Текст книги "Иерархия Щедрости в обществе и в природе"

Иерархия Щедрости в обществе и в природе
Сергей Пациашвили

© Сергей Пациашвили, 2022

ISBN 978-5-0056-2036-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Страницы автора в социальных сетях.

Вконтакте: https://vk.com/id133593843

facebook: https://www.facebook.com/kiberdial/

Глава 1
Типы иерархий

Иерархия всегда подразумевает под собой принуждение, а принуждение так или иначе сопряжено с насилием. Отсюда вырастают сразу два популярных аргумента против иерархии: 1. Неприятно испытывать на себе насилие, боль причиняет дискомфорт, и для живого существа естественно избегать боли. 2. Иерархия создаёт социальное неравенство, что считается несправедливым, особенно если привилегии передаются по наследству. И всё-таки, оба этих популярных аргумента действуют только против одного типа иерархии, который можно назвать иерархией скупости и самосохранения, или, имплозивной иерархией (от фр. implosion, взрыв, направленный вовнутрь). В имплозивной иерархии статусы занимаются в соответствии с мерой присвоения. Те, кто больше присвоили себе капитала, будь то денежный капитал, административный (скажем – голоса на выборах), или даже духовный капитал (знания), а также больше технических средств или тяжёлого вооружения – те находятся на вершине. Все подобные иерархии отличаются обязательной взаимностью, отдача считается чем-то необходимым и основополагающим. Одно из проявлений такой обязательной взаимности – это субординация. Контроль осуществляется посредством системы поощрений и наказания, то есть, регулируется через две переменные: удовольствие и боль. Если присвоить удовольствию переменную 1, а боли – 0, то можно представить себе всю систему, как цифровой компьютер с двоичной системой, где на входе мы имеем систему единиц и нулей, а не выходе: некоторое действие. При этом внутреннее устройство особи никого не интересует, как в типичном бихевиоризме, здесь имеет значение только функция входа-выхода. В конечном итоге такую особь можно назвать адаптирующейся, а управлять ей можно только в условиях мнимого или фактического дефицита. Как в типичной системе дрессировки. Собака выполняет некоторое действие – получает еду, не выполняет – не получает. Очевидно, что при избытке еды и при твёрдом намерении особи покончить с собой, манипулировать ей будет уже невозможно.

В какой-то момент человеческой истории понятия иерархии и имплозивной иерархии стали считаться синонимами. Случилось это относительно недавно, когда на Западе стали отказываться от наследственных привилегий в пользу тех привилегий, что получаются посредством голосования и разнообразных процедур выборов. При этом изначально ни о какой демократии и никаком эгалитаризме речи не шло. Отцы-основатели американской демократии и даже лидеры французской революции вполне однозначно высказывались против демократии, но при этом источником легитимности считали непременно народ. Это можно назвать представительной олигархией, которая отличается от наследственной аристократии только тем, что привилегии теперь не наследуются, а получаются путём выборов. Сами американские и французские революционеры называли эту модель республикой, видимо, чтобы подчеркнуть связь с древнеримской республикой. Действительно, Римская республика до Нового времени была самым крупным государством, которое управлялось коллегиально, без монарха. Но это вовсе не означало, что в управлении страной принимало участие всё население страны. Нет, даже среди граждан женщины не участвовали в выборах, также как сыновья, которые ещё находились в зависимости от отца, а длиться такая зависимость могла хоть до среднего возраста сына. Это не говоря про прислугу у римлян, которую в Новое время окрестили рабами, а также про многочисленное негражданское население, которое присутствовало как в Риме, так и в провинциях. Получается, что выбирать высшую власть и быть избранными могли лишь жители итальянского региона, да и то долгое время не все, а только обитатели Римской области. И, тем не менее, здесь не было тирании, а единственной наследственной привилегией по праву присвоения обладали патриции, которые в какой-то момент утратили и эту свою наследственную привилегию. Деятели американской и французской революции взяли за основу именно такую модель управления. У тех, кто пришли к ним на смену, уже не вызывало сомнений, что Римская республика представляла собой нечто вроде Французской Республики или Соединённых Штатов Америки, то есть, имплозивную олигархию без права наследования статусов. Идея иерархии постепенно стала вымываться из новоевропейских республик, но чем больше вымывалась иерархия, тем больше становилось имплозии. Избирательные права получили женщины, бедняки, на политический процесс стали влиять всевозможные меньшинства. Безусловно, за 200 лет в Европе стало больше свободы и меньше элитаризма, но от этого стало только больше имплозии. Разумно предположить, что проблема была вовсе не в иерархии, а именно в имплозии.

