Текст книги "Прощание с империей"

Космодром. К вопросу о национальностях

Попасть в испытательный отдел управления офицеру части всегда было непросто. Вместе с Барковым тогда служил старший лейтенант Беркович. В общем, на первый взгляд такой же офицер, как и все остальные. Поработав сначала в подразделении, он потом перешёл в службу ракетного вооружения полка: нужно было как-то капитанское звание получать. Ставить его начальником команды не имело смысла, не вырос из него командир. Тут всё и началось… Оказалось, что Беркович вовсе не белорус или украинец, как это могло показаться по его фамилии, а самый настоящий еврей. Причём это было чётко записано в пятом пункте офицерского удостоверения и во всех прочих документах, хранившихся в увесистой красной папке его личного дела.

Каждый офицер глубоко уверен, что в кадрах о нём знают всё. А Беркович никогда и не скрывал своей настоящей национальности и не рассказывал про евреев анекдотов, как это нередко делали другие его соплеменники. В общем, с некоторого времени Берковича стали откровенно тормозить по службе под разными благовидными предлогами. Понятно, что про «еврейскую национальность» ему никто прямо не говорил. Причину, чтобы задвинуть какого-нибудь офицера, его начальникам всегда можно легко найти. Был бы человек, а повод для очередной экзекуции в армии всегда найдётся.

Дело это было сразу после 1985 года, когда в Советском Союзе обозначилась проблема с выездом граждан еврейской национальности на свою историческую родину. В их числе оказалось немало высококвалифицированных специалистов, в том числе и работавших в оборонной промышленности. Получалось, что по этой самой причине Даниила Наумовича Берковича ни как не нельзя было допускать к большим военным секретам. О практическом использовании права нации на самоопределение тогда ещё никто не говорил, но по части их отдельных представителей, как тогда говорили, «процесс уже пошёл». Когда Беркович, наконец, понял, что у него «неправильная национальность», он сильно обиделся. Что же, ему теперь весь век в капитанах ходить, чтобы под «дембель» стать начальником химической службы полка? Должность эта среди офицеров никогда не считалась престижной.

Он тогда даже признался Баркову, что многоопытная тётя Циля уже предупреждала его о возможности такой перспективы. Она говорила, что в армии их не очень любят, что еврейскому мальчику лучше быть врачом или адвокатом. На самый крайний случай можно было стать даже музыкантом.

Даниил с детства рос упрямым и против родительской воли решил стать офицером. Музыкального слуха он не имел, но «Гамбринусом» Александра Куприна крепко зачитывался и даже потом горько плакал в подушку. Будучи от рождения болезненным ребёнком, Даниил стал обливаться по утрам холодной водой и даже записался в спортивную секцию.

На полигоне Беркович себе не изменил и твёрдо решил доказать всем, что обязательно добьётся своего. Другой бы на его месте махнул рукой, но здесь оказалось задетым достоинство. Даниил по природе был страстен, а «страсть владычествует над миром». В общем, он ничем не хуже других офицеров. Может, даже лучше некоторых. Беркович считался в части хорошим рационализатором, оформил несколько заявок на изобретения и написал пару приличных статей в серьёзный военно-научный журнал. С этого времени он стал служить ещё усерднее, а параллельно принялся ходить на приём по разным высоким кабинетам и просил пояснить, на каком основании ему не дают продвигаться по службе.

Скоро начальники уже не знали, куда можно было от него спрятаться. Говорил он аргументированно, ссылался при этом на классиков марксизма – ленинизма. Его выставляли из одного кабинета, а он шёл во второй и третий. Потом подключил туда свою партийную организацию. Как ему теперь откажешь? Офицер он хороший, склонность к научной работе имеет. Вдобавок не пьёт лишнего и хороший семьянин. У него дома четыре девочки: Гила, Дина, Рахель и Хана. Жена – тихая и приятная женщина, медицинский работник с высшим образованием. В общем, теперь это дело грозило получить большую огласку. Даниил Беркович таки добился своего. Командование не выдержало упорной осады и решило вовремя сдаться. Уже спустя год он деловито расхаживал с красивой тесненной папкой по штабу полигона, где теперь трудился в научно-испытательном отделе. Такой чести удостаивались не многие заслуженные офицеры космодрома. По этому случаю Барков, в числе немногих своих сослуживцев, оказался приглашённым на званый ужин к Берковичам. К столу тогда подавали жареного индюка, мудрёные салаты и фаршированную рыбу.

