Электронная библиотека » Сергей Носов » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 24 сентября 2014, 16:29


Автор книги: Сергей Носов


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Муж (торопливо). Да, конечно… идемте, идем…


Оба уходят. Жена бросается к шкафу.


Жена (плача). Евгений Денисович… Евгений Денисович… Вы спасены!

Хорошая вещь

– Это надолго, – сказал Петя. – Э, да у них еще и светофор не работает.

– Ладно, – Лев Лаврентьевич застегнул верхнюю пуговицу на пальто. – Я пешком быстрее дойду. Здесь недалеко.

– Как хотите.

Не очень хотел. Было слякотно снаружи, мокро, грязно. Тяжелые ошметки падали на лобовое стекло, уж точно не снежные хлопья. Лев Лаврентьевич вновь расстегнул пуговицу, в машине тепло было, не выходил. Сегодня ему заплатили за статью, напечатанную еще весной в «Трудах конференции», – он уже не мечтал получить гонорар. Ехал бы на метро в родной спальный район, да вот не смог пренебречь предложением соавтора, аспирант Петя на своем «форде» отправлялся к Торговому центру. Настроение у Льва Лаврентьевича, несмотря на денежное вознаграждение, было прескверное. По правде говоря, жена его не достойна подарка – два дня они в ссоре. Мириться он сегодня все равно не намерен, а, стало быть, покупать подарок сегодня как-то нечестно – во всяком случае, по отношению к самому себе. Тем более что есть время еще. Еще три дня до Нового года…

– Вам сколько, Петя? Двадцать пять?

– Двадцать четыре.

– Ну, до тридцати можете смело не жениться. Это как минимум до тридцати.

Девушка в серебристой шубке разносила по машинам журнальчики. Лев Лаврентьевич опустил стекло. Реклама известного рода услуг. «За знакомство!» – прочитал Лев Лаврентьевич название. Как тост звучит. Вот и на обложке большегрудая блондинка топлес, широко улыбаясь, поднимала бокал шампанского. Может, у них тоже рождественская распродажа?

– Здесь всегда раздают, – сказал Петя, положив подбородок на руль, – мне и вчера на этом перекрестке дали, и позавчера… Большой тираж.

Мать честная! Да сколько же их тут! Лев Лаврентьевич перелистывал, поражаясь количеству. Фотографии размером с этикетку спичечного коробка, иногда покрупнее – по десять штук на странице – у Льва Лаврентьевича в глазах зарябило. А вот и реклама.

– «Приглашаются девушки на высокооплачиваемую почасовую работу», – читал Лев Лаврентьевич вслух. – «Независимо от результатов собеседования каждая пришедшая получает в подарок тысячу рублей». Нет, что делают! Как заманивают!

– Вы лучше тексты под фотографиями почитайте. Больше о жизни узнаете.

– «Очаровательная блондинка приглашает в гости состоятельных мужчин…» – читал Лев Лаврентьевич наугад. – «Горячая девочка подарит часы наслаждения…», «Две ласковые кошечки с неограниченными фантазиями ждут щедрого гостя…»

Открыл в другом месте:

– «Приеду с аксессуарами. Могу с подругой»… «Все кроме копро»… «Гарантирую отсутствие следов»…

– Это вы садо-мазо читаете… Страницы экзотики.

– Век живи, век учись, – пробормотал Лев Лаврентьевич. – Человечество с катушек съезжает. Давно съехало. Я таких и слов не знаю. Что такое «фастинадо»?

– Понятия не имею.

– «Пони-плей»?

– Судя по названию… кто-то лошадь изображает.

– Допустим, – согласился Лев Лаврентьевич. – «Бондаж». Я знаю, что такое бондаж.

– Слушайте, откуда вам знать? Вы с «бандажом» перепутали…

– Флагелляция – это что?

– Боюсь, что порка.

– Флагелланты… – вспомнил Лев Лаврентьевич. – В средние века были такие… Самобичующиеся… За грехи себя наказывали…

– Так те из религиозных соображений…

На одной фотографии была одетая. Причем принципиально одетая – целиком и цивильно, отнюдь не в черную кожу свирепой садистки. В свитер. Ворот свитера закрывал даже шею до подбородка.

– «Поркотерапия, – продекламировал Лев Лаврентьевич. – Избавление от депрессии, комплекса вины, душевного дискомфорта. Без интима». Нет, как это тебе нравится? Неужели кто-то пойдет «без интима»?

