Текст книги "Крещение Новгорода. Часть 1"

– Ой, да что же это делается! – закричали в слёзы женщины, а затем сотрясли рыданиями всю площадь. Народ начал роптать и тесниться, но люди Добрыни стояли плечом к плечу в круг, сомкнув щиты и выставив вперёд копья. Никто не прошёл бы через эту стену. Будто специально, не спеша, дружинники в стороне от капища стали разводить костёр, в котором, очевидно, должны были сгореть жертвы новому богу. Добрыня ухмылялся и лишь изредка встречался взглядом с Дамиром. Решится ли старый боярин поднять мятеж против великокняжеской власти? Кончилось время, когда Дамир мог, не снимая шапки, в княжеских палатах перечить самому князю. Теперь наступило иное время, княжеская власть в Новгороде усиливалась, власть бояр ослабевала. Где-то позади толпы собралась группа городских мальчишек. Среди них были и Садко, и Василий Буслаев, пока ещё никому не известные, совсем юные, но уже тогда лидеры и любимцы сверстников. И всё же, в Славенском конце они не подавали виду, будто они были приятелями, для боярских детей это было стыдно. Василий, пользуясь своей силой, помогал товарищам забраться на крышу ближайшего дома, откуда всё было прекрасно видно. Мальчишки из Людина конца, так же просили им подсобить, но получали лишь отказ и насмешки от детей знати. Тогда Садко схватил за рукав Костю Новоторжанина, и на какое-то время оба исчезли из виду, а спустя какое-то время появились с украденной с большим риском лестницей. И вот вскоре все мальчики расселись на соломенных крышах, словно птицы на ветках, и, не отрываясь, глазели на происходящее.

– А Дамир-то мешкает что-то, – проговорил Васька.

– А ты бы на его месте не мешкал бы? – спросил Святослав, – правильно, не гоже поперёк княжеской власти лезть.

– Эка ты князя нашего полюбил, – говорил Василий, – может, ты в дружину к робичичу захотел?

Эти речи были очень смелые, даже безрассудные, и услышь их Буслай, непременно выпорол бы своего неразумного сына. Святослав в ответ на его слова лишь покачал головой. А тем временем события на площади развивались своим чередом. Народ теснился и уже едва не прыгал на копья, но тут в один момент расступился, и все увидели старого волхва Родима с посохом в руках. Не спеша он пошёл прямо к копьеносцам. Сам Добрыня при виде верховного волхва замер в ожидании.

– Не разумеете, что творите, – произнёс Родин, поднимая свой посох, – родных богов наших перепачкали, обидели. А рядом развели огонь, но наши боги в огне и родились. В огне Вселенной под молотом Сварога. И от огня мирового их сила.

А затем с силой ударил посохом по земле, и из костра, в котором горели идолы, поднялся столб пламени. Добрыня едва успел отскочить в сторону, чтобы не воспламениться. А огонь в костре стал менять цвет и становился каким-то синим.

– Взять его! – прокричал Добрыня, – скорее, ну же.

И стена копьеносцев двинулась вперёд. Здесь уже сам Дамир слез с коня и повёл за собой верных товарищей, и мечи их со звоном встретились с копьями.

– За Рода, за Сварога, – прокричал боярин.

– За Перуна, – прокричали в ответ дружинники.

И вот два отряда столкнулись, Дамир едва успел закрыть собой волхва Родима. В его щит тут же ударилось вражеское копьё. А в это время с пламенем в костре творилось что-то не ладное, никто уже не сомневался, что это проделки волхвов, а то и самих богов. Какие-то огоньки начали плясать и вырываться прочь, струи огня выстреливали в разные стороны, и несколько дружинников уже воспламенились от них и бросились к воде. Защитники новых богов стали падать духом и уступать неприятелю. Дамир изо всех сил сдавил эфес меча в руке, чтобы нанести очередной удар, но тут один из дружинников вырвал у него щит. Теперь старый боярин был беззащитен перед несущимся на него копьём. Но в последний момент чья-то рука отвела вражеское копьё в сторону. Это был Буслай. В руках он держал огромную дубину. Лишь на мгновение он встретился глазами с благодарным взглядом Дамира, а затем замахнулся своей дубиной и переломил сразу несколько вражеских копий. Следующим ударом он разломал щит дружинника и повалил его на землю, а затем размозжил ему череп.

