Текст книги "Запах жизни"

Черные хлопья все падали, и в воздухе их становилось все больше и больше. Они падали на асфальт дороги, траву, деревья, домик диспетчера и сидящего на крыльце Тетерина, который равнодушно наблюдал за тем, как этот падающий с неба пепел сантиметр за сантиметром ровным слоем покрывает землю.

Глава 2

Пламя конфорки сначала замигало желтым, а потом медленно погасло. Суп в стоящей на плите кастрюле еще побулькал немного, но вскоре тоже успокоился.

Где-то через минуту после этого, шаркая тапочками по полу, на кухню зашла старушка, чтобы проверить, как идет процесс варки. Почуяв неладное, она заглянула под крышку кастрюли. В жидкости, которая еще немного и стала бы супом, отсутствовали даже малейшие признаки кипения. Покряхтывая, старушка нагнулась и, не увидев под кастрюлей пламени, с пугливой поспешностью крутанула на плите вентиль газа. Оглянувшись по сторонам, словно ожидая какого-либо подвоха, она потянула носом воздух – запаха газа не было. Вздохнув со смесью облегчения и недоумения, бабуля зажгла спичку и включила газ.

Ничего не произошло.

Старушка недоверчиво покрутила вентиль. Опять никакого эффекта. Ничто не шипело и, соответственно, не загоралось. Все еще пребывая в состоянии недоумения, бабуля дотянулась до вентиля на трубе и покрутила его.

Результат был один – спички в бабулиных руках сгорали впустую.

– Что за пакость, прости Господи, – пробормотала старушка. К тому, что периодически отключали электричество, она уже привыкла, но вот с газом до этого момента проблем как-то не возникало.

Посмотрев еще раз на кастрюлю так и недоваренного супа, старушка вдруг истово, хоть и вполголоса, принялась ругать всех: начиная от начальника ЖЭУ и кончая верховной властью в Москве. Ей было глубоко наплевать на экономические трудности в стране и безуспешные попытки правительства наладить все как надо, так как в данный момент она твердо знала одно: по милости этих безмозглых остолопов, не могущих навести порядок в стране, ее внук остался без горячего обеда.

Отведя душу, бабуля глянула на часы, висящие на стене, и засуетилась: скоро со школы придет Димка, и его надо все-таки чем-то кормить. Порывшись в холодильнике, она извлекла оттуда небольшую кастрюльку с размазанным по дну картофельным пюре и жестяную банку с остатками тушенки. Ну разве это еда для нормального растущего мальчишки! Однако ничего лучшего из того, что имелось в наличии, она придумать не могла. Поэтому она, вздохнув, перемешала все это и с надеждой посмотрела на газовую плиту, от которой, похоже, ждать все-таки было нечего. 3а этими поспешными приготовлениями она не заметила щелчка замка и мягкого скрипа открываемой входной двери. Вошедший в квартиру одиннадцатилетний парнишка еще с порога услышал бабушкину возню на кухне. Стараясь шуметь как можно меньше, он закрыл дверь, снял обувь и тихонько проскользнул в свою комнату. Там он положил на стол свою школьную сумку, вытащил дневник, спрятал его за спиной и на цыпочках направился на кухню. Подкравшись к бабушке как можно ближе, благо она стояла спиной к двери, он радостно во всю глотку завопил:

– Баб Валь, угадай, что я сегодня получил?!

Старушка вздрогнула от неожиданности и чуть не уронила на пол тарелку с картошкой. Резко обернувшись и увидев широко улыбающегося внука, она поставила на стол тарелку и выдохнула:

– Ах ты хулиган!

После этих слов бабуля взмахнула рукой, намереваясь приложить ладонь к мягкому месту на теле внука, но тот с веселым смехом отскочил в сторону. Понимая, что ей за ним не угнаться, Валентина Ивановна или баба Валя, как ее обычно называл этот проказник Димка, села на табуретку и со вздохом, покачав головой, сказала:

– Дурачок ты мой, дурачок. Ты же такими своими шуточками старуху когда-нибудь в могилу вгонишь.

