Текст книги "Дневник непрочитанной книги. Рассказы о нашей непростой жизни"

Прыгун

«…из-за роста беззакония во многих охладеет любовь»

(Матфея 24:12 ПНМ)

Николай Дмитриевич Васильков, поджарый старичок в затёртом сером пальто и вязаной шапочке с эмблемой ЦСКА, неспешно закрыл газетный киоск, проверил надёжность замков, слегка их подёргав, потом присел на скамейку и глубоко вздохнул. Было как-то не по себе, сердце покалывало, то ли на погоду, то ли из-за той сварливой покупательницы, которая возмущалась, что цена на её любимый журнал выросла почти вдвое.

Первый морозец, хрустевший под ногами замусоленным снегом, щипал крючковатый нос и впалые, морщинистые щёки. Редкие снежинки, словно тополиный пух, кружили над головой и не спешили опускаться на землю.

– Что-то подустал я сегодня, – пробормотал киоскёр, тяжело поднимаясь с холодной скамейки.

Ещё раз взглянув на рабочее место, Николай Дмитриевич, слегка прихрамывая, медленно побрёл к остановке трамвая по заиндевелой аллее. Оголённые ветки деревьев поскрипывали на ветру, мороз пробирался под одежду, сковывая тело ледяными объятиями. Взъерошенные воробьи, крикливо гомоня, что-то делили возле бетонной урны. Рыжий кот спрятался за скамейкой, высматривая ближайшего из них, явно рассчитывая на сытный ужин.

– Прыгун! – услышал Васильков хриплый голос из глубины парка, – Давай к нам, третьим будешь.

Метрах в ста от себя киоскер увидел толстого мужика с обвислым животом, выглядывающим из расстегнутой куртки неопределённого цвета. Тот махал рукой, показывая бутылку с темным содержимым внутри и цветастой наклейкой снаружи. Это был местный завсегдатай, по кличке Мордатый. Парк, по-сути, был домом этого толстяка, так как другого у него не имелось. Мордатый стоял возле столика на детской площадке, рядом с плюгавым дедком в фетровой шляпе, нелепо смотрящейся на нём в морозный вечер. Николай Дмитриевич часто выпивал с добродушным толстяком, приглашая его погреться в киоск, но сейчас пить совсем не хотелось, поэтому, покачав головой, Васильков двинулся дальше в сторону остановки.

– Кто это? – спросил плюгавый, стуча зубами от холода.

– Кореш мой, здесь в киоске газетами торгует, – прохрипел Мордатый и налил вино в пластиковый стаканчик.

– А чё ты его Прыгуном назвал?

– Погоняло у него такое. Говорят, раньше в воду прыгал – спортом занимался.

– А-а-а… Будь здоров! – пискнул плюгавый и выпил из протянутой посудины темно-красную жидкость.

Тем временем Николай Дмитриевич повернул к выходу из парка. До остановки осталось пройти несколько шагов, дождаться трамвай и через полчаса – дома. Мороз заставлял всё сильнее кутаться в потрёпанное пальто, но согреться не получалось. Вдруг в глазах всё потемнело, в груди что-то сильно запекло, посеревшее небо взметнулось вверх на острые кончики тополей и всё исчезло.

– Смотри, как нализался, на ногах не стоит, – тыча пальцем в падающего Василькова, сказал высокий парень в дорогом полушубке своей размалёванной подруге, закутавшейся с песцовую шубу.

– Фу, Мирчик, тебе какое дело до этих пьянчужек! Пойдём быстрее! Я вся замёрзла.

Они быстро удалились от упавшего человека, ни разу не обернувшись в его сторону. Николай Дмитриевич очнулся от жгучей боли в груди, попытался встать, но вновь потерял сознание.

– Глянь, Димон, бичара скопытился, – к выходу из парка подошли три парня в кожаных куртках, один из них ткнул расшитым сапогом в бок киоскёра.

– Одним бомжарой меньше – воздух чище, – хохотнув, сказал Димон, плюнув в сторону лежащего.

– Может, ему плохо? – нерешительно сказал третий. – Ты чё, братан, совсем загуглился? Это же бомж – ему плохо не бывает, – захохотал первый и, закурив, пошёл дальше. Остальные пошли за ним.

