Текст книги "Знак ведьмы"

4

Я сладко вытянулась на кровати и, щелкнув пультом, выключила телевизор, где после полуночи крутили повтор передачи про ловушки времени. Желя, укрытая одеялом, убаюкивающе мурлыкала, устроившись у меня под мышкой. На следующий день после девичника я съездила на квартиру Егора и забрала оттуда часть своего гардероба – не могу же я каждый день появляться в офисе в одном и том же костюме?! Знаю, что это не понравится Егору, но до его приезда я решила пожить в своей квартире. Он решил проявить характер – сбросил мне эсэмэску, что задерживается на несколько дней. То, что он все же отправился с друзьями на охоту в тайгу, меня слегка позабавило – Егор, несмотря на мужественную внешность, был человеком очень мягким и ранимым, и я не представляла, как он будет стрелять в милых зверушек. Пусть перебесится, отдохнет там – побыть на расстоянии друг от друга необходимо нам обоим, это позволит нам разобраться в своих чувствах, да и соскучиться. Любовь необычно сладка после разлуки и когда приходится преодолевать препятствия.

Пожалуй, я по Егору уже соскучилась, мне начали сниться эротические сны, и по утрам ощущаю приятное томление в животе. По моим расчетам, он должен был вернуться позавчера, но, видимо, охота затянулась. Пыталась до него дозвониться – он постоянно не на связи. Сегодня уже вторник – два дня как он должен был выйти на работу в редакции. Не знаю, какую «отмазку» он приготовил для своего руководства, но, вероятно, что-то придумал. По этой причине я, не желая подвести Егора, не могу позвонить на его работу, чтобы узнать о причине его задержки. Разве что позвонить Никите, фоторепортеру, с которым он ездил в командировку, и ненавязчиво перевести разговор в нужное мне русло? Надо придумать причину, чтобы Никита ничего не заподозрил, а то еще проговорится невзначай – уж очень он разговорчивый. У меня начали слипаться глаза, сон захватывал меня, и я не думала ему противиться.

Тик-так! Тик-так! Тик-так! Из соседней комнаты доносилось тиканье старинных часов, отогнавшее сон.

Я села на кровати, ощущая, как тревожно и в то же время сладостно забилось сердце в предчувствии соприкосновения со сверхъестественным. Мне уже приходилось переживать подобное в прошлом году, и я знала, что за этим последует нечто удивительное.

Как я и ожидала, комната преобразилась, стала незнакомой. Я соскользнула с кровати и прошла в гостиную, томясь ожиданием чудесного. Теперь мне стало понятно мое желание ничего не менять в обстановке квартиры Ларисы Сигизмундовны – я боялась нарушить тайный механизм – если он, конечно, существует, – который позволял путешествовать во времени. Даже чудодейственный анкх[30]30
  Представляет собой прямой крест, увенчанный сверху кольцом. Символ бессмертия, вечной жизни. Имеет также название «египетский крест», хотя был известен цивилизации майя и скандинавам. История обретения Иванной чудодейственного анкха описана в романе «Ведьмин подарок».


[Закрыть] я продолжала держать в том же месте, за замурованной дверью. Я долго противилась желанию Егора перебраться из этой квартиры в новую и уступила, только когда на протяжении месяца ничего не произошло. И вот это чудесное опять проявило себя неподвластным моему пониманию образом, руководствуясь своими законами, и теперь меня ожидало новое приключение. Я несколько раз попадала в прошлое Ларисы Сигизмундовны, когда ей было шестнадцать лет и она пыталась противостоять Проклятому Феликсу. Что ныне ожидает меня?

Я на цыпочках, словно боялась кого-то потревожить, вошла в гостиную. Луч яркого света пробивался из-за слегка приоткрытой двери, манившей меня. За ней и находился анкх. Увенчивающая его петля – петля времени? Его возраст насчитывал невообразимое количество лет, он уже был древним, когда государство фараонов Египет было еще юным. Я подошла к двери и, без колебаний распахнув ее, зажмурила глаза, защищая их от потока яркого света.

Я находилась на дне узкого каменистого каньона, стиснутого с обеих сторон отвесными скалами. Вдали виднелись заснеженные горные вершины. Где я нахожусь – Кавказ, Крым, Карпаты? Нет, это не Крым и не Карпаты – остроконечные вершины буравят небо, вздымаясь чуть ли не до облаков. Тогда Кавказ?

