Текст книги "Подруга – жизнь. Соседка – смерть. Подлинные истории из далекого и недавнего прошлого"

Сказки дядюшки Хрущева

Об этой странице даже не столько моей жизни, сколько нашей истории, мне хочется написать особо. Хотя еще как сказать, насколько все это не касалось каждого из нас.

Историческая программа КПСС была принята на XXII съезде партии в 1961 году. Мне тогда должно было исполниться 9 лет, я был во втором классе. Но, несмотря на этот детский возраст, я помню, сколько шуму было по поводу этого съезда и этой программы. В газетах писали, а по радио с утра до вечера трендели, что принята программа построения коммунизма. И, конечно, на маленьком черно-белом экране нашего телевизора «Рекорд» все время показывали первого секретаря Коммунистической партии, главного человека в нашей стране и главного героя этого глобального спектакля Никиту Хрущева, как его еще тогда называли – Никиту-чудотворца, который говорил, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. В том же году Гагарин полетел в космос – в общем, наступил триумф социализма и торжество коммунистической идеи.

По этой программе получалось, что уже через каких-то двадцать лет должен был наступить коммунизм. А при коммунизме ведь что главное для простого народа – что денег не будет. То есть, бери всего, сколько захочешь!.. В этой программе было сказано, что при социализме главный принцип распределения от каждого по способностям, каждому по труду. А при коммунизме будет: от каждого по способностям, каждому по потребностям. И надо сказать, что людям эта формулировка запала в душу, они ее горячо обсуждали. Постоянно говорили друг другу, что вот сейчас «каждому по труду», а потом будет «каждому по потребностям». С одной стороны, люди не могли в это поверить, а с другой – всем очень хотелось в это верить. К тому же эти пункты программы партии все время повторяли как лозунги, особенно на работе, на разных собраниях, и не только партийных.

А еще в программе был сформулирован моральный кодекс строителя коммунизма, примерно из десяти правил, как десять заповедей Библии. Его тоже постоянно повторяли и зачитывали на всяких партийных и профсоюзных собраниях.

Народ тоже обсуждал, но больше иронически, и без особой веры мечтал: мол, вот жить-то начнем!.. Причем уже через десять лет общественный транспорт должен был стать бесплатным – так было написано в этой программе, которая продавалась в виде небольшой брошюрки во всех книжных магазинах еще долгие годы. Когда я немного подрос и стал покупать самостоятельно не только мороженное, я купил программу КПСС для верности, чтоб точно быть уверенным, что коммунизм наступит. Ведь вот, написано черным по белому, взрослые люди это составляли, по радио, по телевизору объявили, в газетах написали – значит, так и должно быть, должен наступить коммунизм.

Тогда еще говорили – коммунизм неизбежен! И все, и никаких тебе оговорок! Вот такой бред, такая слепота поразила всю страну, всех людей. Каждый день мы слышали: советский народ – строитель коммунизма! И никто не мог сказать вслух, что это бред, чушь, что такого не может быть, потому что не может быть никогда, нигде, ни в одной стране, ни в каком обществе… Чего только тогда нам ни говорили про наше светлое будущее. Помню как на уроке обществоведения уже в старших классах учитель истории, который их вел, сказал, что в будущем все национальности исчезнут и будет только одна национальность. Помню, как меня это поразило, и даже тогда я отнесся с недоверием к тому, что говорил этот учитель.

Но не надо забывать, что это было начало 60-х годов, еще совсем недавно прошел XX съезд партии, на котором Хрущев разоблачил культ личности Сталина, после чего стали реабилитировать жертв сталинских репрессий, еще народ помнил, что может быть, если сказать что-то против Советской власти… Народ был, как и прежде, запуган, да и не больно-то разборчив. Еще только наступила хрущевская оттепель, и как потом стало ясно – наступила ненадолго.

Но какая-то эйфория в стране была… Сталина разоблачили, реабилитировали репрессированых, спутники запускали, Гагарин полетел и объявили, что коммунизм наступит через каких-то двадцать лет…

Я еще учился в младших классах, можно сказать, ничего не понимал во взрослой жизни, однако кое-что стало касаться и меня. Помню, когда летом мы отдыхали в Луге, году это было в шестьдесят втором или в шестьдесят третьем, в магазине начались перебои с булкой и с хлебом. А потом и с сахарным песком, и с гречкой возникли проблемы. Мы стояли в длинных очередях – взрослые и дети – ждали, когда привезут булку и песок – стоять приходилось долго. И все в очереди склоняли власть, Хрущева и обещанный коммунизм. Тогда-то и появился анекдот про бабку, которая стоит в очереди за хлебом, а ей говорят, мол, не бойся, бабуля, скоро настанет коммунизм, тогда все будет. А она в ответ: «Ты меня коммунизмом не пугай – я блокаду пережила».

