Текст книги "Боевая эвтаназия"

– Соединяю, – сказал дежурный офицер узла связи.

– Здравия желаю, товарищ майор! – не дожидаясь, когда Крашенинников заговорит первым, сразу сказал Собакин в тишину.

– Здравствуй, Виктор Алексеевич. Как там у тебя? Жарко, наверное? Не сильно вспотел? Слишком много бандитов на твою неполную роту. Доложи обстановку.

– Первую атаку, лобовую, мы отбили удачно. У главного эмира нервы не выдержали. Он дал приказ отступить. А то пришлось бы малые саперные лопатки в дело пустить. Уже все к рукопашной шло. Мы приготовились. Но не довелось. Звезды, похоже, не так встали. Сейчас бандиты наступают по флангу. Там есть возможность за скалы прятаться. Мы пытаемся на них карниз с хребта обрушить. Бьем и минометом, и «Вампиром». Похоже, что получится. Тогда сразу пятую часть банды уничтожить надеюсь. Что там, товарищ майор, с подкреплением? Мне хотя бы пару взводов в помощь.

– Нет пока ничего на подхвате. Я даже в Моздокскую бригаду звонил, но они уже роту отправили в Нальчик, нашим в помощь, тоже по моей просьбе. Да и своя служба у них нисколько не хуже нашей. Продыху нет. Ни одного свободного подразделения они не имеют. Так что до утра рассчитывай только на свои силы. Как, кстати, там погранцы? Помощь от них есть?

– Они пока свою позицию не покидают. Когда бандиты отошли после первой атаки, погранцы отстреляли значительную их часть. Банда, по сути дела, застряла между двух огней. И спереди по ним стреляют, и сзади. Но лучше бы пограничники людьми мне помогли. Хотя бы взвод подбросили. Это было бы куда существеннее, чем обстрел бандитских тылов.

– Сейчас это сделать, думается мне, будет сложно. Но я позвоню в управление погранвойск. С наступлением темноты какие-то маневры, особенно у вас, в ущельях, станут возможными. Что-нибудь сообща придумаем. А ты уверен, что бандиты в обратную сторону не повернут? Они же могут и погранцов атаковать, чтобы хоть от одной из напастей избавиться.

– Едва ли, товарищ майор. Они в глубину России рвутся. Им дорога только вперед прописана. Пока боевики попыток атаки на «Сигму» не предпринимали. Даже отстреливались они как-то вяло. Практически только для порядка.

– Кто «Сигмой» руководит? Толковый офицер?

– Майор Феофилактов. Мне кажется, что толковый. Дело свое вроде бы неплохо знает.

– Может, мне стоит с ним напрямую поговорить относительно выделения тебе подкрепления? Прямая связь с майором у меня есть. Хотя я незнаком с ним лично.

– Я не знаю, как лучше. Если их управление решит, то оно в состоянии просто отдать приказ. А сам Феофилактов может своих людей пожалеть. Но у него оборона в две линии. Силы в запасе есть. Он должен понимать, что если нас уничтожат, то ему здесь ловить будет нечего. Как хотите, товарищ майор. Я затрудняюсь дать совет.

– Ладно. Я подумаю. Будет решение – сообщу. Конец связи.

– Конец связи, товарищ майор.

Едва старший лейтенант Собакин включил внутреннюю связь, как к нему обратился командир «Сигмы»:

– Старлей, я тут посчитал свои возможности. Бандитов уже значительно меньше осталось, чем изначально было. Если они на нас повернут, то мы сможем их остановить и одной линией обороны. Во второй у меня четыре взвода. С наступлением темноты, если банда опять на правом фланге сконцентрируется, я слева пошлю к тебе пару взводов. Тебе есть где их разместить?

– Есть, товарищ майор. Будем только рады такой помощи. Только ваш правый фланг, это наш левый. В остальном все в порядке. Есть только опасения, что если мы на своем левом фланге козырек обрушим бандитам на головы, то им и здесь прятаться будет негде. Тогда они по фронту рассредоточатся. А это обрушение совершенно необходимо. Оно пятую часть банды накроет.

– Ничего. Пусть и фронт развернут. Тогда мои взводы будут просто прорываться через цепь боевиков. У меня ребята обстрелянные.

– Добро, товарищ майор. Мы как раз обсуждали вопрос с подкреплением с нашим начальником штаба. У него под рукой ни единого подразделения нет, послать сюда некого даже из Моздокской бригады. Все уже пристроены на различных операциях. Но я ему сообщу, что вопрос решился.