– Да, отец, так его! – радовался Василий.

– Гудмунда убили! – послышался вдруг рядом чей-то крик, – Буслай убил Гудмунда, Буслай – предатель.

Василий повернул голову и увидел на соседней крыше Щегла – старшего брата Садка. Людинский мальчишка теперь во всё горло поносил отца Василия.

– Замолчи! – прокричал оскорблённый сын, сжимая огромные кулаки.

– Змею князь пригрел на своей груди! – не унимался Щегол, стараясь кричать как можно громче, – Буслай князя предал.

Единственное, что защищало сейчас Щегла – это то, что он и Василий сидели на разных крышах. Но Василий не поленился и спустился на землю. Людинские мальчишки, видя это, затащили лестницу наверх, и теперь боярскому сыну не было никакой возможности добраться до них. В одиночку он не мог забраться на соседнюю крышу и вынужден был терпеть насмешки над своими нелепыми попытками. Это помешало Василию разглядеть, чем кончилось дело на площади. А меж тем в бой вступил уже сам Добрыня.

– Перун, отец дружин, не оставь нас, помоги своим верным слугам, – произнёс он, – вся кровь, что будет пролита здесь нами, будет нашей жертвой тебе.

И едва эти слова были произнесены, как все почувствовали, что ветер усилился. Откуда-то с севера поползли серые тучи и стали заволакивать всё небо. А затем пошёл редкий дождь, который, однако, смог потушить пламя костров.

– Вот и наши боги пришли к нам на помощь! – прокричал Добрыня и с копьём в руке и диким рёвом ринулся в самую гущу схватки. И враг тут же потеснился, а дружина Добрыни пошла в наступление. Василий Буслаев тем временем уже висел на одной руке под крышей, демонстрируя тем самым свою невероятную силу, но едва он пытался положить на крышу другую руку, как её спихивали ногами мальчишки. Людинские мальчишки наступали ему на пальцы ногами, и боярский сын вынужден был убирать то одну, то другую руку. Дождь только усиливался, и вскоре сидевшая на крышах ребятня начала промокать. Добрыня раскалывал щит и протыкал копьями своих врагов, мало кто мог устоять перед его яростным натиском. В свалке куда-то пропал волхв Родим, и не ясно было, жив он или погиб. Буслай отважно сражался, его невероятно тяжёлая дубина отбрасывала врагов и раскалывала щиты. Но неприятелей было слишком много, и своей массой они всё-таки задавили боярина-кузнеца и повалили на землю. Под ударами вражеских ног в кожаных сапогах Буслай совсем обмяк и лишился чувств. Василию повезло, что он этого не видел, так как в этом момент висел под самой крышей избы и уже вот-вот готов был сдаться и свалиться вниз. Но тут один из мальчишек допустил ошибку и слишком далеко вниз запустил свою ногу, пытаясь спихнуть сына Буслая. Василий тут же свободной рукой ухватился за его ногу, подтянулся и оказался на крыше. Часть Людинский мальчишек тут же набросились на него, другие, включая Садко, принялись их оттаскивать. Василий стоял крепко и твёрдо был намерен добраться до Щегла. Только бы доползти, только бы ухватить негодяя за горло. Но Щегол специально близко не подходил к этому безумному силачу, лишь издалека наносил удары и пытался ногой спихнуть Василий вниз. В конце концов Васька из последних сил подпрыгнул вместе с уцепившимися в него мальчишками, схватил Щегла и вместе с ним рухнул с крыши. Боярский сын придавил своим весом людинского мальчишку и гневно ударил ему по голове кулакам. Но едва он замахнулся для второго удара, как его оттащили в сторону. Среди держащих его Василий узнал Святослава.

– Надо уходить, Вася, твоего отца схватили, – произнёс он.