Небольшой отряд из двух десятков людей, одетых кто в ватники, кто в белые полушубки, с измученными лицами, двигается вдоль стремительно несущегося потока, замерзшего лишь у берегов. Я не ощущаю холода, но, взглянув на заиндевевшие бороды и ресницы путников, понимаю, что мороз стоит нешуточный. Обледеневшие скользкие валуны, усеявшие дно каньона, делают продвижение путников невообразимо трудным, отнимают много сил. У каждого из них за плечами пузатый вещмешок, у большинства еще и винтовка. Я нахожусь у них за спиной, метрах в десяти. Двигаться по камням даже для меня затруднительно, несмотря на то что пребываю в астральном теле. Несколько раз, взмахнув руками, я поднимаюсь над землей метра на полтора. Двигая руками и ногами, как плывущие в стиле «брасс», я начала их догонять, что не потребовало от меня больших усилий, так как они двигались очень медленно.

– А-а-а! – раздался вопль, а следом длинная матерная тирада, заставившая меня покраснеть.

Похоже, выдал ее виртуоз, мастер нецензурного слова. Подлетев поближе, я увидела, что один из путников оступился, упал и теперь корчится от боли на камнях. Это послужило причиной непредвиденной остановки. Большинство путешественников, несмотря на холод, промерзшие камни, устало присели, где стояли, только группа из пяти человек окружила упавшего.

Один из них, крепкий мужчина в белом полушубке и шапке-ушанке, с морщинистым лицом и крестообразным шрамом на левой щеке, похоже, командир этого отряда, презрительно сощурился, глядя на лежащего человека, по-прежнему обнимающего пострадавшую ногу:

– Чего орешь, Жало?!

– Но-ога, Сеня!

– Встать можешь?

Мужчина попытался, взвизгнул от боли и завалился на бок.

– Связки или перелом. Он уже не ходок, – сухо произнес высокий мужчина в потертом ватнике и сплюнул. Плевок замерз на лету и звонко ударился о камень.

– Может, все-таки вывих? – предположил низкорослый мужчина и наклонился над лежащим. – Я смогу вправить.

– Поколдуй, Фадей, если ты колдун. – Мужчина со шрамом презрительно рассмеялся.

Низенький наклонился, стянул валенок с ноги больного, и тот заскрипел зубами, но сдержал стон. Но когда его тронули за лодыжку, заорал от боли.

– Панкрат прав – повреждены связки. Сам он не сможет идти, – сказал Фадей, выпрямляясь.

– Не бросай меня, Сеня! – умоляющим тоном попросил лежащий мужчина.

– Я своих не бросаю! – Мужчина со шрамом криво улыбнулся. – На Фадее и гражданине начальнике поедешь!

– Спасибо, Сеня! Век свободы не видать, если я тебя не отблагодарю! За мной не заржавеет!

– Это замедлит наше передвижение. Если за нами организовали погоню, то… – заметил высокий мужчина.

– Не суй свое хавало, куда не надо, Панкрат! – прикрикнул на него Семен, явно нервничая. – Сам разберусь. – Он выхватил из кармана полушубка наган и выстрелил в лежащего мужчину.

Тот пару раз дернулся и замер. Из дырочки на его лбу тонкой струйкой полилась кровь, и взгляд широко открытых карих глаз, в котором еще читалась благодарность, навсегда застыл. Я поскорее отвернулась, чтобы не видеть умершего. Похоже, в этом отряде те еще нравы!

Семен спрятал наган в карман и с размаху врезал высокому по лицу, тот не успел увернуться, но устоял на ногах.

– Не учи ученого! – злобно прохрипел Семен. – Еще раз сунешься с советами, так легко не отделаешься!

– Еще раз распустишь руки – пожалеешь! – Высокий жестко уставился на него. – Не забывай: без меня вы обречены! Дорогу в горах знаю только я, где находится серебро Сатунина, опять же, знаю только я.

Семен сжал кулаки, но сдержался.

– Сколько нам еще хилять по этому ручью?

– Недолго, километра через полтора будет подъем, и дальше идти по хребту нам будет проще.