Николай Дмитриевич открыл глаза: небо почернело, серые облака не спеша клубились, цепляясь за тополя; вставать больше не хотелось, боль притихла, хотелось спать. Чувства притупились, покой и безразличие к происходящему наполнили разум дурманящим туманом, убаюкивающим, тихим, протяжным звоном в ушах.

– Мама, вон дядя лежит, – мальчик лет пяти дергал за рукав грузную женщину с авоськой в руках, – Ему, наверное, холодно?

– Нет, он просто устал. Пойдём быстрее, нас папа ждёт.

Василькову снилось море – синее, синее и чайки – белые, белые, он стоял на высокой скале и готовился к прыжку, свежий ветер дул в лицо, солнце слепило глаза, было хорошо и радостно. От ощущения предстоящего полёта захватывало дух, сердце учащённо билось, готовое умчаться в эту манящую глубину, не дожидаясь хозяина. Николай Дмитриевич присел, оттолкнулся и полетел…

Стемнело, зажглись фонари. По аллее к входу быстро шагал молодой бородатый мужчина в чёрном пальто, из-под которого выглядывала мантия рясы. Отец Сергий спешил к своему Лексусу, припаркованному на стоянке возле парка, утром немного задержался и не смог найти место для парковки возле храма, поэтому сейчас приходилось делать крюк. Чуть не споткнувшись о лежащего на асфальте человека, священнослужитель перекрестился и поспешил прочь из парка к машине.

Николай Дмитриевич парил над водой словно альбатрос, волны брызгали в лицо, было восхитительно приятно лететь птицей, как много, много лет назад! Как давно он не испытывал ничего подобного! Как давно это было.

Неожиданно огромная волна и свирепый порыв ветра швырнули тело на скалы. Жгучая боль в груди пробудила сознание. Над головой горели звёзды, огромная луна раскачивалась между стоящими свечками тополями. Было ужасно холодно. Васильков попытался встать, но не смог.

Утром окоченевшее тело первой увидела дворничиха баба Люся, полная женщина, с басовитым голосом. Она вызвала скорую и полицию. Оперуполномоченный Слепцов Анатолий Сергеевич, долговязый мужчина, средних лет с античным профилем, осмотрев место происшествия, поехал по адресу, указанному начальством покойника.

«Что за напасть мне на этой неделе, – думал Слепцов, медленно продираясь на своей иномарке сквозь городские заторы. – Опять окоченевший труп бомжеватого типа, ни одного путёвого дела в последнее время. Люди нынче мрут, как мухи, протоколы не успеваешь писать». Видя, что ехать придётся долго, позвонил в управление и сообщил адрес, может так будет быстрее.

Приехав, он увидел следователя Нину Попову, и немного повеселел. Точёная фигура этой очаровательной женщины пленяла мужчин. Слепцов быстро припарковался и поспешил за нею.

В квартире стоял затхлый запах неумытости и долгого отсутствия женского ухода, было относительно чисто, но как-то не уютно.

– Пострадавший жил один, с женой развелись давно, – прощебетала Ниночка, игриво ловя глазами хищные взгляды собравшихся, кроме Слепцова и её в квартире было двое понятых и участковый. – Судя по обстановке и показаниям соседей, жил он один уже много лет.

– Ниночка, позвольте разнообразить ваш вечерний досуг? – прошептал Слепцов, подойдя вплотную к Поповой.

– Что вы, Анатолий Сергеевич, у меня муж ревнивый, – улыбаясь, сказала Нина, а чуть громче добавила. – Позвоните, пожалуйста, экспертам, может уже что-то выяснили.

– Хорошо, – в полный голос ответил оперуполномоченный и, доставая телефон, опять прошептал. – Так я буду ждать на нашем месте, как обычно.

Ниночка смущённо улыбнулась и, сделав серьёзное лицо, быстро вышла в другую комнату. Слепцов проводил её томным взглядом, ожидая ответа по телефону, не дождавшись, спрятал сотовый в карман, достал бумаги из кейса, сел за стол заполнять протокол.

– Толян, привет! – в комнату зашёл здоровенный парень, похожий на былинного богатыря, коллега Слепцова, Воронов Данила. – Иди посмотри, что я в туалете нашёл.