Иерархия в первой европейской республике – в Риме, была устроена куда сложнее и при всей её строгости, базировалась вовсе не на имплозии, а на её противоположности – на эксплозии, от фр. explosion взрыв, направленный наружу. Статусы здесь зависели не от степени присвоения, а, наоборот, от – степени дарения. На вершине иерархии находился не тот, кто больше имеет, а тот, кто больше даёт. Это на порядок усложняет поведенческую стратегию индивидов и порождает увлекательную и полную благородства игру. В имплозивной иерархии действует бинарная логика: присвоение – 1, карьерный рост, утрата – 0, карьерное понижение. В эксплозивной иерархии присвоение – это может быть рост, а может быть понижение, также как утрата – это тоже может означать рост. Иными словами, иерархия щедрости исключает регулярную взаимность, взаимность теперь становится нерегулярной, от случая к случаю. Даже несокрушимые римские легионы нельзя назвать регулярной армией, ведь легион собирался только для участия в боевых действиях и защиты границы, а при отсутствии боевых действий легион распускался. Через 10 лет службы легионер получал статус ветерана, после чего автоматически получал земельный надел и соответствующие пошлинные льготы. Как правило, контракт для службы в легионе подписывался на 25 лет, но эта формальность лишь означала, что легионер время от времени должен являться на пункты сбора. Никто не мог заставить ветерана сражаться против его воли. По сути, это была не регулярная армия, а регулярное ополчение. Призывались в эти легионы только представители сословия граждан, то есть, той самой Римской области, коренные жители которой только и имели право избирать высшую власть и быть избранными. То есть, это была наследственная привилегия сословия граждан: рисковать своим телом и жизнью.

В имплозивных республиках наследственные привилегии напрочь упразднены, наследовать можно только имущество. Соединённые Штаты Америки даже гражданство сделали не наследственным, когда объявили свою страну страной с правом почвы: любой, кто родится на территории США, автоматически становится гражданином этой страны. Между тем, существует лишь одна наследственная привилегия, которая является совершенно имплозивной, и которая была упразднена в республиках: власть феодального сеньора. Все остальные наследственные привилегии имеют очень посредственное отношение к имплозии и вполне легитимно могут быть использованы в эксплозивной иерархии. Такие привилегии вовсе не обязательно связаны с военным делом, но всегда непременно связаны с роскошью. Война – это лишь одна из разновидностей роскоши, причём это самая суровая роскошь, роскошь-в-себе. Все прочие формы роскоши рискуют впасть в различные крайности, такие как разорение или коллекционирование. Роскошь же, которая находится в своих пределах, представляет собой траты сверх меры, которые, тем не менее, создают рабочие места, обеспечивая тем самым всё больше и больше людей средствами к существованию. Война, например, создаёт рабочие места для солдат. Роскошь – это в некотором смысле ещё и кредит, который выдаётся одними лицами другим лицам для обслуживания третьих лиц. Разумеется, военные на службе являются самыми кредитоспособными заёмщиками, ведь они привязаны к какому-то месту и командиру, эту привязанность можно рассматривать, как разновидность векселя. Тем самым вексель отдаётся как бы в залог за кредит, который и представляет собой то, что называется жалованием. И это идёт на пользу третьим лицам, которые не дают займа и не берут его, но имеют какое-то отношение к кредитору или заёмщику. Например, королевский двор собирает налоги с предпринимателей, на эти налоги он создаёт вакансии для обслуживания королевского двора, а прислуга, получившая хорошую плату за свой труд, тратит эти деньги на продукты производства, в результате деньги возвращаются обратно к предпринимателям. Только предприниматели теперь точно уверены, что их продукция будет иметь спрос, в результате, они заработают ещё больше, роскошь королевского двора стимулирует производителей производить больше и лучше. С точки зрения нравственности роскошь – это, безусловно порок, с точки зрения экономики – сплошная польза. Понятно, что кредит должен быть кем-то обеспечен, печатный станок, производящий денежные ассигнации, должен быть защищён семью печатями. Гарантом этого кредита является либо правительство государства, либо наследственные привилегии той части общества, что обязывается к роскоши – это тоже своего рода вексель. Место нахождения монарха должно быть известно, его имя должно быть публично, по сути, земельный надел, которым владеет он или другой наследственный аристократ – это вексель, который отдаётся в залог за кредит от общества. В древнем Риме быть гражданином – это значило быть держателем векселя, который при случае можно отдавать в залог за кредитный займ. Тем самым в обществе формируется система доверия, где всегда есть на кого положиться, где обещания выполняются, и слово имеет высокую ценность. Именно сословие граждан, от рождения предрасположенное к щедрости и войне, представляет собой тот фундамент, на котором зиждется такая система доверия, которую можно назвать иерархией щедрости.