– Не может быть! – всё ещё в гневе прокричал сын Буслая. Но его глаза сами говорили, что друг прав. Василий видел отступающую в панике толпу, перед которой в рассыпную с криком разбегались куры, гуси, собаки и прочая дворовая живность. Крик же толпы превратился в неразборчивый гул, в котором иногда издавались крики ярости или боли. Лишь немногие ещё сражались против приверженцев нового бога, среди них был и старый боярин Дамир. Возраст играл против него, он уставал, к тому же, он сражался уже без щита, его закрывали другие дружинники, но ряды мятежников редели. И вот Добрыня с силой ударил копьём и проткнул насквозь Дамира. Кто-то вскрикнул, но это был не Дамир, старый боярин мужественно перенёс страшный удар.

– Как ты сказал? – злорадствовал Добрыня, – древлянский недобиток?

И с этими словами поднял умирающего Дамира на копье над собой, чтобы все могли видеть.

– Перун, приношу тебе эту жертву!

И с этими словами швырнул тело Дамира к идолу Перуна. Так было покончено с властью старых богов в Новгороде, отныне там правил другой бог.

Глава 3.

Расправа.

Вскоре соборная площадь в центре Славенского конца Новгорода полностью очистилась от живых людей. Остались здесь лежать только мёртвые, коих, нужно сказать, было не много. В основном мятежники и дружинники отделались ранениями, а многие бунтовщики и просто были побиты и схвачены. И всё же зелёная трава и земля во многом теперь были перепачканы кровью, а у подножия идола Перуна лежало мёртвое тело боярина Дамира. И всё же два человека ещё были на поле боя. Точнее сказать, они пришли сюда после. Оба ещё мальчишки, в знатных одеждах, впрочем, на одном перепачканных и местами порвавшихся. Если бы на пощади ещё остались люди, то многие из них могли бы узнать сына Буслая с его товарищем – Святославом, сыном Бориса. Они что-то искали здесь, и вскоре нашли. Огромная дубина Буслая валялась на земле, прямо в том месте, где его схватили.

– Это точно было здесь? – спрашивал Василий.

– Да, это здесь, – отвечал Святослав, – я помню.

– И что теперь будет с моим отцом?

– Он совершил убийство знатного человека, его будут судить. И существует только одно наказание за убийство дружинника.

Василий крепко сжал кулаки. Он знал, что даже князю было запрещено убийство бояр, старый закон гласил: бояре делают, что хотят, но не могут идти против боярства. За это начиналась либо кровная месть между двумя родами, либо суд, который наказывал виновных. Но зачастую и такой суд не мог остановить кровной мести.

– Я отомщу за своего отца, – злобно промолвил Василий и схватился за дубину. Оружие его отца оказалось невероятно тяжёлым. Василий смог поднять лишь один конец, но даже не смог оторвать всю дубину от земли. Святослав пришёл ему на помощь. Вместе они взяли оружие и отнесли его на повозку. Василий всё это время оглядывался на идол Перуна. Бог войны с золотыми усами стоял прочно и казался непобедимым. И всё же Василий не боялся смотреть прямо на него и даже ненавидеть его. Когда уже оружие Буслая было погружено на повозку, запряжённую конём-тяжеловесом, на площади появились и другие люди. В красивых светловолосых мужчинах легко можно было узнать викингов, и их вождя Сигурда. Вместе с викингами пришли и слуги, которые под надзором воинов стали погружать тела мёртвых в повозку. Сигруд был верным дружинником новгородского князя Владимира. До того, как Владимир стал князем Новгорода, он служил здесь наёмником, помогал собирать дань. Новый князь сделал его боярином, наделил своим высоким доверием, и теперь Сигруд входил не просто в дружину, а в старшую дружину. Все прочие викинги были либо его личной дружиной, либо простыми наёмниками, живущими в разных концах или переплывающими с места на место. Когда князь Владимир начала свою войну против Киева, именно эти наёмники под предводительством Сигурда составили основную часть его войска. Были и другие варяги в дружине, но никто из них больше землёй не владел. И вот теперь Сигурд вместе с Добрыней вернулся в Новгород и стал его опорой в принуждении города к верности новым богам. Сигурда здесь боялись и уважали, и потому одно его присутствие развязывало Добрыне руки. Но были ещё и другие. Поначалу мало кто обращал внимание на странных молчаливых приближённых Добрыни, закутанных в балахоны, в складках которых они прятали мечи. Но теперь скрывать уже не было смысла. Гости перестали скрываться под балахонами, теперь они вырядились в переливающиеся на солнце кольчуги, позади за спинами развевались большие чёрные плащи. Мечи же, спрятанные в ножнах, открыто повесили на поясе. И теперь всем стало ясно, что это есть никто иные, как колдуны. По городу поползли нехорошие слухи, будто теперь эти колдуны станут новгородскими дружинниками, а землю они получат ту, что Добрыня отберёт у дружинников из сторонников старой веры. Но страхи эти были беспочвенны. Обычай колдунов запрещал им иметь крупное личное имущество. Всё имущество, какое принадлежало им, принадлежало и всему клану в целом. Так они добивались полного равенства друг с другом, в отличии от волхвов, которые при желании могли иметь немало личного добра и земли, и долгое время жить не в своём клане.

