Текст книги "Прощание с империей"

Испытатели. Ящик Пандоры

Спустя годы Барков вспоминал, как в начале службы на Байконуре сделал для себя немало любопытных открытий. Люди, которые запускали в космос ракеты, не были «железобетонными сверхчеловеками», как их нередко представляли «прилизанно-героические» биографические статьи и очерки советского времени. Пришло понимание, что историю творили самые обыкновенные люди. Другое дело, что информация, которая нередко доходила о них на газетных полосах – всего лишь мифы, которым не стоило верить «на все сто». Этих людей делало время и космодром.

В своей более чем 60-летней истории первый звёздный причал планеты никогда не был обычной военной организацией. У Баркова в испытательной группе до её трети составляли офицеры. Где вы ещё такое в войсках видели? В 4-м НИУ отделы и лаборатории, с которыми они работали, полностью состояли из офицеров инженеров – испытателей. Космические части и соединения уже тогда комплектовались на профессиональной основе. Так готовили войска для будущих звёздных войн. В современных локальных конфликтах, проведении воздушных, наземных и морских операций им уже давно нашли достойное применение.

На первом плане здесь испытательная работа на ракетно-космической технике и несение боевого дежурства. Не в обиду сказано, но пришедшие сюда солдаты срочной службы обыкновенно выполняли самую простую работу. Для всего остального была нужна специальная подготовка и соответствующая техническая квалификация. Её в войсках за два-три месяца в учебном подразделении не освоить. Вот и получалось, что солдаты в испытательных частях только «обеспечивали самих себя»: выполняли хозяйственные работы или ходили в суточные наряды.

Среди испытателей тогда ходил анекдот о том, что «среди гражданских людей они военные, а среди военных – гражданские». Рядом с офицерами в боевых расчётах обычно работали опытные гражданские специалисты: представители КБ, НИИ и предприятий оборонного комплекса. В свою очередь полностью отказаться от офицеров-испытателей на полигоне тоже не могли, поскольку они необходимы в такой высокотехнологической отрасли, как ракетно-космическая техника. Во-первых, военные специалисты обладали необходимыми знаниями и навыками, а во-вторых, они не были «зациклены» на строгом соблюдении трудового законодательства. Офицеры работали столько, сколько нужно, пока не выполнят поставленную задачу. В таком необычном по своему составу рабочем коллективе получался прочный сплав знаний, опыта и молодости. Любой человек со «среднестатистическими» инженерными знаниями и навыками постепенно подтягивался в нём на требуемый уровень или был вынужден уходить. К слову, таких в конечном итоге, оказывалось совсем немного. Правда, откомандированные на космодром гражданские специалисты в свободное от работы время могли позволить себе немного «расслабиться». Благо, что их семьи в это время находились за тысячи километров, где-нибудь в Москве, Днепропетровске или Куйбышеве. Для их молодых военных коллег такое «расслабление» могло стать началом служебной катастрофы.

Помнится, как один из больших начальников после знакомства с войсковыми частями полигона был потрясён состоянием дисциплины и порядка. Прежде этот генерал был командиром ракетной дивизии и заместителем командующего армии. Он искренне не понимал, как в таком «бардаке» испытатели могли успешно решать важные государственные задачи. Желания внимательно присматриваться к опыту работы своих предшественников у генерала не было, незамедлительно началась ломка старых порядков. Попытка «поставить в строй» испытателей, многочасовые совещания с заслушиваниями и административными разносами, встретила глухое сопротивление подчинённых и стала препятствием для нормального проведения опытно-испытательных работ. Спустя время генерал был освобождён от должности начальника НИИП-5…

Между нами говоря, ответственность за выполнение технологического графика и специальных инструкций у инженеров – испытателей нередко оказывалась неизмеримо выше соблюдения требований общевоинского устава. 26 сентября 1983 года на стартовой площадке №1 во время запуска «Союза Т-10» возникла аварийная ситуация. По команде генерала Шумилина офицеры ИП-5 лейтенанты Михаил Шевченко и Александр Мочалов уверенно и быстро включили двигатели системы аварийного спасения (САС). Спускаемый аппарат с космонавтами Владимиром Титовым и Геннадием Стрекаловым отделился от ракеты, и космонавты приземлились в 4-х километрах от стартовой площадки. Через пять секунд после срабатывания САС на старте произошёл взрыв, начался сильный пожар.