Наследственная привилегия быть гражданином, как можно увидеть, несёт одновременно некоторые выгоды и некоторые неудобства для тех, кто принадлежит к этому сословию по отношению к остальному населению. Для целей накопления и присвоения благ вообще выгоднее находиться в более низких сословиях. Например, женщины в древней Спарте находились в более низком сословии, чем мужчины, это означало, что женщины не участвовали в войнах и не обязаны были проявлять щедрость, да к тому же ещё могли пользоваться щедростью вышестоящих, поэтому в скором времени вся земельная собственность в Спарте сосредоточилась преимущественно в руках женщин. Тоже самое можно сказать и про любое иное сословие, вплоть до самых низов иерархии. Здесь более прибыльно быть приезжим, чем местным, а некоторые «рабы» были настоящими богачами. Высокий статус гражданина Рима вовсе не означал денежного богатства. Известны примеры, когда даже назначенный диктатором был гражданином малого достатка и вёл очень скромный образ жизни, как Цинцинат, с другой стороны, некоторые слуги, как гладиаторы, могли располагать колоссальным денежным состоянием. Некоторые виды коммерческой деятельности и вовсе были запрещены для высших сословий, как ростовщичество, чем занималось более низкие сословия. Разумеется, такой отбор в пользу самых щедрых в конечном итоге мог привести к разорению, поэтому для высшего сословия существовал ряд ограничений роскоши. Роскошь не должна была принимать характер коллекционирования, закон устанавливал пределы для роскоши. Но некоторым выдающимся римлянам удавалось перешагнуть даже через эти пределы. Например, современники отмечали, что главной чертой характера Юлия Цезаря была какая-то фантастическая, поражающая воображение щедрость. При этом в отличии от большинства римских императоров после Цезаря, его щедрость каким-то образом не разоряла государство. В целом же императорская монархия, конечно, постепенно истощала империю. Когда у власти был совет сенаторов, он законом ограничивал роскошь каждого отдельного сенатора. Делалось это не ради страны, а ради щедрости, поскольку считалось, что без этих ограничений сенатор быстро разорит себя и не сможет больше проявлять щедрости. Чтобы он мог проявлять щедрость снова и снова, совет ограничивал его законами о роскоши. Императора же никакие сенаторы не могли ограничить, поэтому появилась нужда в философах и священниках, которые придумали какую-то мораль и постоянно шептали на ушко императору, что роскошь – это порок, и что роскошью он губит свою душу. Иногда это помогало, иногда нет. В целом же роскошь одного лица, поставленного над всеми, с веками истощила экономику страны и привела к её распаду.

