Текст книги "Любви спасение"

5. ПЛАН ПОБЕГА

Ночью, сменившей день удачного сватовства, юноша почти не спал, ему мерещилась Эхотея. Вставая и омывая водой лицо, Инохий ни на мгновение не мог, да и не желал избавиться от образа юной девы, купающейся в воде, выходящей на берег в ослепительной нагой красоте. Под утро, задремав, он проснулся на слегка мокрых простынях от уже знакомого приятного ощущения внизу живота, но в этот раз ему снилась Эхотея, её тело, её глаза, её голос, и это было значительно чудеснее.

– Неужто прав был старец? – мелькнула мысль у Инохия. – Эта дева будит во мне не вожделение только, а жгучее желание рядом быть, взор глаз её божественных видеть, голос прелестный слышать. Уже представляю я с трепетом тепло рук её и волос аромат. Неужто чувство то самое?

Есть ему не захотелось вовсе, и он, испив только воды, пользуясь отсутствием дома матери, отправился на городской рынок искать красавицу Эхотею. Утром на городской площади, за которой начинался рынок, собирался народ. Со всех прилежащих улиц тянулись женщины и мужчины. Главы обычных семей горожан, одетые в неброские пеплоны, сзади них покорно шли их мужья, иногда по двое в синих плащах. Такие одеяния выдавали обычных граждан страны, которых было большинство. Иногда среди толпы людей попадались небольшие повозки, принадлежащие знатным титанидам. Хозяйки этих знатных родов гордо восседали в повозках, выделяясь своими яркими и богатыми тканями пеплонов. Детей не было вовсе, лишь изредка попадались молодые юноши и девы. Все мужчины были понуры, а женская половина населения оживлённо переговаривалась, от чего единый гул слившихся голосов был высоким, даже отчасти визгливым.

– Не ловили изменников давненько, – слышалось с одной стороны.

– И поделом, – неслось с другой, – знать место своё мужчина должен.

– А то, что возомнили они себе? Кто мнение и желания их вообще спрашивает? – слышал юноша сзади.

Инохий сразу догадался о предстоящем. Он почти никогда не слушал глашатаев на площади, поэтому не был в курсе городских новостей. Когда-то он понял, что эти постоянные сообщения в течении целого дня для всенародного внимания имеют мало общего с происходившем на самом деле в стране Атлантиидов. Вот он и перестал их слушать. Сегодня на площади будет публично наказан один из неверных мужей, уличённый в измене. Не желая задерживаться на площади, он постарался не угодить в плотный поток людей, оказавшись на примыкавшей к площади недалеко от входа на рынок улице. Юноше всегда было безумно жалко таких мужчин, ведь их лишали мужского достоинства, причём прилюдно. В очень редких случаях, когда жена такого преступника общественной морали при всём честном народе прощала того, то исходя из обстоятельств измены и по желанию толпы, такого изменника могли отпустить, при условии, что в следующий раз его сбросят со скал на утёсы внизу на корм крабам.

Юный отпрыск знатной титаниды быстро миновал по краю площадь и вошёл на уже открытый рынок, продираясь сквозь людей, идущих навстречу. Он почему-то был уверен, что, если Эхотея здесь, она не пойдёт глазеть на это изуверство. Где-то в глубине души его сверлила мерзкая мысль, что он может ошибаться, и эта прелестная рабыня на самом деле такая же мужененавистница, как и подавляющее число женщин страны, вдруг она так же считает, что мужчина-атлантиид, если он не воин, то всего лишь осеменитель, годный только на потакание любым капризам женщин. Он непроизвольно стал глазами выискивать в толпе редкие тёмно-серые с чёрной окантовкой пеплоны рабынь, всматриваясь в их лица.

– Если так это, – думал Инохий, защищаясь от толчков встречных женщин, – то в жизни окончательно разочаруюсь, и делать тут нечего мне…