Тот день не предвещал беды, всё шло штатно. Прошли комплексные испытания, завершилась заправка. Ракета замерла на старте и слегка дымила из-за дренажа жидкого кислорода. Всё это привычная для каждого опытного испытателя картина. Космонавты заняли свои места в космическом корабле, а Алексей Шумилин в бункере, на месте «стреляющего». Рядом дублирующий его действия представитель промышленности, известный в стране конструктор Александр Солдатенков. Здесь же академик Юрий Семёнов – главный конструктор «Союзов», «Протонов» и «Бурана», председатель Госкомиссии Керим Керимов. Прошёл приём телеметрии от корабля. Всё в норме, объявлена готовность 30 минут.

Шумилин хорошо запомнил этот момент: «Всматриваюсь в окуляры перископа – ракета слегка «парит», освещённая прожекторами. Прошли команды: «Ключ на старт!», «Протяжка один», «Продувка!». В этот момент начинают продуваться азотом коммуникации подачи топлива в камеры сгорания двигателей носителя. Дальше, когда двигатели начинают работать, старт ракеты остановить уже невозможно. Машинально отсчитываю про себя секунды, глядя в перископ: яркое пламя, клубы дыма, стартовый козырек не вижу. Мелькнула мысль, как быстро прошло зажигание… Автоматически отсчитываю секунды… Нет, что-то не то…

Сейчас это трудно объяснить… Какое-то интуитивное чувство – ощущение надвигающейся беды. Не помню, как произнёс кодовое слово. Потом, когда воспроизводилась запись, оказалось, что я три раза его прокричал, а Солдатенков, наоборот, прошептал, хотя думал, что кричит он… дежурившие в измерительном комплексе по САСу, среагировали практически одновременно и четко – нажали кнопки и отстрелили спусковой аппарат с космонавтами. Весь боевой расчёт вступил в единоборство с огнем. Было разрушено главное сооружение стартового комплекса и ряд его коммуникаций».

Что было потом? Несколько часов все тушили пожар. Горели кабели, ведущие к кислородному сооружению, их удалось перерубить. Горели подземные сооружения стартового комплекса. Как туда добраться? Тогда Шумилин вместе с генералом Булулуковым решили пустить на огонь жидкий азот. Его выливали под стартовое сооружение шлангами. Это здорово помогло, пожар скоро стих. Сколько потом было ещё стартов…

Когда лейтенанта Александра Мочалова попросили рассказать о его действиях, его ответ прозвучал очень лаконично: «Просто выполнил команду». Потом, правда, добавил немного: «Когда у меня спрашивают, про ощущения в момент нажатия кнопки, я обычно отвечаю: никаких! И это действительно так. Многочисленные проверки перед работой приводят к тому, что все операции выполняются «автоматически». Проще говоря, получил команду – нажал кнопку. И никаких геройских действий, как некоторые думают, не грудью на амбразуру, не с гранатой под танк. И даже сжимать зубами перебитый провод не пришлось».

В первый момент после загорания надписи «Пуск», говорящей о том, что оба оператора САС одновременно нажали кнопки, началась выдача команды «Авария», возникло чувство отрешённости от происходящего. Дали команду, нажал кнопку, где-то что-то сработало, но всё это было не здесь, а где-то за 20 километров отсюда. Вроде теперешних компьютерных игр со «стрелялками». В комнате оператора САС светло и тихо, негромко гудели магнитофоны, которые уже несколько часов назад подряд записывали все переговоры между «бункером» и операторами.

Только спустя время оператор мог представлять себе всю эту длинную цепочку событий и действия людей. Ракета, стоящая на стартовом комплексе; пожар за полторы минуты до пуска и принятие решения на спасение экипажа; нажатая кнопка – выдача команды «Авария»; срабатывание двигателей системы аварийного спасения; отстрел отсека с экипажем и приземление; развороченный стартовый комплекс и спёкшийся металлический «блин» из остатков ракеты и стартового оборудования.