Глава 2
Экономика щедрости. Протекционизм и фритредерство

В Новое время мы снова видим возрождение примтивной древнеримской модели иерархии щедрости, где на вершине роскошествует одно лицо, а вместе с ним его приближённые, и от их роскоши питается вся страна. Это получило название: абсолютизм. Хотя роскошь короля была уже вовсе не такой абсолютной, как у римского императора. Французские и английские короли были ограничены христианской церковью, которая властвовала над душами, пока они властвовали над телами. Перед этим Европа на пару веков была погружена в религиозные войны между католиками и протестантами, и только к середине 17-го века этой неразберихе был в значительной степени положен конец, и сформировалось то, что называется светским государством, или, национальным государством. Поначалу сувереном выступал монарх, позже его сменила в этой роли нация. И хоть король считался помазанником бога, фигура короля намеренно дистанцировалась от религиозных споров между христианскими конфессиями, тем самым подчёркивая свой светский характер. Разумеется, это стало результатом долгих лет религиозных споров и конфликтов, и, по сути, абсолютизм стал решением, которое на тот момент казалось единственным выходом из ситуации. Король, суверен превыше всяких религиозных дрязг, в его лице само государство дистанцируется от детализации духовной жизни, занимаясь исключительно жизнью светской. Затем, когда сувереном станет вместо короля нация, она, в сущности, повторит тоже самое, и тем самым дистанцирует государство от духовной жизни и духовных практик. Так сформируются первые светские демократические государства, которые придут на смену первым светским монархиям. Мы полагаем, что такое отделение государства от духовной жизни, конечно, серьёзно навредило Европе и институту государства в западной Европе, но пока будем говорить об этом, как о уже свершившемся факте. Сформировалось светское государство, и его первой заботой стало материальное благополучие собственного населения.

Отметим три периода западноевропейских экономик в Новое время, на протяжении которых щедрость чередовалась с имплозией, и разберём последовательно каждый из них:

1. Протекционизм и меркантилизм.

2. Фритредерство.

3. Глобальный меркантилизм, синтез меркантилизма и фритредерства.

1

Образцовым протекционизмом считается, конечно, полное отсутствие экспорта и импорта в стране. Экономика страны полностью обеспечивает себя, таким образом государство поддерживает отечественного производителя. По факту, такого протекционизма никогда не существовало, а была система повышенных торговых пошлин, которая регулировала экспорт и импорт. При абсолютизме экономическая модель страны максимально приближается к протекционистскому образцу. Это выражается в первую очередь в том, что объём экспорта в значительной степени превосходит объём импорта. Государство не стесняется прибегать к военной силе и политическому давлению, чтобы заставить другие страны покупать свой товар. То есть, войска страны официально защищают экспорт частных производителей из своей страны и сдерживают импорт из других стран. Это обеспечивает высокий уровень жизни в стране и процветание экономики. Эпоха протекционизма сопровождалась таким феноменом как высокие налоги, особенно высокими были налоги для крупного бизнеса. По сути, это была система централизованного распределения доходов, осуществляемая волей преимущественного одного лица – монарха. Такое перераспределение монарх осуществлял двумя способами: принуждением и щедростью, кнутом и пряником. Для принуждения существовали армия и полиция или гвардия, в качестве пряника король сам создавал множество рабочих мест для обслуживания королевского двора. Роскошь короля – это не просто гедонизм, за свои высокие запросы короли платили всегда сполна, они содержали огромный штат портных, живописцев, садовников, обеспечивали спрос мясным лавкам и пекарням. Когда король разъезжал по стране, то вокруг его двора всюду вырастала развитая сфера обслуживания, эти рабочие места сохранялись после того, как король возвращался в свою резиденцию. В целом система была устроена довольно по простой логике, которая была выгодна даже тем, кто платили самые высокие налоги. Государство изымало у производителей часть доходов в виде налогов, на эти налоги оно создавало рабочие места в сфере обслуживания, социальную сферу, льготы для малого бизнеса, в итоге люди, получив эти деньги в виде высоких зарплат и доходов, шли покупать на них продукты производства. Тем самым деньги возвращались обратно к производителю. Несложные подсчёты позволяют понять, что так спрос на продукты производства возрастает, производитель может производить больше и лучше, и, в конце концов, его доходы только растут. Протекционизм показал довольно простую вещь: делиться выгодно, щедрость может быть полезна и тем, кто её проявляет. Такая концепция ещё получила название меркантилизма (от лат. mercari – торговать).

