международного военного трибунала, будущие подсудимые находились в так называемом «лагере Ашкан» – в отеле «Палас» в коммуне Мондорф-ле-Бен в Люксембурге. Там с мая по август 1945 года содержались и регулярно подвергались допросам 86 высокопоставленных германских военнопленных, в том числе Герман Геринг и Карл Дёниц.

В период подготовки Нюрнбергского трибунала всех его подсудимых перевели в тюрьму, соединенную подземным ходом с Дворцом юстиции: они оставались там до вынесения приговора и приведения его в исполнение. Круглосуточную охрану в тюрьме несли военнослужащие роты «Дельта» 26-го полка 1-й пехотной дивизии армии США. Они же осуществляли доставку подсудимых в зал суда и обратно, охраняли их во время заседаний.

Подсудимых было 24 человека, из которых в зале присутствовали только 23. Двадцать четвертым был объявлен рейхсляйтер и начальник Партийной канцелярии НСДАП Мартин Борман. Никто не знал, где он находится. После консультаций с прокуратурой трибунал решил оставить его имя в обвинительном заключении. В тот же период по всей Германии было распространено 200 000 экземпляров уведомлений для Бормана о скором начале процесса над ним. Сообщение о суде в течение четырех недель передавалось еженедельно на радиостанциях во всех четырех оккупационных зонах. Эта информация публиковалась и в немецких газетах.

Мартин Борман (первый справа во втором ряду), Адольф Гитлер (в первом ряду второй) на одном из сборищ нацистов. 1937 год

X съезд НСДАП в Нюрнберге. Рейхсляйтеры нацистской партии в качестве зрителей шествия. Справа: Мартин Борман, Роберт Лей, Вильгельм Фрик, Ганс Франк, Франц Риттер фон Эпп, доктор Йозеф Геббельс и Вальтер Бух. 1938 год

Визит Адольфа Гитлера в Марибор. Мартин Борман, Адольф Гитлер, Отто Дитрих. 1941 год

Но Мартин Борман исчез. И что только потом нe говорили. Исчезновение Бормана стало темой для сотен книг. Например, британский разведчик Кристофер Крейтон написал книгу «Загадка Бормана», в которой утверждал, что тот при содействии британской разведки сменил внешность и умер в Парагвае в 1959 году. А вот бывший офицер нацистской разведки Рейнхард Гелен в своих мемуарах утверждал, что Борман был советским агентом и сбежал в Москву. Кто-то говорил, что Бормана после войны видели в Аргентине, а потом в Чили. А венгерский писатель Ладислас Фараго даже утверждал, что лично встречался с ним в Боливии в 1973 году.

Но на самом деле все было гораздо проще. Мартин Борман покончил с собой 2 мая 1945 года в Берлине. То есть сначала, 30 апреля, совершили самоубийство Гитлер и его жена (фюрер застрелился, а Ева Браун приняла цианид). На следующий день покончили с собой Йозеф Геббельс и его жена. 2 мая войска берлинского гарнизона во главе с генералом Гельмутом Вейдлингом безоговорочно капитулировали. Мартин Борман входил в ближний круг Гитлера и всюду сопровождал его. 16 января 1945 года вслед за Гитлером он переехал в Фюрербункер. После того как его начальник покончил с собой, Мартин Борман покинул Рейхсканцелярию и совершил самоубийство вместе с доктором Людвигом Штумпфеггером (тем самым доктором Гитлера, что в бункере выдавал желающим капсулы с ядом) на мосту близ Лертского вокзала.

В конечном итоге за военные преступления и преступления против человечества Мартин Борман был приговорен к смертной казни через повешение. Из-за недостатка доказательств гибели обвиняемого он был приговорен заочно. Но его не казнили. Он сам казнил себя. Или, как еще предполагают, он пытался выйти из советского окружения в сопровождении Штумпфеггера. Они пересекали реку Шпрее по мосту, прячась за танком «Тигр II», который был обстрелян советской артиллерией и уничтожен, в результате чего они оба были ранены. Понимая, что побег не удался, они покончили с собой. В 1972 году при ремонте дороги там были обнаружены человеческие останки. И экспертиза ДНК, проведенная в 1998 году по заказу немецкого правительства, окончательно доказала, что это были останки именно рейхсминистра по делам партии и личного секретаря Гитлера.

Останки Бормана были сожжены и развеяны над Балтийским морем 16 августа 1999 года, однако, несмотря ни на что, некоторые исследователи до сих пор отрицают официальную версию и настаивают на том, что Мартин Борман не погиб в 1945 году.