Как выяснилось чуть позже, колдуны совсем не спроста вырядились в свои типичные чёрные плащи. Они готовились к встрече гостей. Вскоре все увидели приближающийся к Новгороду отряд всадников в серебристых кольчугах. Высоко над собой они поднимали знамя, на котором было изображено две змеи, которые стояли на своих хвостах и переплетались возле голов так, что на самом верху мордами были обращены друг ко другу. Знамя клана Змея. Колдуны торжественно вошли в Новгород, сам Добрыня вместе со старшей дружиной вышел их встречать. Впереди чародеев верхом на вороном коне ехал длинноволосый колдун. Всем горожанам запомнились его большие глаза на выкате и длинные, свисающие усы на бритом лице. Подъехав к дружинникам, он слез с коня, прикоснулся ладонью к своему сердцу и поклонился.

– Добрыня, воевода новгородский, приветствую тебя, – проговорил он.

– И тебе привет, Усыня, вождь клана Змея, – кланялся в ответ Добрыня.

И они прилюдно заключили друг друга в объятия и прошли в терем. Знаменитый вождь Усыня только прибыл из Киева, где находились другие великие вожди богатырского воинства: Дубыня – вождь клана Вепря, Горыня – вождь клана Быка и Ураган – вождь клана Сокола. Четыре крупнейших клана колдунов заключили между собой союз и приняли в качестве верховного бога Перуна. Их общим вождём стал верховный жрец Перуна – Кривша. Все прочие колдуны и чародеи, что не вошли в союз, теперь должны были либо в него войти, и признать верховенство Перуна, либо объявлялись врагами. Первым таким врагом стал клан Серого Волка, который находился недалеко от Новгорода и уже высказал своё недовольство реформой. В клане этом жили чародеи-оборотни, и именно с ними теперь предстояло сражаться богатырям Усыни вместе с его кланом. Перед походом колдуны должны были принести жертву богам, иначе удачи в бою не будет. Добрыня настаивал, чтобы это была именно человеческая жертва.

– Пусть это будут бунтовщики, поднявшиеся против Перуна, – уговаривал он вождя, – думаю, так мы очень угодим могучему богу.

– Я так не думаю, – возразил Усыня. – Мы знаем, Перуну иногда приносят человеческие жертвы, чаще всего это делают на войне. Но если это происходит не в бою, а в спокойное время, то обычай запрещает приносить в жертву свободных людей.

– Они не свободные люди, они заперты в темнице, они враги.

– И всё-таки, они знатные люди, Добрыня. Наш обычай, да и обычаи других колдунов запрещают казнить знать. Ты ведь знаешь, чем такое может обернуться. Кровная вражда. Мы не хотим, чтобы знатные роды воевали против нашего клана.

– Так что же, мне нужно продать их в рабство, чтобы их можно было принести в жертву?

– Если они станут кощеями, тогда да, мы сможем совершить ритуал.

– Но кто возьмёт к себе в кощ бывших бояр? Ведь новгородская знать так же боится кровной вражды.