То, что среди этой груды металла не оказалось человеческих жизней – результат чёткой и слаженной работы всех номеров расчета, как на стартовом комплексе, так и на комплексе «Сатурн». И дай бог, чтобы никому и никогда не пришлось ещё раз нажимать такую кнопку.

Другой непосредственный участник этих событий старший лейтенант Шевченко рассказывал: «Эта работа была довольно привычной, уже не раз участвовал в запуске орбитальных аппаратов в составе боевого расчёта САС, в многократных тренировках на этой системе, как в составе комплекса «Сатурн-МС», так и в составе расчёта космодрома. Чувствовал себя спокойно, тем более все привыкли, что пуски проходили без осложнений, и нам отводилась роль статистов. Так же спокойно шли и эти два часа. Кроме обычных проверок связи и объявлений готовности, предусмотренных технологией работ, ничего не поступало… Вот уже объявлена готовность пять минут – всё идет по плану. Готовность одна минута, и я занял удобное положение, как вдруг услышал по аппарату связи, соединяющему меня со «стреляющим»: «Днестр!», «Днестр!», «Взрыв на старте!». «Днестр!» – это условная пароль – команда на данный пуск, при поступлении которой оператор должен нажать на кнопку системы САС. Это я и сделал. Всё произошло практически мгновенно, и никаких колебаний, ни других чувств не испытывал. Сказались длительные тренировки, проводимые ранее. Потом зажёгся транспарант «Пуск», свидетельствовавший, что команда исполнена, и тогда я с трудом оторвал палец от кнопки. Вот тут уже хлынули чувства. Сидеть на месте больше не мог: ходил по комнате из угла в угол, ожидая известий. Никакой связи, кроме как с бункером, здесь не было, в комнате был я один. С одной стороны было чувство, что сам сработал уверенно, а с другой, даже страх: сработала ли система на старте? Как там космонавты? В этом состоянии пребывал ещё минут десять, пока в комнату не вошёл заместитель начальника отдела испытания Кулепётов и не сказал, что всё сработало, космонавты живы и здоровы. Вот тут пришло огромное облегчение, нас поздравляли с отлично выполненной работой, хотя в данном случае это была не очередная победа в освоении космоса, а совсем наоборот»…

Нужно сказать, что на космодроме эти события не получили широкой огласки. О неудачных запусках и авариях старались много не распространяться, окружая происшедшее режимом секретности. В любом случае тогда требовалось разобраться в причинах случившегося, найти виновных и провести серьёзные работы по восстановлению стартового оборудования.

Как-то, на одном из юбилейных мероприятий ветеранов космических войск один из приглашенных столичных журналистов с иронией поинтересовался, почему так много хорошего говорят о генерале Шумилине. Барков тогда не удивился искреннему возмущению ветеранов. Теперь в средствах массовой информации, если и дают материал о каком-нибудь генерале, то непременно ждут чего-то плохого, рассказа о коррупции или его личной нескромности. Барков мало знал Алексея Александровича по космодрому. В армии дистанция между начальником космодрома, генералом и простым офицером всегда большая, да и различие в возрасте тоже немало сказывалось. Вроде, были они уже совсем из разных поколений на космодроме.

Уже после увольнения, на встречах своих однополчан в Петербурге он сумел разглядеть поближе его сослуживца, генерала Булулукова Владимира Алексеевича. Интересным он показался ему человеком, доступным и открытым. Многих своих товарищей генерал помнил по имени и отчеству. Его выступления всегда были живыми и интересными, вспомогательными шпаргалками никогда не пользовался. Несмотря на то, что Булулукову к тому времени исполнилось 90 лет, блеск глаз выдавал в нём активного и энергичного человека.

Из четырёх друзей однокурсников по академии имени А. Ф. Можайского, прибывших вместе с Шумилиным в марте 1959 года на станцию Тюра-Там, теперь в живых было только двое, а захороненный в братской могиле Солдатского парка Николай Котов, навсегда остался молодым. Понятно, что Шумилин давно стал дедом для своих внуков, но и многие седые ветераны космодрома тоже уважительно называли его в своём кругу: «дед».

