Текст книги "Алюксер, или Блудная страсть у актеров и разведчиков. Книга-талисман"

Предисловие

Что за странная книга лежит перед вами? Воистину необычная книга! Это не «Муму» господина Шолохова и не «Поднятая целина» Тургенева, это даже не письма Горького к Полине Виардо с просьбой перенести Первый съезд РСДРП на остров святой Елены. Это совершенно другая книга. Другая, потому что у нее другое космическое происхождение.

Как писал Шолохов свое «Муму»? – Он брал собаку средних размеров, подыскивал булыжник, крал бельевую веревку (порой вместе с бельем), затем крал лодку, выезжал на середину Тихого Дона и соединял их вместе – собаку, веревку, камень и реку – и старательно записывал свои впечатления от этого действа.

Зачем он так поступал? Он, казачий паренек, не хотел спускать с себя семь потов, чтобы заработать свой хлеб на пашне. Он хотел его заработать куда более легким трудом – писательским. Вот и топил собак.

Тургенев, как известно, страдал меланхолией. Ему по жизни было важно как-то себя развлечь. Поэтому он сочинял такое, чтобы хотя бы раз самому улыбнуться! Сидя в Париже, он сочинял про каких-то казаков, которых он никогда в глаза не видел, но которые зачем-то осваивали непригодные для пашни земли, в то время как рядом было полно пригодных. Осваивали, с энтузиазмом и методично убивая друг друга. Тургенев сочинял все это и хохотал до слез.

Горький не мог соблазнить Полину Виардо, поскольку они принадлежали разным эпохам. Поэтому чисто конкретной цели при написании всемирно известных писем у него не было. Но, если ты не ставишь цель соблазнить женщину, то, письменно обращаясь к ней, ты можешь достичь не менее важного для тебя результата – выговориться по поводу и без повода. Ну, какой мужик позволит тебе проделать это с собой? Ни один мужик не позволит. А вот покойная Полина Виардо, она совсем другое дело.

Короче, я убедил вас, что все перечисленные мною бестселлеры – продукт корыстной деятельности человека. Поэтому эти книги – ненастоящие. Настоящие книги на Земле не пишутся. Настоящие книги создаются где-то на небесах, настоящие книги создаются не нами. Мы – так называемые авторы – это люди, которые всего лишь перенесли на бумагу то, что было создано там, наверху, истинными творцами человеческой истории, истинными творцами ее культуры. Настоящие книги приходят откуда-то из космоса, когда захотят и к кому захотят, приходят в виде мыслей, видений или фрагментов биографии самого автора. Кто не поленится и скрупулезно перенесет все это на бумагу, станет писателем, и чаще всего великим, желает он этого или нет.

Уверен, что читатель догадался, что перед ним лежит именно такая книга – настоящая – книга, продиктованная свыше.

Это книга – неизбежность, книга – приговор, книга – констатация.

Неизбежность – потому что события, описанные в этой книге, и впрямь когда-то произошли, то есть их не удалось избежать.

Приговор – потому что читатели, пересказывая ее фрагменты из уст в уста, приговаривают себя к тому будущему, в котором уже побывал автор.

Констатация – потому что, погрузившись в описанные ниже события, читатель мгновенно окажется в могучем вселенском водовороте. Он будет беспомощно барахтаться в нем, двигаясь то вперед, то назад, то вправо, то влево, барахтаться, будучи не в состоянии постичь своим умом, где у Вселенной перед, где, прости Господи, у нее зад, а уж тем более, где у нее право, а где лево. Он будет способен лишь констатировать это спустя некоторое время.

По этой книге можно безошибочно предсказывать судьбу.

По этой книге можно отчитывать одержимых бесом, можно лечить психические болезни и устранять тенденции к их возникновению.

Разместив эту книгу на журнальном столике, ею можно защитить жилье от пожаров, от проникновения в него грабителей и от бытовых насекомых.

Положив эту книгу под изголовье на ночь, можно загадать желание и оно обязательно сбудется.

Всего этого можно достичь, даже не читая книгу. Так большинство их нас и поступает сегодня с литературой.