Время шло, и вдруг мы узнаем, что Хрущева, этого главного строителя коммунизма, сняли. Вот это да!.. Вот это была новость! Зарвался Никита-чудотворец, не рассчитал. Его партийное окружением его же и свалило – и стал Никита персональным пенсионером, сидел у себя на даче, выращивал свои помидоры. А нашему народу подсунули нового руководителя страны и на очередном пленуме ЦК КПСС в очередной раз объявили курс на дальнейшее построение коммунистического общества. То есть строим дальше!.. Ну ладно, пять лет уже прошло. Еще пять – и транспорт станет бесплатным.

Я учился в школе в старших классах, и уже какое-то поругивание власти стало до меня доходить, а наверху по-прежнему талдычили про нашу цель – коммунизм. Правда, к концу 60-х почти перестали говорить про программу партии. А я-то помню, что в ней написано. И не я один. Я жду когда, наконец, наступит 1971 год, когда в автобусах, трамваях, на метро можно будет ездить бесплатно. В общем, жду начала коммунистической халявы (впрочем, тогда такого слова мы еще не знали).

Но вот 71-й год настал, я тогда учился в институте, а в автобусах и метро мы по-прежнему платили пятачок (5 копеек, если кто не понял), и стало совсем понятно, что никакой халявы у нас не будет. А в институте как раз начался курс «Научный коммунизм», который тогда был во всех вузах, и преподаватель Болотников с черной накладкой на лысой голове на своих лекциях пытался нам что-то втюхать про неизбежность и неотвратимость коммунистического общества.

Тем временем у нас потихоньку начали расти цены. Каждый год, 1 июля, выходил указ об упорядочении цен – так это тогда называлось. И каждый год что-нибудь дорожало: золотые украшения, ковры, хрусталь, шубы, кофе, шоколад, даже книги. Но этим же указом снижали цены на что-то очень несущественное, например, носки. Помню, после подорожания кофе появился такой анекдот: если гости приходят в дом без предупреждения, а хозяева не открывают дверь – значит, они пьют кофе.

Так прошли 1970-е годы – самые махровые годы нашего застоя. Брежнев из бодрячка, когда он сменил Хрущева, превратился в дряхлеющего маразматика, про которого постоянно рассказывали новые анекдоты – один смешнее другого. А в 1980 году на каком-то юбилейном заседании в Баку ему уже трудно было выговаривать слово «Азербайджан» – оно сливалось у него в нечто нечленораздельное, и он произносил его примерно так, как в очередном анекдоте «социалистические страны» – «сосиски сраные». А вместо «нефтяники Азербайджана» он ляпнул «нефтяники Афганистана» (причем сам даже не заметил), потому что Советский Союз накануне ввел туда свои войска, и Афганистан, видимо, был у него в печенках.

С продуктами становилось все сложнее по всей стране, особенно в глубинке. И это тоже было предметом множества анекдотов. «Скажите, у вас нет мяса? – У нас нет рыбы. Мяса нет в отделе напротив».

Так незаметно и тихо подошел 1981 год, когда согласно программе КПСС должен был наступить коммунизм. Но его уже никто не ждал, все видели, что происходит в стране, что она скатывается в глубокую яму. Эти двадцать лет мы благополучно спустили в унитаз. А в мае 82-го на очередном пленуме ЦК партии приняли другую программу – продовольственную, потому что этот вопрос стал уже настолько очевидным, что власти надо было хотя бы создать видимость каких-то действий. Но и эту программу никто не мог выполнить, потому что политбюро и все ЦК КПСС могли только принимать очередную программу, решения пленума или съезда партии, которая называлась коммунистической.

А 10 ноября в стране объявили о смерти Брежнева. Все, приплыли! Я работал тогда в студенческом профкоме Кораблестроительного института, и мы решили, что это дело надо отметить. Скинулись, пошли в винный магазин. Смотрим, мужиков в магазине много, значит, народ тоже решил не пропустить такое событие – уж слишком долго все потешались над этим старым, немощным и совершенно недееспособным руководителем страны. Смотрим на ассортимент, решаем, что же взять… И тут Олег Алешин, зампредседателя профкома, показывает на бутылку вина и говорит:

– О! «Прибрежное» – то, что надо!