– Еще одна ночь, и мы околеем от холода, – прошамкал один из путников с неестественно белым, обмороженным лицом.

– Эту ночь мы проведем в тепле, если не будем останавливаться, – пообещал высокий. – Впереди есть селение.

Он наклонился и взял у убитого винтовку. Другой мужчина стащил с мертвеца полушубок и с трудом натянул его поверх ватника.

Я наблюдала за Семеном. По лицу его было видно, что он едва сдерживается и с большим удовольствием всадил бы следующую пулю в Панкрата, но здравый смысл его останавливал, по крайней мере до поры до времени.

Отряд, не захоронив убитого, оставив его лежать в нижнем белье, отправился дальше. В пути практически не разговаривали, но из тех нескольких фраз, которые мне довелось услышать, я узнала, что это заключенные, сбежавшие из лагеря, расположенного на Алтае, и что они двигаются в сторону границы с Тувой. Судя по обилию мата, сопровождавшего каждое слово, а также специфической «фени», костяк отряда составляли блатные. Лишь трое резко отличались от них. Высокий мужчина, которого называли Панкратом, и, по всей видимости, это было не имя, а сокращенная фамилия; он держался особняком и был проводником отряда. Низкорослый Фадей, живчик, неутомимо двигающийся и почти единственный, кто смотрел в будущее оптимистически, хотя в отряде был в качестве заложника. Третий был знаком мне по фотографии, найденной в альбоме, – Григорий Метелкин. Личность угрюмая, он глядел на всех исподлобья и также был заложником. К нему иногда язвительно обращались «гражданин начальник», но в основном – «мусор» или «легаш», присоединив несколько нецензурных выражений. Похоже, его жизнь висела на волоске, и только то, что у Сени относительно него имелись какие-то планы, спасало его от расправы бывших заключенных. Хотя его участь была незавидной, он почему-то не вызывал у меня жалости и сострадания. Мне было трудно представить, что его могло связывать с Ларисой Сигизмундовной что-то личное, интимное, но ведь его фотографии нашлось место в альбоме! Он все время молчал, бросая по сторонам ненавидящие взгляды.

Подъем, о котором вскользь упомянул Панкрат, оказался очень сложным – надо было карабкаться по крутому склону, и это в неудобных валенках! Мне было значительно проще, я успевала любоваться суровой красотой гор, сожалея, что нет возможности запечатлеть эти виды на фотоаппарат. Не ожидала я, что так нежданно-негаданно окажусь в горном Алтае. Посмотреть здесь было на что: ослепляющей белизны снег, словно засахаренные, леса, опоясывающие заснеженные вершины, стеклянные ледники с неимоверными ледяными фигурами-узорами. А какой нереальной красоты здесь было небо! Облака рисовали на нем просто фантастические пейзажи.

Послышался испуганный крик – почти с самого верха сорвался и заскользил вниз один из путников, по дороге сбив еще одного и увлекая его за собой. Поднявшиеся на горный хребет обессиленно попадали на снег, тяжело дыша, некоторые жадно глотали горсти снега, утоляя жажду.

– Даже если они не покалечились, у нас нет времени их ждать. Надо идти, Семен, до селения еще далеко. – Панкрат говорил отрывисто, видно и ему подъем дался непросто. – Мы слишком медленно идем.

– А если «синие фуражки» у нас на хвосте и их возьмут? Узнают о серебре – от нас не отвяжутся!

– Никто их не будет брать – сразу пристрелят. Зачем им обуза? Ведь они замедлят передвижение, – покачал головой Панкрат.

– Чего разлеглись?! Катим дальше! – заорал Семен и толкнул ногой лежащего на снегу, на что тот матюкнулся. – Впереди жратва, курвы, тепло!

– Семен, в поселке не вздумай устраивать шмон или трогать их женщин – это нам может очень дорого обойтись! – с угрозой в голосе произнес Панкрат.

– Хлебало придержи мне указывать!

– Я тебя предупредил, Семен!

Предводитель отряда скрипнул зубами от злости и бессилия – он не мог наказать наглеца – и от души врезал по шее попавшему под руку Фадею, так что тот растянулся на снегу, и это чуть улучшило Семену настроение. Я в свою очередь наградила Семена кучей подзатыльников и пощечин, чего он не заметил. Тяжела участь астрала, он может быть только наблюдателем. Я пообещала себе, что если здесь пробуду до ночи и выглянет луна, то обязательно явлюсь Семену агрессивно настроенным привидением.