Незадачливому журналисту тут же напомнили, что Шумилин был одним из тех, кто защищал королёвскую программу Н-1 на самом высоком уровне, а ещё лейтенантом, в 1961 году, сумел определить единственную неисправность, которая могла стать угрозой запуску первого пилотируемого космического корабля. Даже то, что генерал ездил со службы на «свою фазенду» не на служебной машине и продолжать жить в самой обычной квартире четырёхэтажного дома, засчитывалось ему как человеческая скромность и порядочность. К слову, такими качествами отличались далеко не все генералы на космодроме Байконур. В общем, звание Героя Социалистического Труда тоже, так просто не давалось…

Иногда в инженеры – испытатели раньше попадали самые разные люди. Виктор Никулин с детства мечтал о военно-морском флоте. После школы он поступил в Ленинградское военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. Через два месяца его учебный взвод перевели в Ригу, в училище береговой охраны. Форма морская осталась, но служба уже предполагалась другая – офицер береговой артиллерии. В результате из него получился офицер-ракетчик. На распределении ему предложили Казахстан.

Это был 1962 год, когда в космос уже летали Юрий Гагарин и Герман Титов, и для многих специалистов – ракетчиков уже не было большим секретом то, что оставалось военной тайной для всего остального мира – откуда совершались старты ракет с космонавтами. Среди профессиональных военных это место всегда называлось 5-м научно-исследовательским испытательным полигоном, который больше знали как город Ленинск и космодром Байконур.

Конечно, приезжавшим туда молодым офицерам хотелось быть причастными к большим космическим событиям. «Было очень жарко, градусов под 40, а я в общевойсковой форме, рубашке с длинным рукавом, с галстуком, в кителе. В кузове попутной машины добрался до городка, на улицу Космонавтов, в офицерское общежитие. Мест свободных там не было. Пришлось переночевать в солдатской казарме. Утром со всеми документами прибыл в управление кадров. Инженеров – ракетчиков не хватало, и меня сразу направили в испытательную часть на площадку №2. А я и хотел попасть туда, потому что мы уже знали, что это и есть та самая площадка, откуда запускали Гагарина и остальных космонавтов», – рассказывал ветеран космодрома Виктор Никулин.

Так началась его служба на полигоне, в отдельной войсковой испытательной части, которой командовал полковник, участник войны Валентин Юрин. Никулина назначили помощником по контролю за топливно-заправочным оборудованием. Жить определили в офицерском общежитии, там же, на площадке, как раз через дорогу от знаменитых сегодня домиков Королёва и Гагарина. «Так что мы всегда видели, когда приезжал Сергей Павлович и космонавты, когда они входили или выходили из домиков. В домике Юрия Гагарина останавливались перед стартом многие космонавты из первого отряда. Гагарин тоже приезжал сюда на пилотируемые пуски. Королёв обязательно прибывал перед самым пуском. Первым пилотируемым стартом, который состоялся уже во время моей службы, стал полёт третьего космонавта, Андриана Николаева. Потом были старты космонавтов первого, «гагаринского» набора: Попович, Терешкова, Быковский, Беляев, Леонов, Комаров», – рассказывал Виктор Никулин.

Несмотря на близкое соседство с космонавтами, тесно общаться с ними было почти невозможно. На полигоне все работали и жили по своей программе и расписанию. По словам Никулина, ему ещё повезло. Судьба подарила несколько интересных встреч с этими замечательными людьми. Он с особой теплотой вспоминал, как случайно познакомился с Алексеем Леоновым и долго беседовал с ним, не подозревая, что этот летчик тоже скоро полетит на орбиту и станет первым человеком, вышедшим в открытый космос. Никулин рассказывал, что часто встречал Сергея Павловича Королёва на площадке до и после пуска, а однажды им вместе пришлось стоять в одной очереди в обычном магазине города Ленинска, где главный конструктор страны покупал себе колбасу. Пожалуй, в современной России такое представить уже трудно. Работая непосредственно на площадке, он часто видел, как после пуска Сергей Павлович Королёв и заместитель начальника космодрома Анатолий Семёнович Кириллов обязательно заходили в бункер и благодарили боевой расчёт. Любопытно, что женщин, которых на полигоне тогда служило достаточно много, непосредственно на старт, особенно во время пусковых работ, действительно никогда не пускали.