Димка сразу посерьезнел, виновато посмотрел на бабушку и сказал:

– Бабуль, извини, я не хотел тебя пугать.

– Как же, не хотел. Знаю я тебя, – проворчала Валентина Ивановна, на самом деле уже простившая внуку его выходку.

– Нет, правда. Честное слово не хотел! – Димка говорил так горячо, что было видно – по крайней мере вину свою он признает полностью и навряд ли повторит подобную шутку.

– И еще знаешь что, ба? – Димка снова улыбнулся, на этот раз немного смущенно. – Ты у меня вовсе не старуха. Не говори так больше, ладно?

Валентина Ивановна подняла на Димку удивленный и немного растерянный взгляд. «А ведь он меня очень любит, – подумалось ей. – И почему я об этом всегда забываю»?

– Хорошо, больше не буду, – она согласно кивнула головой. – Только тогда и ты не заставляй меня об этом вспоминать.

– Договорились, ба, – совершенно серьезно сказал Димка, но уже меньше чем через минуту снова улыбнулся и спросил:

– Так ты будешь отгадывать или нет?

– Чего еще? – искренне удивилась Валентина Ивановна, так как уже совершенно забыла: с чего же начался их разговор.

– Ну же, ба! – Димка от нетерпения аж притопнул ногой, так как он это обычно делал в первом или втором классе. – Как ты думаешь, что у меня сегодня по математике? Валентина Ивановна покосилась на внука и деланно-равнодушно проворчала:

– Что-что, опять трояк, наверное, притащил. Чего еще от тебя, сорванца, можно ожидать?

Димка опешил от такого заявления бабушки и тут же обиженно надулся. Однако очень уж долго дуться на бабушку он не смог. Снова улыбнувшись, он важно, почти торжественно, сказал:

– А вот и не угадала. У меня за контрольную пятерка.

В любой другой семье подобному событию скорее всего не придали бы почти никакого значения. В начальных классах, разве только что не считать первый, мало кто учится по желанию. Обычно родители заставляют. Димку заставлять было некому, особого желания учиться, как и у всех дворовых пацанов, у него тоже не было. Так что учился он не за страх, а за интерес. И за совесть. И в этом была немалая заслуга Валентины Ивановны. Кое-какие понятия в Димку она все-таки вложила.

В общем, Димка совершенно справедливо гордился полученной пятеркой и имел все основания похвастаться ею перед бабушкой. Валентина Ивановна, имеющая очень хорошее представление об учебе своего внука, несколько недоверчиво посмотрела на Димку.

– А ты меня не обманываешь?

Димка опять обиженно нахмурился.

– Я тебе никогда не вру, – произнес он с глубоким чувством собственного достоинства.

– Знаю, знаю, – Валентина Ивановна кивнула головой. – Врать ты мне, конечно, не врешь, вот только иногда забываешь что-нибудь рассказать.

– Да ладно тебе, ба, – смущенно сказал Димка. Против этих бабушкиных слов возразить он не мог.

Впрочем, Валентина Ивановна не стала заострять эту тему, так как вспомнила о том, что внук принес для нее хорошую весть. Она всегда считала, что в воспитательных целях хорошее обязательно должно поощряться. Хотя бы словами. Не замечать хорошие поступки – это не просто очень плохо, а очень даже безответственно. Поэтому Валентина Ивановна улыбнулась и весело сказала:

– Значит, говоришь, все-таки пятерка. Ну, молодец, ну порадовал старуху!

– Ба! – укоризненно заметил Димка.

– Все-все, больше не буду, – Валентина Ивановна взмахнула руками, потом о чем-то вспомнила и с негодованием посмотрев на газовую плиту, добавила:

– А я вот даже горяченьким тебя накормить не могу. Газ вот отключили, ироды окаянные. У них же, паразитов, не одно, так другое. Так что придется тебе, Димок, холодную картошку кушать. Ты уж извини.