Идти по хребту было сложно, валенки увязали в снегу, в некоторых местах путники проваливались в снег почти до пояса. Семен послал вперед, как он выразился, «топтать снег» Метелкина и Фадея. Это позабавило всю братию, и, несмотря на то что тяжести пути измотали всех до предела, они осыпали пленников насмешками и ругательствами. Те молча утаптывали снег, но их сил хватило не более чем на час. Зашатался и опрокинулся на спину Метелкин. Оставшись один, Фадей обессиленно опустился на корточки.

– Встать, вашу мать! – К этому Семен добавил цветистый калейдоскоп слов, каждое из которых имело вполне нейтральное значение, но в данном контексте получалась грубая матерщина.

Он выхватил из кармана наган, и мое сердце сжалось от ужаса, я закрыла глаза, чтобы не видеть происходящего. Но из подсознания просочилась мысль, связанная с найденной фотографией: «Не может Метелкин так просто умереть здесь». Раздался выстрел, я открыла глаза: Сеня боролся с Панкратом. Несколько человек пришли на помощь Семену и, скрутив Панкрата, оттащили его в сторону.

– Ты на кого, фраер, цапли потянул?! – Семен наклонился, достал из снега наган и направил его на Панкрата, зловеще улыбаясь, и вдруг так заревел, что я вздрогнула: – На колени, тварь!

– Коли помирать охота – стреляй. – Панкрат презрительно улыбнулся. – Тебе братва благодарность вынесет за холодную и мучительную смерть.

– Семен, не дело его сейчас мочить! – сразу высказался густобровый, приземистый, с необычайно широкими плечами и окладистой бородой мужчина. В старом советском фильме из моего детства подобной физической конституции актер изображал кулака. – Пусть вначале выведет нас с гор.

– Если даже мокрушник Тимоха заступается… – В голосе Семена послышалась издевка. – Отпустите фраера – пусть живет! Пожалел «хозяина» – выходит, его черед топтать. Чирик, станешь ему в пару!

– Почему я?! – недовольно отозвался длинный как жердь лагерник, и сразу с его головы слетела шапка от оплеухи, которую ему отвесил стоящий рядом густобровый Тимоха.

– Что за базар, Чирик?! – Семен недовольно скривился. – Срать захочешь – штаны снимешь! Не протопчем до темноты дорогу до селения – всем будет амба! Топтать будут все!

Вид с хребта открылся чудесный: глубокое извилистое ущелье с тонкой серебристой ниткой реки, многообразие голубоватых горных вершин, разбросанных на всем пространстве, что охватывал глаз, и необычайная тишина, нарушаемая лишь скрипом снега под валенками бывших заключенных. Лишь изредка сотрясали воздух матюки – так то один, то другой выражал свое отношение к окружающей природе: величественной, невероятно прекрасной, но и жестокой к человеку, оказавшемуся в ее владениях. Было ясно, что все беглецы окончательно выбились из сил, а солнце опускалось все ниже и ниже.

– Где же твое селение? – Семен догнал Панкрата и пошел рядом, а тот, недавно сдавший вахту «топтуна», тяжело, с надрывом, дышал и с трудом передвигал ноги.

– Скоро, – отвечая, Панкрат даже не повернул в его сторону голову.

– Лады. – Семен еле сдерживал бешенство, рвущееся изнутри. – Поверим тебе. Пока поверим, но смотри!

Мне было понятно, насколько ужасно положение Панкрата: его жизнь продлится ровно до тех пор, пока он будет необходим Семену. Думаю, что он это понимал, но сделать ничего не мог. Кругом горы, да и вряд ли у него была возможность сбежать – урки осознавали, что без него они неминуемо погибнут.

Неожиданно внизу открылась небольшая уютная долина, ее прорезала узкая речка, а на ближнем берегу расположилось десятка три юрт, над которыми поднимались дымы. Но как отряд туда спустится, если кругом отвесные скалы? Для этого потребуется веревка метров триста длиной, но даже если бы она была, то какую надо иметь силу и какие нервы, чтобы спуститься по ней? Ведь беглецы от усталости чуть не падают с ног, шатаются, словно пьяные.