Эта жуткая по своей сути мысли, внезапно показалась юноше спасительной, неким выходом из той обречённости будущего, которое его ожидало. Он внутренне был не согласен с устройством жизни, точно не мог это сформулировать своим молодым умом, но чувствовал, что здесь что-то не так, что-то неправильно, так не должно быть. Люди не вещи и не скотина. Должно быть различие между кувшином и живым человеком. Когда-то в детстве, учителя его убеждали, что раб тем отличается от атлантиида, что не способен мыслить и чувствовать, как он. Такое, утверждало воспитание, невозможно, ведь раб уже рождён рабом, и его суть – работать во благо своего господина, он равен лошади, только внешне похож на потомка Великих Титанов, а в его природе беспрекословное подчинение хозяину. Ему неподвластны рассуждения и способность восторгаться прекрасным, ему недоступно любить и ненавидеть, и всё человеческое им чуждо. После той попытки поцеловать несправедливо выпоротую рабыню, которую лечил, он полностью разуверился в таких принципах. Юноша увидел в глазах той бедняжки все чувства, а его убеждали, что они чужды рабам. Окончательно утвердило юный разум этого сына знатной титаниды именно вчерашнее событие. Причиной тому даже не божественная внешность рабыни Эхотеи, не изящество и грация, в конце концов, лошади тоже есть красивые и грациозные, дело было в её глазах, в её манере говорить, хоть он слышал юную деву немного.

– Человек она, а не вещь! – еще вчера понял Инохий.

Толпа рассеялась, лишь отдельно спешащие на площадь женщины, уже торопясь так, что переходили на лёгкий бег, приподнимая полы своих пеплонов, чтобы не оступиться. Инохий шёл к распорядительнице рынка узнать, где ему найти нужную лавку.

Похожая на обычную торговую лавку место распорядителя рынка, отличалось только отсутствием товара. Вместо прилавка была дверь, и она была открыта. Поравнявшись с дверным проемом, юноша увидел в глубине стоящую спиной женщину в невзрачном пеплоне, выдававшем обычную свободную горожанку на государственной должности, следящей за лавками и торгующими в них рабами владельцев.

– Приветствую, – начал говорить юноша.

– Закрыто, – очень грубо, продолжая стоять спиной, скрипучим низким голосом ответила распорядительница, – ухожу на площадь уже я, ах да, неинтересно же то мужчинам…

Она повернулась и Инохий увидел женщину средних лет с очень колючими глазами. Весь вид чиновницы красноречиво показывал что мужчина не имеет права отвлечь её от дел, от собственных желаний. Заметив бордовый плащ и золотой медальон знатного рода, женщина переменила тон, но не взгляд ненавидящих и призирающих всех мужчин глаз.

– Простите, титаниды сын благородный, – более учтиво, сказала женщина, – не то имела в виду я. Чем служить могу вам?

– Послала меня матушка в лавку титаниды Роании, а где та находится, не знаю. Надеюсь, в затруднениях моих поможете вы.

Инохий говорил вежливо, как подобает отпрыску знатной титаниды, но не надменно, хоть и мог такое себе позволить, имея положение значительно выше этой простой горожанки.

– Да, конечно, подскажу я вам, – в её тоне присутствовало раздражение, что вынуждена задержаться и помогать этому никчёмному во всех отношениях отпрыску благородной титаниды, вместо того, чтобы занять на площади место получше и с удовольствием в подробностях на всё посмотреть.

Распорядительница кратко и быстро пояснила, как найти юноше нужную лавку, выйдя из двери, одновременно заперев её. Даже не спросив, всё ли понятно, женщина простилась и быстро удалилась, развивая полы пеплона, спеша наблюдать насилие над человеком. Инохий прекрасно понял стремление этой горожанки, и ему снова стало противно от человеческого поведения, от того, что человек может получать удовольствие от страданий другого.

– Назвать общества нормой можно разве такое, – подумал юноша, – когда человека страдание толпы забавой становится. Неправильно это!

Быстро достигнув нужной лавки, Инохий замедлил ход и не спеша прошёл мимо, посмотрев в глубину за прилавок будто случайно. Лавка была открыта, но там никого он не увидел. Зато обнаружил много прекрасных тканей, которые его даже не заинтересовали.

– Тут нет её либо, или на площадь смотреть ушла она, – подумал он с ощущением подступающей горечи.

Приостановившись, Инохий подошёл к прилавку с тканями. Глянув из стороны в строну, он приметил, что на рынке пустынно, и он единственный посетитель в этом ряду. От множества различных тканей шёл приятный свежий запах чистой и новой одежды. Юноша даже глубже вдохнул этот аромат.

На шорох сандалий по песку дороги между лавками, в тёмной глубине лавки произошло движение, замеченное Инохием. Кто-то вышел к прилавку с той стороны, и юноша поднял глаза. В следующий момент он побледнел, а сердце замерло.