– Все может быть. Вы возьмите домой, с женой обсудите.

– Ха-ха, – сказал Лев Лаврентьевич, первый раз повеселев за неделю.

А что? Был бы терапевтический смысл в снятии стружки и в пилке-пилении, все бы мужья ходили здоровенькими, бодрыми, жизнерадостными и психически уравновешенными. А не подарить ли ей рубанок, большой такой рубанок со сменным модулем, или, скажем, дисковую пилу? Или аккумуляторный лобзик? Не поймет ведь. Обидится.

Самые нетерпеливые стали гудеть.

– Ну вот, – сказал Петя, – сумасшедший дом начинается.

– Петя, мы давно живем в сумасшедшем доме! Весь мир – сумасшедший дом, прости за банальность! А ты посмотри на лица прохожих, это же идиоты какие-то!.. По улице идти страшно, того и гляди тебя за плечо укусят!.. Нет, как тебе нравится? – зарубил топором нового мужа бывшей жены и съел!.. Съел!.. Съесть человека!.. А в поликлинику придешь – за больничным!.. проще дома удавиться!.. Плюс еще это… потепление климата!.. Спасибо, что подвез. Вернее, завез. Бог даст, выберемся.

Он пожал Пете руку, дверцу открыл.

– Возьмите, возьмите, у меня таких штук пять…

– Оставь, Петя, будет шестая…

– Ну, так выкиньте в урну.

Взял журнал и вышел из машины. Холодная жижа полезла в ботинки. Море разливанное чтобы дойти до берега. Не пошел – побежал, лавируя между неподвижными иномарками. Старался не касаться грязных бортов светло-серым пальто. Чавкало под ногами, брызгало из-под ног.

Тротуар уже близко был, когда едва не наткнулся на инвалидную коляску: безногий в чем-то таком камуфляжном катал себя, невзирая на хлябь, и просил милостыню у водителей.

Перешагнув недооттаянные остатки сугроба (благо ноги есть), Лев Лаврентьевич оказался на тротуаре; здесь было относительно сухо. Прежде чем отдаться людскому потоку, он обернулся: зловещее зрелище. В мозгу всплыло чудовищное слово «секстиллион». То есть «очень много», он сам не знал сколько. Не мог найти глазами Петину машину, которую только что покинул. Стояли в обоих направлениях и на трамвайных путях. Зачем автомобиль ему? – думалось об аспиранте. Он же раб его, раб.

А вот и урна. Лев Лаврентьевич, проходя, кинул в нее «За знакомство!». Попал.

Новое поколение урн теперь украшено надписью: «Люби свой город!»

А захотел бы Лев Лаврентьевич, вняв призыву, тем же манером ответить, что да, город свой любит и не сорит, интересно, этим признанием какой бы следовало украсить объект? Опять-таки урну?

«Люблю свой город» – на урне?

Некоторые несли елки. Дома искусственная имеется. Пусть украшает, раз есть желание. Кто бы подсмотрел, кто бы подслушал, из-за чего ссориться начинают, не поверил бы, что такое возможно – вдрызг! – как в этот раз: из-за глупого выяснения причин, почему Лев Лаврентьевич не знает длины окружности своей шеи. Сама-то она прекрасно знает, какова длина окружности шеи Льва Лаврентьевича, но, спрашивает себя, видите ли, почему она обязана это знать, когда он это знать не обязан. Невнимание к себе самому, по жениной логике, предполагает еще большее невнимание к ней самой, а это уже с его стороны чистой воды эгоизм, – как же тут не припомнить все обиды, накопившиеся за пятнадцать лет их счастливого брака?… Шея при чем? Наверное, рубашку с галстуком задумала подарить; пусть, хорошо, прекрасно – он на нем и повесится! Ход хотя и банальный, зато абсолютно беспроигрышный!

