Текст книги "Тот самый калибр"

Глава третья

Дежурный узнал. Наш разговор как раз прервал его звонок.

– Оперативно сработал. – Капитан Саня вышла на кухню, где оставила трубку, и я услышал оттуда:

– Котов…

Видимо, она посмотрела на определитель номера. Начальник городского уголовного розыска подполковник Котов мог звонить и по моему вопросу, мог звонить и по вопросу постороннему. Но я был бы рад, если бы Василий Андреевич в это дело вмешался. Он был человеком честным и справедливым, не боялся выступить со своим собственным мнением против начальства любого уровня, и ему можно было довериться. Возможно, именно потому подполковник, занимающий полковничью должность, до сих пор не получил положенную звездочку на погоны. Впрочем, он и подполковником-то стал только несколько месяцев назад. Я допускаю, что полковником он стать еще сможет, но до генерала с таким характером ему, скорее всего, не дослужиться.

Чайник, тихо остывая, уже не психовал. Не мешал слышать, что говорит Радимова. А она, как специально, отвечала односложно: «да», «нет», «так точно». Из одностороннего разговора такого характера что-то выудить невозможно даже при самом богатом воображении. Я уже и прислушиваться перестал.

Наконец капитан Саня вышла из кухни вместе с трубкой, которую сунула в карман плотного махрового домашнего халата.

– Слышал?

– Только твои междометия…

– Я разве говорила междометиями?

– Я не настолько силен в русском языке, чтобы быть категоричным, тем не менее…

– Тем не менее ты ничего не понял…

– Ровным счетом ничего.

– Вот, «ровным счетом» – это междометие.

– Не буду спорить. Так что сказал Котов?

– Он на службе задержался и как раз выходить хотел, когда я дежурному позвонила. И Василий Андреевич взял на себя заботу о тебе. Вернулся в кабинет, чтобы все самому выяснить.

– Очень благодарен ему за это. И что он выяснил?

Капитан Саня, очевидно, тоже против такого вмешательства не возражала.

– Начнем с главного. Со стороны областного следственного управления дело об убийстве Галины Юровских и Лидии Мальцевой ведет советник юстиции Пашунин. Подполковник юстиции Пашунин. Котов его хорошо знает и говорит, что врагу своему не посоветовал бы довериться этому человеку. Скользкий, грязный, нечист на руку, использует свои связи в уголовном мире. Возможно, связан с Расинским, хотя это и не доказано. Но какие-то дела парней Расинского Пашунин вел и благополучно закрыл «в связи с невозможностью создать доказательную базу». Это Василий Андреевич сам только что по компьютерной базе пробил и убедился, что дела закрывал именно Пашунин.

Теперь относительно тебя лично. Примерно в то же самое время, когда ты заходил в дом к убитой Мальцевой, женщина во дворе видела человека, который нес в пакете, как ей показалось, топор. И вошел этот человек в тот же самый подъезд…

– Мне это говорили. Кажется, капитан Колбасников это даже в протокол занес.

– Да. У него есть эти сведения. А потом эта же женщина увидела того самого человека, уже выходящего из подъезда. И человек этот остановился, разговаривал о чем-то с прибывшим на место убийства полицейским нарядом. Человек сказал что-то полицейским, они записали. Полицейских допросили. Они разговаривали только с водителями машин оперативной следственной бригады и с тобой. После разговора с тобой они сразу уехали. Но только ты давал им какой-то телефон, который они записывали.

Капитан Саня говорила с нажимом, словно предъявляла мне обвинения. Хотя, скорее всего, она просто хотела показать этим, что обвинение достаточно серьезное.

– Ни когда я входил в подъезд к Мальцевой, ни когда выходил из него, у меня не было в руках пакета. Ни с топором, ни без топора. И не было даже рюкзака с тремя пистолетами-пулеметами ПП-2000. Когда, кстати, такими вооружат городской СОБР?