– Это она! – ножом вонзилась в голову мысль. – Эхотея прелестная, глаза её это точно, из миллиона узнаю я их!

В лавке молча, как положено рабам, стояла юная дева, которую вчера во всей красе, теряя рассудок, рассматривал из кустов Инохий. Тот же тёмно-серый с чёрной окантовкой пеплон, тот же рост, те же глаза. И всё. Остальное было плотно задрапировано одеяниями. Если бы вчера он внимательно не рассмотрел глаза этой красавицы, то сейчас бы просто не признал в этой рабыне ту богиню. Она быстро опустила свои выразительные глаза вниз в покорном ожидании. Даже в такой смиренной позе юноша распознал в ней гордость и смутно понимаемую им силу её характера. До него вдруг дошло понимание, почему лицо юной девы скрыто от всех – с такой божественной внешностью её ожидала бы беда в таком обществе, где жили Инохий и эта рабыня. Он почувствовал, что начинает краснеть от смущения, недопустимого сыну титаниды, когда после затянувшейся паузы она подняла на него вопросительный взгляд, поэтому опустил глаза и ушёл в сторону, но не покинул рынок.

Он бродил среди пустынных рядов, пока с площади не послышался душераздирающий вопль мужчины, лишившегося главного своего признака. Этот вопль и последовавший за ним восторженный возглас целой площади женщин заставил кровь юноши застыть в жилах, а всего его содрогнуться. Его передернуло больше даже не от страданий человека, пусть и виновного, а от всеобщей радости женщин.

– Нельзя так, – подумал Инохий, – удовольствие получать от страданий чужих, недостойно это человека звания. Вина в чём несчастного этого? В том, что к женщине другой чувства он проявил? В том, что в мужья его взяли когда-то против воли и чувств его? И мне предстоит такое же, если другая дева мне нравится, а не супруга будущая моя. Значит, в поисках счастья и я окажусь здесь на площади, а радоваться все будут.

Рынок постепенно наполнился людьми, и ноги сами понесли Инохия к лавке титаниды Роании. Полдня он ходил кругами перед прилавком, ловя каждый взгляд Эхотеи, любовался её работой, когда она ловкими движениями рук расправляла ткани и отмеряла покупателям нужное количество тканей. Бывало, в нём вскипало возмущение, когда ей швыряли под ноги плату за товар, выказывая презрение к рабу.

Так прошла половина Луны. Каждый день Инохий ходил на рынок видеться с полюбившейся ему рабыней, точнее видел он издали только её глаза. Пару раз молча купил большие мотки ткани для дома, предварительно переговорив с матерью об этом. Частенько провожал Эхотею по вечерам до дома её госпожи, когда она не уезжала вместе с супругом тианиды Роании на повозке. Он преследовал рабыню на почтительном расстоянии, думая, что она его не замечает. Юноша был счастлив, но эти радостные мгновения лицезрения глаз юной девы сменялись тоской и грустью, заставляя его страдать всё сильнее и сильнее.

– Что с тобой, сын мой Инохий? – спросила его как-то вечером титанида Иохения. – Печальный ты ходишь какой-то. О свадьбе предстоящей переживаешь?

Инохий, понимая, что отнекаться не получиться, мать очень настойчива и умна, а простыми ответами удовлетворить её интерес не удастся. Поэтому он решил поговорить с ней о том, что его волновало, что не давало покоя уже давно, но повода не было.

– Матушка, скажите мне кто отец мой? Афарий, Нинакий или Ихей? Кажется мне, что больше на Афария похож я внешне, но и на Ихея тоже.

– И зачем тебе это? – Иохения прищурила глаза, явно не ожидая такого вопроса от сына.

– Знать необходимо мне, кто отец мой.

– Они все у тебя, как и у сестры и братьев твоих старших.

– Не бывает ведь так, ребёнка на свет двое производят только.

– Мать только, женщина детей на свет производит и в муках ужасных рожает! – строго сказала титанида. – Как мать-земля, богиня Геония людям плоды для пропитания даёт! Не так разве это?

– Так, матушка, но ведь, чтобы плоды мать-земля для нас уродила, в неё семя вложить нужно. И так у людей. Нужен мужчина, без него того же случиться не может.