Абсолютизм имел, по сути, лишь два больших недостатка. Во-первых, империализм, страна неизбежно должна была угнетать другие страны при помощи политики торговых пошлин. Внутри стран-империй это тоже создавало диспропорцию между столицей и регионами. В ранний период монархи разъезжали по стране, как Людовик XIV и Пётр I, в поздний период они оседали в своих столицах, следовательно, основные рабочие места создавались исключительно в столице. Это приводило к перенаселению в столицах и вымиранию населения в регионах. Во-вторых, приверженность христианству сопровождалась типичными для этой религии табу: запретом абортов и запретом самоубийств, в силу чего в благоприятных условиях численность населения страны начинала резко расти. А, учитывая диспропорцию между столицей и регионами, это вскоре привело к перенаселению столиц, как Париж, Лондон, Петербург, и, как следствие, к безработице, бедности и социальным потрясениями в них. Во Франции и в Северной Америке это привело к революциям. В США революция свершилась раньше, и именно во время этой революции впервые был выдвинут лозунг о полном упразднении торговых пошлин и беспошлинной торговле по всему миру. В Декларации Независимости США так и написано, что американцы были возмущены политикой торговых пошлин английского короля и, помимо всего прочего, восстали против такой политики. Победа США в войне за независимость предопределила начало новой эпохи: эпохи беспошлинной торговли, или, говоря по-английски: фритредерства (от. англ. free trade «свободная торговля»). Вскоре уже идеалы фритредерства стали захватывать умы и в самой Англии, в постреволюционной Франции, а затем и по всему миру.

2

Изначально за фритредерство был лишь один аргумент: свобода. Фритредеры упраздняли монархический строй в своих странах и учреждали там коллегиальное управление, которое они называли республикой. Позже появилась ещё идея демократии. Именно воля к свободе стала главным стимулом для отрицания иерархии и очернения любого иерархичного строя. При этом не было никаких доказательств и исторических примеров того, что свобода полезна сразу всем. Английские авторы стали обосновывать такую свободу через концепцию самоорганизации. Якобы, экономические единицы, предоставленные самим себе, преследуя каждый свою личную выгоду, тем самым служат ещё и некоторой общей пользе. Знаменитая «невидимая рука рынка» Адама Смита. По сути, такая свобода неизбежно вытекала из отказа от монархии, поскольку в старой распределительной системе именно монарх был аккумулятором щедрости, он вместе со своими министрами перераспределял доходы, собирал налоги и создавал рабочие места. Когда фигура монарха в результате революционных преобразований была упразднена, то исчез и аккумулятор щедрости, не было учреждения, способного его заменить в этом качестве. Но сама идея фритредерства зародилась задолго до падения европейских монархий, первые фритредеры появились в Англии ещё в 17-ом веке, то есть, ещё на заре эпохи протекционизма. Многие английские лорды, владевшие землей в американской колонии, подумывали о том, чтобы упразднить торговые пошлины. Им возражали те английские лорды, что проживали и имели владения на территории метрополии. Так, интересна полемика между Дж. Локком и Робертом Филмером. Сэр Р. Филмер выводил щедрость монарха напрямую из Священного Писания, в особенности из старого, иудейского Завета. По его утверждению, король является для своего отечества отцом, а власть отца не может представлять собой скупость, она по определению основана на щедрости. Нужно сказать, что Филмер не только писал об этом, но и воплощал эти идеи на практике в своём поместье на Британском острове. Локк же значительную часть жизни провёл за пределами острова в американской колонии. Как публицист, Локк возражает Филмеру, при этом он согласен с оппонентом в том, что власть отца по определению основана на щедрости, он только не видит оснований считать короля таким вот отцом.