Сколько времени прошло – мало ли, много ли (минут, вероятно, пять) – Лев Лаврентьевич обнаружил себя в торговом зале. В неуютном царстве избыточности тщился каждый мелкий предмет, тщилась каждая бесполезность навязаться в собственность Льву Лаврентьевичу – на жену его с дальним прицелом. Он же, шедший мимо витрин, мимо полок и мимо прилавков, понимал, что лишний он здесь, на этом празднике изобилия – по крайней мере, сегодня. Ничего сегодня не способно было прельстить Льва Лаврентьевича – ни штанга для полотенца, ни держатели для туалетной бумаги, ни модули для хранения полезных предметов. Ни чехлы для подушек, ни щетки для унитазов, ни софиты для абажуров, ни табуретки для ног. Ни регуляторы для гардин, ни топоры для мяса, ни ножи для лосося, ни прессы для чеснока, ни подставки для специй, ни разделители для ящиков, ни игрушки для кошек, ни коврики для ванной, ни коробки для книг, ни книги для коробок…

Ни открыткодержатели. Ни мешочки из полиэстера. Ни чашечки с блюдцами для кофе эспрессо…

Ни даже для прихожей картины. Печать методом объемных мазков. Полный эффект оригинала.

Все раздражало Льва Лаврентьевича, но более всего манекены. Стали с некоторых пор манекены его бесить. Всех типов. Безголовые, например, – когда мода на безголовых пошла. Но и с головами бесили – независимо от фактуры лица. Гладколицые, без глаз и ушей, без носа и рта, у которых голова, как яйцо страусиное; или с небывалыми харями инопланетных пришельцев; или, например, с нарочитыми искажениями пропорций человеческого лица – всех мастей микро– и макроцефалы; или, напротив, исполненные в крайне гиперреалистической манере, когда видны и морщины на лбу, и ямочка на подбородке, и когда перепутать легко эту нелюдь с продавцом-консультантом. Раньше были они не такими, раньше были они без претензий. Вот за что Лев Лаврентьевич их невзлюбил – за претензию! Глядя на манекен, Лев Лаврентьевич не мог не думать о человеке. Можно ли, глядя на манекен, не потерять веру в род человеческий, ибо не по подобию ли человека сотворен манекен? Вспомнилось Льву Лаврентьевичу, как по ящику некто объяснял основным свойством всех манекенов, а именно их способностью всегда функциональными быть, их же, даже раздетых, асексуальность. То есть манекен в принципе ни на что не готов провоцировать человека (кроме, конечно, покупки). Но, во-первых, это как еще функциональность понимать – может, есть и такие, для кого манекена основная функция вовсе и не быть обязательно вешалкой, а, во-вторых, вот Льва Лаврентьевича пример: если, по мысли того телевизионного умника, не способен манекен вызвать сильных эмоций, то отчего же так хочется Льву Лаврентьевичу дать манекену по морде? Не любому, допустим, не каждому, а хотя бы конкретно вот этому – что стоит в бордовой футболке и клубном шелковом пиджаке и у которого даже ресницы имеются, а взгляд едва ль не осмысленный, или хуже: едва ль не идейный? Лев Лаврентьевич сжал кулаки, но сдержался, не дал манекену по морде. Отошел. Вышел на улицу, ничего не купив.

Автомобильная пробка медленно рассасывалась.

«Забудь свой геморрой!» – призывал светящийся постер. Клинический случай, – сказал себе Лев Лаврентьевич, машинально прочитав адрес клиники. Все-таки он старался воздерживаться от чтения рекламных текстов. Не всегда получалось.

Возле «геморроя» стояла компания неопрятных молодых людей, один самозабвенно тренькал на гитаре и омерзительно блеял, думая, что поет, а его подруга, тоже думая, что он поет и что эта песнь достойна вознаграждения, приставала к прохожим с протянутой шляпой. Ко Льву Лаврентьевичу тоже метнулась, но сразу отступила, прочтя на его лице категоричное «не подаю». На самом деле, на лице Льва Лаврентьевича выражалось нечто более сложное: «Сначала играть научитесь и петь, а потом, сосунки, вылезайте на публику!» Мимо прошел, злой как черт. Почему, почему они так? Лев Лаврентьевич тоже четыре знает аккорда и может стренькать не хуже, чем тот, но почему же он ни при каких обстоятельствах никогда себе не позволит скромное свое умение кому-нибудь навязать – тем паче за мзду?! Если допустить невозможное и представить Льва Лаврентьевича за клянченьем денег (по роковой, допустим, нужде или, что допустимее, под угрозой четвертования), это будет (чего, конечно, никогда не будет) нищий, в рубище и без сапог, смиренный Лев Лаврентьевич, севший по-честному на грязный асфальт и положивший перед собой мятую кепку – но без гитары! Без песен! Без неумелых кунштюков!