– Да ладно, ба. Ничего страшного. Ты не переживай, – Димка махнул рукой и хитро посмотрел на бабушку. Если бы бабушка ему не напомнила, он бы промолчал и к вечеру благополучно забыл бы об этом. А теперь в нем боролись два желания: рассказать или все-таки промолчать.

Несмотря на возможные негативные последствия, первое стремление победило. Набрав в грудь побольше воздуха, Димка выпалил

– 3наешь, 6а, газ не отключали. Он взорвался. Там, по дороге в сторону Лесного. 3наешь, как бабахнуло! Даже у нас в школе было слышно.

Тут Валентина Ивановна вспомнила, что и сама слышала звук, похожий на далекий удар грома – раскатистый и протяжный. Да только не придала этому никакого значения. Грузовики вон по городу громыхают, так почище всякого грома от них шум стоит.

Димка тем временем продолжал рассказ. Был бы он повзрослее, он бы уже твердо знал правило – главное – вовремя остановиться. Но Димка рассказывал так увлеченно, что даже если бы и знал это правило, все равно бы проговорился, потому что в своем словесном порыве совершенно не был способен заметить такие мелочи, которые могли его выдать.

– Там за городом такое пламя – о-оо! – Димка для убедительности вытянул вверх правую руку. – Мы с пацанами с крыши смотрели. 3наешь, как оттуда здорово видно! Как на ладони. А дым такой, словно бомба взорвалась…

– Опять на крышу лазил? – прервала его моментально нахмурившаяся бабушка. Все остальные события, так живо описанные внуком, для нее сразу же отошли на второй план. Только теперь Димка понял, что сгоряча сказал лишнее.

– Да я недолго, ба, – стал оправдываться он. – Только быстренько посмотрел и все. Там даже девчонки были.

Последний аргумент Валентину Ивановну нисколько не убедил.

– Я тебе говорила, чтоб на крышу больше не лазил? Говорила?

Воодушевление покинуло Димку. Он знал, что нарушил данное бабушке слово, но что хуже всего – проболтался об этом. Теперь бабушка будет расстраиваться – это раз, а во-вторых, она просто так от него не отстанет. В общем, это можно обозвать двумя словами: попал в неприятное положение.

– Что молчишь? – Валентина Ивановна вздохнула и горестно покачала. – Ну неужели ты сам не понимаешь, Димок? Ладно, что соседи жаловаться приходят. Это еще полбеды, хотя мне, старухе, неприятно конечно выслушивать от них всякое. Ну а если с тобой, не дай Бог, случится там что-нибудь? Что мне тогда делать прикажешь?

Димка стоял, понуро опустив голову, слушая бабушку и испытывая смесь раскаяния и досады на себя излишнюю болтливость. Ведь он действительно не хотел расстраивать бабушку!

– Ладно, – Валентина Ивановна махнула рукой и встала с табуретки. – Садись, кушай.

Димка послушно сел за стол и взял в руки вилку.

– Про хлеб не забывай – сытнее будет, – чисто механически сказала Валентина Ивановна, задумавшись о том, а хватит ли ей сил и времени, главное – времени, поставить этого пацаненка на ноги. Ведь он еще совсем малой, а ей уже, слава Богу, за шестьдесят пять перевалило. «Дожить бы до тех лет, пока он самостоятельным не станет, – думала Валентина Ивановна. – Так, чтобы небесполезной для него быть, и уж тем более обузой не стать. Ведь кому он кроме меня нужен? Так же, как и я никому кроме него».

Нет, не хватает парнишке родителей. Валентина Ивановна это чувствовала, видела и понимала. Ну, мать она, может, ему в какой-то степени и заменила, а вот отца не смогла. Да и никто на ее месте не смог бы. У мальчика обязательно должен быть отец – чтобы и пример был, и строгость разумная в воспитании. И почему, за что судьба так жестоко обошлась с Димкой, лишив его самого необходимого – родителей? О своем горе, когда она в один день лишилась и единственной дочери и зятя, Валентина Ивановна как-то уж и не вспоминала.