– Не знаю, Добрыня, я уже сказал своё слово, и кончим на этом. Давай лучше поговорим о том, кто станет новым верховным волхвом в Новгороде.

– Как? Усыня, разве ты откажешься от этой чести?

– Я вождь своего клана, Добрыня, и я должен оставаться со своим кланом. Нам предстоит ещё много сражений. На место верховного волхва я предлагаю своего старого друга – Богомила. Он не жрец Перуна, но он хороший чародей и владеет даром красноречия.

– И сколько колдунов ты хочешь с ним оставить, любезный вождь?

– Дюжины, я думаю, хватит, воевода.

– Дюжины? – даже подскочил на лавке Добрыня, – прости, великий вождь, но это слишком мало, мы не сможем подавить бунт в случае необходимости.

– Для этого у тебя есть дружина, у тебя есть Сигурд. Разве нет? А колдуны не должны подавлять мятежи, мы должны преобразовывать природу.

– В таком случае, Богомил не сможет стать верховным волхвом, – возражал Добрыня, – городское вече отвергнет его, бояре, понимая это, тоже его не примут.

– И что же ты предлагаешь, мудрый воевода? Оставить Новгород без верховного волхва?

– Нет, у Новгорода будет верховный волхв, и им буду я.

– Невозможно, – отвечал Усыня, и его большие глаза на выкате стали ещё больше, – ты даже не чародей, и ты уже занял должность воеводы.

– Воеводой меня никто не избирал, я сам взял себе эту власть. А, значит, я могу взять и другую власть – власть верховного волхва. Понимаю, ещё ни один человек в Новгороде не имел столько власти, народ может подняться. Но это всё временно. Как только мы закончим обращение в новую веру, я стану посадником, и Новгород изберёт нового верховного волхва.

– Что ж, в таком случае не зови меня на помощь, когда поднимется бунт, – лишь отвечал могучий вождь Усыня. Дальнейшие переговоры шли вяло, и вскоре и вовсе закончились. Когда колдуны покинули избу, Добрыня жестом подозвал к себе слугу.

– Поедешь к Вахрамею, передашь ему послание, – вымолвил воевода. – Он должен принести в жертву бунтовщиков, когда колдуны покинут город. Усыня не согласился, а Вахрамей согласится, я знаю.

– Но, владыка, не навлечёшь ли ты тем на себя гнев людей?

– Людей нужно припугнуть. Где-то в Новгороде ещё скрываются волхвы старой веры, среди них и Родим-собака. Я знаю, они ещё в городе, а никто их не выдаёт. А так, испугаются, да, может, и выдадут. Ступай, передашь всё Вахрамею на словах. Да, вот возьми мой перстень, по нему он узнает, что ты от меня.

И с этими словами Добрыня снял с пальца большой перстень с княжеской печатью и передал его своему слуге. Тот поклонился и тут же исчез за дверью. Чародей Вахрамей на заставил себя долго ждать и вскоре тайно прибыл в Новгород. Его клан хоть и не был колдовским, но входил в союз Перуна вместе с другими четырьмя великими кланами. Вахрамей был вождём в своём волховском клане и верховным волхвом в Чернигове, а потому давно был знаком с Добрыней. Как и предполагал Добрыня, за щедрую плату чародей согласился исполнить ритуал и принести в жертву свободных людей. И вот в назначенный день, когда колдуны отбыли в поход, свершился суд на Буслаем и другими злостными мятежниками, коих оказалось ещё трое. Все они были из знатных родов, все были приговорены к позорной смерти. Семьи их по решению Добрыни лишались всего имущества и должны были покинуть Новгород. К счастью, Буслай заранее был готов к такому решению, и уговорил своих знатных родственников забрать к себе его детей. Поэтому никто из его дочерей не присутствовал на суде, не было и его сына Никиты. Но Василий, как самый старший, оказался самым упрямым и отказался уходить в другую семью, а потому, когда провозглашался приговор, мальчик был ещё на площади. Сжав зубы и кулаки, он вслушивался в каждое слово, но когда услышал приказ покинуть город, то на лице его застыло выражение боли и отчаяния.