Но можно поступить нестандартно: наперекор веяниям времени прочесть эту книгу от корки до корки и увидеть мир вокруг себя незамутненным взором, а, увидев, начать воистину новую достойную себя самого жизнь. А в ней, в этой достойной жизни, всех вышеописанных чудес уже достигать самостоятельно – будет чем себя занять остаток дней.

Короче, нельзя ждать ни минуты! Надо немедленно открыть эту книгу, книгу, продиктованную свыше.

Часть I
Параллельный мир

У меня был брат. Он умер. Ему был всего один годик. Сестра у меня – мразь. Я с нею не общаюсь. Но жить без родственников как-то одиноко и поэтому я общаюсь с умершим братом. Он старше меня на тринадцать лет и мне кажется, нет, я уверен, что он где-то живет. Причем не просто живет, а работает, воспитывает детей и думает обо мне, то есть иногда мысленно общается со мной точно так же, как и я мысленно общаюсь с ним. Мать вспоминала, что это был очень ласковый мальчик. Он всегда улыбался, и улыбка у него была очень теплая. Наверное поэтому мне всегда становится тепло на душе, когда я общаюсь с ним.

Мишка Мухин так и спросил причем сразу всех сидящих в купе: «Почему я иногда бываю абсолютно уверен, что какой-то эпизод своей жизни я уже переживал? Например, я вчера свалился со второго этажа абсолютно пьяный. Очнулся с ощущением того, что это со мной однажды уже произошло.» Мишка Мухин очень умный мужик. На производственной практике, с которой мы сейчас возвращаемся, он половину времени провалялся пьяный под лавкой в сквере, а вчера и впрямь выпал из окна второго этажа прямо накануне экзамена, но на экзамене получил «отлично». Причем заслуженно. Мишка Мухин – сын заведующего кафедрой органической химии в нашем ВУЗе, поэтому в сознании однокурсников он находится как бы посередине между своим профессором-отцом и нами – студентами. Поэтому, когда он вдруг задал вопрос, все немедленно насторожились, словно вопрос задал не студент – однокурсник, а профессор – его отец, и не ответь ты на этот вопрос, можешь лишиться стипендии или вообще загреметь в армию..

Обитатели купе отвечали по-разному. «Это – продукт ассоциативной памяти». «Это твой сон, детали которого вдруг имели место в реальной жизни…» Я твердо сказал: «Миша, ты просто некогда бывал в параллельном мире. А затем произошедшее с тобой там событие повторилось здесь.» Глаза у Мухина вспыхнули и он протянул мне свою, хотя и холеную, но очень крепкую руку. «Правильно! Я и сам так думаю!» Похвала Мухина-сына в глазах окружающих, это все равно, что похвала Мухина-отца – профессора – за ней последует пятерка на экзамене, а может быть даже веское словцо при трудоустройстве. А это так важно, ведь нам осталось меньше года до защиты диплома.

Куда бы я хотел устроиться на работу? – Ну, конечно же, в органы власти. Куда же еще! Подумайте сами. Заискивание передо мною людей, их зависимость от меня… Нет, это не цель, это – средство для моей карьеры – политической карьеры. Я стану депутатом. Власть, уважение, зависть, бесконтрольно текущие на мой счет народные деньги. Но мне этого мало. Я слишком честолюбив. Я стану президентом. И вот тогда… Словом после рукопожатия Мухина-младшего я взирал на себя как на избранника судьбы. Так же как на избранника судьбы взирали на меня все обитатели купе – с восхищением и завистью. Все, кроме одного!

Этот один – Витя Чернов. Сын алкоголика. Он тоже в принципе очень хороший мужик, но он – другой. Он после защиты диплома хочет стать разведчиком. И оттого, что он – другой, и от того, что он хочет стать разведчиком, на него иногда находит. Это, конечно, тяжелое генетическое наследство, доставшееся ему от отца.