В тысячный, а может и в миллионный раз за последнее время подумала она о том, а правильно ли поступила она тогда, восемь лет назад, когда решила взять опекунство над внуком и не отдавать его в детский дом. Конечно, тогда и сил, и здоровья у нее было побольше, чем сейчас, да вот только разве не предвидела она, что будет стариться гораздо быстрее, чем Димка расти? Предвидела, конечно. И все равно решила никому Димку не отдавать. Обидно вот только будет, если то решение окажется для Димки только отсрочкой.

– Ба, ты о чем задумалась?

Голос внука прервал поток невеселых мыслей Валентины Ивановны. Она легонько тряхнула головой, прогоняя их последние остатки, и посмотрела на внука.

– Да так, Димок, ничего особенного. Ты уже все съел?

– Все. Спасибо, – Димка кивнул головой, потом, подумав немного о чем-то, сказал:

– Ты не обижайся на меня, ба. Я ведь действительно не хотел тебя расстраивать. Просто понимаешь…

– Да все я понимаю, Димок. Ты ведь – мальчишка. А мальчишки они все такие, и всегда такими были. Вот был бы ты, скажем, девчонкой, тогда бы у меня с тобой другой разговор был. Все я, Димок, понимаю. Только и ты пойми, что тяжело мне, в моих-то годах, одной.

Валентина Ивановна говорила с внуком как с совсем взрослым, не особо надеясь на то, что он сможет ее понять. Слишком серьезна проблема, а он слишком мал. Так казалось Валентине Ивановне. Поэтому она очень удивилась, когда услышала:

– Ты вовсе не одна, ба. Мы ведь с тобой вместе. Ты мне только обязательно всегда сразу говори, если что. Ладно?

Валентина Ивановна посмотрела на Димку и поразилась произошедшей с ним перемене. На нее серьезным, почти строгим взглядом, смотрел не мальчишка, а зрелый мужчина. «Не может быть. Он же еще совсем ребенок», – подумала Валентина Ивановна, но эту мысль тут, же пере6ила другая: «И как это раньше я в нем этого не замечала?» Быстро сморгнув, чтобы скрыть набежавшую слезинку, Валентина Ивановна улыбнулась и, потрепав Димку по голове, сказала:

– Ладно, Димок. Мы ведь и правда с тобой вместе. Мы с тобой – одна семья, и ты у меня единственный мужик в доме. Так что никогда не забывай об этом.

– Я не забываю, ба, – совершенно серьезно сказал Димка.

– Вот и хорошо, – Валентина Ивановна подмигнула внуку. – А теперь, раз ты уже поел, можешь сходить на улицу. Валентине Ивановне вдруг захотелось немного побыть одной. Привести в порядок мысли и чувства. Так, чтобы этого не видел Димка.

А тот, заподозрив что-то, совершенно неожиданно для нее спросил:

– Ты меня прогоняешь, ба?

Валентина Ивановна даже и не могла предположить, что после всего уже сказанного им, внук сможет удивить ее еще и таким вопросом. Стараясь не смотреть ему в глаза, словно стыдясь чего-то, она быстро сказала:

– Да нет, Димок, что ты? Просто я знаю, что тебе всегда после школы гулять хочется. Так что, раз уж у нас с тобой такой разговор получился, мы с тобой сегодня на эту тему спорить не будем. Иди погуляй, ты заслужил. Ведь не за каждую же контрольную по математике ты пятерку приносишь.

– Вообще-то я хотел сначала уроки сделать, – сказал Димка, не желая сдаваться.

– Ничего, ничего, потом сделаешь, – Валентине Ивановне вдруг стало весело. Ну что за мальчишка? То он на улицу рвется, а то его силком из дома не выгонишь.

Для Димки, по-видимому, это изменение в бабушкином настроении не прошло незамеченным.

– Хорошо. Меня действительно во дворе пацаны ждут.

– Ну вот видишь, – сказала Валентина Ивановна, – а ты со мной спорил. Любишь ты со мной спорить.

– И вовсе не люблю, – Димка снова нахмурился.