Локк, по сути, сомневается в том, что монарх может быть успешным распределителем собственности и аккумулятором щедрости, ведь монарх – человек, и как человек он порочен. Другой английский автор – Бернард де Мандевиль позже согласится с этим, более того, он будет утверждать, что главным из всех человеческих пороков является роскошь, но при этом она же, эта роскошь является главным двигателем и стимулом экономики. Получается, что король не только порочен, он буквально обязан быть порочен, королю противопоказаны нравственные добродетели, он должен напрочь забыть про какие-то десять заповедей, оставить в прошлом какие-то принципы и удариться в траты. Только тогда экономика страны будет процветать. Разумеется, все моралисты и христианские фундаменталисты возмущались этим положением и искали из него выхода. Фактически, они пытались сосватать экономику с моралью, и сделать это можно было двумя способами: фритредерством и коммунизмом. Фритредерство предлагало напрочь отказаться от распределителя и предоставить все дела на самотёк, коммунисты, наоборот, предлагали всё общество превратить в систему распределения, основанную на каких-то нравственных добродетелях. Разумеется, экономический успех мог сопутствовать только фритредерской модели, в то время как коммунисты вынуждены были прибегать к мошенничеству, чтобы оставаться на плаву.

Мораль, кроме всего прочего, – это дефицитная теория, какую бы заповедь мы не взяли. Заповедь «не укради» предполагает, что собственность – это некое сокровище, лишившись которого индивид лишается самого необходимого. Заповедь «не прелюбодействуй» предполагает, что мужчина настолько безобразен и утомлён жизнью, что не сможет себе найти себе другую женщину. Заповедь «не убий» предполагает, что каждый биологический организм является чем-то исторически уникальным и никогда не должен повториться, хотя очевидно, что число комбинаций генов не может быть бесконечным, и рано или поздно с небольшой долей погрешности, должен появиться новый организм, который будет идентичен тому, что некогда жил и умер. Словом, концепция фритредеров изначально исходит из дефицита, и не удивительно, что она стала так популярна именно в суровых условиях жизни американских колоний, где непрерывно горы межуются с неплодородными степями. США – это первое государство в мире, которое подняло знамя фритредерства, оно восстало против налогов и торговых ограничений, наложенных на него британским королём. Американские пуритане со свойственным им упорством создали первое в мире государство без торговых пошлин, и вскоре идеал беспошлинной торговли стал захватывать умы по всему миру, даже в самой Англии. Сменилась стратегия Британской империи в колониальных войнах. Если раньше Британия отбивала колонии у других империй и подчиняла их своей власти, то теперь британцы отбивали какую-нибудь колонию у французской или испанской метрополии, а затем даровали этой колонии независимость, что подразумевало, что колония должна торговать со всем миром без торговых пошлин. Очень скоро это уничтожило и французскую, и испанскую колониальные империи, а затем неизбежно разложило и саму Британскую империю.

Неотъемлемым элементом концепции фритредерства является известный принцип невмешательства. Государство ни в коем случае не должно вмешиваться в экономику, или такое вмешательство должно быть минимизировано. Понятно, с чем это связно. Ведь торговые пошлины в эпоху Людовика XIV и Генриха VIII поддерживались непосредственно государством, и это приводило к формированию некоторых монополий. Каждое государство стремилось свои компании сделать монополистами на международном рынке, в пределе оно было не против заполонить весь рынок исключительно своей продукцией. Фритредеры полагают, что монополии уничтожают конкуренцию и тем самым нарушают главный принцип выживания в условиях дефицита: разделения труда. Только разделение труда, в том числе и международное разделение труда, способствует совместному выживанию группы. Это действительно факт, можно сказать, даже научная истина. Если группа преследует цель выживания, то разделение её членов по специальностям будет лучше всего способствовать этой цели. Закон группового самосохранения гласит, что в краткосрочной перспективе лучше всего сохраняют себя те, кто наиболее успешно адаптируются к окружающей среде. Среда почему-то предполагается некоторое константой, чем-то определяющим, якобы живые организмы не могут серьёзно изменить среду, а вот среда почему-то может полностью их изменить и уничтожить.