Конечно, мы оценили его подкол. Все-таки профсоюзы – школа коммунизма! Как тогда официально всем долдонили. Когда пришли в профком, разлили по стаканам вино, председатель сказал мудрые слова: «Ну, давайте, мужики! Чтобы хуже не было».

Так навсегда закончилась эпопея построения коммунизма в нашей особой, отдельно взятой стране.

За свою жизнь я переезжал не один раз, но тоненькая книжечка с названием «Программа КПСС» у меня сохранилась до сих пор. Теперь это исторический документ, свидетельство целой эпохи в жизни нашего народа. Поразительно, как на протяжении двух десятков лет партийная власть морочила голову своим гражданам, а они покорно соглашались с этой ролью огромного послушного стада. Не верили – но соглашались. И сегодня я могу достать эту многообещающую брошюрку – сказки дядюшки Хрущева – и почитать, каким должно быть наше общество в недалеком будущем. А вдруг еще пригодится!..

Дурь молодая

В молодости всем приходится проходить через минное поле глупостей, когда мы не очень сознаем, что делаем, почему и зачем живем, кому обязаны своей беззаботной жизнью. И в моей молодости было много такого, о чем я потом, скорее, пожалел, чем одобрил. Впрочем, ничего уж слишком постыдного мы себе не позволяли. Но всякой дури было немало.

Наш Институт культуры имел вполне определенную репутацию среди вузов города, да и у всех трезво мыслящих людей. Даже для нас, студентов, это было очевидно. Уж не знаю, стал ли он сейчас полноценным вузом, когда получил название – Университет культуры и искусства, а нынешние студенты называют его теперь как большой университет – универом. Думаю, что как был Институт культуры «кульком», так «кульком» и остался. Чему мы учились, мы сами толком не знали. Но, как и в любом вузе, от сессии до сессии живут студенты весело. А уж в Институте культуры своего, можно сказать, профессионального веселья, было не занимать.

Те из нас, кто трезво оценивал ситуацию, презирали нашу будущую деятельность, которая официально называлась – «культурно-просветительная работа». Но, как и в любом вузе, в нашей учебной программе была практика. И вот после третьего курса на две недели мы отправились на практику в районный центр – поселок Мга.

Этот населенный пункт, скорее, известен по истории обороны Ленинграда во время войны. А вообще это был типичный поселок городского типа, не более. Впрочем, в этом поселке был даже книжный магазин, который для нас стал главным центром притяжения. Название «Мга» сразу вызывало желание по-разному его употреблять. Например, говорить: «Не видно ни Мги» или «Буря Мгою небо кроит».

О нашем смешанном составе практикантов можно сказать особо. Мы с Таней решили поехать на практику вместе, потому что у нас только начинались отношения. С нами напросился и Сенька Фурман – мы с ним дружили в студенческие годы и потом еще лет десять. Еще с нами оказался Виталий Щеглов из параллельной режиссерской группы, он был немного старше нас, поспокойнее и порассудительнее. На последнем курсе мы узнали, что он женился на своей немолодой преподавательнице по сценической речи, а после окончания института стал работать диктором на радио, как будто между этими событиями была какая-то прямая связь. Еще были три девушки с другого отделения, но до практики мы их не знали.

Практику мы должны были проходить в местном Доме культуры, а для проживания нам отдали небольшое деревянное здание школы, в котором в июле никого не было. Нас, студентов-практикантов, было семь человек – трое парней и четыре девушки. И жить нам предстояло в одной большой комнате-классе. В школе было несколько таких классов и один коридор, в конце которого висел алюминиевый рукомойник с холодной водой и находился туалет с выгребной ямой. На этом удобства заканчивались.

В центре класса мы натянули веревку и через нее перекинули какую-то ткань, взятую из Дома культуры. Таким образом, перегородили помещение на две половины – для мальчиков и для девочек. Поставили металлические кровати – получилось общежитие. У девочек четыре кровати стояли в ряд, а на мужской половине одна кровать была поставлена вторым ярусом, и Фурман специально так устроил. Возможно, не все сразу поймут, почему… С высоты второго яруса Сенька надеялся подсматривать поверх натянутой перегородки за тем, что делается на женской половине. И самое, конечно, интересное, как и в чем девчонки буду ложиться спать и вставать.