– Ладно, ладно, иди давай, пока я не передумала. Только чтобы в семь уже был дома.

– Хорошо, ба, – сказал, соскакивая с табуретки, Димка, а уже через секунду он зашнуровывал в коридоре свои кроссовки.

– Сначала будем уборку делать, а потом уроками займешься. Так что не опаздывай! – крикнула ему вслед Валентина Ивановна.

– Я же сказал, что не опоздаю! – тоже крикнул из коридора Димка и хлопнул входной дверью.

Убедившись, что Димка уже ушел, Валентина Ивановна села на табуретку и, сложив руки на коленях, дала волю накопившимся тихим слезам.

Она не понимала толком, почему плачет, почему именно слезы выражали ее чувства. Ей было и радостно и грустно одновременно. Она уже давно не испытывала ничего подобного. Ей было спокойно и хорошо. А главное – у нее снова появилась уверенность.

Как тогда, восемь лет назад.

Глава 3

Кравцов медленно шел по аллее вдоль пруда в центральном парке, задумчиво глядя себе под ноги. Он любил побродить здесь, когда что-нибудь не клеилось в работе. Писать книги было смыслом его жизни. В этом, собственно говоря, и заключалась его жизнь. И если вдруг наступал момент, когда мысли начинали путаться и строчки получались корявыми и пустыми, он шел сюда, в парк. 3десь он успокаивался, и именно здесь всегда проходило возникающее в кризисных ситуациях раздражение на самого себя. Вероятно, так благотворно на него действовали тишина и свежий воздух. Хотя, с другой стороны, он жил в пригороде, где эти два компонента присутствовали в изрядном количестве. Как бы там ни было, здесь, в центральном парке присутствовало нечто, что всегда помогало ему справиться с трудными ситуациями. Именно поэтому он и приходил сюда.

Решив дать ногам небольшую передышку, Кравцов присел на скамеечку возле самого берега пруда и стал наблюдать за игрой солнечных бликов на едва заметной ряби на воде. Всегда прозрачная вода из-за фиолетовой окраски отражавшегося в ней неба теперь была темной и от этого казалась бездонно глубокой и какой-то тяжелой. Вид пруда сегодня не успокаивал Кравцова, а скорее наоборот: навевал мрачные мысли.

Кравцов уже хотел встать и уйти, но тут заметил одну интересную деталь и даже поразился – как это он сразу этого не заметил: вода в пруду упала на добрых полметра. Это было довольно странно. Еще никогда, насколько он мог помнить, даже в самые жаркие летние месяцы, уровень воды не опускался так низко.

Поставив этот факт в один ряд с другими странными явлениями последних дней, Кравцов невольно подумал о том, что старая добрая и привычная своими проявлениями матушка-природа стала вести себя как-то уж очень необычно. Такое большое количество непонятных явлений, произошедших за такой небольшой промежуток времени чистой, случайностью никак не назовешь. Фиолетовое небо, воющие хором по ночам собаки, попрятавшиеся куда-то извечные городские голуби, до безобразия участившиеся крупные аварии, затрагивающие самые жизненно важные органы городского организма, теперь вот еще неизвестно куда подевавшаяся вода из пруда: все это, на взгляд Кравцова, здорово попахивало мистикой. Хотя, если поразмыслить здраво, то все это вполне можно объяснить естественными причинами.

Нельзя только объяснить непонятную гнетущую тревогу на душе. Неведомо откуда идущее ощущение, что все это не случайно, что это всего лишь только начало чего-то большего и, возможно, на самом деле страшного. К тому же, Кравцов был в этом твердо уверен, мрачные мысли последнее время одолевали не только его. Аура мучительного тягостного ожидания чего-то плохого прямо-таки нависла над городом. Так же, как и фиолетовое небо. Да и появились они почти одновременно, и наверняка между ними существовала очень тесная взаимосвязь. То есть даже не наверняка, эта связь действительно имела место.