– Хорошо. Сообщай. Потом меня вызови. У меня есть интересное сообщение от нашей разведки. Я запрашивал управление погранвойск. Они отметили странный маршрут банды по территории Грузии. Но это только предположения. Делай дело, потом поговорим.

Старший лейтенант Собакин снова вызвал на связь майора Крашенинникова и сказал:

– Товарищ майор, вопрос с подкреплением решился. Феофилактов сам предложил с наступлением темноты прислать мне целых два взвода.

– Ну вот, а ты говорил, что он может пожадничать, своих людей пожалеет.

– Беру свои слова назад, товарищ майор.

– А я только собрался с их управлением говорить. Но теперь и надобности в этом нет.

– Так точно, товарищ майор. Надобности нет. Только у меня есть собственный вопрос. Бандиты несут на носилках какой-то контейнер, который сопровождал откровенный то ли европеец, то ли американец. Короче говоря, обыкновенный блондин. Не знаете, что может быть в этом контейнере? Они его с собой даже в атаку тащат.

– Не знаю. Но стрелять в контейнер не рекомендую. А этого американца или европейца лучше ликвидировать.

– Уже, товарищ майор.

– Что уже?

– Мой снайпер уже сделал из одного американца двух. Пулей разрубил на части. Винтовка у него такая, что позволяет это делать. Калибр самый подходящий.

– Это, как я понимаю, прапорщик Затулько отличился?

– Он самый и есть, товарищ майор. Но в контейнер прапорщик стрелять не стал из опасения, что там может оказаться что-то радиоактивное.

– Грязная атомная бомба?

– Что-то типа того.

– Прапорщик поступил мудро. Не разрешай никому стрелять в контейнер. Бандиты, видимо, пытаются доставить его в густонаселенные районы. Хорошо было бы захватить эту штуковину, если возможность представится.

– Пока не до жиру, товарищ майор. Как говорится, быть бы живу.

– Старлей. Это не приказ, а всего лишь пожелание. Я тебя вполне понимаю. С твоими силами позицию удержать бы.

В этот момент ухнула очередная мина. Почти одновременно с ней, пока вибрация скалы, вызванная взрывом, не прекратилась, ударил гранатомет «Вампир». На несколько секунд над ущельем зависла тишина, потом раздались хруст, треск, шум и дикие вопли бандитов, на которых посыпались камни. Козырек не выдержал обстрела, упал и вызвал обвал ниже себя и по сторонам. От одного камня инерция падения передавалась к другому. Они сыпались один за другим, сметали на своем пути все, что было можно, – другие камни, растительность, землю, редкие деревья, семена которых на склон были занесены ветром. Все это падало на головы бандитов, идущих по дну ущелья.

– Что там у тебя случилось, старлей? – спросил начальник штаба. – По звуку я предположил бы землетрясение!

– Мы обрушили козырек на бандитов. Многих передавили и покалечили. Теперь у меня есть уверенность в том, что мы продержимся. Но атака уже пошла. Передовой отряд боевиков слишком близко подобрался к нашим окопам. Он по численности примерно вдвое больше нас. Мы его встречаем. Конец связи, товарищ майор.

– Конец связи, – легко согласился начальник штаба, хорошо понимая, что командиру разведроты сейчас не до него и вообще не до разговоров.

«Теперь он даже с женой разговаривать, наверное, не стал бы», – рассудил Крашенинников, жена которого в бригаде была уже притчей во языцех за свой скандальный нрав, позволяющий ей держать майора, что называется, в кулаке.

Собакин выложил на бруствер автомат, прицелился и одну за другой дал четыре короткие очереди. Стрелял он не наобум, а прицельно, выбирал бородатых, самых опытных бандитов.

Командир роты тут же передал приказ по внутренней связи:

– В первую очередь отстреливать командиров и самых опытных боевиков! Я уже говорил об этом.

У прицела автомата угол обзора был значительно меньше, чем у бинокля. Однако так уж получилось, что старший лейтенант сначала услышал выстрел из «Корда», а потом увидел, что пуля снайперской винтовки прошла через конечности трех бандитов и поразила в грудь четвертого.