И что такое «забудь свой геморрой»? Почему его надо забыть, если он уже есть? Как забыть – как сумку, как зонтик?… А это идиотское уточнение «свой»!.. Свой забыть, а чужой геморрой забывать не надо?

Он почувствовал, что, если не выпьет хотя бы чуть-чуть, то может сорваться.

Лев Лаврентьевич не стал спускаться в подземный переход, ведущий к станции метро, а, пройдя шагов двести, свернул в малонаселенный Т-ский переулок. Там, в подвальчике, размещалась рюмочная, с осени прошлого года именуемая «Эльбрусом», но по старой памяти больше известная как «Котлетная».

Не умея представить иных причин называться подвальчику «Эльбрусом», Лев Лаврентьевич полагал, что Эльбрус – это имя хозяина заведения.

Входя, мечтал о пятидесяти; у прилавка подумал о ста; стал платить и решил: сто пятьдесят. Ему дали в графинчике. Взял томатного сока стакан. Закусывать не хотелось, третий день не было аппетита.

Сел, налил себе в рюмку, разделив мысленно все на четыре. Спешить не надо. Надо с чувством, с толком, с расстановкой. Выпил, томатным запил, отглотнув понемножечку дважды. За соседним столиком двое сидели, пили пиво, на тарелке кучкой лежали щепки вяленых кальмаров. Лев Лаврентьевич терпеть не мог эту дрянь.

С тех пор, как «Эльбрусом» стала «Котлетная», котлеты здесь продавать перестали.

Закурил.

Музыки, к счастью, не было.

Впрочем, лучше музыку слушать, чем то, о чем говорили за соседним столиком. Один уговаривал другого сменить фамилию. «Ковнюков, смени, тебя же все равно все Говнюковым считают!» (То, что тот Ковнюков, понял Лев Лаврентьевич не на слух, а из контекста фразы.) Второй отвечал первому, что он и есть Говнюков, что это дед его еще до войны сменил Говнюков на Ковнюков, тогда как правильно Говнюков, и что он, Ковнюков, никогда не поменяет фамилию ни на Адмиралова, ни на Вышегорского, а если и поменяет, только обратно на Говнюкова, потому что это реальная фамилия, правильная, и надо ее уважать. Он несколько раз употреблял конструкции с местоимением «мы», но на слух уяснить затруднительно было: «мы – Ковнюковы» или «мы – Говнюковы». Наконец прозвучала фраза, надо думать, служившая девизом, с которым владелец необычной фамилии уверенно шел по жизни, бросив вызов судьбе: «Говнюков много, а Говнюков один». (Возможно, он сказал «Ковнюков один» – один черт.)

Что за хрень?… как такое можно нести?… – возмущался про себя Лев Лаврентьевич. Если так и дальше пойдет, его просто вытошнит.

Водка, правда, была ничего, а вот сок томатный ему тоже не нравился. Несоленый. Но он сам не солил – вполне осознанно. Говорят, томатный сок с поваренной солью действует разрушительно на печень.

Злил еще и тем Ковнюков-Говнюков, что Лев Лаврентьевич сам гордился всегда своим именем-отчеством. Что же тут красивого в Говнюкове, когда, если и есть что-то объективно красивое, так, конечно же, это Лев Лаврентьевич? Поразительное сочетание звуков, тончайшая аллитерация, волновые звуковые накаты: лев, лав. Лев. Лав. Ай лав ю, Лев. Ай лав ю, Лав. Ай лав ю, Лаврентьич. Женщины так ему никогда не говорили. А жаль.

Жизнь, если честно, скверно сложилась.

А жизнь всегда скверно складывается.

Как карточный домик.

Налил еще.

Спасибо родителям. Назвали Львом. Лучше и не придумаешь.

За родителей. Соком запил.

С фамилией не так повезло. Сама по себе вполне приемлемая, но в сочетании с именем как-то не очень. Лев Комаров. Семантический сбой. Что-то надо одно – или лев, или комар. Льву Лаврентьевичу фамилия Комаров с детства отравляла существование. А был бы он Говнюковым? Лев Говнюков… Страшно представить.

Теперь о политике рассуждали.

– Вот увидишь, Говнюков, первой отсоединится Шотландия. Затем – Уэльс.