Германия и весь мир

После серии задержек первая официальная сессия Международного военного трибунала прошла утром 18 октября 1945 года. В ходе короткой церемонии члены трибунала дали клятву исполнять свои обязанности «честно, беспристрастно и добросовестно», а представитель каждой из прокурорских групп выступил с небольшой речью и представил копию обвинительного заключения на своем родном языке.

Зачитали права подсудимых. А вот публикация самого обвинительного заключения была запрещена до восьми вечера, чтобы она прошла одновременно в столицах четырех стран-союзников. Была объявлена и дата начала судебного разбирательства – 20 ноября.

На скамье подсудимых оказалась почти вся фашистская верхушка, за исключением покончивших с собой Гитлера, Геббельса, Гиммлера, разбитого параличом Густава Круппа, удавившегося в тюремной камере Роберта Лея и скрывшегося Мартина Бормана. Последнего трибунал решил судить заочно. Тем не менее адвокат Бергольд попытался добиться того, чтобы рассмотрение дела о Бормане было отложено. Но эта попытка не увенчалась успехом, ходатайство было отклонено.

МАРК ЮРЬЕВИЧ РАГИНСКИЙ, участник Нюрнбергского процесса

Советская пресса тут же начала писать об этом. Нюрнбергский процесс начался 20 ноября 1945 года, и уже на следующий день газета «Правда» опубликовала репортаж с первого заседания. Материал был изложен сухим стенографическим языком, и так же потом были написаны все основные репортажи из Нюрнберга. Текст был размещен на последней странице, где потом помещались и последующие репортажи о процессе.

Корреспонденты газеты «Правда» описывали каждое слушание довольно подробно, вплоть до точных цитат и деталей. В каждом новом номере был новый репортаж, и все они носили одинаковое название: «Процесс главных немецких военных преступников в Нюрнберге». В этом был смысл: это приучало читателей искать новый материал в строго определенном месте.

В начале процесса и до нового 1946 года репортажи были очень объемными. Порой они занимали практически всю полосу. Но с весны-лета 1946 года объем текстов, да и количество материалов начали уменьшаться. И что характерно: несмотря на подробность репортажей, в них никогда не приводились слова обвиняемых. Корреспонденты практически полностью цитировали слова обвинителя, периодически приводили аргументы защиты, но никогда – прямую речь нацистских преступников.

Помимо сухих репортажей, были и статьи специальных корреспондентов «Правды» о Нюрнбергском процессе. Эти материалы были гораздо интереснее, потому что они были написаны живым эмоциональным языком. Это и неудивительно, ведь писали их такие люди, как Константин Федин, Леонид Леонов, Илья Эренбург, Всеволод Иванов, Всеволод Вишневский и Борис Полевой, а иллюстрации к ним делали Кукрыниксы и Борис Ефимов.

Когда стал доступен текст обвинительного заключения, на это отреагировала и союзническая пресса. Например, британская ежедневная газета «Daily Telegraph» признала, что сам размер документа был достаточен, чтобы перестать критиковать задержку с его публикацией.

В статье воскресной газеты «Observer» отмечалось, что «люди на улице» будут аплодировать обвинительному акту, поскольку «он создает прецедент, называя преступлением то, что, как они сами знают, является преступлением».

Лондонская «Evening Standard» обратила внимание на то, что обвинительное заключение «перечисляет преступления настолько обширные, настолько кошмарные, что на первый взгляд кажется, что их невозможно вообразить».

Много писалось о денацификации немецкого общества – особенно на первоначальном этапе, с мая 1945 года по декабрь 1945 года. Например, американская газета «The New York Times» выдала на эту тему 11 статей (из них 6 – в сентябре 1945 года).

А 20 сентября вышла статья под названием «Нацисты по-прежнему занимают ключевые посты в Рейхе», автором которой являлся Раймонд Дэниелл. В ней автор утверждал: «Несмотря на то, что территория, занимаемая американскими оккупационными войсками, находится под их полным контролем вот уже шесть месяцев, те нацисты, которые активно помогали Гитлеру мобилизовать ресурсы страны для ведения агрессивной войны, по-прежнему занимают ключевые посты в коммерции и промышленности».

Соответственно, второй по популярности в 1945 году в «The New York Times» была тема о «чистке» среди должностных лиц. В 1946 году она начала постепенно угасать, и статьи стали носить ярко выраженный персонифицированный характер, направленный на освещение обстоятельств рассмотрения дел «заметных» нацистов в зале суда. Также популярным направлением было освещение дел родственников бывших видных нацистов: писали о вдовах нацистов, представших перед Нюрнбергским трибуналом, о тесте и теще Гитлера, о сводном брате Геринга и т. п.