Капитан Саня пожала плечами с откровенным неудовольствием, явно не радуясь моему легкому отношению к такому серьезному обвинению. И продолжила:

– Подполковник юстиции Пашунин попытался найти свидетельницу, но ее дома не оказалось. Соседи сказали, что женщина уехала к сыну и вернется, как обычно, только рано утром. Сын живет в пригороде, в поселке Плановый, и ездит в город на работу на электричке. Она обычно едет вместе с ним и возвращается, когда город еще спит. Потому Пашунин не мог сразу провести опознание подозреваемого, тебя то есть, позвонил в областное управление, но там СОБР был на выезде. Опасаясь, что и тебя придется в нужный момент искать с собаками, Пашунин попросил послать на задержание свободных бойцов СОБРа. Трое не успели уйти домой с дневного дежурства. Их и отправили. О том, чтобы доставлять задержанного в СИЗО, по словам Пашунина, речи не было. Хотя инструктажа мы не слышали, а сами бойцы СОБРа, по твоим словам, говорили именно про СИЗО. Это еще предстоит выяснить.

– И не только они говорили. Еще и этот квартирный вор…

– Да, что касается квартирного вора. Пашунин опасался, будучи наслышан о твоей прыти, что ты просто не откроешь дверь СОБРу, а перестрелка через дверь неизвестно чем закончится, и потому попросил начальника СИЗО найти ему среди заключенных какого-нибудь парня с небольшим обвинением, но обязательно умеющего работать с отмычками. Это сейчас вообще редкое умение, насколько мне известно. В основном воры работают или подбором ключей к стандартным замкам, или просто взламывают двери с помощью монтировки. Взломщики с отмычками – это старая гвардия воровского мира, отживающие свой век «мамонты».

На мой взгляд, подполковнику юстиции необходимо было знать, что Касан находится в СИЗО, чтобы с такой просьбой обратиться к руководству заведения. Или это просто случайное совпадение. Это ты сам соображай и выясняй, поскольку подставить, как я понимаю, хотят именно тебя. А на мне и без того в настоящий момент пять дел висит, и одно другого запутаннее.

Что касается оружия, давай поступим по совету Котова – оставь свой рюкзак у меня. После твоего ухода я позвоню Котову, он позвонит в областное управление, оттуда пришлют за оружием побитых тобой бойцов. Кто будет в состоянии приехать… В областном управлении, как понял Василий Андреевич, хотят избежать скандала и не будут возбуждать против тебя дело. Как-никак, потеря оружия, да еще автоматического, да еще сразу в трех экземплярах – это серьезное ЧП. А дежурный не имел права посылать этих бойцов в помощь Пашунину без официального документа. Свои травмы, если они не позволят бойцам выйти на службу, они объяснят бытовыми причинами.

– Ты меня уже выгоняешь? – спросил я наивно.

– С большим усердием. Я спать хочу… А подполковник Котов, кстати, настоятельно не рекомендовал тебе ночевать сегодня дома. Пашунин хитрый и подлый. Он не остановится на первом провале, если желает тебя подставить.

– Пусть подъезжает. Я с ним с удовольствием пообщаюсь.

– Он не из тех, с кем следует общаться. Ты рискуешь нарваться на выстрел снайпера из окна напротив. Оно тебе надо?

– Уговорила. Что-нибудь придумаю. – Я поставил пустую чашку на поднос и встал, демонстрируя свое желание удалиться.

* * *

Понимая, что я ухожу, капитан Саня взялась за телефон, чтобы позвонить подполковнику Котову. Я вышел в прихожую, зажег свет и, не вынимая посторонних вещей, вытащил из рюкзака один за другим три пистолета-пулемета ПП-2000. Оружие хорошо управлялось даже одной рукой, хотя прицельно стрелять лучше было все же с двух.

На такой пистолет-пулемет смотреть приятно. Слегка футуристический вид, высокая эргономика. Конечно, я хотел бы такое оружие, хотя закон запрещает даже бывшим офицерам, имеющим заслуги перед Отечеством, иметь в личном пользовании автоматическое оружие, даже если они и стали частными сыщиками. Видимо, государство нам не сильно доверяет. Впрочем, это не тот вопрос, который я могу решить, значит, и обсуждать его – попусту тратить время.

А сам я давно уже прошел тот рубеж, когда душа по-мальчишески загоралась от вида нового оружия. Через мои руки прошло много его образцов. Что-то приходилось испытывать, и даже в боевых условиях, что-то приходилось изучать только по документам, без наличия самого оружия, которое потом или поступало, или не поступало на испытания. И привычка к оружию, как привычка ко всему, с чем приходится знакомиться, отучила меня удивляться и восхищаться.