– Прав ты, но нужен мужчина в начале лишь в самом. Не он же в себе жизнь новую зачать способен, не он же дитя под сердцем лун полных девять вынашивает, не он же в страданиях рожает его, и не он молоком грудным вскармливает дитя своё. Мужчины же бесполезны по большей части, поэтому удел основной их женщин удовлетворять и во всём желаниям их потакать. Разница какая тебе, отец твой кто.

– Правы вы, матушка, но прошу вас, важно знать мне очень, отец мой кто, ведь Ломении мужем единственным буду я, отцом единственным детей её, и у меня единственный есть отец значит.

Мать снова внимательно посмотрела на сына и тихо сказала, пожав плечами:

– Не Ихей точно, а вот кто, Афарий или Нинакий не знаю даже я. Попеременно была с ними обоими перед беременностью тобой.

Инохий замолчал, посмотрел на мать печальным взглядом:

– Матушка, вы же любили их всех, почему отдельно живут теперь они?

– Все эти вопросы к чему, сын мой Инохий? – её тон приобрёл нотки раздражения. – Любовь тут причём? Любовь это вообще что такое? Не существует такого! Желания женщины лишь существуют, исполнять которые мужчина обязан, предназначение природой и богами его в том, к тому же брак мой с отцами твоими семье моей выгоден был, не нуждаешься ни в чём ты сейчас поэтому. В том, что отцы твои в дома крыле другом живут, виноваты они лишь сами, недовольна ими я стала, но наглость имеешь ты матери своей вопросы такие задавать! Ничего, вот у Ломении в мужьях окажешься, остепенит она тебя тогда, и покорности научишься ты!

– Матушка.., – попытался остудить её внезапный гнев сын.

– Больше слушать тебя не желаю, – её глаза вспыхнули яростью, – вон отсюда! И чтобы три дня на глаза не попадался мне вовсе!

Инохий вышел из покоев матери, понимая, что рано или поздно его ожидает участь собственных отцов, а то и городская полная восторженных воплей площадь с кривым ножом палача.

Было ближе к вечеру, и Инохий пошёл на высокий берег океана посмотреть закат солнца, который очень любил. Его восхищал именно тот момент, когда красный диск светила касался горизонта, простирая к нему длинный огненный путь по воде от самой кромки неба. Юноша подошёл к краю высокого скалистого обрыва, где там далеко внизу пенились, разбиваясь о бесчисленные острые камни, волны. Их мощь, их натиск пропадали в безразличности наваленных камней, обращая жизненную энергию вечного моря в быстро исчезающую пену. Инохий смотрел вниз на смерть волн на камнях, и ему вновь вспомнилась та жуткая мысль, посетившая его в вечер сватовства. Он вдруг почувствовал, что его тянет в ту пену умирающих волн, что это избавление от страданий в этом мире, и поставит точку в бесплодных душевных скитаниях в поиске несбыточного счастья.

– Не желаю без любви жить, жеребцом быть и супруги желаниям любым потакать только!

Он подался вперёд, и вдруг в памяти всплыл образ обнажённой рабыни, выходящей из моря. Эхотея будто возникла прямо перед ним в смертельной бездне обрыва, выставив руку вперёд. Юноша отшатнулся назад, не веря своим глазам. Образ юной девы мгновенно растаял, оставляя слепящее солнце, уходящее за океан.

– Тебя я услышал, о дева прекрасная, – шепнул он, выходя из своего наваждения.

Сев на колени, Инохий долго вглядывался в линию горизонта, простиравшуюся перед ним во все стороны под краснеющим солнцем, стремительно скрывающимся в воде. Он пытался определить, что там, куда уходит спать светило. Карты алтантиидов утверждали, что далеко на западе есть земля, на которой нет людей. Юноша вычитал в какой-то книге, что те земли богаты лесами и реками, а раз так, то там можно жить.

– Нет, матушка, – шептал, находясь в волнительном состоянии Инохий, – неправы вы, есть любовь, существует чувство это, только вам оказалась недоступно оно, так и не узнали вы, что это. Люблю я рабыню эту, люблю всем сердцем и душой своей, и убегу с ней с земли этой туда, за горизонт вслед за солнцем. А ежели не понравлюсь я ей, и не согласится она со мною быть, то Богиней Геонией клянусь, что вы, матушка, здесь вот, на месте этом найдёте только плащ мой бордовый и медальон фамильный!