Но боевика свалила не только пуля. Оторванные конечности тоже ударили его в ту же грудь и в голову, помогли отлететь назад и в сторону, упасть навзничь с раскинутыми руками, чтобы не встать уже никогда. После попадания пули калибра двенадцать и семь десятых миллиметра встать на ноги и похвастаться здоровьем не может даже человек в бронежилете, который эта пуля прошивает насквозь так же запросто, как бумажный.

Автомат при падении отлетел вбок, ударил стволом в лицо другого бандита, заставил его от испуга упасть на колени и зажать окровавленное лицо рукой. Но он скоро убедился в том, что в лицо его ударила не пуля, а только ствол оружия. Именно он рассек кожу на увесистом носу. Боевик встал, посмотрел на склон, не летят ли на него камни, и побежал дальше вместе со всеми.

Глава 6

Пулеметы просто захлебывались от желания извести как можно больше патронов. Так бывает с человеком, не умеющим помолчать, сдержать себя, стремящимся погромче выложить максимум информации немедленно, прямо здесь и сейчас. Автоматы стремились не отстать от пулеметов, но работали по-своему. Только незначительная их часть била длинными очередями, в основном использовались прицельные короткие. И та, и другая стрельба оказалась очень эффективной. Банда теряла силы буквально на глазах. Однако значительная часть боевиков прорвалась почти вплотную к линии обороны.

Старший лейтенант Собакин внимательно с помощью бинокля присматривался к моменту и наконец-то выбрал его.

Тогда и прозвучала команда:

– Лопатки к бою! Четвертый взвод, саперы и связисты, за мной!

Он первым выскочил из окопа, держа в левой руке автомат, а правой сжимая округлый черенок малой саперной лопатки, заточенной до остроты бритвы. В рукопашной схватке лопатка была уже не бритвой, а боевым топором. Прежде чем старший лейтенант увидел справа и слева от себя бойцов, орудующих своими лопатками как топорами, он успел нанести три стремительных удара. Напоследок командир роты с одной руки дал короткую очередь в голову очередному бандиту, который убегал так быстро, что Собакин, несмотря на свою тренированность, не надеялся его догнать.

Но убежать от пули этот боевик не сумел. Она ведь летит намного быстрее, чем человек бегает. Крупный и породистый окровавленный нос подсказал Собакину, что удирал от него тот самый бандит, в лицо которому ударил ствол автомата его подельника, убитого снайпером прапорщиком Затулько.

Все закончилось предельно быстро. Собакин успел еще отбить руку с ножом, отрубил при этом бандиту кисть вместе с оружием. Потом, после короткого инерционного замаха, он ударил боевика острием штыка лопатки в горло. Старший лейтенант словно пожалел его, не пожелал оставлять человека одноруким инвалидом.

Тут же, когда перед лицом у него противников уже не осталось, но снизу начали стрелять другие, не успевшие подняться, командир роты дал новую команду:

– Всем бегом за гребень! В окопы забираться только оттуда. Местонахождение стрелковой точки противнику не показывать.

Две пули чиркнули по одежде старшего лейтенанта. Одна порвала липучку бронежилета подмышкой, вторая зацепила погон. Но ни одна из них не задела самого командира роты.

За гребень он зашел последним, получив пулю в надежную пластину бронежилета, и уже там отдал новую команду:

– Все по своим окопам! Разобрались! Быстро! Беглый обстрел нижних бандитов. Котенков!

Лейтенант отозвался выстрелом из миномета. Корректировщик, как слышал командир разведывательной роты, уже обрисовал ему ситуацию, сложившуюся на поле боя, подсказал, в какой квадрат следует стрелять.

Первая мина легла чуть в стороне, вторая попала в самую гущу боевиков. Однако банда уже отступала. Она огрызалась длинными и неприцельными очередями, получала в ответ короткие, точные и пятилась назад. При второй атаке победа спецназовцев была еще более полной, чем при первой. По крайней мере, теперь не было даже малейшей угрозы прорыва банды. Этого удалось не допустить.

– Командиры взводов, доложить о потерях.

– У меня трое «трехсотых», – торопливо, словно куда-то опаздывал, доложил командир четвертого взвода лейтенант Шапкин. – Один тяжелый. Двое остались в строю. Тяжелому требуется вертолет для эвакуации. Нужна операция.

– Нет сейчас вертолета. Разве что какой-то маленький попрошу. Может, и выделят, – сердито ответил старший лейтенант Собакин, злясь на самого себя из-за невозможности эвакуировать раненых.

