Текст книги "Последняя империя. Падение Советского Союза"

Начало внешнеполитической карьеры Буша пришлось на первые годы разрядки в советско-американских отношениях. В 1971 году Никсон назначил сорокапятилетнего республиканца из Хьюстона, к тому времени уже получившего и потерявшего место в Конгрессе, представителем США в ООН. После Уотергейтского скандала Буш оказался главным архитектором инициированного еще Никсоном сближения Китая и Америки и четырнадцать месяцев провел в Пекине в качестве главы Бюро по связям с КНР, помогая создавать альянс прежде всего против СССР. В 1976 году Буш вернулся в Вашингтон и возглавил ЦРУ, где руководил тайными операциями в Анголе против поддерживаемого кубинцами правительства Агостиньо Нето. Будучи в 19771979 годах директором Совета по международным отношениям, Буш прекрасно знал о состоянии советско-американских отношений.

В 1981 году Джордж Буш стал сорок третьим вице-президентом США. Победивший на президентских выборах Рональд Рейган резко усилил антисоветскую риторику. Он планомерно наращивал военный потенциал Америки и поднимал дух нации после вьетнамского фиаско и экономического кризиса конца 70-х годов. В то же время Рейган не прекращал поиски советского лидера, с которым можно было бы договариваться о двустороннем сокращении ядерных арсеналов. Поиски шли непросто, так как руководители СССР умирали один за другим. В ноябре 1982 года, вскоре после того как Рейган выступил с инициативой о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ), скончался Брежнев. Его преемник, бывший глава КГБ Юрий Андропов, умер в феврале 1984 года. И, наконец, в марте 1985 года умер преемник Андропова Константин Черненко. Буш, представлявший свою страну на похоронах, в 80-х годах стал частым гостем в Москве. В Америке он даже заработал себе прозвище You die, I fly (“Вы умрете, я прилечу”). В марте 1985 года, во время похорон Черненко, Буш встретился с пятидесятичетырехлетним Михаилом Горбачевым⁶.

В июле 1991 года Буш, в 1988 году выигравший президентскую гонку, впервые посетил Москву в качестве главы США. В тот раз он прибыл не на похороны, а на переговоры. За время, прошедшее с последнего визита Буша, в СССР произошли перемены. Доклад, подготовленный аппаратом президента для подписания нового договора, гласил:

Со времени последнего визита в 1985 году мы были свидетелями снятия преград в Европе и конца мирового порядка, расчлененного подозрением. Тогда Михаил Горбачев принял на себя руководство Советским Союзом, положил начало фундаментальным сдвигам и взялся за проведение реформ, преобразовавших мир. И в Америке теперь все знают по крайней мере два русских слова: гласность и перестройка. А тут все ценят английское слово демократия⁷.

Буша в поездке сопровождала шестидесятишестилетняя жена Барбара. Как правило, при пересечении Атлантики с запада на восток у пассажиров нарушается сон: московское время опережает вашингтонское на восемь часов. В полете Буш был занят чтением документов. Приземлившись теплым вечером 29 июля в Шереметьево-2, Джордж и Барбара Буш были встречены недавно назначенным вице-президентом Геннадием Янаевым. За время трехдневного визита американский президент проникся симпатией к этому непритязательному человеку, который исполнением протокольных обязанностей и полным неучастием в политических решениях, вероятно, напомнил Бушу собственное пребывание на вторых ролях в рейгановском Белом доме. Когда президентский кортеж достиг Москвы, уже темнело. “Время от времени прохожие приветственно махали нам руками, и мы включили внутреннее освещение салона, чтобы люди лучше нас видели, – вспоминал Буш. – На улицах было сумрачно, и несколько раз мы махали фонарным столбам, принимая их за людей, а потом от души веселились над этим”⁸.

Сигнальные огни американской внешней политики светили во всю мощь, но слишком трудно было разобрать что-либо в сумерках, в которые был погружен СССР. После долгих колебаний Горбачев решился на реформы и сотрудничество с США. Он все настойчивее обращался к Америке с просьбой о финансовой помощи. Некоторые из ближайших соратников Горбачева, в том числе премьер-министр Валентин Павлов и глава КГБ Владимир Крючков, выступали против этого. А военные считали, что Горбачев зашел непозволительно далеко, сокращая ВПК в обмен на ничтожные уступки американцев.