– Может, в другой раз, – брезгливо поморщился Анатолий Сергеевич. – Я пока туда не хочу.

– Хохмишь? Пойдём, не пожалеешь!

Слепцов нехотя встал и пошёл за сослуживцем. Пройдя узкий коридор, ведущий на кухню, они упёрлись в небольшую обшарпанную дверь. Данила открыл её и включил свет. Узкая комнатушка с пожелтевшим унитазом была сверху донизу, поверх ядовито зелённых обоев, обклеена вырезками из газет.

– Ну и что ты мне хочешь показать? Как ты тут чуть не застрял?

– Да нет же! Смотри! – он ткнул пальцем в одну из газетных вырезок. – Наш потерпевший был известным спортсменом. Вот здесь читай: «Советская пара прыгунов в воду Васильков – Ветров опять сильнейшая в мире!», а вот: «Васильков и Ветров – гордость Родины! Китай повержен советскими прыгунами в воду!»

Слепцов удивлённо рассматривал необычную галерею, во многих статьях были фото красивых мускулистых мужчин, в одном из которых Анатолий Сергеевич с трудом узнал того старика, окоченелый труп которого сегодня он видел в парке.

– Кто бы мог подумать, что он звезда! Да ещё такого высокого полёта!

– Бывшая звезда, сгоревшая в толстых слоях атмосферы при очередном прыжке, – равнодушно сказал Воронов, усмехнувшись удачному сравнению, и закрыл дверь.

Спор

«Бог гордым противится, а смиренным дает благодать»

(1Петра 5:5б)

Ветер-странник лихо подхватил пригоршню пыли с облысевшего пригорка, несуразной плешиной выступающего среди беснующегося моря ковыля, и понёс в сторону одинокого посёлка, который разбросал несколько десятков кирпичных и деревянных домов вдоль кромки седого прибоя. Степняк-гуляка промчался над ближайшей покосившейся хатой, ища в кого запустить нежеланный гостинец. Никого не найдя, он метнулся к дощатому сараю, зияющему чёрными дырами в стенах, крутанулся над шиферной крышей, прострекотал жестяным флюгером, взмыл повыше и на мгновение замер. В соседнем дворе за маленьким столом сидело четверо мужчин, они о чём-то спорили. На столе стояла начатая бутылка водки, четыре гранёные стопки, две открытые консервные банки и несколько кусков чёрного хлеба вперемешку с огурцами и помидорами. Озорник коршуном ринулся к столу и со всего маху метнул пыльный подарок прямо в глаза самому крайнему из мужчин.

– Вот, зараза! – выругался крайний, протирая глаза.

– У вас, Геннадич, даже ветер исподтишка нападает, – захохотал бородатый дядина, похожий на чеченского моджахеда, сидевший напротив за столом.

Исрапилов Курбан, упитанный мужчина, лет сорока, уже не первый год приезжает в заволжские степи подзаработать на стрижке овец. В пригороде Дербента, где живёт жена и двое детей Исрапилова, он слыл успешным бизнесменом, который вёл доходное дело, где-то далеко за пределами Дагестана. Сам Курбан не любил говорить о своём бизнесе, он был настоящий трудяга, не гнушался никакой работы, лишь бы за неё платили. Семья росла, дом надо было достраивать, жена была на сносях, у настоящего джигита обязательно должен родиться сын, а пока Курбану Аллах посылал только дочерей. Вот и приходилось «успешному бизнесмену» несколько месяцев в году колесить по Заволжью с небольшой бригадой в поисках заработка.

– Будто у вас он другой? – сказал Алексей Геннадьевич Ярцев, учитель истории местной школы, высокий, сухопарый парень, похожий лицом на античного Аполлона, но явно не дотягивающий до него фигурой, продолжая насуплено вышкрябывать пыль из глаз.

– У нас он дует с гор прямо в лицо, исподтишка не нападает, пыль в глаза не швыряет, – откусывая огурец, сказал Курбан и многозначительно улыбнулся.

– Постой, ты хочешь сказать, что мы – трусы, – уже изрядно заплетающимся языком, сказал Ярцев, привставая с перевёрнутого ведра, поставленного вместо стула.

– Ничего я не хочу сказать, давай выпьем, Геннадич, за дружбу! – Исрапилов взял бутылку и разлил по стопкам остатки водки.