Похоже, этот вопрос занимал не только меня, так как урки остановились и сбились в кучу, громко галдя, – обсуждали возможные варианты. Лишь Панкрат сохранял спокойствие, он скомандовал идти дальше и вскоре привел их к самому краю обрыва, откуда стали видны вырубленные в скале ступени, ведшие к узкому карнизу, полого спускающемуся в долину. Если не знать о существовании этих ступеней, можно было пройти и не заметить их. Но даже их наличие делало спуск безумно опасным, так как они обледенели и были чрезвычайно скользкими, а перил не было никаких. Я заглянула вниз, и голова у меня закружилась от высоты, внутри похолодело, хотя я в своем невидимо-эфирном состоянии была практически неуязвимой.

Никто из беглецов не решался первым начать спуск. Тем временем Панкрат достал из вещмешка моток веревки, сделал петлю и набросил ее на каменный выступ, а конец веревки сбросил вниз, так что получилось что-то вроде перил. Держась правой рукой за нее, он начал спускаться по ступеням. На четвертой ступеньке он поскользнулся, потерял равновесие, я громко ахнула, но меня, конечно, никто не услышал. Панкрат мертвой хваткой вцепился обеими руками в веревку и удержался на ступеньке. Преодолев полтора десятка ступенек, он достиг карниза и приглашающе взмахнул рукой: «Давай следующий!»

Пока один из путников боролся с крутизной ступеней, Панкрат начал спускаться по карнизу. Я переборола невольную дрожь (чего, спрашивается, мне бояться, если я здесь существую в виде эфирного тела?) и поспешила по ступеням вниз, легко прошла сквозь тело урки, осторожно передвигающегося, и, не сориентировавшись, ухнула в пропасть. В первое мгновение я растерялась и даже пролетела мимо карниза, пока не сообразила затормозить, маша руками, словно птица, и не зависла в воздухе. Ощущение было не из приятных – под ногами почти что бездна. И в этот момент мне припомнилось, как однажды я парила с парашютом над Черным морем, привязанная канатом к катеру. Вскоре я и здесь освоилась. Разница была в том, что теперь меня никто не волочил за веревку и внизу было не море. Ощущения же были похожи, особенно когда меня стало, как и тогда, подташнивать. Хотя я была нематериальной и можно было ничего не опасаться, мои фобии остались, и одна из них – боязнь высоты. Вообще-то я себя трусихой не считаю, но, выходя на балкон выше пятого этажа, чувствую дискомфорт. С этой фобией я пытаюсь бороться по принципу «клин клином вышибают». Мой полет с парашютом над морем был тем самым клином, но особенно не помог. Когда меня втянули после воздушного путешествия на палубу катера, я еле держалась на ногах – они были словно ватные. В мои планы входило испытать себя в банджи-джампинге, но в очень отдаленном будущем. Однако мечтать и вспоминать мне сейчас не с руки, нужно преодолеть порывы ветра, добраться до карниза и поспешить за Панкратом. Конечно, я могла бы спланировать вниз, возможно, так даже проще, но подобные развлечения душу не греют, я не птица и предпочитаю передвигаться традиционным способом – пешком.

«Плывя» при помощи рук и ног, что, возможно, выглядело нелепо и смешно (но кто меня увидит?), борясь с ветром, как оказалось, ощутимым для астрала, я добралась до карниза и бросилась догонять Панкрата. Это не составило особого труда. Он шел осторожно, выверяя каждый шаг, чтобы не поскользнуться на обледенелых камнях. Следуя то за ним, то впереди него, в зависимости от своего желания, я с нетерпением ожидала момента, когда попаду в настоящий высокогорный поселок и увижу его жителей.

Появление отряда беглецов, растянувшегося цепочкой по всему карнизу, не прошло мимо внимания жителей поселка – внизу нас уже встречали четверо державших в руках ружья молодых мужчин в меховых одеждах и старик с продолговатой седой бородой. По их темным от горного загара лицам, раскосым глазам не было понятно, как они настроены по отношению к незваным гостям. При желании им ничего не стоило перестрелять весь отряд – люди на карнизе были совершенно беззащитны. Панкрат смело подошел к встречающим и приложил руку к груди.