– Англия первой отсоединится, – пророчествует Говнюков за соседним столиком. – Останутся Шотландия с Уэльсом без Англии.

– Да нет там никакой Англии, Говнюков, есть безымянная территория в границах Великобритании…

Достали.

Убил бы обоих.

Вошел дед бомжеватого вида. Лицо как будто знакомое, где-то Лев Лаврентьевич с ним определенно встречался. Судя по тому, что держал он в руке, а держал он в руке «За знакомство!», промышлял дедушка продажей бесплатного. Оценив ситуацию, направился к тем двоим.

– Купите за двадцать рублей, – попросил Говнюкова. – Вон какие, элитные. Одна другой краше…

– Отвали, – сказал Говнюков. – Сам ты элитный.

– Любо смотреть, – обратился дед к приятелю Говнюкова. – За десятку хотя бы.

Стоило оценить деликатность деда: десятка была той суммой, которую любой побирающийся мог просить без зазрения совести, дед же продолжал себя позиционировать как коммерсант; Лев Лаврентьевич оценил.

– Отвянь, – посоветовал говнюковский приятель.

Дед было подался в сторону Льва Лаврентьевича, но, встретившись глазами с ним, замер на месте, словно припоминая что-то, потом пугливо отвернулся и заковылял к выходу.

– Стой! – приказал Лев Лаврентьевич; он достал сторублевку и показал деду. Увидев, однако, что дед продолжает стоять на месте, сам подошел к нему.

Не столько руководствовался человеколюбием он, сколько поступал в пику Говнюкову с товарищем.

– Тебе, отец! – протянул деду.

В качестве вспомоществования.

Дед охнул, забормотал убогие слова признательности. Благородство и принципиальность были деду не чужды: он тыкал, чтобы взял, журналом во Льва Лаврентьевича, а Лев Лаврентьевич от себя «За знакомство!» отпихивал. «Перестаньте, – говорил он деду раздраженным назидательным шепотом, – мне это не надо, кому-нибудь продадите…» – «Нет!.. такие деньги заплочены… – вкрадчиво бормотал дед, – нет, нет, нет… вам нужнее, вы молодой…»

Может, на факультете работал? – все пытался вспомнить Лев Лаврентьевич, вглядываясь в желтое одутловатое лицо. Всяко бывает. Пал человек.

Изловчившись, дед согнул «За знакомство!» надвое и засунул Льву Лаврентьевичу в карман пальто, после чего стремительно уковылял на улицу.

Лев Лаврентьевич в состоянии несвойственного ему благодушия вернулся за столик. Налил себе третью. Задумался. Не этот ли тип лет пятнадцать назад читал курс основ теории управления?

– Ну ты и лох! – подал голос (громкий голос) Ковнюков-Говнюков. – Да их на перекрестках бесплатно раздают, бери сколько надо!

– Не всем, – уточнял говнюковский приятель. – Только водителям иномарок. Пешеходам не дают. И бомжам не дают.

– Вот как раз бомжам и дают. Это кто был, по-твоему? Не бомж?… Дают бомжам, чтобы они таким, как этот лох, продавали. Бомж продаст, а деньги поделят. Слышишь, лох! Ты знаешь, лох, какой ты лох? Ну ты и лох!

Оскорбление. Не только тон грязных нападок и не столько тон оскорблял Льва Лаврентьевича, сколько нелепая убежденность в том, что он способен купить бесплатный каталог сексуальных услуг. Но и тон! – тон сам собой был оскорбителен.

– Мы с вами на брудершафт не пили.

Сказав это, Лев Лаврентьевич наконец опрокинул третью рюмку, как бы показывая, что он сам по себе. В графинчике оставалось на четвертый прием.

– Да я с тобой не то что на брудершафт, я с тобой срать рядом не сяду!

Сволочь какая. Ну, погоди. Лев Лаврентьевич достал журнал из кармана, положил на стол, приступил к неторопливому перелистыванию с видом респектабельного человека, который знает, что приобрел и зачем.

– Разглядывает, посмотри.

– Дома вырежет, на стену повесит.

– Лох, лупу купи!

Спокойно! Лев Лаврентьевич вынул мобильник и, старясь как можно больше значения придать этому жесту, положил рядом с журналом. Налил из графинчика, что оставалось. Перелистнул страницу. Другую. Увидел одетую, ту. Был уже готов выпить – рука к рюмке тянулась, но – отсрочка! – мобильник взяла, не рюмку.