Воодушевившись на дальнейшие действия, почувствовав вкус цели, ощутив любовь в сердце к Эхотее, Инохий поднялся и быстро пошёл в свой дом дожидаться ночи.

– Три дня видеть меня не желаете, матушка? – шагая по пыльной дороге, негромко говорил сын титаниды. – Будь по-вашему, ослушаться вас не смею. Три дня грядущих меня не увидите вы.

Дождавшись ночи, Инохий в тайне от прислуги спустился к личной пристани титаниды, и в несколько приёмов сложил в небольшую парусную лодку долгосрочный провиант, одежду, топоры и ножи, посуду и меха с водой. Он перепилил цепь, удерживающую лодку, и на вёслах тихо выплыл в открытое море. Юноша знал, куда плыть. К вечеру следующего дня он должен достичь юго-западных гор, где был старый затопленный рудник, принадлежащий когда-то его матери. О нём ему рассказал пару лет назад старый умирающий раб, который проникся доверием к мальчику. В этих горах с другой от океана стороны был действующий рудник и сын титаниды посещал его вместе с матерью, перенимая опыт владения. Там Инохий видел жизнь рабов и в тайне от матери и от её свиты общался с ними. Вот тогда-то, познав, как относятся к рабам в рудниках, он посетил жуткое место, где ненужные рабы доживали свои дни. Там-то ему поведал старый арибиец, которому он незаметно принёс воды и еды, о том гроте.

По пути юноша размышлял над тем, как посвятить Эхотею в свои планы, как дать ей знать, что всё зависит только от неё. К тому времени он много слышал разных слухов о чудачестве титаниды Роании. Многое казалось Инохию полной глупостью и неправдой, но некоторые сведения от людей были правдоподобные. Один из таких слухов гласил, что титанида обучает грамотности своих рабов, чтобы те лучше понимали приказания и могли помогать в хозяйстве.

– Возможно вполне это, – рассуждал юноша, правя повинующейся ветру лодкой, – у титаниды Роании рабы свободнее значительно. Ну, где ещё может купаться в купальне хозяйской рабыня? А как господин её позвал к себе ту рабыню? Попросил он, а не потребовал или приказал! Даже мать моя к себе зовёт меня иначе. Значит, Эхотея эта читать уметь может. Но, что написать ей? Как сказать, поверила, чтобы она мне? Правду написать надо, истину всю, что чувствую я!

Размышляя над будущим посланием юной деве, он продвигался в спокойном открытом море на юг вдоль скалистой полоски огромного острова Атлантиида. На самом закате солнца, когда дувший весь день лёгкий ветер полностью стих, Инохий на вёслах подошёл к отвесной скале, плоскостью не видимую с берега, и встал на якорь возле неё так, чтобы не быть разбитым вздымающимися близ горы волнами о скалу и сложил мачту. Уже в кромешной тьме он держался за верёвку якоря и чувствовал, как мельчает море. Шёл отлив, а волнение воды ослабевало. До боли в глазах юноша вглядывался в очертания скалы, ожидая открытия зияющей дыры ниже уровня океана.

Верёвка вышла из воды уже намного, и внизу скалы показалось пятно. Инохий вытащил якорь и двинулся на вёслах к пещере. Достигнув её, он руками удерживал лодку от ударов о скалу, упираясь в шершавые и тёплые камни. Юноша зажёг факел и вставил его в нос лодки, продвигаясь вперёд. Перед ним открылся большой свод пещеры с широкими вечно сухими уступами наверху.

– Вот там лодку я закреплю, при отливах, чтобы не вынесло её, – подумал он, – но спешить надо, пока прилив не начался.

Причалив к берегу, Инохий, спрыгнул на него, сбросил плащ и, отматывая привязанную к лодке верёвку, надёжно закрепил её на огромном валуне под сводом пещеры с таким расчётом, что лодка будет подниматься и опускаться, но не уплывёт. Для надёжности, он растянул ещё две таких верёвки в разные стороны.

– Теперь готово всё, – довольный сам собой вслух сказал Инохий, – если Богиня Геония благосклонна будет ко мне, то через Луны половину, а может и раньше даже, уплыву я отсюда с Эхотеей милой сердцу, иначе навсегда здесь останется лодка эта.

Он разделся, связал плащ и хитон верёвкой, сделал две лямки и закинул себе за плечи. Затем, затушил факел, привык к темноте, и, прыгнув в воду, поплыл на свет звёзд через вход в этот грот.