Реакцию на процесс в самой Германии оценить сложно.

В конце августа немецкий юрист Роберт Кемпнер, бывший в свое время главным юрисконсультом Министерства внутренних дел Пруссии и пытавшийся привлечь к ответственности Адольфа Гитлера за государственную измену, а в 1939 году переехавший в США, путешествуя по немецким городам, провел собственный опрос: из 100 немцев, с которыми он разговаривал, 79 вообще не знали ни о каком суде над бывшими нацистскими руководителями. И Кемпнер призвал Роберта Джексона попытаться привлечь больше внимания к процессу.

Журналист Дрю Миддлтон взял для газеты «The New York Times» интервью у 30 бывших граждан нацистской Германии: многие из них выразили неприязнь к «ретроспективным элементам» процесса и заявили, что Гитлер был прав в своей борьбе с «диктатом» Версальского мира. Одновременно противники нацизма и те, кто разочаровался в нем, сказали, что они ожидают наказания только некоторых, а не всех обвиняемых. Многие из опрошенных выразили опасение, что судебный процесс может вызвать антинемецкие настроения в мире.

Это, кстати, очень интересный момент. В 1945 году освободители полагали, что немцы восторженно встретят их как избавителей от Адольфа Гитлера и его режима. Но, как оказалось, немцы не видели за собой никаких грехов и нисколько не сочувствовали жертвам нацизма. Напротив, они считали себя невинно страдающими жертвами: по их мнению, весь мир объединился, чтобы уничтожить Германию!

Более того, простые немцы отказывались верить, что их соседи, знакомые и сослуживцы – военные преступники. Международный военный трибунал в Нюрнберге они воспринимали как «правосудие победителей», то есть как месть.

Что же касается новых германских радио и прессы, то они сообщали о событиях в Нюрнберге довольно подробно. Правда, при этом высказывалась и критика в отношении ведения процесса.

Имели место и попытки использовать прессу со стороны подсудимых. Например, 4 декабря 1945 года американская газета «Stars and Stripes» начала публиковать ответы обвиняемых Германа Геринга, Рудольфа Гесса и Вильгельма Кейтеля на вопросник от агентства «The Associated Press» по поводу их взглядов на ход войны и на судебный процесс. Международный военный трибунал тут же запретил подобную практику как «противоречившую беспристрастному отправлению правосудия».

А 12 декабря Р. А. Руденко выразил протест по поводу интервью, которое адвокат Геринга Отто Штамер дал газете «Neue Zeitung» (в начале декабря аналогичные интервью американским газетам дали сам Геринг и Вильгельм Кейтель). Трибунал согласился с советским прокурором и обратился к адвокатам с просьбой перестать давать интервью и выступать посредниками для своих подзащитных. Подобные публикации прекратились.

Но зато «вдруг» появилась «сенсации» – опубликование сначала отрывков, а потом и полного текста так называемого завещания Гитлера, личного и политического. В судебных кругах в Нюрнберге эти публикации вызвали недоумение и даже порицание. Например, британцы были возмущены тем, что во время Нюрнбергского процесса появилось такое прекрасное средство для пронацистской пропаганды.

Типичный пример. В газете «Main Post», выходившей в Вюрцбурге, на первой полосе в центре поставили заголовок «Гитлеровское завещание найдено». Под этим крупным заголовком шел рассказ об обстоятельствах находки документов, а затем следовал подзаголовок: «Ложь из-за гроба. Гитлер хочет снять ответственность». И под этим заголовком был помещен полностью тот абзац гитлеровского завещания, в котором он отрицал свою ответственность за развязывание войны и перелагал ее на противников и, главным образом, на евреев. Внешне как будто все было в порядке: было написано «Ложь из-за гроба». Но в реальности в Нюрнберге на суде и обвиняемые, и их защитники стали доказывать именно это же: не Германия виновна в войне, а ее противники. И Иоахим фон Риббентроп начал требовать вызова свидетелей из Англии, чтобы подтвердить миролюбие свое и Гитлера. А защита Риббентропа стала распространять среди журналистов пламенные меморандумы на эту же тему.

Кстати, и британская газета «Daily Telegraph» тоже полностью опубликовала тексты обоих завещаний. Это была единственная так поступившая лондонская газета.