При этом некоторые руководители союзных республик день ото дня расширяли свое влияние. Один из них, лидер РСФСР Борис Ельцин, должен был также встретиться с Бушем в Москве. После этого президенту США предстояло лететь в Киев на встречу с другой восходящей звездой – главой Украины. Власть перестала быть прерогативой Москвы. Ее дисперсия росла, и программа саммита, включавшая встречи с руководителями союзных республик, учитывала это. У американского президента имелась возможность обсудить все это с советниками в Вашингтоне, а теперь наступило время вынести собственное суждение о новой советской реальности. И самым насущным вопросом оставался следующий: как помочь Горбачеву остаться у власти и продлить советско-американский “медовый месяц”?

Михаил Горбачев возлагал на московский саммит большие надежды. За год с небольшим это была уже третья встреча с Джорджем Бушем: в конце мая – начале июня 1990 года он встретился с президентом США в Вашингтоне, а в середине июля 1991 года пообщался с ним в Лондоне на встрече “Большой семерки”. Горбачев всякий раз просил о финансовой поддержке, однако советского лидера интересовали не только деньги: его популярность у сограждан падала, и единственным способом поправить дело оставалась внешняя политика. Саммит должен был напомнить гражданам СССР о роли Горбачева в мире.

Родившийся в марте 1931 года (на семь лет позднее Буша) Михаил Горбачев был первым советским лидером, который появился на свет и вырос после революции 1917 года. Как и Буш, Горбачев был “южанином” – он происходил из Ставропольского края, – также получил отличное образование: окончил юридический факультет престижного Московского университета и начинал карьеру не в столице. На этом сходство заканчивалось. Буш происходил из политической аристократии, а Горбачев родился в семье крестьян-переселенцев из России и Украины. Советский лидер говорил на южном диалекте русского языка, на который оказал сильнейшее влияние украинский язык, и эта особенность позволила его критикам из числа интеллектуальной элиты смотреть на него как на провинциала. В Москве Горбачев женился на студентке МГУ Раисе Титаренко, которая своим рождением также была обязана превозносимой в Советском Союзе дружбе народов: ее отец был железнодорожником с Украины, мать – русской крестьянкой из Сибири (там родилась и выросла Раиса). В отличие от Бушей, у которых было шестеро детей, у Горбачевых была лишь одна дочь – Ирина.

После университета Горбачев вернулся в Ставрополь, где его ожидала головокружительная партийная карьера. Как явствовало из подготовленной для Буша справки, “в начале своей карьеры Горбачев занимал комсомольские и партийные должности в Ставрополе. В 1970 году, когда ему было всего тридцать девять лет, он стал первым секретарем краевого комитета КПСС и занимал этот пост, пока не был назначен в Секретариат ЦК КПСС”. В Ставрополе Горбачев тесно сошелся с двумя представителями брежневской верхушки, имеющими непосредственное отношение к Ставрополью: “вахтенным идеологии” Михаилом Сусловым, а также председателем КГБ и будущим генсеком КПСС Юрием Андроповым. Именно они содействовали переводу Горбачева в Москву⁹.

До прибытия в Москву в 1979 году (в качестве секретаря ЦК по сельскому хозяйству) Горбачев редко участвовал во внешней политике, если не считать зарубежных визитов в составе делегаций низшего и среднего партийного звена. Однако стоило ему оказаться в период андроповской каденции на более значимой должности, а в марте 1985 года получить пост генерального секретаря ЦК КПСС, как он показал себя способным учеником. Московские либералы нашли в его лице руководителя, готового внимать их советам и взять на себя смелость попытаться изменить положение в стране и за рубежом. Многие из них ностальгировали по относительно свободным временам Хрущева и политике разрядки времен раннего Брежнева. Были среди них и тайные сторонники “Пражской весны” (1968). Горбачев, разделявший позицию Хрущева, который в середине 50-х годов выступил с осуждением сталинских репрессий (оба деда генсека пережили арест), а также деливший комнату в общежитии МГУ со Зденеком Млынаржем, одним из зодчих “Пражской весны”, был внимательным слушателем и, что гораздо важнее, человеком решительным.

Во внутренней политике Горбачев инициировал перестройку, которая ослабила партийный контроль над централизованной экономикой и дала толчок к зарождению рыночных отношений. Помимо этого он положил начало политике гласности, которая ослабила надзор за СМИ, а также заложил предпосылки для идеологического плюрализма. Во внешней политике Горбачев вернулся к идеям, близким к политике разрядки, но отверг “доктрину Брежнева”, сводимую к постоянному политическому и военному присутствию СССР в странах Восточной Европы. В лице Горбачева Рейган и Буш наконец обрели партнера, который, во-первых, не собирался пока умирать, а во-вторых, был готов обсуждать разоружение. Менее чем через месяц после вступления в должность Горбачев приостановил развертывание в Восточной Европе советских ракет средней дальности, а еще несколько месяцев спустя предложил Соединенным Штатам наполовину сократить стратегический ядерный потенциал.

В ноябре 1986 года в Рейкьявике (Исландия) Рейган и Горбачев, к ужасу своих советников, едва не договорились ликвидировать все ядерное оружие. Помешала неуступчивость Рейгана, не пожелавшего отказаться от программы противоракетной обороны – Стратегической оборонной инициативы (СОИ). Горбачев считал, что в случае реализации американцами проекта СОИ Советский Союз рискует оказаться в положении проигравшего. Встреча зашла в тупик, и, казалось, мир снова ждут мрачные дни. Но все же со временем стороны смогли вернуться к диалогу. Андрей Сахаров, создатель советской водородной бомбы и видный диссидент, помог убедить Горбачева в том, что СОИ – чистая фантазия. В 1987 году советский лидер прилетал в Вашингтон для подписания договора об ограничении ядерных арсеналов США и СССР и демонтаже ракет средней дальности в Европе. Теперь же, в июле 1991 года, Горбачев и Буш собирались пойти проторенной тропой и подписать новый договор о сокращении ракет дальнего радиуса действия¹⁰.

В месяцы, предшествовавшие московскому саммиту, советский лидер был поглощен борьбой за политическое выживание. С одной стороны, президент СССР, его союзники и доброжелатели на родине и за рубежом были убеждены, что реформирование системы невозможно без демократических преобразований, а с другой – что экономические реформы вкупе с демократизацией не дают желаемых результатов. Перестройка разрушила старую экономическую модель еще до того, как были внедрены и заработали рыночные механизмы. Гласность раздражала аппаратчиков, так как ставила крест на их монополии в СМИ, а также (впервые после 1917 года) позволяла открыто критиковать пороки системы. На фоне нарастающих экономических трудностей и стремительного снижения уровня жизни Горбачев подвергался нападкам со стороны и аппаратчиков, и реформаторов, призывавших к радикальным преобразованиям по образцу Польши и других восточноевропейских стран – бывших сателлитов Советского Союза.

В бюллетене, подготовленном Джином Гиббонсом из агентства “Рейтер” для западных журналистов, прибывших в Москву на встречу Буша с Горбачевым, указывалось на пропасть между властью и народом. “‘Форт Апачи’, – гласит вывеска над вестибюлем посольства США в Москве, точно отражая атмосферу в советской столице, терзаемой муками экономических неурядиц. Проезжая по улицам города с населением 8,8 миллиона человек, Джордж Буш увидит длинные очереди, пустые витрины, изношенные автомобили и десятки замерших строительных кранов. Но совершенно иное откроется ему в Кремле: люстры, сверкающие позолотой и хрусталем, потрясающая живопись, изысканнейшие наборные полы из дорогой древесины, мрамор, которого хватило бы на не одну тысячу памятников”¹¹.

Из-за ухудшения уровня жизни с каждым днем росло недовольство рядовых советских граждан, вызванное не только их собственным положением, но и привилегиями верхушки, и потому решения Горбачева не находили отклика у людей, ради которых он старался. Ведя в дни саммита репортаж из Москвы, Питер Дженнингс (ведущий телеканала Эй-би-си, входящего в “большую тройку”) сообщил зрителям, что рейтинг Горбачева упал до критических 20 % (аналогичный рейтинг Буша в то время – вскоре после “Бури в пустыне” – превышал 70 %). Однако в общении с западными журналистами Горбачев излучал оптимизм. Он показал на дружелюбно настроенных людей у Кремля и, обращаясь к Дженнингсу, сказал: “Смотрите, кому-то я все-таки нравлюсь… Я – тот человек, который все это начал. И если кто-то списывает Горбачева, то это от поверхностности суждений”. Впервые за многие месяцы у Горбачева появилось ощущение, что он наконец берет ситуацию под контроль¹².

Первая официальная встреча в рамках саммита состоялась в полдень 30 июля 1991 года в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца. “Горбачев был восхитителен, – писал Джордж Буш, делясь впечатлениями от первого заседания, – непостижимо, как он выдерживал давление”. Советский лидер и впрямь находился в затруднительном положении, да и состав его делегации указывал на эрозию власти: он отправился на встречу с Бушем в сопровождении руководителя советского Казахстана Нурсултана Назарбаева. Борис Ельцин, глава РСФСР, явиться отказался: он ожидал запланированной в тот же день сепаратной встречи с американским президентом. Наконец, на встрече не было советского министра обороны маршала Дмитрия Язова, приславшего вместо себя заместителя¹³.

Путь Горбачева к саммиту был очень непрост. То, что он считал достижением, расценивалось некоторыми влиятельнейшими членами руководства как торговля советскими интересами. Высшее военное командование принимало в штыки любое сокращение оборонных расходов, но Горбачев в деле урезания бюджета ВПК превзошел даже Никиту Хрущева (его небывалые сокращения обычных вооружений в начале 60-х годов советские военные вспоминали с содроганием). Но не только военные считали, что американцы добились своего почти по всем важным пунктам договора о ядерных вооружениях. Аналогичное мнение высказывал Строб Тэлбот, один из ведущих американских дипломатов второй половины 90-х годов, главный зодчий политики Госдепартамента в отношении России.

Тэлбот писал в журнале “Тайм” после московского саммита:

Почти по всем важным вопросам, касающимся СНВ, Соединенные Штаты добились приемлемых для себя результатов… Из-за немедленного отказа от значительной части главной ударной силы СССР, которую составляли баллистические ракеты наземного базирования, Горбачев в договоре по СНВ безоговорочно принимает подчиненную позицию, по крайней мере в ближайшей перспективе, и позволяет США сохранить превосходство в числе бомбардировщиков, крылатых ракет, а также ракет подводного базирования.

Тэлбот назвал вещи своими именами. Но почему Горбачев был готов подписать столь невыгодный договор? Тэлбот предположил, что

СССР пошел на такие большие уступки, а США так мало предложили взамен по одной простой причине: революция Горбачева есть величайшая в истории распродажа. А цены в подобных случаях предельно низки¹⁴.

Горбачев поручил своему министру обороны трудновыполнимую, если не сказать невозможную задачу: убедить Генеральный штаб и ВПК принять условия, которые предусматривали двустороннее сокращение числа ракет, но не распространялись на авиацию. Это давало американцам неоспоримое преимущество в средствах доставки ядерных боезарядов: по количеству тяжелых бомбардировщиков США превосходили СССР. В итоге советские военные дали свое согласие¹⁵.

Последний трудный вопрос был улажен менее чем за две недели до саммита. Он касался права американской стороны осуществлять контроль над испытательным полетом ракеты “Тополь”. Первая советская межконтинентальная баллистическая ракета подвижного грунтового базирования, известная в США как Sickle, “серп”, только что пополнила ядерный арсенал СССР. Огневые испытания были завершены в декабре 1987 года, а к июлю 91-го Советский Союз имел в своем распоряжении 288 “Тополей”, нацеленных на США, у которых имелся дефицит сопоставимых мобильных баллистических ракет. “Тополь” представлял собой “сардельку” 20,5 метра длиной и 1,7 метра в диаметре, установленную на четырнадцатиколесную установку для транспортировки и пуска, благодаря чему мог избегать обнаружения. Это выгодно отличало его от других представителей своего класса. Трехступенчатая ракета-носитель оснащалась ядерной боеголовкой весом до тонны и мощностью 550 килотонн (примерно сорок бомб, сброшенных на Хиросиму).

После холодной войны было проведено исследование: что ждет Нью-Йорк, если по нему будет нанесен удар мощностью 550 килотонн? Подсчеты показали, что число жертв превысит пять миллионов, половина жителей Манхэттена погибнет под руинами, а остальные получат смертельную дозу облучения. Пожары уничтожат все в радиусе 6,5 километра от эпицентра взрыва, а облако радиоактивных частиц накроет Лонг-Айленд. Американских переговорщиков не пугали сами по себе ракеты “Тополь”, поскольку аналогичного оружия у США было достаточно. Их беспокоило главным образом то обстоятельство, что “Тополь” мог нести более одной боеголовки, а это путало все карты. Чтобы выяснить, на что способен “Тополь”, советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт и его коллеги боролись за право ознакомиться с результатами огневых испытаний “Тополя” на дистанции до одиннадцати тысяч километров. Принимая во внимание превосходство Америки в прочих видах ядерных вооружений, СССР счел требование неприемлемым. В итоге Советы дали согласие на испытательную дальность десять тысяч километров и отказались “покрыть” оставшуюся тысячу¹⁶.

Горбачеву хотелось, чтобы противоречия были улажены до 16 июля 1991 года, когда он должен был отбыть в Лондон на саммит “Большой семерки”. На 17 июля у советского лидера была запланирована встреча с президентом Бушем и другими лидерами “Большой семерки”, и он собирался обратиться за финансовой помощью для остро нуждавшегося в деньгах Советского Союза. И 17 июля, всего за несколько часов до встречи Горбачева и Буша, маршал Язов скрепя сердце подписал документ, отвечавший требованиям США. Горбачев официально пригласил Буша в Москву, а президент США заверил, что приедет, вероятнее всего, в конце июля – до отпуска, который он собирался провести в своем доме в Кеннебанкпорте (штат Мэн)¹⁷.

Во время первой московской встречи с Бушем 30 июля Горбачев призвал гостя ускорить прием СССР в Международный валютный фонд. В Лондоне Горбачев отрицал прямую связь между подписанием договора СНВ-1 и просьбой о предоставлении СССР членства в МВФ и американской помощи, чтобы не сложилось впечатление, будто он готов променять стратегические интересы своей страны на денежные знаки США. В Москве же, озвучивая свои финансовые ожидания, советский лидер действовал куда напористей.

“В присутствии делегации я еще раз обращаюсь к президенту с просьбой поручить им рассмотрение вопроса о членстве [СССР] в МВФ, – сказал Горбачев. – В ближайшие год-два меня ожидают большие проблемы. Назовите ваши условия: ассоциированное членство, полуассоциированное членство. Нам очень важно получить доступ к фонду”. Буш не выказал особого желания брать на себя обязательства предоставлять полноправное членство и, как следствие, оказывать всемерную финансовую поддержку, как это было на лондонском саммите “Большой семерки” в середине июля. “Мы говорим как раз о том, что вас интересует, не отягощая полноформатным членством”, – ответил он¹⁸.

После обеда Горбачев пригласил гостя прогуляться по территории Кремля. Президентов немедленно обступили десятки журналистов. “Агентам КГБ пришлось раздвигать толпу, – вспоминал Буш. – Случилось несколько досадных инцидентов… была повреждена одна фотокамера, но ‘танк’ двигался дальше. Горбачев просил напирающих журналистов не препятствовать движению”. Тысячи корреспондентов съехались в Москву для освещения столь ожидаемой встречи, и каждый старался подобраться поближе.

У некоторых сцена вызвала ощущение дежавю. Тремя годами ранее Рональд Рейган посетил Москву для ратификации договора о ракетах средней и малой дальности. Рейган и Горбачев так же разговаривали на Красной площади с советскими гражданами. В визите Рейгана было больше символизма, чем реального наполнения. Нынешний же визит был само содержание – Бушу и Горбачеву предстояло не только ратифицировать старый договор, но и подписать новый. И все же, по признанию Дэвида Ремника (будущего редактора журнала “Нью-Йоркер”, а в те годы – московского корреспондента “Вашингтон пост”), встреча и отдаленно не напоминала преисполненный драматизма и страсти приезд Рейгана. Из советской столицы Ремник писал: “Буш вел себя, точно попал на йельскую вечеринку: ‘Итак, – обращался он к группе русских туристов, – значит, вы все из Сибири?’” В нем не было притягательности, на которую все рассчитывали¹⁹.

Одной из причин стала личность самого Буша. Компетентный руководитель и осмотрительный государственный деятель, в плане обаяния он заметно уступал своему предшественнику. Затмевал его и хозяин Кремля: именно Горби, как западные СМИ фамильярно называли советского лидера со времен его визита в США в декабре 1987 года, оказался в центре внимания. “В войне имиджей, – признал Уолтер Гудмен из “Нью-Йорк таймс”, – Михаил Горбачев, даже пользуясь услугами переводчика, легко побивает Джорджа Буша”. Однако, несмотря на то, что Горбачев выглядел импозантнее, все сходились во мнении, что политический вес Буша больше. По словам Гудмена, московский саммит “в пух и прах разнес первейшую заповедь телевидения, согласно которой имидж важнее реальности”²⁰.

Пока лидеры двух стран обсуждали членство СССР в Международном валютном фонде, первые леди – Барбара Буш и Раиса Горбачева – демонстрировали не только перемену модели советско-американских отношений, но и поддерживали политические амбиции своих мужей. Барбара Буш, пользуясь вниманием СМИ к саммиту, появилась в нескольких американских ток-шоу и опровергла слухи, будто она из-за нездоровья супруга отговаривала его от баллотирования на второй президентский срок. Более того, своим заявлением о том, что президент обязан трудиться во имя страны, миссис Буш фактически дала старт его кампании. Успех московского саммита сыграл Джорджу Бушу на руку: вернувшись в Вашингтон, он немедленно выступил с соответствующим заявлением.

Несмотря на разницу в возрасте и воспитании (Раиса Горбачева была почти на семь лет моложе Барбары Буш), первые леди прекрасно поладили. В этом состояло главное отличие от напряженных отношений Раисы Максимовны с Нэнси Рейган: та в свое время предала огласке слова первой леди СССР, якобы заметившей, что для жилой резиденции Белый дом имеет вид слишком официозный и музейный. Как и многие, лично знавшие Раису Горбачеву, Нэнси Рейган утверждала, что та предпочитала лекции беседе. В конце июля 1991 года в Москве Раиса Максимовна, отвечая на вопрос журналиста, сказала: “Вас интересует, что шепчут на ухо моему супругу? Думаю, это вопрос не ко мне”. Это был явный намек на замечание Нэнси Рейган, будто Раиса Максимовна нашептывает Михаилу Сергеевичу слово “мир”. Горбачева одним выстрелом убила двух зайцев: обставила Нэнси Рейган и ответила на обвинения советских критиков в том, что она непомерно влияет на супруга²¹.

За время визита Горбачевых в Вашингтон в июне 1990 года между Раисой Максимовной и Барбарой Буш установились теплые личные отношения. Пока их мужья обсуждали вопросы торговли, первые леди посетили церемонию вручения дипломов в женском колледже Уэлсли в Массачусетсе. Изначально предполагалось, что выступит лишь Барбара Буш. Однако сто пятьдесят студенток возразили против основного доклада в исполнении женщины, которая в свое время стала домохозяйкой лишь после года учебы в колледже. Администрация колледжа решила предоставить слово и Раисе Горбачевой. Вдобавок к тому, что Раиса Максимовна преподавала в университете и имела ученую степень, она пользовалась в Соединенных Штатах огромной популярностью благодаря политике, которую проводил ее муж. О том, что Раиса Горбачева изучала марксистско-ленинскую философию и ученым званием была обязана научному коммунизму, благосклонно умалчивали (ее биография в справочнике к московскому брифингу гласила, что она изучала и преподавала философию). Принимая во внимание разногласия в Уэлсли, советская сторона была сначала против этого визита, но американцы настояли на своем. Раиса Максимовна получила возможность встретиться с американскими студентками. Позднее она заявила, что их вопросы подтолкнули ее к сочинению автобиографической книги “Я надеюсь…”, которая популяризовала горбачевскую политику на родине и за рубежом²².

В день открытия московского саммита первые леди совершили экскурсию по кремлевским храмам и музеям, а затем приняли участие в церемонии открытия у Новодевичьего монастыря скульптурной группы, подаренной Барбарой Буш. Это была копия скульптуры “Дорогу утятам!”, изображающей утку, ведущую восемь птенцов. Оригинал скульптуры, созданной по мотивам детской повести Роберта Макклоски (1941), находится в Бостонском общественном парке, где и разворачивалось действие произведения. “Есть какая-то магия в том, что американские детишки в Бостоне любят уток, играют с ними, и точно так же ведут себя дети в Москве”, – заявила на церемонии Барбара Буш. Своим подарком она как бы продолжила начатую на родине кампанию за детское просвещение. Однако, несмотря на то, что композиция должна была способствовать преодолению культурных и идеологических различий, она стала символом трудностей московско-вашингтонского диалога: американские ценности, встреченные поначалу с энтузиазмом, приживались не лучшим образом. Москвичи и их дети любили утят, но повесть Макклоски мало кому была известна²³.

Около половины четвертого 31 июля 1991 года, на второй день саммита, Джордж Буш и Михаил Горбачев вошли в Зимний сад Большого Кремлевского дворца. Их краткая встреча была предусмотрена кремлевским протоколом, в соответствии с которым происходило подписание важных договоров. По парадной лестнице президенты спустились в облицованный розовым мрамором Владимирский зал – один из пяти залов дворца, названных в честь орденов Российской империи. Сам дворец был построен в середине XIX века Николаем I, а после 1917 года приспособлен под партийные и государственные нужды. Кроме того, здесь устраивали приемы зарубежных делегаций²⁴.

Договор о сокращении ядерных вооружений, казалось, знаменовал начало новой эпохи, торжество разума над безумием. “Церемония тронула меня до глубины души, – вспоминал Буш. – Она была не просто ритуалом; она дарила молодежи всего мира надежду, что идеализм еще жив”. Горбачев расчувствовался не меньше. Когда Буш упомянул о наращивании в течение полувека военной мощи, Горбачев заметил: “Слава богу, как говорят у нас в России, мы это остановили”²⁵.

Подписывая договор СНВ, лидеры двух стран торжественно пообещали не размещать против другой стороны более шести тысяч ядерных боезарядов и ограничили количество оснащаемых боеголовками межконтинентальных ракет, которыми располагала каждая страна, 1600 штуками. Бушу и Горбачеву даже удалось выйти за рамки повестки дня, включающей контроль над вооружениями и их сокращение. В знак того, что идеологическое противостояние также близко к завершению, Буш пообещал обратиться к Конгрессу с просьбой о предоставлении Советскому Союзу статуса страны с режимом максимального благоприятствования в торговле. В этой привилегии СССР ранее отказывали по причине нарушения прав человека и отказа выдавать выездные визы евреям.

Наблюдались и признаки расширения сотрудничества на международной арене. Президенты приняли коммюнике по Ближнему Востоку, пообещав приложить совместные усилия для организации международной конференции по региональной безопасности и сотрудничеству. СССР пообещал, что попытается усадить палестинцев за стол переговоров, а США пообещали повлиять на Израиль. Также была достигнута договоренность о том, что госсекретарь Джеймс Бейкер и министр иностранных дел Александр Бессмертных нанесут визит в Израиль, где Бейкер обсудит условия конференции, а Бессмертных проведет переговоры об установлении дипломатических отношений между Израилем и СССР. Некоторые газеты утверждали, что заявления по Ближнему Востоку стали едва ли не важнее подписания договора о СНВ. Наконец, была достигнута договоренность в отношении Кубы: СССР пообещал ослабить экономическую поддержку Фиделя Кастро. Казалось, не осталось ни одного вопроса, за который не могли бы взяться – и решить – лидеры двух некогда враждующих сверхдержав²⁶.

В Большой Кремлевский дворец Буш и Горбачев прибыли из подмосковной резиденции в Ново-Огарево. Не имея определенной повестки дня, они посвятили пять часов обсуждению вопросов мировой политики и попытались очертить новый миропорядок. Позднее Горбачев называл эти неформальные переговоры “звездным часом” своей внешней политики (“нового мышления”): по его мнению, они знаменовали поворотный пункт в выработке “совместной политики держав, которые еще недавно считались врагами и… были готовы поставить на грань катастрофы весь мир”. И если бы все зависело от Горбачева, то мир превратился бы в советско-американский кондоминиум, в котором две страны не только уживались, но и решали бы все международные вопросы – к обоюдному удовольствию²⁷.

На открытой веранде, выходившей на Москву-реку, Горбачев знакомил американского президента со своим видением нового миропорядка. Павел Палажченко, переводчик советского президента, позднее вспоминал его слова: “Мир становится все более многообразным, многополярным, но в нем должно присутствовать некое подобие оси, которую могли бы создать наши страны”. В своих мемуарах советский лидер не использовал метафору оси, но она замечательно передавала суть его размышлений. Горбачев был готов к обсуждению с Бушем широчайшего спектра вопросов. Он стремился к совместной советско-американской политике в отношении единой Европы, которая не только набирала политико-экономический вес, но и наращивала военную мощь. Также Горбачев высказал пожелание выступить с единых позиций в отношениях с Японией, Индией и Китаем – странами с населением два миллиарда человек, которые переживали подъем. Кроме того, речь шла о вечно неспокойном Ближнем Востоке и о роли Африки в мире.