Это была последняя мысль, которая успела промелькнуть в голове, прежде чем стальные пальцы сына алкоголика сомкнулись у меня на горле и стали методично его сдавливать. В ушах зазвенело. Я успел еще услышать слова: «Умный, тварь?! Сидели, спокойно разговаривали про баб, про водку, а ты, про параллельный мир.» Я хотел возразить, что про параллельный мир начал говорить вовсе не я, а Мухин, но не смог – воздух больше не поступал в мои легкие.

Этот «параллельный» мир я узнал сразу. Передо мной была Москва с теми же улицами, с теми же зданиями, даже Храм Христа Спасителя стоял на месте. Но другой была атмосфера в городе. Сам дух его был другим. Люди, населявшие этот город, думали и дышали как-то иначе – не так, как думали и дышали мы в нашем мире. Это я почувствовал сразу, когда посреди Москвы-реки, напротив Нескучного сада, увидел памятник, водруженный на месте гибели собачки Муму, героини литературного бестселлера. Памятник был посвящен борцам, погибшим за свободу слова. Кто его автор, я, конечно же, догадался сразу. Многометровая фигура, побывавшая в нашем мире сначала Христофором Колумбом, а затем Петром Великим, в параллельном мире нашла свое новое воплощение в образе глухонемого Герасима, который олицетворял безразличие и глухоту представителя народных масс к свободному слову. Свободное слово, по замыслу автора, рвалось наружу, то есть било фонтанчиком из пасти Муму, собачки, которая вот-вот должна была скрыться под водой с камнем на шее, привязанным ей все тем же глухонемым Герасимом. Я был восхищен тем, как далеко вперед в сравнении с нами ушли жители этой параллельной Москвы в понимании взаимоотношений народа и свободной прессы.

Но каким бы искренним не было мое восхищение, его тут же сменила забота: мне в этом городе теперь предстоит жить. А значит надо как-то устраиваться, чтобы как-то кормиться в нем. Промелькнула мысль: я, наверное, встречу здесь брата. Он поможет: у него, по рассказам матери, была замечательная улыбка. По этой улыбке я его и узнаю! Но когда это произойдет? А что пока? А пока мне надо рассчитывать только на самого себя.

Кстати, почему я был уверен, что в этом новом мире встречу брата? – Да, потому что первый, кого я здесь узрел, был Соловьев – Серега Соловьев, мой однокурсник. Он умер от аппендицита. Серега хорошо относился ко мне при жизни и, когда мы встречались, почему-то задавал один и тот же вопрос: «А ты любишь негров, как люблю их я?» И его рот неизменно расплывался в широкой доброй улыбке. Поэтому, когда я увидел его сейчас, то в свою очередь немедленно спросил: «Серега, а ты любишь негров?». Он мне искренне широко улыбнулся. Я изложил ему свою ситуацию. «А какие у тебя пожелания на этот счет?» – спросил любитель негров. Я решил быть с ним откровенным. Поскольку в том мире, откуда я только что перешел в этот стараниями Вити Чернова, накануне я мечтал стать государственным чиновником, затем депутатом, а затем президентом, я четко сказал Сереге Соловьеву, что хочу найти место государственного чиновника, правда потом спросил, не слишком ли я обнаглел. Ведь просто так устроиться на такое место нельзя – надо иметь волосатую лапу. В глазах моего друга промелькнуло удивление. «Чиновником? Да это здесь проще всего.» После этих слов стал недоумевать уже я. Пусть зарплата невелика, но зато такое место испокон веку считается «доходным» из-за многочисленных взяток и подношений. Не надо напрягать мозги и стремиться совершать открытия, чтобы впоследствии получить Нобелевскую премию – став таким образом богачом. Не надо расшатывать свои нервы, беспрерывно идя по лезвию ножа будучи бизнесменом, не надо годами исходить слюной в ожидании повышения должностного оклада где-нибудь в институте или конструкторском бюро. Человек, попавший во власть, имеет свою прибыль со всего происходящего под его крылом. Иначе под его крылом просто ничего не будет происходить. И баста! Таков он – русский чиновник. Неужели в параллельном мире что-то может быть по-другому? Но почему тогда здесь так просто попасть в структуры власти? В моем мире к такому «доходному месту» человек движется годами. У меня возникло опасение: а вдруг в параллельном мире это место не такое доходное? О чем я тут же спросил Соловьева. «Нет, что ты, – замахал он руками, – еще как доходное!» Но, прочтя на моем лице еще большее недоумение, он тактично ушел в сторону от прямого ответа: «Обживешься у нас немного и сам все поймешь.» Приятель дал мне номер своего телефона и клятвенно заверил, что к завтрашнему дню вопрос о моей работе будет улажен, причем, именно так, как я хотел. «А теперь тебе надо найти здесь свою жену, – сказал он, уходя, и, цокнув языком, – добавил, – Весьма пикантная дамочка! Не хуже негров.»