А. И. Полторак, бывший секретарь советской делегации в Международном военном трибунале, работавшем в Нюрнберге, позднее в своей книге «Нюрнбергский эпилог» написал: «Всякий, кто внимательно читал в те дни реакционную западную прессу и столь же внимательно слушал на Нюрнбергском процессе все заявления защиты, не мог не заметить поразительного единства взглядов и тесного взаимодействия между адвокатами в мантиях и защитниками агрессии, подвизавшимися на газетных полосах, на страницах журналов».

А. И. Полторак приводит множество примеров. Адвокаты протестуют против привлечения к ответственности за агрессию физических лиц, и в поддержку им тотчас же выступает американский журнал «The Atlantic». Адвокаты оспаривают те или иные доказательства обвинения – и на помощь им немедленно спешит американский журнал «The Nation». «Журнал, – пишет А. И. Полторак, – идет даже гораздо дальше, заявляя, что процесс в целом бездоказателен и что «обвинительное заключение не соответствует ни принципам права вообще, ни принципам международного и уголовного права в частности»».

А. И. Полторак отмечает: «С большим удовлетворением прочитали нюрнбергские защитники и журнал «Форчун», который в самые острые дни дискуссии о праве трибунала судить гитлеровскую клику писал: «В отношении главных преступников Московская декларация воздержалась от упоминания о суде над ними. Она лишь говорила о решении правительств». И чтобы уж не было сомнений, о чем идет речь, журнал напоминал судьбу Наполеона, наказанного лишь ссылкой на пустынный остров, после чего кровавый завоеватель «был уже безвреден». Мораль отсюда напрашивалась сама собой: вместо всей этой «судебной канители» лучше бы облюбовать на земном шаре еще какой-нибудь экзотический островок и переселить туда Геринга, Гесса, Риббентропа…

Так сомкнулись в один ряд две линии защиты гитлеризма: защита официальная в лице адвокатов и защита неофициальная, широко представленная в многочисленных реакционных газетах и журналах Запада. Это были те самые органы печати, которые очень скоро открыто стали призывать к восстановлению германского милитаризма с тем, чтобы опять повернуть его против СССР».

Забегая вперед, заметим, что ситуация заметно обострилась после так называемой Фултонской речи Уинстона Черчилля, произнесенной 5 марта 1946 года. В СССР эту речь считают сигналом к началу «холодной войны».

Фултонская речь Черчилля была той искрой, от которой по всей земле загуляло пламя «холодной войны».

АРКАДИЙ ИОСИФОВИЧ ПОЛТОРАК, участник Нюрнбергского процесса

Однако в момент произнесения этой речи Черчилль не был, вопреки распространенному заблуждению, премьер-министром Великобритании: после поражения консервативной партии на выборах 5 июля 1945 года он был лидером оппозиции и в США находился не с официальным визитом, а как частное лицо, на правах отдыхающего.

А. И. Полторак пишет:

«И вот настало 12 марта 1946 года. Зайдя в это утро в зал суда еще до начала судебного заседания, я обнаружил весьма любопытную картину. Скамья подсудимых напоминала встревоженный улей. Даже Геринг покинул свое обычное место: с правого края первого ряда перешел в центр. Вокруг него собрались Риббентроп, Розенберг, Дёниц, Франк, Заукель, Ширах. В другом конце совещались Шахт, Папен, Фриче, Зейсс-Инкварт, Нейрат <…> Независимо от «групповой» принадлежности все подсудимые без исключения излучали радость. На лицах некоторых появилась даже затаенная надежда.

Что же случилось?

Оказывается, американские газеты вышли в тот день с крупными заголовками: «Объединяйтесь, чтобы остановить Россию!» А ниже следовал текст печально знаменитого фултонского выступления Черчилля. Видный политический деятель одной из союзных держав призвал западный мир к антисоветскому объединению, с нескрываемой злобой говорил о народно-демократических государствах. На стол большой политики был брошен обветшалый козырь антикоммунизма <…> Ознакомившись с речью Черчилля, Геринг настолько осмелел, что сразу же заявил:

– Летом прошлого года я не надеялся увидеть осень, зиму и новую весну. Если я дотяну до следующей осени, я, наверное, увижу еще не одну осень, не одну зиму и не одно лето.

И, выдержав подобающую случаю паузу, с явным удовлетворением в голосе и сардонической улыбкой на лице добавил:

– Единственные союзники, которые все еще находятся в союзе, – это четыре обвинителя, да и они в союзе только против подсудимых.

Геринг потирал руки…».