Виктор Никулин и сам мог стать космонавтом. В 1965 году Сергей Павлович Королёв высказал мысль о возможности включения в отряд космонавтов инженера-ракетчика, непосредственно работавшего на полигоне. В космос тогда летали в основном военные лётчики. Кандидатура Никулина была одобрена командованием части и на общем партийном собрании, после чего его направили на предварительную медицинскую комиссию. Комиссию в госпитале полигона он тоже прошёл, но дальше этого дело не пошло. Как он сам говорил: «До сих пор жду результата этой комиссии!».

Тем не менее, один из инженеров-испытателей космической техники всё же был включён в отряд космонавтов. Правда, он оказался не с Байконура, а из Плесецка. Им стал инженер Виталий Жолобов, который уже позже, в 1976 году, совершил свой полёт в космос вместе с опытным лётчиком – космонавтом Борисом Волыновым.

Интересными представляются воспоминания другого военного испытателя Владимира Порошкова, прослужившего на Байконуре с 1957 по 1987 год. Сегодня он автор нескольких книг об истории советской и российской космонавтики. «Нам сказали, что поезд в Тюра-Таме стоит одну минуту, поэтому мы, задолго до остановки, были уже в тамбуре. Подошла какая-то старушка и сказала: “Там в пустыне целину поднимают, только почему-то все целинники военные”. Соскочили мы на полустанке. Жара стоит жуткая, чувствую – какие-то горячие капли упали на лицо. Спрашиваю, что это такое, а мне говорят: “Так это у нас дождь такой”. От станции долго ехали до штаба по ужасной дороге. Вокруг жуткая пыль – машина проедет, а облако потом после неё ещё час висит. Когда приехали, увидели бараки, небольшой «парк» с только что посаженными деревьями. В штабе сказали, что сегодня суббота, рабочий день окончен, и поэтому командования на месте нет. Нас отправили в гостиницу, сказали прийти в понедельник. В столовой официантки были из нашей академии. Они рассказали, что их уговорили сюда приехать на полгода работать. От них узнали, что за окраиной города есть река, в которой можно искупаться. Едва только нырнули в эту рыжую, как кофе воду, видим, как какой-то лысый дядька подошёл к берегу, плюхнулся с головой в реку, а потом сказал: “Генерал нырнул, воды хлебнул”.

Тогда поняли, что перед нами начальник полигона. Других генералов здесь быть не могло. Решили быстро ретироваться, поскольку старая военная мудрость гласит, что любая самая длинная кривая вокруг начальства всегда лучше, чем самая короткая прямая. В понедельник нас приняли, выписали служебные пропуска, и очень скоро впервые увидел ракету. Она была огромная, красивая, совсем не такая, какой я её себе представлял. Сразу же в неё влюбился, поэтому 30 лет и проработал на Байконуре.

На полигон тогда прибыли 22 июня 1957 года, после первого запуска первой ракеты Р-7. Нужно понимать, что эта ракета создавалась как боевая межконтинентальная баллистическая, и первоначально никто не думал о космосе. Самый первый пуск оказался неудачным – она пролетела 300 километров и упала, а второй раз ракета вообще не ушла со старта, потому что на заводе перепутали направление установки одного из клапанов. Вот на третьем пуске я и присутствовал. Товарищи мне сказали, что поначалу это очень страшно – кажется, что ракета поднимается и идёт прямо на тебя. Действительно, когда она резко уходит вверх, то на земле кажется, что она сейчас рухнет прямо тебе на голову. Я-то знал, что этого бояться не надо, а вот гражданские специалисты полезли под машины. На 40-й секунде ракета начала вращаться вокруг своей оси, от неё отвалились боковые блоки, и она рассыпалась. Обломки ракеты упали в пустыню, и над ней ещё долго стояли огромные, похожие на ядерные “грибы” из дыма. Слава богу, что тогда никто не пострадал».

Вообще многие аварии на космодроме долгое время были засекречены, причём даже те, во время которых гибли люди. Обычно «стартовики», которые «нажимали на пусковую кнопку», находились в защищённом бункере на глубине восьми метров, над которым специально делались бетонные надолбы, похожие на противотанковые, чтобы при прямом попадании ракеты, она не взрывалась, а разлеталась на части. Не было случая, чтобы в бункере кто-то погиб. Всех остальных участников работ на период пуска ракеты эвакуировали за несколько километров. Трагедии с гибелью людей в основном происходили на стартовой позиции при подготовке к пуску.