Я, честное слово, в первый раз услышал о том, что у меня где-то есть жена. А реплика Соловьёва, что она не хуже негров, поверьте, многое значила! Мне стало любопытно на нее посмотреть. Таким образом вопрос отношений с женщинами в этом параллельном мире решался сам собой. Но где мне ее искать?

Стояла золотая осень. Нескучный сад был покрыт, естественно, золотой листвой: и деревья и дорожки и аллеи – все отливало золотом. На этом фоне синяя свежевыкрашенная скамейка выглядела особенно притягательно. Я сел на нее и тем самым оказался точь в точь напротив предполагаемого места гибели собачки Муму и стал рассматривать памятник.

Мои мысли, конечно же, заполняла жена, которую я вот-вот должен встретить. Скажу честно: мне было все равно, какой она предстанет: толстой или тонкой, умной или дурой. Все это напоминало мальчишескую вечеринку, когда один из друзей пообещал, что приведет девчонок. Остальным наплевать, какие они, лишь бы хватило всем! Но то, что я увидел, меня потрясло: по аллее, усыпанной золотой листвой, шла женщина, восставшая из моей мечты. Фигура, глаза, волосы – все было таким, каким я представлял себе ее, ту, которую хотел видеть рядом. Я всегда любил каких-нибудь инородцев. И та, что сейчас шла навстречу, явно была неславянского происхождения, не то армянка, не то узбечка, не то еще кто-то. Я вскочил со скамейки и кинулся к ней. «Гульсары! Гульсары!» – кричал я не бегу, а сам думал, откуда я знаю ее имя. «Слушай как обстоят дела с твоей работой, – сказала она, когда мы сели на скамейку. – Для начала твой друг устроит тебя в управу муниципального округа. Оклад небольшой, но ты будешь заниматься таким щекотливым вопросом, как ликвидация автомобильных ракушек. В первый же день вступления в должность вызови кран и снеси где-нибудь две-три ракушки. Не слушай ни уговоров, ни угроз, ни жалоб – сноси и точка. Тогда все остальные владельцы «ракушек» потянутся к тебе с целью «договориться» и, естественно, не с пустыми руками. Вот тут ты и поймешь, что оклад – не самое главное в работе чиновника. Помни, пожалеешь хоть одного – никто к тебе «договариваться» не пойдет – будет рассчитывать, что ты пожалеешь и его тоже. Понимаешь, Солнышко, – впервые ласково заговорила со мной Гульсары. – Нам с тобой сегодня очень нужны деньги.» «Зачем?» – поинтересовался я. «Я присмотрела второй шикарный унитаз… Ах да, ты же не в курсе: у нас дома будет теперь целых два туалета вместо одного. И знаешь почему? – У любящих супругов отправление естественных надобностей должно происходить одновременно. Так мне объяснил личный психолог, – ответила мне жена, а затем развила свою мысль. «Ты любишь меня. Я люблю тебя. Это не обсуждается. Значит мы одновременно будем хотеть одного и того же и вдруг кто-то один первым займет туалет. Представляешь, что будет со вторым, если он не сможет вовремя дать выход тому, что его переполняет. Это может послужить причиной неврозов, конфликтов на бытовой почве и стать предтечей сексуальных расстройств. Но ты не волнуйся, – успокоила меня жена. – У тебя все получится в коридорах власти. Второй унитаз у нас будет. Скажу честно: я тобой горжусь. Горжусь, что назло всем ты пошел во власть!»