С солдатами по этой части на Байконуре тоже происходило немало интересного. В средине 70-х годов у Баркова в подразделении служили немцы из северных областей Казахстана. Фамилии у них – самые настоящие, немецкие: Мауль, Майер, Крюгер, зато имена, по большей части, были уже русскими. В общем, всё это дети и внуки тех, кого в 1941 году насильно депортировали с Крымского полуострова и Поволжья. Как все они любили свою социалистическую Родину, было никому неизвестно, но служили исправно. Своей национальностью, по большей части, немцы очень гордились. Иногда даже заносились этим перед другими солдатами. Немцы были исполнительны и отличались особой аккуратностью по части ношения военной формы и личной гигиены. Во всём остальном, они могли оказаться лоботрясами, как и некоторые другие солдаты. Среди них потом оказалось немало любителей алкоголя и желавших приударить за местными девицами. В этом их не смогли остановить запреты командиров и самые высокие заборы с колючей проволокой.

Вопреки существовавшему мнению, этнических немцев или имевших немецкие корни, на космодроме служило много и потом. Были они и среди гражданского персонала. После падения Берлинской стены и объединения Германии 3 октября 1990 года, начался массовый исход немцев на свою историческую родину. Затронул он и некоторые воинские части Байконура. Правда, среди уезжавших в Германию никогда не было специалистов, выполнявших работы непосредственно на космической технике…

Позднее в подразделения космодрома хлынул массовый поток солдат призванных с Северного Кавказа и республик Средней Азии. Всё это объясняли сложившейся в стране демографией. Тогда некоторые командиры попросту теряли управление в своих частях, другие всерьёз задумывались над политическим завещанием вождя в его последних письмах и статьях. Что-то уже не складывалось, и многим это показалась не под силу. Запущенный механизм развала огромной, многонациональной страны стремительно набирал силу, увлекая за собой целые регионы. О национальной гордости великороссов теперь пришлось надолго забыть.

Наверное, многое из этого кому-то потом показалось неизбежным. У других, ещё долго сохранялись иллюзии и надежды на победу здравого смысла. Что делать, если здравый смысл и политическая целесообразность часто ходили по разным сторонам тротуара? Увы, но сегодня патриотом нужно быть в фейсбуке, а не в жизни. Там уже можно быть, кем угодно. Патриотизм теперь, что-то вроде вчерашнего партбилета, пропуска и путёвки для движения по этажам государственной службы. А чем был этот документ без веры в коммунизм? Так, простая картонка. Не потому ли рухнул многонациональный Советский Союз, что все эти коммунисты с партийными билетами, исправно ходившие на свои партсобрания не вышли его защищать в суровый час испытаний? Неужели снова наступим на эти грабли?

Теперь Баркова тянуло назад, в прошлое. Многое лучше виделось на расстоянии. Ему вспомнилось старое кладбище, где покоился прах первых строителей космодрома. На нём никогда не было красивых гранитных плит, туда не водили почётных гостей. Там была могила двух солдат из его первой части на космодроме. Они погибли ещё в 1976 году, когда везли в пять утра хлеб на самую дальнюю площадку. Русский и немецкий парень, оба были земляками из Северного Казахстана. Один из них просто уснул за рулём. Они так и остались тогда вместе, теперь уже навсегда…

Звёздная пыль

Иногда происходят события, которые на долгие годы определяют нашу жизнь. Николая Баркова тогда вызвал к себе начальник политотдела. Человеком он был солидным, в преклонных летах и с подчиненными общался по-отечески, запросто, не слишком утруждая себя соблюдением требований воинского этикета. Многие большие партийные начальники считали это удобной формой доверительного общения с подчинёнными. Отказать им становилось труднее, даже если это выходило за рамки устава.