– Давай! Только ты не прав, – Ярцев сел на ведро и стал махать пальцем у себя перед носом.

Нельзя сказать, что Алексей был очень храбрым, вот и в этом степном посёлке он оказался, потому что очень не хотел идти в армию из-за страшных историй о царящей там дедовщине и разных горячих точках, поэтому: сразу после школы, поступил в пединститут на историка (там отсрочка и военная кафедра). Только доучиться не довелось, попёрли его на третьем курсе. Неприятная история вышла во время празднования двадцатилетия Ярцева. Перебрали они тогда с однокурсниками, устроили танцы в женском общежитии, передрались с биологами, в итоге: кто-то вызвал ОМОН и, отключившегося от выпитого горячительного, Алексея отвезли в участок, составили протокол, сообщили в институт. Декан предложил на выбор: либо в армию на два года, либо в сельскую школу на три. Неокрепший педагог, памятуя о дедовщине и горячих точках, выбрал заволжские степи и новый учебный год начал на учительском поприще. Теперь не его, а он учил других уму-разуму.

– Прав я или не прав, Аллах нас рассудит, – сказал Курбан, занюхав рукавом выпитую водку, и, ткнув пальцем в сторону своих земляков, добавил, – только посмотри на этих мужчин! Какие красавцы! У вас на весь посёлок ни одного такого не найти – одни пьяницы кругом. А эти – орлы! У нас все такие!

Ярцев ещё сильнее замахал пальцем и головой, не соглашаясь, но Курбан, не давая ему вставить слово, продолжил:

– Вот Шамиль – чемпион Северо-Кавказского военного округа по гирям.

Шамиль Маздоев высокий крепыш с рельефными мышцами, которые туго обтягивала тонкая чёрная футболка, готовая лопнуть от малейшего их напряжения, смущённо поправил:

– Я там третьим был.

– Ничего. Всё равно чемпион. Он там две тридцатидвухкилограммовые гири поднимал! Понимаешь?… Тридцатидвухкилограммовые!!! Две штуки!!!

– Ну и что? – спокойно сказал Алексей Геннадьевич и, пытаясь подцепить кильку в полупустой банке, добавил. – Наш трудовик вашего чемпиона одной левой сделает. Он у нас мастер в этом деле и тоже чемпион.

– Ты, Геннадич, говори, но не заговаривайся, здесь не мальчики сидят. За базар надо отвечать! – рассердился Курбан, не ожидавший такой реакции от пьяного учителя.

– И отвечу. Давай пари! Если он вашего чемпиона сделает, то вы мне ящик водки и барана, если ваш победит, то я вам пузырь поставлю.

– Мамой клянусь! – подал голос четвёртый, поджарый мужчина, среднего роста с густой бородой, окаймлённой рыжеватой подпалиной, и большим острым носом с орлиной горбинкой. – Мы тебя, Геннадич, за язык не тянули. Давай, Курбан, я свидетелем буду. Мамой клянусь! Геннадич сегодня угощает.

– Хорошо, Гайрах, ты свидетель, – и засмеявшись, добавил на родном языке, чтобы Ярцев не понял. – Говорил ему: «Меньше пей!» – не слушает, пусть расплачивается. Шутник! У них тут одни алкаши живут, они тяжелее стакана ничего не поднимают.

Гайрах Мурзагалиев познакомился с Ирапиловым года четыре тому назад, с тех пор всегда ездил с Курбаном на заработки. Он тоже жил рядом с Дербентом, был на пять лет моложе своего земляка, тоже не чурался тяжёлой работы. Однако уезжал из дома Гайрах не только из-за заработка, но и по другой причине: он ещё не был женат, дома родители старались подыскать ему невесту, но сын ссылался на то, что сначала надо дом построить, машину купить, а потом уж жену заводить. На самом деле ему нравилось кататься по стране, чувство свободы и отсутствие родительского контроля – вот, что особенно привлекало молодого человека в этих поездках.