24 октября 1960 года на 41-й площадке произошла крупнейшая катастрофа в истории освоения космоса. Тогда на старте погибло 78 человек, в том числе и маршал Митрофан Иванович Неделин. Когда Барков заканчивал в Ростове-на-Дону военное училище, оно уже носило его имя. Неделин для курсантов считался легендарной личностью. Он был участником войны в Испании, добровольцем – военным советником в армии республиканского правительства, героем Великой Отечественной войны…

Эти октябрьские дни 1960 года стали неудачными не только для русских испытателей, но и для американцев. Через два дня после так называемой «неделинской» катастрофы, 26 октября 1960 года, на Западном испытательном полигоне в штате Калифорния, США потерпела крушение ракета, которая должна была вывести на околоземную орбиту американский спутник фоторазведки Discoverer-16.

Вообще, в развитии мировой космонавтики тот месяц вошёл под названием «чёрный октябрь». 24 октября 1963 года, ровно через три года, на Байконуре произошла ещё одна катастрофа межконтинентальной баллистической ракеты Р-9А, где погибло 8 человек.

С тех пор 24 октября на космодроме уже никогда не проводили пусков. Не то что испытатели были людьми суеверными, но реагировать на это тоже как-то нужно. В общем, оно того стоило. Этот чёрный для космонавтики день стал на полигоне Днем памяти испытателей. Теперь 24 октября принято вспоминать не только жертв одной катастрофы, но и всех, кто погиб при освоении космоса.

О самой трагедии 24 октября 1960 года сегодня написано много. Шла подготовка к пуску первой ракеты дальнего радиуса действия Р-16. Она могла нести мощный ядерный заряд или вывести в космос межпланетный корабль. Такое изделие весило 140 тонн, из которых 130 являлись топливом. За 30 минут до старта произошёл несанкционированный запуск маршевого двигателя второй ступени, вызвавшей разрушение топливных баков. В этот момент на старте находилось около 200 человек.

На космодроме велась практика съемки на кинокамеру всего процесса предстартовой подготовки и запуска. Проще было потом разбираться с возникшими неисправностями. Так, на основе этой записи, появился секретный учебный фильм о взрыве на старте 24 октября 1960 года. Барков увидел его впервые ещё курсантом. Они смотрели этот фильм и запоминали страшную цену человеческой ошибки. Как же всё это тогда крепко врезалось в его память…

Вокруг пылали костры, но перейти через них уже было невозможно. На стартовом комплексе, где рвались топливные баки, шёл страшный огненный смерч, сметавший всё вокруг. Тёмные фигуры рядом вспыхивали и исчезали, превращаясь в тени. В тот день маршал сидел на «нулевой отметке». Это примерно 17 метров от заправленной ракеты. Наверное, таким образом, он ещё подавал окружающим пример своего командирского бесстрашия. Температура в зоне последовавшего пожара была так высока, что от него остался только едва заметный тёмный след на асфальте возле ракеты. Были найдены сильно оплавившаяся Золотая звезда Героя Советского Союза, один его погон и наручные часы. Главный конструктор Михаил Кузьмич Янгель спасся только потому, что в этот момент ушёл со старта покурить.

После этой трагедии на космодроме ещё долго вспоминали, что Неделин был особым начальником, военным технократом до мозга костей, которого уважали военные и гражданские специалисты. Ему всё было нужно видеть и знать самому. За десять лет командования ракетными войсками он успел сделать очень многое, а после его гибели всё пошло совсем по-другому. В общем, применительно к ракетным и космическим войскам, разумный и естественный порядок тогда был сильно нарушен.

Офицеров и солдат тихо похоронили в парке города Ленинска. Теперь там есть две братские могилы – после катастроф 24 октября 1960 и 1963 года. На этом месте потом стали принимать присягу молодые солдаты. Погибших гражданских специалистов развезли по разным городам: в Москву, Киев, Днепропетровск, Харьков, Загорск. Все траурные мероприятия проводили скрытно. Было только короткое официальное сообщение о гибели маршала Неделина в авиационной катастрофе. Его похоронили у Кремлёвской стены, но что тогда положили в могилу вместо него – одному богу было известно.