Он, командир роты, был обязан заботиться в первую очередь о солдатах и только потом думать о своей головной боли. А взрыв эмоций вызвал новый приступ, подступивший не постепенно, а попросту обрушившийся на него словно камень с вершины хребта. Ему захотелось бросить на землю оружие, обхватить голову сильными ладонями, упасть на колени и заорать дико, во все горло.

– Старлей, ко мне вертолет с огневым взводом прилетел. Второй рейс делал. Доставил боекомплект. Сейчас минометчики выгружают. На обратный путь можно будет его твоими ранеными загрузить. У меня своих нет, – вмешался в разговор майор Феофилактов.

– Спасибо, товарищ майор. Мы не откажемся. Остальные командиры, жду доклада.

Для страданий времени старшему лейтенанту отпущено не было. Ему необходимо было заниматься своим делом.

– У меня ни раненых, ни убитых, – сообщил командир саперного взвода.

– А ведь твои ребята рядом со мной были, – сказал командир роты. – В первых рядах рубились.

– Они у меня вообще молодцы!

– Взвод связи?.. – чувствуя неладное, спросил Собакин.

– Старший сержант Зябликов! Я принял на себя командование взводом. У нас двое «двухсотых», в том числе и командир. Ему пуля в глаз попала. Рядовому Ухову – в горло. Пробила сонную артерию. И трое «трехсотых». Все ранения пулевые, полостные. Требуют эвакуации и операции.

– Понял, – мрачно ответил старший лейтенант, понимая, что для такого маленького под-разделения потери огромные. – Связистам присоединиться к первому взводу. Саня, принимай их под свое командование, – сразу начал Собакин вынужденное переформатирование роты.

– Понял, командир, – отозвался старший лейтенант Корытин. – Серегу жалко. Но теперь уже ничего не поделаешь. Все под богом ходим.

Командир взвода связи лейтенант Сережа Колмогоров, погибший несколько минут назад, был соседом Собакина по дому, рассчитанному на две квартиры. В одной располагался старший лейтенант с женой и дочерью. В соседней, за стеной, жил командир взвода связи тоже с женой и дочерью.

Как-то они воспримут смерть мужа и отца? Соседская девочка только на один год старше дочери самого Виктора Алексеевича, ее закадычная подруга. Но все равно еще человек не взрослый. Она не очень, должно быть, в состоянии понять, что такое остаться без отца. Но мать-то должна хорошо представлять себе, как трудно ей будет одной растить дочь.

– Старлей, ты где? Чего молчишь? – напомнил о себе майор Феофилактов.

– Извините, товарищ майор, задумался о бренности жизни. У меня командир взвода связи погиб.

– Я слышал.

– Лейтенант Колмогоров был моим соседом. Через стену жил. Жены наши дружат, дочери тоже. А теперь его нет.

– Все мы под богом ходим, как тебе только что Корытин сказал. Сегодня он, а завтра мы, если до следующего дня доживем. Никто не застрахован.

– Так-то оно так. Так что вы хотели мне рассказать, товарищ майор?

– Как переключиться на индивидуальную связь?

– Первая и, одновременно, третья кнопка. Двойное нажатие. Хотя достаточно будет одному из нас это сделать. Я уже переключаю вас.

– Понятно. Значит, нас теперь никто не слышит?

– В роте – никто. Надеюсь, противник тоже не обладает таким слухом.

– Это хорошо. А сведения у меня довольно интересные. По крайней мере, заставляют задуматься. Тут есть над чем поразмышлять.

– Понятно, товарищ майор. Я уже перешел на индивидуалку, можете говорить без стеснения. Вас никто не слышит. Но лучше пока отключитесь от связи. Я сейчас вас сам вызову. Это еще одна хитрость.

Виктор Алексеевич переключился на индивидуальную связь и через свой планшетник вызвал майора Феофилактова. Тот этого ждал и отозвался сразу.

– Это только двойная подстраховка. Я вас потом научу. Говорите смело, – произнес командир разведывательной роты.