Ветер-разбойник тем временем уже слетал за новой пригоршней пыли, но, весело звякнув жестянкой-флюгером, понял что опоздал: двор был пуст, а по широкому валу, тянущемуся хорошо укатанной глиняной дорогой к центру посёлка, шла, недавно сидевшая во дворе, четвёрка. Трое мужчин уверенно шагали, поддерживая четвёртого, часто спотыкающегося и, как-то нерешительно, ступающего на землю. Степняк ринулся вдогонку. Возле центральной конторы, утопающей в посеревших от жары кустах сирени, он настиг беглецов. Уже собрался запустить в них пылью, как вдруг увидел идущего навстречу хлипкого на вид мужчину в полосатой майке, висевшей на нём, как нераскрывшийся парашют, клетчатых шортах, из которых торчали тощие ноги в резиновых шлёпанцах.

– О, а вот и Серёга, пардон, Сергей Иванович, сам идёт, наш трудовик – мировой мужик, – промямлил себе под нос Алексей Геннадьевич и, чуть громче, добавил. – Он у нас в школьном ансамбле на гитаре играет. Во как! – задрал большой палец, сжав остальные в кулак и чуть не упал, в очередной раз споткнувшись о кочку.

– Это ваш чемпион? – удивлённо протянул Курбан, подхватив Ярцева и оценивая безнадёжные шансы местного богатыря, подумав про себя, что этот одну гирю вряд ли поднимет, а уж, две – где ему!

– Сегодня нам водку не покупать, – на родном языке сказал Гайрах Курбану. – Должен же и учитель хоть раз проставиться, а то повадился за наш счёт пить.

А ветер решил метнуть пыль в хлюпика, но тот ловко увернулся от резкого порыва, оставив проказника не у дел. Рассердившийся озорник помчался за новым снарядом, спугнув стайку воробьёв, устроивших драку посреди дороги, рядом с остановившимися мужчинами.

Ярцев отвёл сослуживца в сторону и прошептал:

– Слушай, Иваныч, я на тебя ящик водки и барана поставил, не подкачай! Они говорят, что их чемпион тебя сделает в гирях. Давай так: половина выигрыша тебе, половина мне.

– А ты сказал им, что я мастер спорта?

– Зачем? …Сказал. Они, всё равно, не верят.

– Нет, ну так не честно!

– Ладно, не веришь – сам скажи, – и Алексей Геннадьевич стал знакомить коллегу со своими собутыльниками.

Они прошли во двор, разукрашенный клумбами с яркими разноцветными хризантемами и анютиными глазками, свернули к мастерской, пристроенной к двухэтажному зданию школы. Сергей Иванович открыл зелёную дверь в подсобку и стал вытаскивать гири, с трудом перенося их двумя руками. Курбан и его товарищи оживлённо говорили между собой на родном языке и весело смеялись. Ярцев, покачиваясь, пошёл в туалет, который стоял рядом со школой.

– Какие будем поднимать? – спросил Сергей Иванович.

– Тридцать два килограмма, чтобы побыстрее, и две штуки, пожалуйста! – улыбаясь, сказал Курбан, предвкушая лёгкую победу своего богатыря.

– Надеюсь, Алексей Геннадьевич предупредил вас, что я мастер спорта по гиревому спорту, – спокойно сказал трудовик и стал разминаться.

– Конечно! Матерью клянусь! Ничего не утаил, – засмеялся Гайрах, оценив шутку хлюпика.

– И что виртуоз – гитарист, тоже сказал, – присоединился к нему Курбан.

– Хорошо! Только про гитариста он пошутил, – сказал Сергей Иванович, слегка размялся, помахал руками, сделал несколько наклонов, потом взял две двухпудовые гири, закинул их на грудь и стал поднимать.

– Один, два, – стал громко считать Курбан подъёмы, удивившись, что хлюпик сумел поднять две гири.

– Я только разминаюсь, подождите, не считайте! – сказал трудовик между очередными подъёмами.

Когда он после десяти подъёмов поставил гири и спросил, кому поднимать первым, гости уже не улыбались, а непонимающе смотрели друг на друга. Курбан подошёл и попробовал приподнять одну из гирь, но не смог, отчего ещё больше погрустнел, потом сказал:

– Давай ты первый, чтобы нашему чемпиону лишнего не поднимать.

– Хорошо! – сказал Сергей Иванович и подошёл к гирям.