– Ничего, ничего, – взял его за руку Святослав, который был в этот момент рядом, – поселишься у родных, тебя усыновят, а потом, может, и вернут в дружину.

– Но мать-то мою выгонят, – возражал старший сын Буслая, – нет, я её не оставлю. Поселимся в Людином конце, оттуда нас выгнать не смогут.

– Как знаешь.

– Но я теперь не дружинник, – казалось, Василий вот-вот расплачется.

– Всё ещё образуется, не волнуйся. Пойдём, Вася, не нужно на это смотреть.

– Нет, я не могу!

Но тут Василия сзади схватил отец Святослава – Борис, и буквально силой потащил с площади.

– Отец! – вырывался Василий, и теперь уже слёзы брызнули из его глаз, отчаяние овладело им. Буслай взглянул на своего сына, и печально наморщил лоб. Вахрамей в это время был уже на помосте и готовился казнить первого мятежника.

– Дай время, Вася, – говорил Борис, уводя сына Буслая с площади, – Добрыня успокоится, я уговорю его вернуть тебя в дружину. А сейчас нужно собираться. Бери всё самое необходимое, пока ваше добро не разобрали, и уезжай в Людин конец. Есть там у меня знакомые, они помогут вам устроиться.

Вскоре все троя: Василий, Святослав и Борис подошли к дому Буслая. Мать Василия была здесь, бледная, как мрамор, с заплаканными глазами. Борис рассказал ей о приговоре суда и велел спешно собираться. Вскоре появился наездник на повозке, запряжённой крупным волом. На повозку стали погружать все пожитки бывших бояр, взяли не мало и ценных вещей: мехов и монет, что позволило бы им как-то жить первое время. Василий волоком по полу вытащил за собой дубину своего отца.

– А это ещё зачем? – возразил Борис.

– Позволь отец, – попросил его Святослав, – это память от его отца.

– Давайте, давайте, только быстрее.

И дубину так же погрузили на повозку, которая вскоре понесла бывшую знать через Волхов мост в Людин конец. Теперь они лишились всего, были изгнаны и опозорены. Всё, ради чего Вася воспитывался с раннего детства, потеряло всякий смысл. Он был отвергнут, был не нужен. Невероятно горько было на душе, и лишь одна надежда тешила мальчика, что отец Святослава сможет уговорить воеводу вернуть его в дружину. Сейчас же жизнь потеряла всякий смысл. Просторные светлые палаты сменились ветхой полуземлянкой. Не было слуг, всё приходилось делать самим, не было никакого уважения и почёта, и, главное, не было никакой цели впереди. Все друзья Василия остались на том берегу реку, все самое красивое и светлое умерло там, вместе с его несправедливо замученным отцом. Не было теперь и волховской школы, так как все волхвы старой веры теперь были вне закона. Дети Буслая почти сразу были отданы на воспитание каким-нибудь родственникам из Славенского конца, но Василий, как самый старший, остался с матерью.

А Борис уже на следующий день отправился к Добрыне, рассчитывая, что тот уже удовлетворил свою жажду крови и немного успокоился. Борис сам по себе был дружинник из старого, но не богатого рода. Земли у него было мало, и находилась она далеко, возле берега реки Волги, потому и самого его называли – Борис Вольга. И всё же Вольга не бедствовал, потому как успешно занимался ремёслами и торговлей, щедро и регулярно отдавал часть своих доходов волхвам бога Велеса, за что бог ему благоволил. Больше всего дохода Борису приносила его конюшня, так же он имел свою кольчужную мастерскую, которая считалась в городе одной из лучших. Войдя в палаты воеводы, боярин поклонился в пояс. Добрыня сидел на кресле на возвышении, как настоящий князь, все пришедшие должны были говорить с ним стоя.

– Ну, говори, с чем пришёл, – поторопил его Добрыня

– Скверные дела творятся, воевода, – заговорил Борис, – не успел свершиться суд над Буслаем, как дом его разграбили местные люди. Забрали всё, ничего не досталось новгородской казне.