Капитан Саня просила меня оставить у нее рюкзак. Я отрицательно помотал головой. Там вместе с пистолетами-пулеметами лежало и еще кое-что, что я не желал ей показывать во избежание лишних вопросов. Но я твердо знал, что это когда-то может мне пригодиться, и не избавлялся от вещей, которые тоже относились к разряду оружия, хотя и носили название «оружие нелетального действия».

Конечно, я бы с удовольствием приобрел в личное пользование парочку светозвуковых мин, даже не зная, когда и для чего они мне могут сгодиться. Пока же я держал в рюкзаке только парочку светозвуковых гранат. Тоже неплохая штука, хотя не сравнимая по силе воздействия с миной. Человек, который активирует такую мину, на три часа теряет зрение и на четыре-пять часов становится глухим. А после взрыва гранаты зрение пропадает максимум на пять – десять минут, а глухота окутывает человека минут на двадцать. Конечно, если он не умеет предохраниться от такого взрыва.

А предохраниться может только тот, кто знает, что сейчас произойдет, то есть человек, гранату бросающий. Он-то обязательно с силой зажмурит глаза, закроет ладонями уши и откроет рот. Если рот не открыть, закрывать уши ладонями бесполезно, это не защитит от временной глухоты. Но здесь еще важен и другой момент. Поражение слепотой и глухотой обычно вызывает сильный испуг и панику. Люди же, пострадавшие от взрыва, не знают, что это явление временное. Применение таких средств всегда может выручить в трудном положении. Окажись у меня с собой такая граната, я бы мог сегодня просто приоткрыть дверь в свою квартиру и бросить гранату в прихожую. А потом спокойно разобраться с глухими и слепыми бойцами СОБРа. Правда, взрывом пришлось бы сильно побеспокоить соседей. Да и окна в квартире могли бы вылететь от мощной взрывной волны. Но моя квартира и без того пользовалась дурной славой. Немного больше, немного меньше, не сильно повлияло бы на мою репутацию.

– Что у тебя там? – спросила капитан Саня, выйдя в прихожую, когда я уже забросил лямку рюкзака на плечо.

Она успела позвонить Котову. Значит, скоро должны пожаловать побитые парни из СОБРа. По крайней мере, двое из них. Третьему я бы посоветовал обратиться в госпиталь и, лежа там, смотреть по телевидению как можно больше футбольных матчей. Может, хоть это научит его не подставляться. А заодно договориться с невестой о переносе свадьбы…

Я улыбнулся вопросу Радимовой.

– Так, всякие мелочи, можно сказать, мелочи первой необходимости на сложный жизненный период. Пистолеты-пулеметы я выложил. Как были на предохранителях, так и стоят. Я из них не стрелял. Из таких – стрелял, но из армейских, не из ментовских. К нам на испытания без глушителей приходили. Извинись за меня перед парнями. Но не сильно старательно. Сами виноваты. Я хамства в отношении себя, и не только себя, не терплю. Получили то, что просили. Я не перестарался. Один из них может не дойти. Приедут, скорее всего, двое, отдай все три ствола.

– А ты куда? – спросила Саня с сердобольностью в голосе.

– Ты же у себя не оставляешь… Да я и не любитель в шкафу прятаться, когда парни за оружием придут. Ты же их обязательно чаем угостить захочешь…

– Обязательно. Чтобы твою вину загладить. Они же не преступники.

– А окажись на моем месте не офицер спецназа, а простой человек, гражданский… Он обязан хамство СОБРа терпеть? Вот за таких людей я и обиделся. Объясни это им. За чашкой чая… Хотя они, судя по физиономиям, едва ли поймут…

Я забросил рюкзак за плечо, шагнул к двери.

– Тим…

Я обернулся.

– Побереги себя…

В голосе ее звучали просьба и беспокойство.

– Поберегу, – пообещал я. – Тебе спасибо за чай и за помощь. Не забудь, что еще обещала помочь Касану с участковым разобраться. Чтобы мне не пришлось самому до участкового добираться и в воспитательных целях его кастрировать.

– Это не я обещала. Это Василий Андреевич.

– Все равно. Напомни ему. Я пошел…

– Он, кстати, просил напомнить тебе фразу Сталина: «Если нас ругают наши враги, значит, мы все делаем правильно».

– Хорошая фраза. Я всегда стараюсь поступать правильно. – Я потянулся к дверному замку.

– Куда ты сейчас?