Гульсары ушла, а я сиял от счастья. Испытывали ли вы чувство гордости и удовлетворения, когда любимая женщина заявляет, что горда вами? Пусть даже вы не понимаете, почему она горда. Нет, не испытывали? А я это чувство сейчас испытал!

Сносить автомобильные ракушки – дело нелегкое, особенно когда закон неоднозначно прописан. В таких ситуациях, во-первых, нужна решимость, а, во-вторых, надо действовать без оглядки. Тогда люди, глядя на тебя, думают: ты, де, в отличие от них, знаешь какие-то последние распоряжения и закрытые приказы и оттого смело уничтожаешь их имущество. И третья заповедь: первыми надо начинать крушить «неприкасаемых», чтобы все прочие почувствовали, что им, тем более, не поздоровится.

Вот и сейчас, когда вызванный автокран стал отрывать от земли ракушку, принадлежащую ветерану войны, остальные владельцы молча замерли. Дед уцепился за свое «добро» сухонькими пальцами и его легкое, как перо, тело оторвалось от земли вместе с ним. На юридическом языке действие ветерана войны классифицировалось как сопротивление властям. Я переглянулся с участковым, но тот отрицательно покачал головой, мол де «не надо мне неприятностей с ветераном». Но, как пить дать, у участкового не было дома любимой женщины, которой очень были нужны деньги на второй унитаз. А у меня такая женщина была! И тогда я выразительно посмотрел на крановщика. Тот едва заметно кивнул в ответ и, слегка повернув стрелу, резко опустил ее вниз вместе с повиснувшим на ракушке дедулей. Ветеран войны плюхнулся на асфальт, а ракушка ударила ребром точь в точь по крыше его «Запорожца». Если бы я не видел хитрющих глаз крановщика, я бы, ей Богу, поверил, что ракушка сорвалась из-за того, что на ней самовольно повис ее владелец, оказывая сопротивление властям.

Толпа зевак, окруживших место сноса ракушек, ахнула. Дед, в одночасье потерявший не только ракушку, но теперь и автомобиль, казалось лишился дара речи. Участковый повернулся ко мне спиной, занес за спину руку и так, чтобы никто не видел, показал большой палец: дескать, молодец! Затем он достал планшет, составил акт, дал бумагу на подпись деду, который, еще не оправившись от шока, подписал ее не читая, затем акт подписал лукавый крановщик, затем двое свидетелей из толпы зевак. Согласно этому документу получалось, что именно владелец ракушки своими противоправными действиями повлек обрыв груза на стреле крана, в результате чего пострадал автомобиль самого же нарушителя. Я подумал: век воли не видать, а у крановщика тоже есть любимая женщина! Как легко иметь дело с тем, кого любят, кого ждут дома… с деньгами.

Вторая подлежащая сносу ракушка принадлежала какой-то дамочке. Накануне ночью выпал снег и дамочка бегала по заснеженному двору с босыми ногами в одних тапочках и что-то кричала о своих правах, но после всего произошедшего на ее глазах с ветераном войны, не рисковала защищать свою собственность иначе как словами. Но молча слушать ее брань мне показалось недопустимо. Кто из остальных владельцев ракушек станет со мной «договариваться», если я не реагирую на оскорбительные слова? – Никто. А этого я допустить не мог. Ведь меня дома ждала та, которую я люблю, та, которой нужны были деньги на вторую туалетную комнату, та, которая будет во всеуслышанье мной гордиться, если я эти деньги принесу. Позабыв про нерешительность участкового, я дал ему знак. Он не спеша подошел к кричавшей, а главное, размахивавшей руками женщине, слегка прикоснулся к ней, словно оттесняя ее от ее собственной ракушки, а затем вдруг навзничь упал на асфальт. Женщина моментально поняла в чем дело. «Я его не трогала! Все видели: я его не трогала» – шептала она побелевшими от страха губами. Но было уже поздно. «Ах, ты, сука!» – заорал участковый, встав на ноги, и набросился на голосистую даму. Не прошло и мгновения, как руки женщины были скованы спереди наручниками, а из разбитой губы шла кровь. В этот момент я подумал: «Я ошибся. У участкового тоже есть та, которую он любит, и которая его ждет дома… с деньгами». «Мама! Мама!» – раздался вдруг пронзительный крик. В полу пальто арестованной вцепилась девочка лет десяти. Участковый с силой оторвал ее детские пальчики и оттолкнул прочь. «В „обезьяннике“ посидит твоя мама, – сказал он ребенку и дико захохотал. – Приходи посмотреть», – подмигнул он девочке на прощанье и потащил ее маму туда, где находился пункт охраны порядка. Растерявшаяся от столь неожиданного поворота событий владелица демонтируемой ракушки даже потеряла один тапочек – так и шла по свежевыпавшему снегу – одна нога обутая, другая – босая.