– Тут, старлей, наш разведотдел, оказывается, сильно интересовался этой бандой. Агентура, работающая в Грузии, смогла отследить часть пути бандитов по территории этого соседнего государства. Получается абсолютно непонятная картина. Можно было бы прямо идти, как до этого они пересекли Турцию. Но такой путь к границе эмира боевиков по какой-то причине не устраивал. Сначала банда подалась в горы, потом двинулась в обратном направлении и только после уже вышла на границу с Дагестаном. По времени, проведенному в горах, и по направлению дорог, которые там являются просто горными тропами, можно примерно определить территорию, которую бандиты могли охватить своим посещением. Оказывается, что там только два села, в которых живут люди. Еще одно давно заброшено, туда наезжают только дачники. Однако дачный сезон уже давно закончился, а новый еще не начался даже в Грузии. Там пока, как осведомители говорят, никого нет. Но два населены. Одно село чисто грузинское, там хевсуры живут. Во втором обитают кистинцы. В обоих там у нашего разведотдела есть осведомители. Однако они банду не видели и даже не слышали о ней. А ведь две тысячи человек просто так, тихо, без звука мимо не пройдут. Их обязательно кто-то заметил бы. Да и накормить такую ораву надо. У горных народов гостеприимство в крови. Они лучше сами потом будут неделю голодать вместе с детьми, но путникам отдадут последнее и не скажут им об этом. Таков закон гор. Я сам не раз с ним встречался. Хорошо знаю, о чем говорю.

– Я разве спорю, товарищ майор. Просто хотелось бы услышать, куда же банда ходила.

– Согласно спутниковой карте, в тех местах люди живут еще только в одном месте, куда посторонних не пускают. Там на тропах, прямо посреди гор, стоят грузинские и какие-то иностранные блокпосты. Вся банда, наверное, туда и не ходила. Остановилась, думается, где-то на склоне и спать залегла. Только избранные прошли. Согласно данным нашей разведки, это американская база, лаборатория, занимающаяся созданием бактериологического оружия. Есть подозрение, что руководители банды посещали именно ее. Одновременно из поля зрения нашей разведки исчез один из специалистов, работающих в данной лаборатории. Это некий профессор Томас Лемье, американский микробиолог. Есть предположение, что именно он ушел с бандой и как раз его разрубил пулей на две части твой, старлей, снайпер. Но если это не так, то нам предложено искать в банде другого человека, внешне не похожего на горца. Мы должны найти его, уничтожить и наблюдать за тем, как поведут себя бандиты после этого. Предполагается, что в контейнере, который они несут, находится другой, с бактериологическим оружием. Его планируется активировать на территории России. Я получил приказ захватить этот контейнер.

– Если это возможно. Меня наш начштаба тоже об этом просил.

– Возможно все. Но захват контейнера, это не пожелание, старлей, а приказ. Я обязан выполнить его. Надеюсь, ты мне в этом поможешь.

– Постараюсь, товарищ майор.

– Все, старлей. У меня вертолет на вылете. Место для посадки мы ему с трудом, но нашли. За поворотом ущелья есть подходящее место. Пойду поговорю с пилотами, чтобы твоих раненых захватили. Потом машина, я предполагаю, перелетит через хребет, к тебе зайдет со стороны соседнего ущелья, заберет раненых и убитых. Лететь над бандитами экипажу, я думаю, не захочется, да и я не посоветую. Мало ли что есть у боевиков. Найдется какая-нибудь «Стрела‑2» или «Стингер». Вот и все. Накрылась машина. Рухнет она тогда прямо среди бандитов. А у нас совсем другие расчеты на авиацию.

– Понял. Тоже буду готовить площадку. Раненых туда перенесем, чтобы машинное время не терять. Кстати, куда вертолет их доставит? У нас же свой госпиталь, прямо при отряде.

– Туда, надеюсь, и доставит. У вас же, насколько мне известно, есть вертолетная площадка.

– Так точно, товарищ майор. Имеется.

– Предупреди своего начальника штаба, чтобы санитарные машины подготовил. И для «трехсотых», и для «двухсотых».

– Сделаю, товарищ майор. Конец связи?

– Конец связи.

Между тем быстро наступили сначала короткие сумерки, а потом и темнота даже не подошла, а попросту упала на ущелье, закрытое с двух сторон хребтами. Так обычно бывает глубоко в горах. Наверху еще светло, а в самом ущелье в отсутствие солнечного света уже наступила ночь.

По самому центру ущелья мирно, но довольно шустро протекал ручеек. Перед позицией спецназа военной разведки он образовывал небольшое озерцо глубиной чуть выше щиколотки солдатских берцев, здесь же нырял куда-то под землю, продолжая все так же мирно журчать. Его никак не заботило все то, что происходило среди людей, как не касалось это ни гор, ни камней, ни пыли, нанесенной ветром и слежавшейся в плотную землю.