– За семью Буслая беспокоишься, Борис, или за городскую казну? С казной всё в порядке. Земли Буслая мы забрали и отдаём их клану Змея, его золото по большей части хранилось не дома, и уже всё у нас. А все эти мелочи, доставшиеся черни – ерунда. Семья Буслая сам виновата, что оставила его дом прежде времени, до кого как их изгонят. Кстати, не знаешь, где они? Я слышал, ты их родственник.

– Это верно, – отвечал Борис, – но очень дальний. А семья Буслая ушла в Людин конец. Там они молятся новым богам о своём прощении. Василий – сын Буслая – крепкий малый, он станет достойным дружинником и очень сожалеет о том, что не может служить князю и Новгороду.

– Эх, Борис, Борис, не слушаешь ты меня. Я же уже кажется сказал, земли Буслая мы отдали клану Змея, монеты его в новгородской казне, никто их точно не считал, и не знает, сколько там было. Даже если бы я захотел вернуть всё это семье Буслая, я бы не смог.

– Но возьми Василия хоть в младшую дружину, воевода, – взмолился Борис, – он достоин этого. Дай ему шанс смыть позор его отца. Вспомни, ведь княгиня Ольга проявила к тебе милосердие, когда ты был в таком же положении, в каком сейчас находится Василий.

– Это ты называешь милосердием? – поднялся с кресла Добрыня, вид его был страшен, – Да ты знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы попасть в дружину? Да лучше бы меня изгнали, это было бы куда милосерднее. Уходи, Борис, я уже принял решение, и я его не изменю.

И Борис, опечаленный, вышел прочь, и велел своему сыну пока не рассказывать о решении воеводы Василию. Вскоре он узнал о новых установлениях, которые были приняты Добрыней, и в значительной степени ущемляли права знатных людей, да и остальных новгородцев тоже. Во-первых, воевода распорядился, что теперь за убитого знатного человека можно заплатить специальный налог – виру, и тем самым избежать кровной мести. Виру платили и раньше, за убийство или причинение вреда незнатным людям, а так же за знатных, если так велели бояре, чтобы избежать кровной вражды между родами. Теперь же их мнение для разрешения откупиться не требовалось, достаточно было решения суда. Второй закон тревожил пуще первого. Добрыня наказал, чтобы все, кто ещё не обратились в новую веру, теперь, чтобы обратиться, должны были найти себе кого-то вроде крёстного отца, и обратиться только через него. Так исключалась возможность ложного крещения и пресекались любые попытки бунта.

Вскоре после этого Борис в совершенном одиночестве, закутавшись в балахон, отправился в Людин конец. Несколько раз по дороге он оборачивался, чтобы проверить, не следит ли кто за ним. К счастью, Добрыня никого не подослал на эту работу. Борис проходил мимо бедных дворов и старых домов, по грязной грунтовой дороге с огромными лужами. Порой они были так широки и глубоки, что казалось, здесь может утонуть целая повозка. Но вскоре Борис дошёл до места. Хлипкий плетень окружал небольшой участок земли, заросшей высокими сорняками. Старый, покосившийся дом стоял одиноко, наполовину врытый в землю. Борису стало тяжело на сердце, когда он увидел, в каких условиях живёт семья бывшего боярина. Прежде к знати в городе было гораздо больше уважения. Но когда Вольга вошёл вовнутрь, он погрузился в полумрак, и глаза его уже не тревожил вид местной бедноты. Когда он уселся за стол, куда его любезно пригласила мать Василия, то заговорил о вестях, которых от него давно ожидали. Каждое слово его было словно нож по сердцу семье Буслая, с каждым словом будущее становилось более мрачным и ужасным.

– Что же делать, Борис? – опечалилась вдова Буслая, и опираясь локтями о стол, спрятала своё лицо в ладони.

– Не печалься Амелфа, – отвечал Борис, – я знаю, как помочь твоему сыну. Я могу обратить его в веру Перуна, и тогда он породнится со мной, хоть и не кровью, но духом.

– Принять веру, погубившую моего отца? – возмутился юный Василий.

– Пойми Вася, твоего отца сгубила не это вера, а уговоры Дамира, сбившего его с истинного пути. Если бы Буслай понял суть новой веры, он и сам бы принял её.

– Это почему же? Что такого особенного в этой вере?