«Знаешь, Николай, это даже не приказ, а просьба командования. Конечно, ты можешь отказаться, но я бы тебе не советовал. К нам из Москвы едет большая комиссия. В её составе будет полковник Семёнов, известный военный журналист и писатель. Ему будет нужно помочь посмотреть космодром, была у него такая просьба. Пропуска для проезда на площадки служба режима вам уже подготовила, штаб выделит машину. Посетите «двойку», он там с людьми поговорит. Их там уже готовят. Казарму для показа тоже определили, а музей космонавтики у нас для гостей всегда готов. Потом отвезёшь его к себе на левое крыло. Там вместе 7 июля пуск посмотрите. Понятно? В общем, самый подробный план на все эти дни мы вам сделаем. Юрий Давыдович – человек необычный, у него за плечами командировки на Кубу, в Ливию, Афганистан и в разные горячие точки, о которых мы с тобой даже представления не имеем. Встречался со многими известными людьми.

Ты его книгу «Скалы в огне» не читал? Впрочем, я тоже… Мне книгу сейчас принесут, ты тоже её посмотри. Семёнов собирается писать о космодроме. Понимаешь, как нам сейчас важно, чтобы у него сложилось правильное представление? Тебе нужно установить с ним хороший контакт. В общении он держится просто, человек открытый, располагающий к себе. Смотри, не сболтни там чего-нибудь лишнего! Минёр, как известно, ошибается один раз. Сам понимаешь, кому ещё можно поручить такое деликатное дело? Ты же тоже что-то в журналы пишешь. Вот и поговорите с ним о космодроме, о своих творческих планах. В общем, у тебя будет возможность увидеть настоящего писателя живьём».

Барков согласился сразу. Познакомиться с известным журналистом, да ещё и писателем, было интересно. Уже сама поездка по космодрому давала возможность заглянуть на другие площадки. Об этом многие испытатели даже не могли мечтать в силу определённой специфики службы. Каждый офицер знал и видел на космодроме только в пределах своей служебной необходимости.

Юрий Семёнов оказался крупным мужчиной с пышной курчавой шевелюрой. Поздоровавшись, он всей тяжестью рухнул на стул. В кабинете сразу стало тесно, словно туда втиснули большой шкаф. Стул под маститым писателем предательски заскрипел. Семёнов повернулся широкой спиной к работавшему кондиционеру и на мгновение застыл в блаженной улыбке: «Здорово, что я к вам сейчас подскочил». Потом он спокойно принялся рассказывать, как однажды в Анголе наши военспецы не смогли подобрать ему нужный по размеру бронежилет: «Коротковата кольчужка оказалась».

Так, в штабе космодрома у Николая Баркова состоялось первое знакомство с Юрием Давыдовичем Семёновым, автором известного тогда афганского романа «Скалы в огне». Через три года он встретил автора этой книги в Москве, ещё одетого в форму полковника Советской армии. Позднее ему довелось побывать в Ростовской области, неподалёку от тех мест, где вырос Юрий Семёнов. Он тогда понял, что источник, питавший его талант, – всё тот же, что у любого настоящего художника – простой народ.

Работа от зари до зари, голодные зимние месяцы, когда люди радовались краюхе чёрного хлеба, зелёные вёсны и золотые осени, полные напряжённого труда на полях, а по ночам – удивительные миры, открытые книгами, в которых бессмертные образы шолоховских героев уживались с героями Майн Рида – так проходило детство Юрия Семёнова.

В отрочестве – скитание по разным сельским школам и первые опубликованные строки в районной газете, прерванные громом немецких орудий, пожарами и оккупацией. После войны всё шло как у многих других: военное училище, где на последнем курсе он начал писать стихи и прозу. С тех пор судьба Юрия Семёнова определилась окончательно и бесповоротно. Дальше были годы работы корреспондентом газеты «Красная звезда» на Кубе, в Афганистане, Никарагуа, Камбодже, Анголе. Его очерки и рассказы публиковались на страницах журналов «Молодая гвардия», «Наш современник», потом вышли его первые книги: «Знак скорпиона», «Охотник», «Снег и пепел»…

С первых же минут известный журналист предложил Баркову приятельские отношения. Семёнов заявил, что Николаю не стоит завидовать своим военным столичным коллегам, «аппаратным работникам с нежным кабинетным загаром». Да, на космодроме много всяких трудностей, жарко. Наверняка кто-то мечтает отсюда поскорее вырваться:

– Когда это случится, ты поймёшь, что твои лучшие годы прошли на Байконуре. Тут жизнь бьёт ключом, интересная, полная событий. Самые лучшие друзья тоже окажутся здесь. У меня сейчас всё есть: московская квартира, машина, дача на Можайском шоссе. Чего же ещё можно желать? Живи в своё удовольствие, а радости нет. Как тебе такое? Потому что с детства не было тяги к таким вещам. Человеку для жизни очень мало нужно. Потом, на все эти прелести не остаётся времени. Кстати, по иронии судьбы бывает, что когда можешь себе многое позволить, то выясняешь, что тебе всего этого давно нельзя. Начинаешь узнавать, где у тебя где-то есть сердце, печень и многое другое…

– Если честно, то я бы сейчас не стал бы сильно отказываться от такой жизни, – усмехнулся Барков. – Чтобы она успела надоесть, её нужно ещё успеть попробовать. Да и печень у меня пока всё позволяет.

Хорошо жить можно было и здесь, на их космодроме. Помня предупреждение замполита о минёре, он решил, что ему не стоит рассказывать журналисту о местном продовольственном магазине «Тополёк», в котором отоваривалось их начальство. Про этот магазин знали абсолютно все. Разве можно было что-то утаить в гарнизоне, если там жили жёны военнослужащих? С виду самый обыкновенный магазин в «деревянном городке». Зато о его подсобках, забитых дефицитными товарами и «чёрном ходе» для уважаемых людей, ходили настоящие легенды. Там было всё…

– Знаешь, по какому «джентльменскому набору» нас теперь нередко оценивают в обществе? – продолжил Семёнов. – Как говорят, «встречают по одёжке», определяют, чего ты можешь стоить. У нас сложилась любопытная ситуация, напоминающая классическую мелодраму, в которой постепенно выясняется, что оба супруга имеют связь на стороне. В общем, наша страна тоже ведёт такую двойную жизнь, которая когда-нибудь может выйти наружу и разрушить семью. По провозглашённым программным заявлениям и решениям партийных съездов мы продолжаем строить коммунизм, а на самом деле превращаемся в потребительское общество. У людей всегда было стремление жить лучше, они давно это заслужили. Хуже то, что немалая часть общества добивается своего благополучия с помощью нетрудовых доходов, всяких разных «шабашек» и банального воровства. Партийные начальники и хозяйственники давно почувствовали вкус больших денег и хотят жить как на Западе. И что, всем им теперь нужен социализм? Наша система пока всё это ещё придерживает, не даёт развернуться в открытую. Разве честные члены партии этого не видят? Размываются границы между плохим и хорошим, нравственным и безнравственным. У нас же раньше такого никогда не было! Тяжелее всего доказывать это своим друзьям писателям. А что делать? Сейчас такое время, что нам нельзя оставаться в стороне. Голос писателя власть должна слышать…

В общем, в Москве я теперь почти как транзитный пассажир. А что? Всё лучше, чем друг другу головы в редакции отгрызать. Мы из самоедства скоро новую профессию сделаем. Очень это будет в нашем русском характере! У меня есть чувство, что мы стоим на пороге больших перемен.

В Семёнове сразу чувствовалась хватка опытного журналиста. Он умел терпеливо выслушивать любого собеседника, что уже само по себе, показалось Баркову редким даром. При этом любой разговор у него неизменно направлялся в нужное русло, а блокнот пополнялся информацией. Обладая хорошей памятью, Семёнов никогда не делал записей в присутствии своего собеседника. При встрече с людьми он показывал свою заинтересованность, даже когда ему несли откровенную ахинею. Баркова тогда неожиданно «прорвало». Он непрерывно что-то рассказывал Семёнову, отвечал на его всевозможные вопросы. Юрий Давыдович только одобрительно кивал головой.

«Знаешь, а ты интересно рассказываешь, – заявил он Баркову после их очередного общения. – Часом, сам книги не пишешь? У тебя цепкий взгляд на окружающее, хорошая память и способность анализировать».

В ответ Барков только пожал плечами, но на следующий день не удержался и показал ему несколько газетных вырезок со своими публикациями. Семёнов внимательно посмотрел их и даже похвалил, хотя и сразу сделал несколько замечаний.

– Тебе нужно больше работать над текстом.

– Времени здесь маловато…

– Не огорчайся. Пока просто записывай всё, что приходит тебе в голову. Блокнот и ручка всегда должны быть рядом. Мы с тобой оба писатели, и это наше главное оружие. Накапливай самое интересное: наблюдения, записывай фамилии людей, характеристики, меткие выражения, наконец. Мне в этом тоже крепко помогает работа журналиста, успеваешь держать руку на пульсе страны. Когда-нибудь время у тебя появится, и тогда будешь не с пустыми руками. Место службы у тебя интересное, жизнь видишь изнутри. Поверь, у каждого нашего поколения должны быть свои честные летописцы.