Как только автокран приблизился к третьей ракушке, меня кто-то аккуратно взял сзади под руку. «Сергей Сергеевич, – услышал я доверительный шепот и горячее дыхание согрело мне ушную раковину. – Я – владелец сносимой в настоящий момент ракушки. Бизнесмен, владелец овощного магазинчика на соседней улочке. Вы не подскажете, когда у вас приемные часы в управе? Мне бы хотелось подойти к Вам на прием, чтобы обо всем поговорить.» Не поворачивая головы, я железным голосом ответил: «Прием населения у меня во вторник после обеда.» «Ой, как хорошо! Ой, как здорово! Ой, как славно!» – залопотали над ухом в ответ. «Чему он так радуется? – подумал я, – Ах да, сегодня же как раз вторник!» – промелькнуло в голове. Я немедленно взглянул на крановщика, вот-вот готового оторвать от земли третью за это утро ракушку, решительно запахал руками и что было голоса заорал: «Обед!!!»

Когда я проходил мимо толпы зевак, то шел железной поступью, широко расправив плечи от осознания собственной значимости никого не видя перед собой, я услышал где-то рядом восторженный шепот совсем еще маленького мальчика: «Дедушка, дедушка! Я хочу быть похожим на этого дядю. Когда я вырасту, я тоже стану властью.» К моему удивлению голос, который, вероятно, принадлежал дедушке, ответил: «Не болтай глупостей! Перед тобой слуга. Пусть он слуга народа, но он все равно слуга. А тебе, малыш, надо вырасти человеком. Ты что, забыл, что делают со слугами по субботам?»

Тогда я еще не понял значения услышанных слов.

Дом моей любимой женщины оказался не совсем таким, каким я ожидал его увидеть. В нем не было ни чистоты, ни уюта, одним словом, не было заметно присутствия заботливой женской руки, несмотря на то, что в этом доме, кроме Гульсары, было еще две женщины. Да, да, оказалось, что у меня есть теща, тоже какая-то полуармянка-полуузбечка, – полу не пойми кто, но почему-то с русским именем Таня. Но главное у меня была еще дочь. Правда, дочь не обращала на меня никакого внимания. Но, скажу честно, на то, конечно, была причина. Очень веская причина. Когда я вручал своей любимой Гульсаре деньги, которые мне в свою очередь подсунул после обеда владелец маленького продуктового магазина, тот самый, чью автомобильную ракушку я якобы не успел снести, ко мне, опережая маму, подбежала моя дочка, протянула ручки и на ломаном русском языке залопотала: «Под-ярок! Где мой под-ярок!» Я пожал плечами и ничего не положил в эти протянутые ко мне ладошки. Черные, как маслинки, глаза потухли и ребенок уселся на то же место, откуда вскочил при виде меня и продолжил методично отрывать руки своей кукле. Ну, откуда я мог знать, что у меня есть дочь?! Если бы я знал это, я принес бы этому очаровательному плоду нашей с Гульсары любви, о которой я почему-то абсолютно ничего не помню, не один, а целый пакет подарков. Но ничего, успокоил я себя, – будет еще завтрашний день. Ко мне на прием опять явится очередной владелец злополучной ракушки для того, чтобы попросить отсрочить ее снос. Явится для магического для чиновника акта – «договориться». Ух, я ему покажу, что значит «договориться» именно со мной! Я с него семь шкур спущу ради счастливых глаз моей доченьки, ради того, чтобы ее поднятые ко мне детские ручки никогда не опускались пустыми. Но это будет завтра, а сейчас я рассматривал жилище, в котором, как оказалось, я жил с Гульсары минимум семь лет, потому что наша дочь была приблизительно этого возраста.