Старший лейтенант Собакин подключил в бинокле тепловизор, уже слегка опасаясь разрядить аккумулятор, и рассматривал позицию бандитов. Они явно не желали отходить далеко, чтобы не попасть под обстрел преследователей-пограничников, думали, что в темноте невидимы, перестраивались, снова группировались на левом фланге, готовились к очередной попытке прорыва.

– Командиры взводов, выставить наблюдателей с тепловизорами! – распорядился командир роты. – Остальным отдыхать.

Сам он спать не хотел, но вовсе не потому, что не устал. Любой бой, даже самый скоротечный и ничего не решающий, обязательно отнимает и физические, и духовные силы. Что же тогда говорить о сложных ситуациях, где многое поставлено на карту.

За примерами далеко ходить не надо. Взять хотя бы две недавние атаки бандитов. Особо сложно было отбить самую первую. Тогда и боевики были еще свежи, насколько это возможно после длительного перехода в горах. Да и сам старший лейтенант еще не совсем улавливал соотношение сил противника и собственной роты. В новой своей должности в бой он вступал впервые.

Собакин, измученный своей не отступающей бедой, думал о том, как трудно будет ему вернуться к реальности после расслабления и погружения в эту боль, в ее ощущение и осознание. После того как была отбита первая атака, он отдыхал и еще раз убедился в том, как трудно ему дается возвращение в реальность. Старший лейтенант предполагал, что во время отдыха его опять будет мучить мысль о том, как ему теперь быть? Стоит ли обращаться в госпиталь? Докладывать ли командованию о наличии такого серьезного заболевания? Поэтому Виктор Алексеевич предпочел остаться в своем окопе.

Заболевание его никак не было связано со службой. Нужно очень постараться, чтобы привязать опухоль спинного мозга к роду деятельности. Здесь требуются и юридические, и медицинские познания, которых у старшего лейтенанта Собакина не было. Командование просто не пожелает это считать следствием службы.

Да Собакин и не был уверен в том, что это действительно так. Хотя гражданский врач и говорил ему, что опухоль могла стать и следствием того факта, что раньше Виктору Алексеевичу не раз доводилось и в снегу ночевать. Но тот же самый доктор упоминал и о том, что опухоль могли вызвать и неизвестные, совершенно неизученные причины. Здесь могла сработать и наследственность.

Кому в данном случае можно предъявлять претензии? Да никому. Но все же старшему лейтенанту Собакину очень хотелось, чтобы армия признала его заболевание следствием службы в трудных условиях. Тогда он мог бы рассчитывать на какие-то прибавки к пенсии по инвалидности.

Но долго ли ему эту пенсию получать? Врач же русским языком сказал, что жить Собакину осталось максимум полгода. А что потом?

После этого его семья будет обречена на нищету. Если бы он погиб, выполняя служебный долг, как сегодня лейтенант Колмогоров, командир взвода связи, то семья обязательно получала бы пособие по потере кормильца, как разовые выплаты, так и ежемесячные, до совершеннолетия дочери.

Прожить даже полгода, что отпустила ему медицина, испытывая постоянные приступы боли, это было бы слишком сильным испытанием даже для офицера спецназа военной разведки. Но самое обидное состояло в том, что старший лейтенант Собакин не знал, как с этим бороться. Он по жизни привык всегда быть победителем. Такой был у него характер.

Еще будучи старшеклассником, он, тогда физически ничем не примечательный паренек, столкнулся с группой ровесников, желавших подчинить себе большую часть школьников. Виктор, которому всегда было присуще повышенное чувство справедливости, не пожелал им подчиниться и ввязался в драку. Ему в тот раз досталось прилично. Он даже руку и ребро себе сломал, дрался один на один по очереди со всеми, кроме двух последних, самых мелких, наглых и задиристых, но, как обычно и бывает, не особо храбрых. Парень вышел победителем за счет своего характера настоящего бойца.

После этого он увлекся единоборствами и горным туризмом, который воспитывает характер, стал усиленно тренироваться, всегда был готов опять за себя постоять. Но его больше никто не задевал.

Именно тогда молодой Витя Собакин почувствовал вкус победы. С ним он и пришел сперва в военное училище, а потом и в спецназ, пронес его через все годы своей службы.

Теперь перед ним стояла новая задача, чрезвычайно сложная, совершенно непривычная. Он не знал, как ее решить, каким способом бороться с болезнью, одолеть этот недуг. Здесь не хватало одного только характера бойца и чувства победителя.