Когда он еле-еле поднял их на грудь, настроение Курбана заметно улучшилось, он понял, что местный гиревик все силы выложил на разминке и теперь вряд ли сделает более пяти подъёмов, поэтому Исрапилов сел на лавочку под раскидистым клёном и стал весело считать подъёмы.

– Иваныч, давай! – крикнул вернувшийся учитель истории. – Нас не догонишь!

Тем временем хлюпик не спеша делал подъёмы, причём казалось, что очередной – точно последний, и, упавшие на грудь, гири придавят уже окончательно и бесповоротно, но после нескольких глубоких вдохов, чугунные шары послушно взлетали вверх и замирали над головой Сергея Ивановича, слегка покачивающегося под их тяжестью. Алексей Геннадьевич громко подбадривал товарища, каждый раз добавляя: «Нас не догонишь!»

После пятнадцатого подъёма улыбка сошла с лица Курбана, голос его заметно погрустнел, а, после двадцать пятого, пока трудовик готовился к очередному подъёму, он сказал на родном языке Гайраху:

– Это ты решил поспорить? Шайтан тебя за язык тянул!

– Причём тут я? Откуда я знал, что в этой глухомани такие люди есть!

Они ещё долго ругались между собой, а Сергей Иванович сделал ещё десять подъёмов, сбросил гири на землю и спокойно сказал:

– Думаю, хватит, а то мы так до ночи здесь просидим.

Отойдя от гирь, он протянул руку в их сторону и пригласил Шамиля, который сначала активно разминался, но после двадцатого подъёма своего соперника встал, разинул рот, и смотрел, как послушно две тяжеленные железяки взлетали над головой местного учителя.

– Я так не умею, – нерешительно сказал чемпион, но, поймав строгий взгляд Курбана, понуро подошёл к гирям, резко поднял их на грудь и быстро стал поднимать.

– Эй, что за фиксация, – закричал Алексей Геннадьевич. – Ты их хоть чуть-чуть вверху задерживай!

– Оставь его! – похлопав по плечу товарища, сказал Сергей Иванович. – Он больше пятнадцати раз не сделает.

– Тогда пусть. Нас не догонишь!

Шамиль действительно очень скоро устал и после двенадцатого подъёма поставил гири на землю, подошёл к своему сопернику и пожал ему руку:

– Вы бы на Округе точно чемпионом были!

– А я и есть чемпион – ВМФ России, разве вам Алексей Геннадьевич не говорил?

– Да он много чего говорил, только мы не верили, – подошёл Курбан и тоже пожал руку победителю. – Одно не пойму, чем ты их поднимаешь!

Гайрах тоже поздравил победителя и ушёл с Шамилем в магазин за водкой. Когда они вернулись, Курбан стал приглашать победителя к себе в гости, выпить за знакомство, но тот спешил, поэтому выпили прямо в мастерской и, поделив водку, разошлись. Гости из Дагестана повели историка к себе допивать его выигрыш, а трудовик с десятью бутылками «Столичной» в спортивной сумке, пошёл домой. Чувство гордости за выигранное пари, и выпитый алкоголь кружили голову, желание побыстрее рассказать жене о победе рвалось наружу. Слегка покачиваясь, радостный победитель быстро шагал по валу.

Вечерело. На небо набежали тучи, пошёл дождь, быстро превратив глиняную насыпь в скользкую горку. Тут и ветер-разбойник вернулся, ему не терпелось поквитаться с хлюпиком за послеобеденную неудачу. Он настиг трудовика, когда тот собирался спускаться с мокрого вала к аккуратному дому из белого кирпича, выглядывающего из душистых кустов акации. Залихватски свистнув, степной разбойник ринулся к обидчику. Сильным порывом саданул в спину Сергею Ивановичу, когда тот, потеряв равновесие, пытался не упасть. Нападение увенчалось успехом: вскрикнув, трудовик плюхнулся в грязную лужу, скатившись по глиняному склону, удерживая сумку с водкой в вытянутой руке, резиновые шлёпанцы разлетелись в разные стороны.

– А шоб тебе пусто было! – выругался Сергей Иванович, поднимаясь из грязи, а над головой в проводах заливался хохотом ветер-странник, довольный удачно завершённым днём. Гуляка-разбойник наслаждался победой, затем стремглав понёсся, купаясь в освежающих струях дождя, навстречу новым приключениям.