– Еще не знаю. Просто пойду. Туда… По дороге решу. И не смотри мне вслед из окна. Не люблю я этого… Примета, говорят, нехорошая…

Я, естественно, знал, куда пойду, и намеренно обманывал ее. Мало ли как дело может повернуться. Зачем подставлять капитана Радимову. Если недругам все же удастся меня подставить, ее могут обвинить в укрывательстве преступника. Совесть и долг мента часто оказываются несовместимыми понятиями. В этом я давно уже убедился. И не посчитал нужным заставлять капитана Саню страдать, выбирая из этих двух величин одну. Она все же мент не только по образованию, но и по призванию, что называется, по крови и духу. И если из-за меня ее отстранят от службы, она будет сильно переживать. Даже если отстранение будет временным. И потому я желал, чтобы она не знала, куда я направляюсь.

Я не переживал из-за отсутствия машины, понимая, что за рулем я стану легко уязвимым.

А попробуй-ка найти человека без машины в полуторамиллионном городе, тем более если он хорошо обучен прятаться…

* * *

Утешало то, что капитан Саня уважительно относилась к моим просьбам. Я обернулся, посмотрел на окна. За стеклом ее не было. И даже шторки не колыхнулись, как обычно бывает, когда за ними резко прячутся. И потому я смело двинулся не в сторону остановки городского транспорта, а по тротуару вдоль дома.

Капитан Саня знала, в какой квартире живет подполковник в отставке Скоморохов, но ведь я мог и просто мимо его подъезда пройти. Это на случай, если она провожала бы меня взглядом из глубины комнаты. А если она не будет знать, в какую сторону я двинулся, если не будет даже подозревать – ей же спокойнее. Не мне, потому что я и без того не сомневался в Радимовой, а именно ей. И она не будет стоять перед выбором между поступком по совести и по ментовскому долгу.

Конечно, мне пока нечего опасаться. Но так я был обучен – если действие против меня началось, следует ждать продолжения. Я, естественно, не был ни провидцем, ни экстрасенсом и не мог предположить, какое развитие получит это действие. Но что развитие будет, я не сомневался.

В этом, кажется, не сомневался даже начальник городского уголовного розыска подполковник Котов, передавший мне предупреждение через капитана Саню. А он не шутник, не любитель людей запугивать и обстановку знает лучше меня. К предупреждениям таких людей обязан прислушиваться всякий. А уж о бывшем военном разведчике и говорить не стоит. Разведчик всегда обязан предвидеть возможность усложнения ситуации вокруг себя. То же самое мне и интуиция подсказывала. Та самая интуиция, развивать которую я обучал взрослых и детей во время недавнего урока в школе ниндзюцу. У меня она была развита в достаточной степени.

Я прошел в конец дома. На улице уже стемнело, прохожих почти не было. Я посмотрел на окна квартиры Скомороховых. Свет горел только в одном окне – на кухне. Конечно, я чувствовал себя не совсем удобно, нарушая покой немолодых уже людей. Но я так же неудобно чувствовал бы себя, нарушая покой людей молодых. А подполковник в отставке Виктор Федорович Скоморохов совсем недавно был командиром батальона спецназа ГРУ. И для меня лично это значило очень много. Как, вероятно, и для самого подполковника.

Вот почему я, ни минуты не сомневаясь в порядочности подполковника, не так давно взялся своим расследованием защищать его интересы. Хотя против меня действовали серьезные силы местного и федерального ФСБ. Так точно, надеялся я, Виктор Федорович ни на секунду не подумает, что я есть убийца с топором, и всегда спрячет меня, всегда окажет мне посильную поддержку. И его жена – во всем послушная мужу Агния Николаевна – тоже во мне не усомнится. Для нее спецназ ГРУ – это ее муж. И все офицеры спецназа ГРУ в понятии Агнии Николаевны – точно такие же, как он. Хотя здесь я не могу согласиться. Сколько людей – столько и характеров. Но в целом пожилая женщина, наверное, права. Обычно офицеры спецназа ГРУ бывают достойны уважения. Это в моем понятии. Хотя у разных людей понятия различаются. Это зависит и от характера человека, и от его воспитания, и от рода деятельности. Например, для взяточника человек, не берущий и не дающий взятки, – вообще никто. А себя взяточник всегда ценит и уважает.