Понимаешь, для многих из вас запуски ракет в космос стали делом привычным, а про работу космонавтов на орбите сейчас читают практически каждый день. Человеку непосвящённому трудно представить всю сложность работы огромного количества людей, благодаря которым поднимается в небо ракета, несущая корабль с грузом или космонавтами. Кто расскажет о них лучше тебя? А что видят здесь приезжие журналисты? Они едут на пуски, им нужны заметные эффектные репортажи и заметные люди для первых полос.

– А всё остальное – это только звёздная пыль, – усмехнулся Браков.

– Пыль, говоришь? – Семёнов на мгновение застыл с карандашом в руке.

– Да, я про тех, кого не знают за пределами нашего космодрома. Отблеск победных рапортов космонавтов на них не попадает. О простых испытателях никто никогда не узнает за пределами космодрома. Вот и получается из них галактическая звёздная пыль. Вроде, есть где-то там такой загадочный мир, о котором никто толком ничего не знает. Потому что он находится за пределом земной видимости. Чтобы всё это понять и увидеть, нужно здесь надолго задержаться, а ещё лучше, послужить.

– Вот, именно! Только не все кто здесь работает, могут о себе написать. Если этих людей хорошенько рассмотреть, то окажется, что это совсем не пыль, а такие же светила. Может быть, даже ярче.

Была у нас война, самая страшная. Мы теперь о ней больше знаем по фамилиям великих полководцев и героев. Не они же одни принесли эту победу! А чего стоит полководец без своей армии? Потому у нас главный памятник поставлен неизвестному солдату. А ты, Николай, обязательно будешь писать. Поверь, и не теряй сейчас времени зря!

Вот, как! Оказывается, он тоже может стать здесь писателем. Конечно, Барков понимал, что ему до этого ещё очень далеко. Особенно после того, как Юрий Давыдович подарил ему журнал «Молодая гвардия» со своим очерком. Вначале он показался ему довольно скучным. О героических буднях своих героев, воинов-афганцев, автор рассказывал спокойно, как о самой обычной работе. Семёнов был скуп на живописные и эмоциональные описания. У него всё получалось деловито, без патетики, с заметным интересом к подробностям военного быта, окрашенного афганским колоритом. Раз за разом текст очерка пробивал жёсткий язык войны. Сидя в Москве, такое не напишешь: «Если ты на поле боя и отовсюду стреляют, ты ляг и послушай, откуда стреляют, кто. Если будешь дергаться, побежишь – убьют сразу», «Ошибёшься – умрёшь, но тебе уже будет всё равно». У него в очерке командир своим молодым солдатам так говорил: «Если сразу не убило – значит выживешь»…

В тексте встречалось немало географических названий. Похоже, что автор вёл дневник и успел за время командировок побывать в разных местах. Постепенно сухая хронологическая запись превращалась у писателя в серьёзную художественную вещь. Повествование в очерке начиналось с мирной жизни его героев, которую позднее сменяла война в Афганистане, ставшая проверкой многих ценностей и их качеств. Семёнов показывал в очерке процесс становления солдата в условиях боевой обстановки. Этому автору хотелось верить, он предлагал думать шире изложенного им на страницах известного «толстого» журнала, печатного органа ЦК ВЛКСМ.

Тогда в мае 1988 года начался вывод советских войск из Афганистана, говорили об этом много. В общем, Николая Баркова тоже мучил главный вопрос, зачем всё это было нужно… Он не удержался и спросил об этом Юрия Семёнова.