Жилище, как я говорил, не изобиловало ни дорогой мебелью, ни посудой, ремонт в нем никогда не делали. Но что бросалось в глаза – это изобилие писем. Письма по одному и стопками лежали на столе, письма вместо посуды лежали в серванте, письма были приколоты булавками к обоям. Я не успел спросить, что это за письма, как Гульсары, пересчитывая отданные мной деньги, сказала: «Ты очень вовремя принес бабки, а то я уже написала своей тете в Козлы-Орду, что отгородила второй туалет. «А сестричка-то моя, – Гулькина тетка, – неожиданно вмешалась теща-Таня, – вишь что пишет.» Таня отколола от обоев письмо, одела очки и стала читать: «Слышала, что у вас в Москве люди очень тесно живут. На одну семью приходится только один туалет. А у нас в Козлы-Орде на одну семью приходится два туалета. И что из того, что они во дворе? Что из того, что ими может пользоваться вся улица? Так что я вам не завидую». «Не завидует она нам, – покатилась со смеху Гульсары. – Дура старая. У меня уже на следующей неделе будет два туалета, в квартире, а не во дворе, так что хрен кто с улицы попользуется! Так что ты, тетенька, засунь себе это письмо, не буду говорить куда!» Обе, и мама и дочка, так искренне и громко расхохотались, что стали прихлопывать в ладоши. Теща-Таня посмотрела на меня – мол, что не смеешься? И я стал также громко хохотать вместе с ними.

«Ну, давайте есть, – сказала Таня насмеявшись и принесла с кухни курицу. При виде курицы Гульсары сначала закричала «Вах!», а затем что-то нечленораздельное, ее глаза зажглись нечеловеческим блеском и она впилась в птицу руками, отрывая ей бедро. Нож и вилка при этом лежали рядом. «Ай, молодец! Ай, молодец, Гульсары!» – выкрикивала Таня, когда ее дочь наконец оторвала курице лапу. Гульсары теми же жирными руками схватила лимон, выжала сок на оторванную лапу, впилась в нее зубами и закатила от удовольствия свои огромные черные глаза, так что стали видны одни белки. «Таня, я тащусь!» – захлебываясь пищей выдавила из себя она, тут же поперхнулась, и вместе с душераздирающим кашлем пища из ее рта полезла назад, причем не только на тарелку, но и по всему столу. Таня вскочила и трижды наотмашь ударила Гульсары по спине да с такой силой, что мне показалось, что у хрупкой девушки непременно сломается позвоночник. Но кашель прекратился, позвоночник остался цел, а Гульсары, отдышавшись, сказала матери: «Рахмат-Лукум!» и в ответ услышала: «Лукум-Рахмат!»

«А ты что не ешь? – повернула Гульсары ко мне свои огромные восточные глаза. – На, кушай!» И она протянула мне своими дивными тонкими пальчиками кусок курицы, который только что во время кашля вылетел из ее рта и валялся посреди стола. Заметив мое замешательство, она сказала: «Ну и что такого? Мы – счастливая семья. В счастливой семье супруги не только одновременно ходят в туалет, но и съедают то, что не вошло в другого.» Я заметил, что Таня тоже подбирает со стола куски курицы, которые только что вылетели изо рта Гульсары, и кладет их уже себе в рот, облизываясь и причмокивая от удовольствия. И я подумал: «А ведь это наверное счастье – доедать куски, которые побывали во рту у женщины твоей мечты и почему-то не вошли в нее дальше!», и я не взял, я выхватил из тонких пальчиков Гульсары предлагаемый мне объедок. «Только побрызгай на него лимоном, – заботливо посоветовала мне Гульсары и обратилась к матери, одновременно жуя свой кусок. – Таня, я конкретно тащусь от этой куры!»