А самое главное состояло в том, что старший лейтенант никак не мог решить самый насущный для себя вопрос. Ставить ли в известность о своей болезни командование? Ведь после этого его сразу освободят от занимаемой должности, поскольку будут опасаться, что в какой-то критический момент старший лейтенант будет не в состоянии руководить разведротой. Допустим, он просто потеряет сознание от боли, что вполне возможно, и он попросту подведет солдат и офицеров, подчиненных ему.

Собакин никак не мог не согласиться с такой вот логикой. Угроза недееспособности командира при этом заболевании действительно и вполне реально существует. Болевой порог у каждого человека свой. Невозможно будет доказать, что он лично, старший лейтенант Виктор Алексеевич Собакин, обычно всегда бывает в состоянии перебороть свою боль, заставить ее уйти куда-то на задний план и не мешать в делах. Одних его слов будет явно недостаточно для того, чтобы отстоять свою позицию.

Но отстранение от командования разведротой повлекло бы за собой еще и невозможность выполнить то, о чем Собакин думал уже многократно. Он отлично понимал, что такое эвтаназия, знал, что она может быть разной. Есть классический вариант, когда человеку, уже долгое время лежащему без движений в постели, с помощью простейшего укола вводят в вену какой-то препарат. Он благополучно засыпает навсегда.

Плевать при этом на слова всяческих псевдогуманистов, называющих это убийством. Их бы самих заставить переносить эти страшные головные боли, которые с каждым разом становятся все сильнее и обширнее. Пусть бы эти так называемые гуманисты потерпели. Может, тогда они поняли бы, что этот пресловутый укол в вену гораздо более гуманный метод, чем камера пыток в виде больничной кровати.

Существует и другой вид эвтаназии, к счастью, вполне доступный для старшего лейтенанта Собакина. Самое важное состоит в том, что этот способ решит все проблемы семьи, которая останется без кормильца, без мужа и отца. Данный метод сводится к тому, чтобы погибнуть в бою, может быть, намеренно подставиться. Таких возможностей у него великое множество. Вот сегодня пуля попала ему в бронежилет. Но ведь она могла ударить на десяток сантиметров выше и чуть-чуть правее, в горло, пробить сонную артерию, а это смерть неминуемая. Тут никто не сможет оказать помощь. Подобные мысли посещали больную голову старшего лейтенанта все чаще и чаще.

Такой вот финал решил бы все его проблемы кроме одной. Он мог погибнуть только в самом конце боевой операции, чтобы не оставлять роту без командира.

Конечно, есть неофициальный заместитель, командир первого взвода старший лейтенант Саша Корытин. Опыт вполне позволяет ему возглавить роту. Выслуги лет в должности командира взвода хватает.

В бригаде давно уже ходили слухи о том, что Корытина прочат на должность командира роты в другом батальоне. Но ведь здесь ему будет несравненно проще себя проявить и показать. Тут все свои. И он людей достаточно хорошо знает, и они его.

В случае гибели командира Корытин так и так возглавил бы роту. Но кто будет разбираться, была ли гибель Собакина вызвана необходимостью или явилась случайностью, как произошло с тем же лейтенантом Колмогоровым.

Его смерть в ходе боевых действий будет тянуть на подвиг. Это тоже хорошо. Так, глядишь, и награду какую-то дадут посмертно. Если она будет стоящая, то тоже зачтется при начислении семье пособия по утере кормильца.

Гибель в бою не будет выглядеть постыдным самоубийством. По крайней мере, надо сделать все так, чтобы не выглядела.

Она все равно будет для него самого актом эвтаназии. Совершенно реальным, не в постели на больничной койке, как это принято, например, в Бельгии, Нидерландах, Канаде, Люксембурге, некоторых штатах США или в нескольких клиниках, расположенных в Швейцарии. В Германии, во Франции, в Израиле, Испании и Албании в ходу так называемая пассивная эвтаназия. Данная процедура не разрешена официально, но и не запрещена законом. Она производится по усмотрению врача и родственников больного, которого об этом иной раз и не спрашивают.

Но кто там имеет такой шанс, который выпал старшему лейтенанту Собакину? Кто может сам совершить этот акт, целенаправленно выбрать себе смерть? Да никто! Он в этом случае привилегированное лицо, способное принять свое личное ответственное решение.