«То, что сейчас произошло в ДРА – политическое решение нашего руководства. Там сложилась патовая ситуация. Этот бой нам уже не выиграть, но и выводить оттуда все свои войска тоже не следовало. Это не вытекало из сложившейся военной обстановки. На языке боксёров мы теперь получили сильнейший нокаутирующий удар. Последствия его скоро оценим, – уверенно заявил он. – Афганистан – это же «солнечное сплетение» Евразии с выходом на наши границы, Иран, Пакистан, Индию и Китай. Очень серьёзный район, который теперь отставляем американцам. А ещё в Афганистане у нас велась борьба за природные ресурсы. Когда мы туда вошли в декабре 1979 года, то уже в мае 1980 года качали оттуда газ, его запасы там огромные. Но самое главное богатство Афганистана – уран – 235. Думаю, что нам, военным людям, такое разъяснять не нужно»…

Они тогда заехали на знаменитый «Гагаринский старт». Гости Байконура всегда посещали его в первую очередь. Заглянули в музей космонавтики, домики, где провели свою последнюю ночь перед пуском Юрий Гагарин и главный конструктор, Сергей Королёв. Рядом располагался комплекс сооружений универсальной транспортной системы «Буран», растянувшейся вдоль основной дороги на 15 километров. Посетили монтажно-испытательный корпус, где находился «многоразовый челнок» и отдельные блоки ракеты «Энергия». Это техническое сооружение было самым большим на космодроме. Первоначально его создавали ещё по лунной программе Н-1.

Вечером в клубе состоялась встреча военнослужащих части с писателем Юрием Семёновым. Несмотря на короткое время, там успели подготовить хороший творческий вечер. Вовремя подоспели на космодром экземпляры новой книги писателя. Было заметно, как он воодушевлённо давал каждому желающему автограф. Семёнов искренне радовался искреннему, душевному общению. Таких встреч у него на космодроме получилось ещё две – три, и каждый раз народа на них собиралось полные залы. Говорил он всегда убедительно и откровенно, что нравилось военным, многие разделяли его точку зрения.

Барков сразу обратил внимание, что эту поездку на космодром не показывали центральные телеканалы и не освещали в газетах. Позднее поползли слухи, что этот талантливый писатель выступил против нового курса ЦК КПСС на демократизацию, не понял духа назревших перемен, его упрекали в сталинизме. В общем, «гласность перестройки» в центральном аппарате понимали по-своему. О несогласных часто старались умалчивать. Вроде, сам творческий человек ещё где-то жил и трудился, но для читателей его уже не было. Вокруг него создавали вакуум, переставали печатать. Тогда в перестройку вдрызг разругались многие литераторы, разошлись по разным лагерям. Кто-то ударился в публицистику, а это известное дело, изрядно губило литературу, отравляло душу и талант.

На Байконуре тогда отсняли о писателе небольшой фильм, который стал для него настоящим подарком. Вообще Юрий Семёнов выглядел на космодроме скромным и деликатным человеком, стремящимся не создавать своим присутствием лишних хлопот. Имея уже литературную известность, он даже малейшим намёком не показывал какого-нибудь своего превосходства. Барков подметил, как тщательно и ответственно Юрий Семёнов работал с каждым словом. Он даже свои книги подписывал крайне аккуратно и неспешно. Писатель не жалел тратить на это своего времени. Как на камне для потомков высекал свои строчки. Перечитывая потом его автографы, Барков каждый раз поражался их точности и меткости.

У Юрия Семёнова тогда было много встреч с самыми разными людьми. Они вместе колесили по дорогам космодрома, собирая по крупицам его живую человеческую историю. Однажды писатель встречался с группой специалистов, работавших по подготовке международной экспедиции на орбиту Марса в рамках программы «Фобос». Кто-то из присутствующих тогда военных спросил учёных о шансах на успех этого необычного фантастического предприятия и его целесообразности для народного хозяйства. «А какая выгода может быть от мечты человечества? Наверное, без неё мы бы всё ещё не умели летать», – убеждённо заявил молодой ученый. Потом спокойно изложил присутствующим все свои научные аргументы.

Барков вспоминал, что писатель Юрий Семёнов оказался для него первым, кто каким-то неведомым шестым чувством уловил в советском обществе первые грозные предвестники будущего развала страны. О том, что перестройка могла «выйти совсем в другую сторону», многие на космодроме не хотели, да и не могли думать. В те дни Барков решил, что обязательно напишет книгу о людях космодрома. Она станет главным делом его жизни. Нужно только научиться собирать историю человеческих жизней.

С Юрием Семёновым они прощались долго и тепло, расставались близкими друзьями и загадывали свою новую встречу в Москве. Барков не знал, что скоро произойдут события, которые круто изменят жизнь каждого из них. Да что говорить о людях, через три года уже не было великой страны, в которой все они жили…