Почему его выбор пал на одетую? Не потому ли, что сам был одет?

– Смотри-ка, номер набирает.

Трубка:

– Алло.

– Привет! – громко и отчетливо произнес Лев Лаврентьевич. – Как дела?

– Мы знакомы?

– Вот смотрю каталог… Рассматриваю предложения.

– Хотите получить удовольствие? Или как? Удовольствие или удовлетворение?

Философский вопрос. Лев Лаврентьевич не стал вдаваться в нюансы. Хорошо бы показать говнюковским, что любая прихоть его исполняется беспрекословно.

– То, что надо, – сказал Лев Лаврентьевич. – То есть и то, и другое! Как раз в чем я сейчас в известной мере нуждаюсь. И еще самые разные штучки, вы меня понимаете. У меня много идей. В общем, спасибо.

Зря «спасибо». За что «спасибо»? И почему «в общем, спасибо»? Он почувствовал потребность явить себя перед публикой активным субъектом, по-мужски состоятельным.

– Вы не пожалеете, – сказал Лев Лаврентьевич.

Пауза длилась несколько секунд, по-видимому, высказывания Льва Лаврентьевича подвергались стремительному анализу.

– Ты тоже не пожалеешь… Возьми ручку и запиши адрес.

Лев Лаврентьевич взял ручку и стал записывать на салфетке адрес – очень небрежно, всего лишь для видимости.

Недалеко, где-то поблизости. Что позволяло Льву Лаврентьевичу сделать разговор более предметным:

– Это где обувной?

– На другой стороне. Рядом с аптекой. Вход со двора.

– Рядом с аптекой, – повторил Лев Лаврентьевич. – А я сейчас на углу… – он сказал, на каком он углу, и услышал:

– Отлично. Твоя госпожа абсолютно свободна. И ждет с нетерпением.

– До встречи, – сказал Лев Лаврентьевич.

Убрал мобильник. Выпил последнее. Ну и пусть себе ждет.

Встал и направился к двери. Если бы говнюковские так и остались молчать, он бы в дверях им сказал «до свидания». Но Говнюков не выдержал первым:

– Сто долларов, да?

– Сто евро, – и вышел, не оборачиваясь.

Уже на улице подумал, что надо было сказать «двести».

Легкая радость пробежала внезапной волной и тут же отозвалась в теле привычным ознобом: все-таки зябко.

Застегивая пальто на верхнюю пуговицу, он думал о необязательности знания длины окружности шеи для приобретения галстука. Стало быть, речь тогда шла не о галстуке. Галстук он вряд ли получит в подарок. Жизнь продолжается.

Возможностей было две: сесть на метро и отправиться домой (дома ему предстояло разобрать недоразобранные вчера антресоли…) или же натрескаться посущественнее где-нибудь без говнюковских, да так, чтобы предстать перед очами жены в предельно независимом выражении. Обдумывая преимущества второго проекта, Лев Лаврентьевич дошел до вывески «Лечение от заикания» и остановился. Что-то не верилось ему, что здесь от заикания действительно лечат. И то, что заикание в принципе поддается лечению, ему сейчас показалось очень сомнительным. Врут. Наверняка врут.

К счастью, он не заикается.

Оглянулся.

Говнюков с приятелем шли следом.

До них было метров сто, они только что выбрались из подвальчика. Из «Эльбруса». Что им надо еще? Зачем они потащились за Львом Лаврентьевичем? Пили бы пиво свое. Лев Лаврентьевич их в дурном заподозрил. Безлюдный переулок. Может, они вообразили себе, что у него денег невпроворот? Или хотят отобрать мобильник? Месяц назад какая-то мелюзга отобрала мобильник у четырнадцатилетнего племянника Льва Лаврентьевича; он не сумел защититься. Лев Лаврентьевич себя в обиду не даст.

По правую руку был сквер-садик; два фонаря бессмысленно освещали площадку, в иную погоду бывшую детской. Сейчас холодная жижа затопляла и сад, и площадку, посреди всего этого зловеще возвышалось металлопластиковое сооружение для катаний на попе, если мороз. Лев Лаврентьевич быстрым шагом смело преодолел пространство садика и вышел на весьма оживленную М-скую улицу.