Я вошел в подъезд, не имеющий домофона, и позвонил в дверь на первом этаже. Хотя меня никто не ждал, шаги за дверью послышались почти сразу же после звонка. Конечно, при необходимости бывший комбат умел ходить и беззвучно, но не считал, видимо, нужным становиться «летучей мышью»[7]7
  Эмблема спецназа ГРУ – летучая мышь на фоне земного шара. И потому спецназовцев часто называют «летучими мышами».


[Закрыть] в своем доме. Ему не от кого было прятаться.

Дверь распахнулась широко и гостеприимно.

– О! Какой гость! Заходи, Тимофей Сергеич, заходи.

– Я не слишком поздно? Не побеспокою?

– Я один. Агния к младшему сыну уехала. А меня побеспокоить в принципе трудно. Заходи, разоблачайся, я пока чай поставлю.

Подполковник дал мне возможность неторопливо разуться, поставить рюкзак под вешалку и только после этого сам вернулся в прихожую.

– Ты по делу или просто решил навестить старика?

– Навестить по делу… – расплывчато ответил я, мысленно не соглашаясь, что передо мной старик.

В самом деле, в свои сорок восемь лет многократно раненный подполковник не потерял еще боевую форму, держался молодцом и мог бы дать фору не только ровесникам, но и более молодым мужчинам, и даже спортсменам. Бывшим, естественно, спортсменам, потому что в сорок восемь лет спортсмены действующие бывают разве что в домино и в шахматах, где физические нагрузки, как правило, считаются непозволительной роскошью и пустой тратой времени.

– Усталым выглядишь. Наверное, на работе трудный кроссворд попался?

– У меня вся работа из кроссвордов и ребусов складывается. Плохо только, что сам частью кроссворда становлюсь. Как сегодня…

– Понял… Садись на привычное свое место, рассказывай.

Кресло у журнального столика уже неофициально было объявлено моим еще раньше. Как я сел в него во время первого знакомства, так всегда туда и сажусь. Может быть, и другие гости этой небольшой квартиры садились в него, не знаю, но я в этом кресле чувствовал себя уютно, словно давно уже его «пригрел».

Виктор Федорович принес чай и чашки с сахарницей на деревянном подносе, как раньше его приносила Агния Николаевна. Только она обычно угощала еще и печеньем своего собственного приготовления. У отставного подполковника печенья не было. Руки, привыкшие держать оружие, не были приспособлены к тому, чтобы лепить печенье.

– Рассказывай по порядку. Может, чем и помогу. Или посоветую что-нибудь…

Я начал рассказывать с событий, которые меня еще не коснулись. С убийства беременной жены старшего лейтенанта Юровских и дальше – вплоть до того момента, как оставил пистолеты-пулеметы СОБРа в квартире капитана Сани, а сам отправился к подполковнику Скоморохову.

Больше всего Виктора Федоровича заинтересовали данные, добытые подполковником Котовым. Он даже несколько раз переспросил меня об отдельных событиях. А когда я закончил, Скоморохов выпрямился в кресле и дал свой прогноз:

– Я в таких случаях пытаюсь поставить себя на место преступника и думаю, что сделал бы я на его месте, чтобы добиться результата. То есть пытаюсь мыслить категориями преступника, который ни перед чем не остановится. Ты так не пробовал?

– Пробовал. Но это не всегда помогает. Чаще бывают промашки. Наверное, потому, что я внутренне не преступник.

– Это потому, что ты пытаешься думать своими мыслями и опираешься на свои принципы. А преступники думают иначе. У них вообще нет других принципов, кроме личной выгоды. И за это они готовы убивать. И убивают. Мы не знаем, почему были убиты две женщины. Особенно сложно обосновать первое убийство. Но со вторым может возникнуть версия. Второе убийство может быть организовано специально, чтобы тебя подставить. Отсюда вытекает и все остальное.

– Что вытекает, товарищ подполковник? – не понял я.

– Ты опять не сумел поставить себя на место преступника, не сумел с его мыслями отождествиться. Но не надейся, что он на полдороге остановится. Не для этого он начинал. Незавершение в данном случае становится угрозой уже его безопасности. Вдруг ты сумеешь докопаться, тогда дело будет выглядеть иначе. Тогда его действия понятны…

– Видимо, не дано мне так думать. Подскажите, если у вас получается. Что он предпримет?

– У тебя дома топор есть?

– Есть. Плотницкий. Небольшой. Скорее, топорик, чем топор.