О катастрофе американцы узнали раньше советских людей. Эту тайну им раскрыл агент британской разведки Пеньковский, работавший тогда в советской спецслужбе. Достоянием общей гласности всё стало только после 1985 года. Тогда много и других важных секретных материалов легко открывали. Но на космодроме о катастрофе сразу узнали во всех подробностях и передавали из поколения в поколение, каждому новому испытателю.

Пройдет время, и президент России Борис Ельцин подпишет указ о награждении Главного маршала артиллерии Митрофана Ивановича Неделина российским орденом Мужества. Сделает он это за несколько дней до своей отставки, 24 декабря 1999 года. То есть уже после того, как принял окончательное решение о своём уходе. Известно, что 22 декабря Борис Ельцин приглашал к себе Владимира Путина, и убедил его принять руководство страной. Что именно подвигло Ельцина посвятить один из своих последних указов награждению посмертно, спустя 39 лет, Неделина и его товарищей, так и осталось тайной. Правда, это коснулось только россиян. Про тех, кто после трагедии был похоронен на украинской земле, вспомнить тогда позабыли.

Спустя десятилетия в этом месте возвели одетый в гранит скромный мемориал памяти, где поименно написали все известные имена погибших испытателей. Привели в порядок и само место захоронения в жилой зоне города.

В 90-е годы на космодроме многое потеряли. Его содержание постоянно требовало вложения значительных средств. Космодром оставался тем же сложным научно-техническим комплексом, связанным с институтами, оборонными предприятиями и ресурсами многих союзных республик большой страны. Только теперь все они пытались выживать в одиночку. Заметно сократилось количество запусков, стартовые и технические комплексы часто простаивали без работ. Необходимых средств для консервации и надлежащей охраны выводимого из эксплуатации оборудования тоже не было. Многие офицеры испытатели месяцами сидели без дела.

К этому времени на космодроме появились первые уголовные дела, связанные с хищением микросхем и плат с космической техники и наземного оборудования. Иногда складывались целые преступные сообщества, когда извлечённое там золото и серебро сбывалось в Казахстане и Узбекистане. Случалось, что в числе обвиняемых оказывались и испытатели космодрома.

Баркову однажды пришлось разговаривать с таким офицером. Именно разговаривать, потому что допрашивали его уже другие. Запомнились глаза офицера, какие-то совершенно опустошённые. Похоже, что он чувствовал себя низко павшим в глазах сослуживцев, которые теперь сторонились его. В преступной группе этот офицер играл далеко не первую роль. Теперь он пытался вызвать сочувствие товарищей сложностью своего материального положения.

Задержание тогда проводила служба безопасности Казахстана. В ходе его изымались слитки золота и серебра, килограммы ртути, крупные суммы денег, платы и микросхемы, а также приспособления для извлечения из них драгоценных металлов. В этот момент Барков остро почувствовал, что космодром для него закончился окончательно и бесповоротно, его работа здесь, тоже.

После своего увольнения он думал когда-нибудь снова вернуться на космодром, где прошли 20 лет его военной службы. Сейчас это можно было сделать, как обычному простому туристу. Каждый раз его что-то удерживало. Может быть то, что там прошли лучшие годы, а в этой сегодняшней, чужой ему жизни Байконура, его уже никто не ждал. Это, как путешествие к женщине после невинной переписки по интернету. Нужно было просто убедиться, что ты ей совершенно не нужен, что всё это только игра.

Шекспир говорил, что «мы созданы из вещества того же, что наши сны, и сном окружена вся наша маленькая жизнь». Нам нужно непременно пережить чувствительные потери, чтобы оценить их настоящее значение. И всё-таки хороший человек сумеет пройти через любые трудные времена и не замараться, сохранить своё человеческое достоинство и даже может умудриться быть немного счастливым. Ведь все наши несчастья от того, что кто-то из праздного любопытства или своего недомыслия однажды открыл эту странную коробочку, ящик Пандоры, с которым мы теперь все мучаемся, по сей день…