– Что ж, попробую объяснить, хоть ты ещё и юн, и многого не понимаешь. Раньше мы поклонялись живым богам, но очень страшным, безразличным к человеку. Они делали людям благо, но делали и зло. Да и благо они делали не потому, что хотели этого, а как бы случайно. Так бог Коловрат, который есть тоже самое, что солнце, даёт нам свой свет, но ему всё равно, получим ли мы этот свет или нет, вырастут ли деревья, взойдут ли посевы, наступит ли день. Он просто сияет, потому что это его природа, как для человека дышать. Дыхание может быть и приятным, и зловонным, так и свет Коловрата может быть полезным, а может порождать засуху и прочие бедствия.Так же и Сварог, который есть живой огонь, Род, который есть могущественное животное, отец всего живого. Природа повелевала человеком, а не человек природой. Этому, думаю, тебя учили и волхвы в вашей школе. Природа мудра, а человек слаб. Так? А новые боги имеют человеческое лицо. Старые боги были могущественны, но были не разумны, как животные, новые боги разумны, как и человек. У Перуна есть лицо, у Симаргла, у Хорса есть лицо. Новая вера превозносит человека, и не просто человека, а высшего человека, знатного и сильнейшего. Словом, прекрасного и телом и духом, и умом, и вообще всем. Перун – это уже не сам гром, а повелитель грома, Стрибог – это не сам ветер, а повелитель ветра, Макошь – это не сама земля, но мать земли. Новые боги повелевают природой и побеждают старых богов. Конечно, не всех. Ведь и колдуны поклоняются природным богам. Вот и клан Змея больше всех богов почитает Купалу – речного зверя. Но они уже признали над собой власть Перуна. Те старые боги, которые подчинились новым, остались жить, остальные же были свергнуты в навь, на тот свет, который от нашего света отделяет река Смородина. И сторожить реку поставлен бог Велес, который наполовину бог природный, а наполовину нет. Бог скота, но и пастух его, наполовину зверь, наполовину – человек. Лишь в одном месте можно перейти из нашего мира в навь и из нави обратно в явь – по Калинову мосту. Каждый раз после смерти люди по этому мосту переходят в навь, а спустя время возвращаются обратно в наш мир. Охранять этот мост поставлен бог Симаргл. Видишь, как хороша эта вера, она учит нас обуздывать, побеждать природу, побеждать неразумную толпу, в которой ещё больше природных сил, чем человеческих. Печенеги поклоняются природным богам, они есть та самая неразумная толпа. Именно поэтому наш князь принял новых богов, только они теперь помогут ему одолеть печенегов.Потому Перун – бог войны – наш верховный бог.И сильному человеку теперь будут поклоняться как богу. Да, правда, сильнейшие теперь сидят в Киеве, а мы обязаны им подчиниться. Но и мы можем стать сильнейшими, если примем веру новых богов, и сможем дать отпор Киеву и всем нашим врагам. Так что теперь, Вася, у тебя только один способ отомстить своим врагам и вернуть своё положение – это вера в Перуна. Поначалу ты будешь жить в Людином конце, и, клянусь Перуном, тебе будет очень тяжело. Но ты справишься, я знаю, ты сможешь, ты силён, и бог заметит тебя и одарит тебя удачей, если ты одаришь его своим почтением. Так что же ты скажешь на это?

И Василий, выслушав этот красивый рассказ о новых богах, согласился принять новую веру. Прежние боги были кумиры и природные стихии, новые боги были гении, они всячески восхваляли человеческий гений, и стремились взращивать его и возводить на вершину власти. Таковы были боги и в древней Греции и в Риме. Теперь вот такие боги появились и на Руси, под влиянием жрецов, которые когда-то пришли сюда из других стран и создали здесь свои кланы. Русь становилась могущественной централизованной страной. И вот в назначенный день был приглашён волшебник, жрец Перуна для проведения обряда. Чародей зарезал жертвенного петуха, и тёплую кровь вылил на руки Борису Вольге. Затем Борис подошёл к юному Василию, проведя руками по его щекам и лбу, измазал кровью всё лицо.