Все жители города чего-то ждали. Какого-то очень большого серьезного события. Или даже ряда событий. И все, так же как и Кравцов, были уверены в том, что ничего хорошего лучше не ждать. В автобусе, когда он ехал сюда, в парк, Кравцов сразу же обратил внимание на то, что никто из пассажиров не разговаривает. Такого обычно не бывает. Казалось бы, внезапное отключение газа и воды, к тому же на неопределенный срок, должно было бы вызвать в народе жаркие дискуссии, особенно среди пенсионеров, которые всегда готовы с жаром обсуждать любые проблемы, как соседские, так и общественные. Возможно, в другое время именно так оно бы и было. Сегодня же Кравцову показалось, что все входящие в автобус дали обет молчания. Люди просто молча сидели или стояли, глядя в окна и ожидая своей остановки.

«Атмосфера всеобщей нервозной напряженности, вот как все это называется», – подумал Кравцов.

Может быть, в этом была виновата жара, вот уже несколько дней душащая город. Но почему-то Кравцову так не казалось. Жара, как единственный возбудитель приступа всеобщей нервозной напряженности – это звучит малоубедительно. По крайней мере, так думалось Кравцову.

3а этими размышлениями и спорами с самим собой Кравцов не заметил, как к нему на скамейку подсел прогуливающийся по парку старичок-пенсионер. Он возвестил о своем присутствии коротким замечанием:

– Вода упала.

Кравцов вздрогнул и рассеянно-недоуменно посмотрел на старичка. Тот старательно делал вид, что разговаривает сам с собой.

– К большому дождю, – снова коротко сказал старик, утирая со лба пот и поглядывая на совершенно безоблачное небо. Кравцов уже догадался, на что напрашивается пенсионер, но такой способ завязывания разговора ему не очень пришелся по душе. Будь он в другом расположении духа, старичку, возможно, и удалось бы заполучить собеседника, однако сейчас Кравцов решил отмолчаться.

Старик проворчал еще что-то по поводу ужасной жары, несвойственной для этого времени года, но потом, не получив снова никакого ответа и поняв, что приятная беседа ему здесь не светит, кряхтя, слез со скамейки и заковылял дальше по аллее в надежде найти более разговорчивого отдыхающего.

Глядя ему вслед, Кравцов невольно усмехнулся. Его нисколько не позабавило недовольство старичка. Просто ему показалась немного комичной ситуация, когда он, только что размышлявший о неестественном молчаливом поведении пассажиров автобуса, сам повел себя точно так же, молча отмахнувшись от единственного проронившего хоть несколько слов человека, повстречавшегося ему за день.

Но постепенно улыбка сошла с его лица, и он вновь погрузился в свои мысли.

Все-таки что-то обязательно должно случиться. Все, что происходит сейчас – это наверняка всего лишь предвестие основного события. Ведь по всем жизненным законам каждая история обязательно имеет свое начало.

«Он шел на прием к врачу с твердым намерением узнать всю правду. Ему надоело приходить и выслушивать туманные намеки и смутные предположения, брать рецепты на лекарства, которые должны его излечить непонятно от чего. К тому же, он чувствовал, что все эти препараты, которыми его так усиленно пичкают, нисколько не помогают. Его состояние постоянно ухудшается, а в этой, возможно бессмысленной, борьбе за свою жизнь он теряет такое драгоценное сейчас время. Именно теперь, когда он, наконец, твердо осознал, что нужно выполнять свое предназначение, ему необходимо расставить все точки над «и» и начать-таки то, к чему он так мучительно шел все эти годы.

Когда подошла его очередь, он вошел в кабинет и сел на указанный медсестрой стул. Впрочем, она могла этого и не делать – этот стул был ему до отвращения близок. Врач удостоил его коротким взглядом и тут же стал искать медицинскую карточку. Фамилию называть не было нужды, так как здесь его уже очень хорошо знали в лицо.

– Доктор, – начал он, собрав в кулак всю свою решимость, – сегодня я пришел не за дурацкими рецептами, простите меня, конечно. Мне нужно совсем другое. Я хочу, чтобы вы мне сказали правду.