– Если твой противник умеет думать, то топорика у тебя уже нет. Он его выкрал.

– Для следующего убийства?

– Да.

– А следующее убийство… Жертва следующего убийства, – я начал понимать, – та женщина, что якобы меня опознала. Это логичный ход. Если по моей просьбе наводились справки об этой женщине… Если я имею основания опасаться, что она может меня опознать… Да, Виктор Федорович, согласен. Это ловкий ход. Я сейчас сбегаю домой за своим топориком…

– Сбегай, – согласился подполковник. – Потом вместе попытаемся отыскать ту женщину и спасти ее. Твой топорик – это только маленькая деталь. Там твои отпечатки пальцев. Но, не получив в руки твой топорик, убийца не остановится и будет действовать другим топором. Любым из магазина… Поспеши. У нас времени мало.

Я попросил только пластиковый пакет, в который можно было бы спрятать топорик, чтобы не бегать с ним по улице. Не захотел рюкзак с собой тащить. Пакет нашелся сразу. Обыкновенный мусорный. Но меня и он устраивал.

Выйдя из подъезда, я обогнул дом, как огибал его некоторое время назад, когда расстался с Наилем после предупреждения о засаде в квартире. И хотел было точно так же пройти домой под окнами первых этажей, но издали увидел, что у моего подъезда стоят две полицейские машины и машина «Скорой помощи», и там же толпится народ.

Разобрать что-то более отчетливо в вечерней темноте было сложно. Фонарей у нас во дворе сроду не водилось. Освещение шло только от окон дома. А это не освещение сторожевыми прожекторами. Хорошо еще, что я сразу под окна первых этажей не свернул. Оттуда за газонными кустами и деревьями мне вообще ничего не было бы видно. В одном я был уверен твердо – там, у подъезда, видимо, а не в подъезде и не в самой квартире, иначе здесь не толпилось бы столько людей, произошло нечто, что непременно связано со мной. Просто так уйти и не попытаться хоть что-то прояснить показалось мне совершенно неправильным. Ведь там могли и бойцов СОБРа, скованных наручниками, добить, хотя это маловероятно. Времени прошло уже достаточно, и капитану Сане о таком происшествии уже сообщили бы по телефону еще в то время, когда я был у нее. А что там еще могло случиться?

Мне необходимо было это узнать.

Я вернулся назад, повернул за угол и обошел дом с другой стороны, через кусты, разделяющие дом и забор детского садика. По другую сторону дома ничего подозрительного видно не было. В торце дома находилось мое окно, а в тридцати метрах от окна располагались контейнеры для мусора, проще говоря, помойка.

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я вытащил из кармана пакет, набил его до половины сломанными ветками и листьями из попавшейся по пути кучи и направился к углу дома. Никто не обратит внимания на человека, который пошел выносить мусор, увидел полицейские машины, толпу и решил удовлетворить свое любопытство, глянуть, что там произошло. И такой человек обязательно подойдет прямо с мусорным пакетом. Любопытство всегда бывает сильнее, чем стремление сделать какое-то дело. Тем более дело не первой важности, которое может и потерпеть.

Я подошел к самому углу, остановился за спинами людей, не высовываясь вперед. Как раз в этот момент два здоровенных, как откормленные на убой быки, санитара выносили из подъезда на носилках тело, упакованное в черный пластиковый мешок. Увидеть, чье это тело, и понять характер ранений у меня возможности не было. Но кто-то тронул меня за плечо. Периферийным зрением я видел, как этот человек выдвинулся из толпы. Это был Наиль.

Я кивнул ему и двинулся за угол, в сторону помойки. И услышал, как Наиль, тяжело ступая и вздыхая, двинулся следом. Забросив мешок в мусорный контейнер, я обернулся.

– Что там случилось?

– А ты не знаешь?

– Только-только подошел.

– Касана убили. У твоей двери. Ты был дома?

– Был. Как мы расстались, пошел домой. «Повязал» трех ментов, поговорил с Касаном. Его не тронул. Он обещал ментов развязать только через полчаса. Я ушел. Как убили? Чем?

– Голову раскроили. Похоже, топором.

– Понятно. Значит, Касан вернулся в квартиру за топором. Меня опередил. Я сейчас тоже за ним шел. Знал, что его украсть пожелают. И тот, кто с ним пришел, топор забрал, убил Касана, а теперь убьет старуху…