Мы легли спать. Гульсары меня не отвергла. Правда, когда я наслаждался ее телом, она получала удовольствие другого рода: выковыривала из зубов остатки курицы, доставала изо рта, оценивала взглядом и тут же дожевывала, причмокивала и цокала языком от удовольствия. «И что в ней вкусного в этой курице, – думал я, обнимая Гульсары, – курица, как курица. Обыкновенная вареная курица даже без соли. Я бы лично приготовил ее совсем по-другому. Во-первых, я бы не стал готовить птицу целиком, а расчленил бы на кусочки, обжарил, налил бы поменьше воды, чтобы птица тушилась, а не варилась. А, во-вторых, добавил бы специй. Вот тогда и впрямь можно было бы выковыривать пищу из зубов и получать наслаждение, возможно большее, чем получаешь от мужчины. А давешней несоленой курице мужчину не затмить! Особенно такого, как я, которого разбуди хоть среди ночи, хоть среди бела дня, и он на память процитирует всю Камасутру.» Но женщина моей мечты по-прежнему не реагировала на мое усердие. Она судорожно искала во рту остатки трапезы, а когда убедилась, что их больше нет, и вовсе выскользнула из моих объятий. «По совету моего психолога, сказала Гульсары, – любящим супругам надо больше уделять внимания духовной стороне своей жизни», и в подтверждение своих слов она сунула мне какую-то книгу и громко захрапела. В темноте на ощупь я попытался открыть книгу и почувствовал, что страницы не разрезаны – значит, ее никто никогда не читал. Но, ключевое для меня слово было произнесено: «духовность», да, да, духовность – вот качество, которое я хотел видеть у женщины своей мечты. Теперь я точно знал: рядом со мной храпела та о которой я грезил всю жизнь. Господи, как счастлив мужчина, когда он наконец получает то, о чем мечтал!

Всю неделю я безжалостно сносил ракушки тем, кто не хотел «договариваться», а вечером нес своей Гульсары деньги тех, кто «договариваться» хотел. По дороге домой я покупал подарки для дочери и даже теще-Тане один раз что-то купил. При виде денег Гульсары каждый раз восклицала: «Вах!», а затем что-то нечленораздельное. Тщательно пересчитав купюры, моя жена говорила: «Рахмат-Лукум!», а я уже научился отвечать на ее языке: «Лукум-Рахмат!» Спрятав деньги в скороварку, где только что варилась курица, Гульсары говорила: «Я тобой горжусь!», а я благодарил Бога за то, что он дал прожить мне в параллельном мире еще один день – этот день! И вдруг я испугался: завтра – суббота, утром на службу не идти, а, значит, вечером я не смогу принести домой то, что так нравится Гульсары. Это будет воистину черный день! И какой враг придумал эти субботы, по крайней мере, для чиновников!

Но в субботу утром меня разбудил звонок: «Почему вы не на рабочем месте?» Я аж подпрыгнул от радости.

Тот факт, что представителя власти в выходной пригласили придти в управу, не вызвал у меня никаких предчувствий, особенно дурных – служба, государственная служба! Мы радеем за государство, а государство радеет за то, чтобы глаза наших жен всегда излучали радость, в том числе и в субботу. Это и есть забота о своих чиновниках, не на словах, а на деле! Я пришел в управу в приподнятом настроении. Меня, как и других сотрудников, пригласили в конференц-зал, где уже стояли наши рабочие столы, и работники телевидения суетились возле своих камер. «У нас в гостях местный телеканал, – пояснил мне пожилой сотрудник управы, – каждую субботу в прямом эфире выходит передача со смешным названием „Сидорова коза“. Цель передачи – способствовать тому, чтобы народ наконец-то полюбил свою власть.» Затем он хмыкнул и почему-то почесал ягодицы. Почесал отчаянно, с озорством. «Кстати, – спросил он, – вы слышали последнюю хохму про старшего брата Сальвадора Дали?»