Доктор, слегка полноватый мужчина сорока двух лет, добродушный в общем-то человек, слегка приподнял голову, оторвавшись от найденной карточки, и недоуменно посмотрел на него поверх очков.

– Какую правду вы хотите от меня услышать?

– Обо мне. О моей болезни. Я хочу, мне просто необходимо знать точно – насколько это серьезно?

Доктор отложил в сторону карточку. Сцепив между собой пальцы рук, он немного поиграл ими, после чего медленно, несколько растягивая слова, произнес:

– Как вам сказать…

Посмотрев на доктора почти что с ненавистью, он зло отрезал:

– Как есть на самом деле, так и скажите. Мне надоело пребывать в абсолютном неведении. Я ведь даже не знаю названия той заразы, которая гложет меня изнутри! – Послушайте, – доктор жестом призвал его к молчанию. – Я бы посоветовал вам быть спокойнее. Как бы ваша болезнь ни называлась, расшатанные нервы не самая лучшая помощь в борьбе с нею.

Укор в словах доктора был слишком очевиден. Впрочем, он уже и без этого взял себя в руки. Эта вспышка гнева для него самого оказалась неожиданной, и он уже сожалел о том, что это произошло.

Б то же время он прекрасно понимал, что без должного напора не сможет добиться от доктора главного, того, зачем он вообще сюда пришел. Что ж, он подумал о том, что решать эту проблему ему придется исходя из обстановки. Возможно даже, что ему придется пойти на нарушение некоторых принципов, но если это и произойдет, то обязательно в последний раз.

– Хорошо, – сказал он доктору. – Я буду спокоен, как никогда. Только прошу вас, не испытывайте – на сколько меня может хватить.

Доктор коротко хмыкнул, взял в руки карандаш, начертил им на бумажке несколько значков, понятных только ему одному, затем со стуком положил карандаш обратно на стол и спросил:

– А вы уверены, что готовы выслушать от меня то, чего так добиваетесь?

Теперь уже хмыкнул он.

– Доктор, мне кажется, нет, я даже уверен в том, что смогу выслушать все, что угодно. Потому что при любом ответе я вряд ли буду сильно удивлен или разочарован. И вообще, доктор, дело не в том, что я почувствую сейчас. Я вам еще раз повторяю: мне нужна, просто жизненно необходима правда. Если это действительно серьезно, а из некоторых ваших слов я могу заключить именно это, то лучше скажите мне обо всем конкретно. Поверьте, в моей жизни не один раз бывали случаи, когда мне вполне сознательно приходилось рисковать ею. А сейчас.., сейчас мне нужно знать, сколько времени у меня осталось. Это очень, важно… Очень.

Не ожидавший такого словесного натиска, доктор немного растерялся. У него появилась мысль о том, что скрывать что-либо от этого человека и в самом деле глупо. Скорее по инерции, он сделал еще одну попытку:

– Вы знаете, я бы не стал так мрачно смотреть на…

– Бросьте, доктор, – резко перебил посетитель. – Мне необходимо знать – сколько мне осталось. Вы понимаете это? Если вы мне сейчас не скажете, я ведь все равно узнаю. Только тогда на это уйдет время, которого у меня, возможно, и так не слишком много.

Он посмотрел на доктора просительно, совсем не совместимо с требовательным тоном голоса. И это странное, не совсем естественное сочетание подействовало.

Доктор сдался.

Выходя из кабинета, он все еще слышал голос, звучащий бесстрастно и от того жестоко. Так может говорить судья, в глубине души сочувствующий, но уже уставший от долгого разбирательства дела, зачитывая подсудимому приговор. Смертный.

Итак, он добился своего, узнав то, что хотел.

Чувства, испытанные при этом, никак нельзя назвать положительными, но тем не менее…

У него осталось максимум два года. Всего два года на то, чтобы начать и закончить дело. Дело всей жизни. Эти два года должны показать – прав он или нет, и способен ли он. Впрочем, теперь для сомнений просто не остается времени.

Он сделает то, что должен, и да поможет ему в этом Бог.»