Для того, чтобы была возможна свободная торговля на экспорт и импорт без торговых пошлин, на первом этапе удобно было, чтобы такая торговля велась через очень ограниченный круг лиц, формально независимых от государства. Разумеется, поскольку через этих лиц велись такие транзакции, они становились сверхбогатыми. Их независимость от государства должна была гарантировать привязка валют разных стран к золоту. Это позволяло свободно заключать любую сделку по купле-продаже, минуя печатный станок государства, покупая и продавая товар за золото. Золото стало некоторой универсальной валютой, независящей от государства. В каждой стране, что включалась в эти отношения свободной торговли, возникал такой класс сверхбогатых, именуемых капиталистами, через которых велись основные транзакции по международной торговле. Иначе просто невозможно было быстро перейти от протекционизма, где весь импорт и экспорт опосредовались государством, к той системе экспорта и импорта, которая могла бы игнорировать государство. Государство исчезло, как посредник, но посредники ещё не исчезли, только они теперь были независимы от государства. Помимо сверхбогатых в такой системе неизбежно возникали и сверхбедные, что критики нередко вменяли в вину сверхбогатым, якобы капиталисты грабили рабочий класс. На деле система отношений была несколько сложнее. Из-за того, что курс валюты каждой страны был фиксирован и зависел от количества золота в этой стране, цены на продукты по мере накопления золота должны были падать. Чем выше курс валюты – тем больше товара можно купить на эту валюту. Разумеется, это было не выгодно для торговли, поэтому снижались не цены на товары, а стоимость рабочей силы сотрудников. Невысокие зарплаты для рабочих были своего рода компенсацией за растущий курс валюты. Впрочем, можно было сохранить прибыль, не снижая зарплаты и не сокращая своих рабочих, а, наоборот, расширяя их штат. Для этого нужно было монополизировать отрасль, и тогда цены на товар можно было произвольно поднять до любой величины, игнорируя курс валюты. Но это уже подрывало правила международной свободной торговли, фритредеры активно боролись против монополий, за которыми усматривали вмешательство государства. Если какой-то предприниматель вопреки тенденции не снижал, а повышал рабочим зарплату и расширял их штат – фритредеры уже усматривали за этим какой-то монопольный сговор и руку государства, душащую свободную торговлю.

Но фритредеры совершали маленькую логическую подмену, когда утверждали, что государство намеренно создаёт монополии, и потому любое вмешательство государства в экономику – это угроза формирования монополий и, как следствие, нарушение священного принципа разделения труда. Монополии могут возникать потому, что существуют некоторые естественные границы, отделяющие производителей одного продукта друг от друга. Такими границами могут быть географические границы, как горы и реки. На одном берегу реки находится, к примеру, завод по производству проволоки, а на другом берегу завод конкурента, который тоже производит проволоку. Географические барьеры тормозят прохождение информации. Если один завод снесёт ураган, то владелец другого завода на другому берегу реки может об этом долгое время не знать. Он будет видеть, что на его проволоку начинает расти спрос, в силу этого он набирает новых рабочих, начинает производить больше. Спрос всё растёт, производитель производит всё больше. Когда он узнаёт, что причина успеха в том, что его конкурент перестал существовать, это уже не может ничего изменить. Ведь производитель зависит от своих постоянных клиентов. Таким образом, будь владелец завода хоть индусом Ганди, его нравственность никак не помешает ему превратиться в монополиста. Это произойдёт против его воли. Таким же информационным барьером является граница государства. Даже когда мы отменяем торговые пошлины, у нас всё равно остаются такие термины как «импорт» и «экспорт», а это значит, что будут очереди на таможне, будут пограничные службы, будет небольшая задержка мобильности. Уже этой задержки достаточно, чтобы сформировались монополии, для этого не нужно никого злого умысла чиновников. Стало быть, монополии могут возникать и без вмешательства государства и какого-либо злого умысла, даже если полностью исключить вмешательство государства, вряд ли удастся отладить такую совершенную систему, в которой не будет возникать монополий.