По молодости нам все было нипочем и всегда как-то беспричинно весело!.. У нас была плитка, чайник, а в тумбочках хранился запас хлеба и печенья. Остальное покупали в магазине – так что особенно не тосковали…

В первый день практики мы пошли в Дом культуры, познакомились с его сотрудниками и стали обсуждать план нашей деятельности. Надо было придумать и провести праздник для детей и еще пару мероприятий для местной молодежи. Дома культуры у нас в стране везде были практически одинаковые, и даже внешне похожи – здания послевоенной постройки с колоннами, с большим и пустующим центральным вестибюлем сразу при входе. Таким же был и Дом культуры во Мге.

И директора в них тоже везде были одинаковые – хорошо поддающие ухари средних лет, которым все нипочем. Работа у них была такая – культура в массы! Не стал исключением и директор мгинского ДК. Когда мы собрались первый раз и стали обсуждать детский праздник, он тоже стал подбрасывать какие-то примитивные идеи. Мы предложили устроить выставку детского рисунка на асфальте, чтобы дети нарисовали любимых детских героев. «Правильно, – сказал он, – пусть рисуют Чебурашку и этого, как его – Крокодила Федю!». С тех пор мы всю жизнь его так и называли, хотя «по паспорту», как известно, он был все-таки Геной.

В Доме культуры нам дали несколько готовых сценариев, написанных работниками ДК, некоторые перлы из которых просто врезались в память. Например, про то, как проходят танцы в том же ДК, был такой стих: «Но отдохнуть тут не мечтай – себя под кулаки лишь подставляй!». Про демонстрацию кино: «Слышны со всех сторон щелчки – жуют в кинотеатре семечки». Про одну-единственную баню на весь поселок Мга был просто крик души: «Нету бани здесь второй!». И наконец, запомнился еще такой романтический перл о том, что летом в поселке невозможно уснуть: «Слишком белая ночь надо Мгой!». В общем, мы над этим всем ржали и хотели только одного – чтобы для нас поскорей закончился весь этот идиотизм.

Вообще местные мастера клубного творчества поражали нас своим каким-то редким сочетанием поселковой выдумки и ограниченности. Работники дома культуры периодически проводили всякие конкурсы, над названиями которых мы потешались. Конкурс доярок они назвали «Кровь с молоком!», а конкурс на празднике молодоженов назывался «Так держать!». На что мы резонно спрашивали: Так что держать и как держать?..

Поскольку мы представляли какой-никакой, но все-таки творческий вуз, в доме культуры нас сразу же решили использовать и стали отправлять выступать в окрестные поселения. Тем самым дирекция дома культуры записывала в свои планы и отчеты, что они обслуживают местное население. Получалось что-то типа доморощенного концерта: девушки с хордира что-то играли и пели, Таня читала какие-то стихи, а мы с Сенькой показывали юмористические миниатюры Горина, Курлянского и Хайта. Местных деревенских не часто баловали такими праздниками, и для них это было событие. Приехав в одну из таких деревень, мы пошли в магазин, в котором бабки обсуждали новость и беспокоились: «А Никитишна знает, что на гора артисты приехали?».

Но больше всего запомнилась как раз не сама эта идиотская практика, а все, что было вокруг нее, бытовая сторона нашей жизни.

Девчонки с другого отделения чаще уезжали, и мы оставались на день или на два вчетвером, втроем, а то и вообще вдвоем с Таней. И вот тогда начиналось самое интересное.

Первое, что мы могли придумать, чтобы скрасить свой досуг, – это попить пивка. Пивбаров во Мге, конечно, никаких не было, тогда и в Ленинграде их было наперечет. А самым главным пивбаром во всем Советском Союзе был пивной ларек. И такой ларек во Мге, конечно, был. Вот в этот ларек мы периодически и наведывались. Когда мы решили попить у себя в классе пива с воблой, отправили в ларек Сеньку. Конечно, без особого желания, он, в конце концов, пошел. А так как никакой емкости в нашем неустроенном быту не было, пришлось ему взять двухлитровый алюминиевый чайник.