– Эзендежер, – произнес он, и я поняла, что он поздоровался.

Старик ему ответил, из их разговора на незнакомом языке я ничего не могла понять, но заметила, что Панкрат встревожился, видимо, договориться с местными жителями ему было непросто. Тем временем начали подходить другие беглецы, держались они настороженно. Наконец появился Семен. Видимо, он посчитал, что разумнее будет держаться где-нибудь посередине. Панкрат обратился к нему:

– Это Сардыбаш, старейшина селения. Он готов предоставить нам ночлег и пищу, но при условии, что мы пришли как друзья и не станем вмешиваться в их дела.

– Больно нам нужно! – ухмыльнулся Семен.

– В селении беда – две семьи стали жертвами грязного кама. Их юрты стоят пустые, и Сардыбаш разрешает в них остановиться.

– Что за зверь такой?

– Кам – это лекарь человеческой души и тела, он прорицатель и колдун. Тунгусы и буряты называют таких шаманами.

– А грязный оттого, что не моется? – развеселился Семен. – Совсем как мы!

– Грязный – значит черный. Черный шаман забрал души и тела самых лучших охотников и членов их семей, отправив в подземное царство своего владыки Эрлика, лишив возможности вернуться на небо. Он пришел издалека, и путь его отмечен многими жертвами. За ним давно охотятся белые камы, подозревая, что он – неуспокоившаяся душа умершего черного шамана – суна. До сих пор считалось, что только камы могут видеть суну, и в дела людей она может вмешиваться только по их воле. Они впервые столкнулись с тем, что душа грязного кама смогла вселиться в тело человека, изгнав его душу. Об этом есть древнее пророчество: если суна воплотится девяносто девять раз, то даст жизнь черному шаману, обладающему невиданным могуществом; этому надо помешать. Суна грязного кама очень хитра и вселилась в тело Номгона, сына Сардыбаша, намереваясь таким образом избежать возмездия. Но белые камы узнали ее. Ожидают абиссу, жреца, который проведет ритуал, после которого суна черного шамана покинет тело Номгона и навсегда отправится в подземное царство Эрлика, а значит, больше не будет есть людей.

– Она в самом деле жрет людей?

– Если она лишает человека тела и души, то что остается? – пожал плечами Панкрат.

Тем временем все члены отряда спустились с карниза, и Сардыбаш повел их в поселок. Туда мы добрались, когда совсем стемнело, так что нам пришлось идти при свете луны.

Ничего более жуткого и более красивого, чем полнолуние в горах, я не видела. Свет белого диска, затерявшегося высоко в темном небе, пробивался сквозь окутывающую все вокруг серую дымку; со всех сторон нас окружали горы, а черные скалы выглядывали из-под снега, как зубы великана. Тишина и покой, все громадное и величественное, вечное, и только человек на этой картине был лишним, вносил дисгармонию. У меня появилось ощущение надвигающейся на здешних людей беды. Возможно, этому способствовала не только суровая природа, где человек жил вопреки всему и неизвестно во имя чего, все время в борьбе с ней. А может, я ошибалась, многого не понимая, и зря не находила здесь места для человека?

Во время движения я старалась держаться в тени, не попадать под лунный свет, так как из своего опыта знала: он делает меня видимой. Зачем вносить сумятицу в души этих измученных дорогой и холодом людей, представ перед ними светящейся, да еще в полуобнаженном виде?

Жилищами в поселке служили конусообразные юрты, покрытые чем-то напоминающим кору, под ней – толстый войлок, а ее «скелет» – деревянная конструкция. Пол тоже войлочный, покрытый сверху шкурами, посредине очаг – дым выходит через отверстие в потолке. Тяга явно слабовата, так как у сидящих возле огня глаза слезятся от дыма, но зато здесь тепло. Не понимаю, как беглецы в такой мороз могли ночевать в парусиновых палатках?

Два алтайца принесли ужин: холодные лепешки и полный казан горячего мясного супа – его вид меня не вдохновил, но если бы была возможность, я бы попробовала. У меня разыгрался аппетит, когда я увидела, с какой жадностью поедают суп беглецы. Не предполагала, что астральные сущности могут испытывать чувство голода, скорее всего, так проявляется любопытство, ведь все материальное им чуждо и даже увидеть их можно только при лунном свете. На всякий случай я запомнила название супчика: кёчо.