Убедившись в том, что за ним не следят, Лев Лаврентьевич направился в сторону условного центра города. Автомобильное движение уже возобновилось вполне, и это угрожало обрызгиванием. Пару раз пришлось отскакивать. Иные прохожие, следуя своим путем, теснились ближе к домам. Лев Лаврентьевич подался ближе к дому и увидел того.

Он увидел того – дед изучал содержание урны. Вот те раз. Дед-то точно того. Деловито копается в урне. Ста рублей ему мало? Что же это такое? – сколько ни дай, все равно в урну полезет?

Лев Лаврентьевич поверил не сразу глазам, был момент, когда думал, что обознался, что это другой. Нет, был он. К сожалению, он. Старый знакомый.

Грустно стало. Такая тоска накатила!.. Но тоска идет за тоской. Лев Лаврентьевич прошел, не оглядываясь, – только повернул он за угол дома, как вспомнил, где и когда встречал этого деда – до этого.

Около урны! Только другой!..

Недавно совсем!

Лев Лаврентьевич так и увидел картинку: он поганый тот глянцевый в урну бросает журнал, а рядом с урной дедуся стоит – бомжеватого вида! Вот он и есть! Наконец-таки вспомнил!..

Да ведь только что было, двух часов не прошло!

А казалось, в далеком минувшем виделись где-то… На кафедре… На факультете…

Тьфу ты – да около урны!

Что же теперь получается? Получается, что бесплатный журнал сексуальных услуг, который Лев Лаврентьевич выкинул в урну, дед из урны достал? А потом извлеченный из урны журнал Льву Лаврентьевичу, как ни в чем не бывало, навязал в обратном порядке?… и Лев Лаврентьевич принял?… из урны журнал!.. Сам который в эту урну и бросил!..

Почему ж – «навязал»? Разве не Лев Лаврентьевич проявил инициативу, спровоцировав деда? Разве не сам? Не сам предложил ему разве сто несчастных рублей? В том-то и дело, что сам!

Можно и так посмотреть: деду сто рублей не нужны, раз он даже при деньгах роется в урнах, это очень важный момент, потому что тогда сто рублей вовсе не мзда и не спонсорский дар, а действительно плата. Плата за то, за что хотел ее дед получить – за бесплатный журнал! Сексуальных услуг. Изъятый из урны.

Значит, прав Говнюков: Лев Лаврентьевич за сто рублей купил бесплатный журнал.

Значит, прав Говнюков: Лев Лаврентьевич лох!

И это притом, что не знал Говнюков, откуда журнал – не знал, что из урны!.. и что сам Лев Лаврентьевич выбросил в урну!.. не знал!.. А если бы знал?

Нет, какой Лев Лаврентьевич лох, не дано даже знать Говнюкову!

Это удар. Под ногами земля пошатнулась.

Лев Лаврентьевич думал: что ж ты делаешь со мною, дедуся? Хорошо, я критичен к себе в мере той, что и к миру. А другой человек? А другой человек без морального стержня, стержня может и вовсе лишиться (речь идет о морали), потерять в человечество веру, сползя на стезю дозволенья всего, что в мозгу уродится – это ль будет не грех?

Надо думать, сто пятьдесят – оптимальная доза, когда думает мозг лучше всего.

Лев Лаврентьевич остановился.

Еще один городской сумасшедший по воде, как посуху, промчался на велосипеде; некто вышел из хозяйственного, вооруженный, как пикой, длиннющим плинтусом; проворный эвакуатор поспешно приступил к пленению неверно припаркованной «девятки», – а Лев Лаврентьевич все не мог успокоиться, все стоял на месте, не двигаясь – итожил промахи и ошибки.

Много было ошибок, начиная с той, что родился. И то, что женился. И то, что послушался Петю, соблазнился местом в машине и поехал жене за подарком (все равно ж не купил!..), и то, что журнал сексуальных услуг согласился выкинуть в урну, и то, что снова его ж и обрел… за сто рублей… но и это не все! То, что он позвонил той «одетой», это тоже ошибка! И серьезнее всех!

Глядя на водосточную, словно вспотевшую трубу, он осознавал всю серьезность последней ошибки.