И вот в жаркий июльский день Семен пришел к пивному ларьку и встал в очередь, которая в таком важном для народа месте была всегда и в которой стояли одни русские мужики, работяги. Легко представить, что сразу возникла интересная коллизия, – простые местные мужики стоят за пивом с банками и бидончиками, а залетный еврей-интеллигент – с чайником. Все в очереди это заметили и тут же прицепились к нему: «Мужик, кто же ходит за пивом с чайником, ты чего, совсем сдурел?!». Сенька растерялся, а тут вскоре возник и национальный вопрос, кто-то стал проходиться насчет пятого пункта и выступать, что, мол, евреи совсем оборзели, прохода от них нигде нет, у пивного ларька – и тут они… Тогда Семен стал искать какие-то оправдания в этой ситуации, чтобы все-таки достоять до конца, купить пиво и унести ноги. В ход пошел железобетонный аргумент того времени: «Мужики, да вы что?! Мы дружная семья народов. Мы живем все вместе в советской стране!». Против этого трудно было что-либо возразить, даже у пивного ларька… Зато каким героем выглядел Фурман, когда появился в комнате с полным чайником пива, сказав, что его там чуть не убили. Как же хорошо мы посидели тогда в пустом учебном классе с пивом, воблой и уморительными Сенькиными рассказами о том, как нелегко ему пришлось отбиваться от нападок аборигенов у пивного ларька!..

Развлекали мы себя как могли. Как-то в один из вечеров мы решили устроить бой с подушками – такое невинное развлечение молодых балбесов. Перед зданием школы лежала бетонная труба большого диаметра, но никакие работы в это время там не велись. И вот мы втроем: я, Сенька и Щеглов решили устроить петушиные бои на этой трубе. Мы условились, что каждый будет биться за себя, взяли подушки и залезли на трубу. Щеглов оказался в центре, мы с Сенькой по обе стороны. Мы с ним переглянулись, поняли друг друга, бешено заорали: «Каждый за себя!» и стали что есть мочи огребать Щеглова с двух сторон. Он отчаянно отбивался, сопротивлялся довольно долго, но, в конце концов, наши удары свалили его с трубы. Это нам и надо было. Мы спрыгнули и сказали: «Ну, все, Виталик, ты проиграл. Иди за пивом!». А сами потные и довольные, что так круто нагрели Щеглова, пошли в дом и повалились на свои кровати.

Но апофеозом мгинской дури стал сеанс гипноза, который Фурман один раз устроил в нашей комнате-классе. В очередной вечер, когда мы не знали, чем заняться, Сенька предложил провести с нами сеанс гипноза. Оказалось, что он занимался гипнозом давно, начал еще в старших классах, и сейчас готов попробовать с нами. Мы с недоверием, но все-таки с любопытством, отнеслись к этой идее. Почему бы и нет? Сеня предупредил нас, чтобы мы сидели тихо, не мешали проведению гипноза. По очереди он пробовал ввести нас в гипнотический сон, но мы не очень-то поддавались его воздействию… И скоро выяснилось, что по-настоящему гипнабельным среди нас был один Виталий Щеглов. Вот с ним-то и был проведен настоящий сеанс гипноза, а мы стали свидетелями уморительного зрелища, от которого хотелось валяться по полу.

Виталий сидел на кровати с закрытыми глазами, а Фурман давал ему команды, что надо делать: «Ты отгоняешь комаров. Едешь на велосипеде. Ловишь бабочек сачком». Все это Щеглов выполнял в чуть замедленном темпе. Он отмахивался от комаров двумя руками. Он брал руками руль и начинал крутить ногами педали. Он размахивал и накрывал бабочку воображаемым сачком. Он совершал еще много всяких дурацких действий, которые придумывал для него Фурман.

Смотреть на это без смеха было невозможно. Еще минуту назад это был совершено нормальный человек, и вдруг он моментально изменился и стал абсолютно покорно, тупо выполнять все команды… Мы давились от желания смеяться, но Фурман бросал на нас страшные взгляды: мол, сейчас все испортите, козлы! Смех приходилось сдерживать, но это было почти невозможно – нас просто распирало!..

А Щеглов делал все безропотно и старательно – Сенька загипнотизировал его на самом деле. И мы видели, что это не игра, что Виталий не притворяется, а делает все на полном серьезе – и от этого нам становилось еще смешней.

Все это продолжалось до тех пор, пока Фурман не сказал: «Сейчас ты проснешься, встанешь, соберешь все подушки и положишь их на свою кровать». Затем он взял булавку и тихонько уколол Щеглова. Виталий проснулся, открыл глаза, медленно поднялся, стал ходить по классу и собирать подушки со всех кроватей. Когда Фурман спросил его, зачем он это делает, Виталий что-то пробурчать, мол, мне так будет удобнее.

– Виталий, но другим будет неудобно без подушек.

И только тогда Щеглов серьезно задумался и не смог больше ничего сказать… На его лице отражалось полное непонимание того, что с ним происходит…

Всю жизнь вспоминается мне этот сеанс гипноза в деревянном здании поселковой школы. А так, как мы смеялись в молодости, мы не смеялись, наверное, больше никогда.