После ужина беглецы завалились спать, полностью доверившись хозяевам. Возможно, этому поспособствовало присутствие Панкрата. Он скупо обронил, что в этом поселке прожил несколько месяцев, выздоравливая после ранения. Но, скорее всего, беглецы смертельно устали от путешествия по горам и ни на что не имели сил. Мне, как призраку, вернее, астралу, сон не требовался, и я прошлась по юртам жителей поселка. Остальные юрты ничем не отличались от тех, в которых расположились беглые зэки, за исключением того, что у каждого местного жителя была своя постель из шкур, мужчины спали отдельно от женщин, а кроме того, я заметила свернутые в тюки вещи, словно жители поселка готовы были в любой момент отправиться в путь. Меня очень заинтересовал пойманный черный шаман – кровожадный гость из потустороннего мира, и я хотела на него посмотреть, но, пройдясь по всем юртам, его не нашла. Видимо, его настолько опасались, что держали где-то в удаленном месте.

Я все ожидала, что вновь перемещусь в свое время и, главное, в тело – бестелесность мне изрядно приелась. По правде говоря, и красотами гор я была сыта по горло. Слова песни Владимира Высоцкого «Лучше гор могут быть только горы» теперь у меня вызывали разноречивые чувства. Сейчас для меня лучше гор могло быть возвращение в свою квартиру и возможность принять горячую ванну. Как астральная сущность я не страдала от холода, но лицезрение снега, льда, намучившихся из-за ветра и мороза людей вызвало у меня стремление понежиться в тепле и уюте. Желание желанием, но тайный механизм времени, отправивший меня сюда, не спешил возвращать меня обратно. От нечего делать я гуляла по окрестностям, все больше отдаляясь от селения. Множество протоптанных в снегу троп говорило о том, что люди здесь не безвылазно сидят в юртах, а имеют немало обязанностей и проблем.

Начало светать, я двинулась в обратный путь и только теперь заметила, как далеко отошла от поселка. До юрт, где располагались бежавшие заключенные, я добралась, лишь когда поднялось солнце. Внутри было очень жарко, но не от тлеющего костра или обилия находившихся здесь людей, а от разгоревшегося спора. Как я поняла, большинство урок были за то, чтобы пожить в поселке несколько дней, набраться сил. Они считали, что прошли достаточно большое расстояние, чтобы опасаться погони.

– А может, и зазимуем! Нитку будем рвать весной! А что – кемарка[31]31
  Ночлежка (воровской жарг.).


[Закрыть] что надо! – накалял обстановку вор со сломанным носом и побитым оспинками лицом. Послышались одобрительные возгласы. – Пока хиляли, пятеро кентов накрылись шконкой. Костыли, чай, не деревянные – им отдых нужен. Дубачевские[32]32
  Охранники (воровской жарг.).


[Закрыть] сюда не сунутся. Биксы здесь есть узкоглазые – найдем, кого согреть! – И он вопросительно посмотрел на Семена, за которым было решающее слово и который, видимо, до этих пор хранил молчание, обдумывая ситуацию.

– Не обольщайся, Кабан, мы не так далеко ушли, – возразил Панкрат. Похоже, никто из собравшихся его не поддерживал. – Если за нами в погоню послали погранцов, так те умеют ходить по горам, и у нас форы, может, день или того меньше. Нам надо сегодня выбираться и идти дальше. Знаю, что говорю, – я воевал в этих горах.

– Белогвардейская контра! – осклабился в гнилой улыбке вор с перебитым носом и презрительно сплюнул. – Давить вас надо! Не хочешь попробовать мою беду, фраер? – И он выхватил финку, тускло блеснувшую смертоносным жалом.

– Что за кипеж на болоте, что за шухер на бану? – подал голос Семен. – Кабан, усохни! Уйдем отсюда завтра утром. Погранцы – волки известные, но они по горам не летают! – В поддержку его слов раздался взрыв смеха. – С местными не задираться, их чувих не трогать, кипеж не устраивать. Если узнаю, что кто-то надумал вскрыть лохматый сейф[33]33
  Изнасиловать (воровской жарг).


[Закрыть], – сам порешу. – Он посмотрел на Панкрата, который хотел ему возразить. – Ботало прикрой и шнифтами зря не клипай. Вали к инородцам и договаривайся, чтобы они нам отвалили хаванины на дорогу.

Панкрат встал, хотел было что-то сказать, но, посмотрев на враждебно настроенных зэков, в сердцах махнул рукой и вышел наружу. Я собралась уже податься за ним – расположившаяся здесь компания меня не вдохновляла, но тут Семен тихо сказал:

– Пора нам проводника сменить, а то его заносит – пальцы веером, сопли пузырями! Разнюхайте, кто из местных умеет ботать по-русски, и волоките его сюда, только культурно. Раньше времени кипеж не поднимайте. Все – разлетелись быстро, как круги на воде!

Особой симпатии Панкрат у меня не вызывал, но по сравнению с Семеном он был просто милашка. Если бы это было в моих силах, я обязательно предупредила бы его о грозящей опасности, но мне отведена лишь роль статиста.

В юрту заскочил худосочный, напоминающий каланчу Чирик и взволнованно сообщил:

– Сеня! Панкрат что-то затевает, крутит макли![34]34
  Темные дела (воровской жарг.).


[Закрыть] Он и ерикан[35]35
  Старик (воровской жарг.).


[Закрыть] с козлиной бородой вместе с вооруженными инородцами вышли из поселка.

– Не лепи горбатого, Чирик! Если бы он что-то затевал, то из поселка не ушел бы. Но куда они поперлись? – задумался Семен. – Уж не здесь ли серебро припрятано? Место больно удачное. Возьми кого-нибудь с собой и проследи за ними, а я соберу братву, и мы выступим следом.

– Заметано, Сеня! – И Чирик помчался выполнять задание.

Как по мне, худшую кандидатуру для слежки трудно было найти. Длинный, за версту видать, и, судя по всему, без царя в голове. Урки посмеивались над ним, но из их разговоров я поняла, что он щипач отменный. Чем он занимался, прежде чем попасть в лагерь, мне было непонятно, но и не важно. Я последовала за Чириком и увидела вдалеке, на заснеженной равнине, удаляющиеся темные силуэты. У меня было преимущество в скорости, и я быстро их нагнала. Среди них был человек в странной рогатой шапке и длинной меховой накидке, с бубном в руках. Похоже, это и был жрец, который пришел, чтобы провести специальный обряд над черным шаманом. За темной скалой обнаружилась одиноко стоящая юрта, которую охраняли три вооруженных алтайца. Здесь же на длинных жердях были растянуты шкуры лошади и быка[36]36
  Место для камлания у алтайских шаманов-камов.


[Закрыть]. Я успела попасть в юрту раньше всех. Черный шаман оказался довольно молодым мужчиной без головного убора, с длинной косичкой сзади. На нем было некое подобие короткого тулупа мехом внутрь, его руки и ноги были обездвижены – зажаты в отверстиях деревянных колодок. Да, по сравнению с колодками металлические наручники супергуманны!

Как только я оказалась внутри, он повернул голову в мою сторону, словно сумел разглядеть меня. Само собой, у меня отпала челюсть, а в следующее мгновение, вспомнив, в каком я одеянии, вернее, что я почти без ничего, я покраснела. Заметив сваленные тюки, я забежала за них и присела, так что он не мог видеть мое тело ниже талии. Его бронзовое лицо с узкими щелками глаз ничего не выражало, и я подумала было, что он меня не видит, но тут его губы медленно растянулись в противной улыбочке. В его положении только и оставалось, что улыбаться! Я ожидала, что он что-нибудь скажет, но он молчал и кривил губы в ухмылке. Через распахнутый на груди тулуп был виден огромный медальон из желтого металла на массивной цепочке с непонятными изображениями – какие-то черточки. Приблизиться к нему, чтобы рассмотреть медальон, я не рискнула, не желая, чтобы он видел меня неглиже. Впрочем, что в этом такого? Женщины на пляже в мини-бикини демонстрируют все свои прелести и считают, что это в порядке вещей, а в короткой ночнушке, то есть значительно более одетой, предстать перед посторонним мужчиной – почему-то верх неприличия! Только я решилась выйти из-за тюков, как в юрту вошли два алтайца, продели под колодки жердь и вынесли пленника наружу.