Его мобильник засвечен. Он попал в базу данных. Его теперь просто найти. Естественно, будут искать, обязательно будут искать. Вызвался и не пришел. Сексбизнес не прощает обмана. По существу, он поступил, как телефонный хулиган: сделал фиктивный заказ (или правильно как называется?), только это не то, с чем допустимо шутить. Возможно, она отказала другому клиенту, рассчитывая на скорый визит Льва Лаврентьевича, следовательно, Лев Лаврентьевич причина ущерба, урона, потерь – как моральных, так и финансовых. Даже больше финансовых, чем моральных. Ему позвонят и спросят, где он. И объяснят, что за базар принято отвечать. Как бы то ни было, теперь от него не отстанут. Ему будут звонить и предлагать услуги известного рода. Даже ночью. Нет, именно ночью. Когда он спит (или не спит) в одной постели с женой. Которой не купил сегодня подарка.

Через перекресток проехали одна за другой снегоуборочные машины. Зачем – если сугробы растаяли?

Один выход – заказ отменить. Сейчас же. Пока ему не позвонили оттуда.

Не ждать оттуда звонка.

И он позвонил – отменить.

– Опять я, – сказал Лев Лаврентьевич.

– И где ж мы гуляем?

– К сожалению, обстоятельства изменились. Я не смогу.

– Что значит «я не смогу»? Где-то бродите рядом, и вдруг «не смогу»?! Что за дела. Приходите, не пожалеете. Нам никто не помешает. Я жду. Давайте, давайте.

– Вы действительно избавляете от депрессии? – спросил Лев Лаврентьевич, потому что ему действительно было интересно услышать ответ.

– И от комплекса вины. И от дискомфортных переживаний.

– Получается?

– Еще как!

– Позвольте сознаться: не верю. Никому не верю, а вам особенно.

– Миленький, да ведь это ж надо на себе испытать, прочувствовать, а уж потом – верю, не верю. Я высшей квалификации терапевт. Я работаю с гарантией как никак.

– Но без интима, – попытался поддеть ее Лев Лаврентьевич.

– Только не говори, что тебе нужен интим. Солнышко, тебе общение надо, а не интим. Я ведь знаю, с кем дело имею.

– А в чем гарантия, интересно? (И действительно: в чем, интересно, гарантия?)

– Месячная отсрочка от суицида после одного сеанса.

Звучало весомо.

– Блин, – оценил гарантию Лев Лаврентьевич. И услышал:

– Ну ладно по телефону трепаться. Адрес напоминаю.

Напомнила.

А почему бы и нет? Даже интересно с ней пообщаться. Все новые впечатления…

… Дверь открыл шкаф – широкоплечий, широкоскулый, и глаза у него были расставлены тоже предельно широко. Бритым наголо был.

Смерив взглядом Льва Лаврентьевича, он громко сказал: «Твой!» – и удалился на кухню.

Из комнаты вышла – Лев Лаврентьевич сразу узнал в ней «одетую» – полная женщина лет тридцати пяти-сорока, губы накрашены, стрижка каре; «одетая» была одета в спортивный костюм сочно-синего цвета и походила на ветеранку большого спорта – всего более на бывшую штангистку в среднем весе.

– Ну-с, в чем же наши проблемы?

– В смысле? – спросил Лев Лаврентьевич.

– Угрызение совести? Ощущение невыполненного долга? Нравственные страдания из-за собственного несовершенства? Нет? Пальто, будьте любезны, сюда. У вас что, вешалка оторвалась? Почему не пришито? Жена есть?

– В общем, да, – пробормотал Лев Лаврентьевич, повесив пальто на петельку для верхней пуговицы.

Интервью продолжалось:

– Я хочу знать причины депрессии. Что не устраивает?

– Меня все устраивает… но как-то все не так… неправильно как-то…

– Чувство вины?

– Да нет никакого чувства вины… Ни перед кем я не виноват…

– Ну конечно. Претензий к миру у нас больше, чем к себе. Во всем у нас человечество виновато.

– В целом у меня к человечеству нет особых претензий, разве что к отдельным его представителям есть, и большие… Но с другой стороны, согласитесь, в каком-то смысле человечество наше… увы, увы…

– Человечество – увы, а вы – ура.

– Да как раз не ура. Было бы ура, я бы с вами не разговаривал.

– Что пили?

– Водки… немного.

– Три тысячи, – сказала «одетая».

Он знал, что дорого будет. Отступать поздно. Достал деньги, она спрятала ассигнации в карман спортивных штанов.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации