Текст книги "Волчья сыть"

Глава третья

Казалось бы, жизнь в маленьком провинциальном городке должна быть умиротворенно-сонной, во всяком случае, спокойной. Живи себе тихо, мирно, без лишней суеты и африканских страстей… ан нет, и здесь все время что-то случается.

При внешней сонливости, здесь жизнь бурлит и клокочет, не меньше чем в шумной столице. Причем начинается такое бурление не в комфортное для страстей время, где-нибудь после ужина, а с раннего утра, когда обессиленный ночными радостями человек сладко почивает на мягкой пуховой перине.

И в это утро мне не дали выспаться. Заснули мы часа в четыре утра, в шесть явился «посетитель».

– Барин! – диким голосом закричал подмастерье Котомкина, без стука врываясь в комнату, где мы с возлюбленной по теплому времени года лежали поверх перины без отягощающих тело одежд. – Покойников в лесу нашли!

Я подскочил как ошпаренный и вытаращил на него глаза.

– Каких покойников?! Тебе чего надо?

Подмастерье не ответил, вытаращив глаза, он пялился на мою любимую. Я начал искать, чем прикрыть ее наготу, ничего подходящего не нашел и прикрикнул на парня:

– Подожди в сенях, я сейчас выйду!

Покойники в лесу меня интересовали, но не в такую рань. Подмастерье приказание расслышал ни сразу, еще постоял, разинув рот, потом опомнился и неохотно вышел из комнаты.

Я быстро надел подштанники и пошел выяснять подробности.

– Какие покойники, и в каком лесу? – спросил я малого, еще окончательно не пришедшего в себя после сцены «барского разврата».

– Здесь, недалече, покойников нашли. Пастушок вчерась в лес зашел, а там ужасть что делается. Люди убитые!

– Где, говоришь, нашли? – делая заинтересованное лицо, уточнил я.

– Так известно где, в лесу.

– Кто такие, узнали?

– Хозяин сказал, что разбойники!

– Ты зачем меня разбудил, я тут причем? – нарочито строго спросил я, хотя был очень даже причем.

– Хозяин велел доложить, – рассеяно ответил парень, видимо, думая совсем о другом.

– Хорошо, иди, – сказал я и вернулся к себе. Аля уже успела одеться, лишив меня удовольствия лишний раз полюбоваться своим прекрасным телом.

Она сердито хмурила бровки и, как принято, во всем винила меня.

– Вся это ваши, Алексей Григорьевич глупости, спать голыми. Срам, да и только, – сердито сказала она.

– Парень о чем думал? – перебил я ее. – Почему он ко мне явился?

Аля отвела взгляд, покраснела и разом лишилась дара членораздельной речи:

– Все вы, это надо же! Говорила тебе, говорила, нехорошо это, в одно ухо влетает, в другое вылетает! Будет каждый пялиться!..

Несмотря на такие невразумительные объяснения, смысл я уловил правильно: «Все вы, кобели, думаете только об одном!».

После того, как Алевтина переменила статус солдатки на завидное положение барской любовницы и, главное, сменила одежду, она начала пользоваться слишком пристальным вниманием со стороны примитивной половины человечества. Так что о чем мог думать молодой человек, глядя на нее в альковной обстановке, было понятно без объяснений.

Непонятно другое: почему мне так экстренно нужно было сообщать о найденных трупах.

– Про меня что он думал? – уточнил я вопрос, пытаясь, за неимением другой информации, использовать способность Алевтины понимать мысли людей.

– Про тебя ничего, – тихо ответила она. Потом догадалась: – Это те, что хотели тебя убить? Ты не хочешь, чтобы об этом узнали? Почему, ведь ты же только защищался?

– Зачем нам лишние разговоры, – неопределенно ответил я.

Объяснить Але, что я, как «великий целитель», и так слишком заметная личность в маленьком городке, и сделаться в придачу еще и героем, мне никак не улыбалось. Кроме ненужной славы, начнется уголовное расследование, что «человеку ниоткуда» совершенно противопоказано.

– Пойду, поговорю с Котомкиным, может, он что-нибудь знает, – сказал я.

Фрол Исаевич был уже весь в делах, но отвлекся и рассказал, что слышал об этом деле:

– Мальчонка-пастушок вчерась, недалече нашел человека без головы. Понятно, испужался и поднял шум. Пошли лес проверять, а там в разных местах убитые валяются. Да, ладно бы кто, а то самые знатные здешние разбойники – пришлый казак Петерич, да три брата Собакины. За них еще в прошлом годе награду назначили, хоть за живых, хоть за мертвых! Ужас, какие душегубы. Как в наших местах появлялись, люди враз начинали исчезать. А тут их всех перебили, а за премией никто не пришел. Вот люди и сомневаются…

Котомкин замолчал, не досказывая, в чем засомневались люди.

– Ну, – подтолкнул я рассказ, – в чем сомневаются-то?

Фрол Исаевич усмехнулся и глянул проницательным взглядом.

– Говорят, никак без пришлого барина-лекаря не обошлось. Да и видели тебя надысь в тех местах… Вот я и подумал упредить. Мало ли что, к тому же беглого солдата прячем, как бы чего не вышло.

– Глупости какие, – честно глядя в глаза собеседника, сказал я. – Как бы я один справился с такими разбойниками?! А что ночью гулял по округе, так мало ли кто за околицу выходит…

– Оно-то так, – охотно согласился Котомкин, – только упредить не во вред.

– Ладно, как что новое услышишь, сообщай, – попросил я. – А сам обо мне говорить будешь, – намекай что не мог я таких разбойников убить, что я тихий и смирный.

– Это как водится, – пообещал портной, – только награда-то большая, грех отказываться.

Не успели мы договорить, как явился денщик уездного начальника Киселева, такой же, как и его барин, горький пьяница. Дохнул вчерашним перегаром и сегодняшней опохмелкой. Я отстранился.

– Их высокое благородие просили пожаловать, – теперь деликатно отворачиваясь в сторону, сказал он.

– Скажи, что скоро буду, – ответил я, прикидывая, каким образом пойти к Киселеву, не имея почти никакой одежды.

Единственный мой допустимый в этом времени туалет – парчовый халат, найденный в имении предка, пропал во время боя с сатанистами. Оставались в наличие джинсы и ветровка, в которых разгуливать в XVIII веке было просто неприлично.

Пришлось идти к портному, просить его подобрать мне хоть какую-нибудь одежду. Мой новый туалет оставался еще в состоянии наметки, и надеть его было невозможно.

Фрол Исаевич задумался, разглядывая мою слишком рослую для этой эпохи фигуру, и предложил надеть мещанский казакин, представлявший собой полукафтан на крючках со стоячим воротником и со сборками сзади.

Я с трудом натянул на себя эту нелепую одежду и пошел к Киселеву пешком, благо в Троицке все рядом.

Уездный начальник с утра находился в своем обычном полупьяном состоянии. В нашу первую и единственную встречу он был совсем болен. От систематического неумеренного потребления крепких напитков у надворного советника, как мне показалось, намечалось что-то вроде цирроза печени.

Помочь мне ему было нечем, так что я ограничился осмотром и бытовым советом – завязывать с пьянками. К моему удивлению, теперь он смотрелся почти молодцом.

– Здравствуй, голуба моя, – поприветствовал меня надворный советник, как и денщик, дыша в сторону, – извини, что побеспокоил, но служба есть служба.

– Здравствуйте, Александр Васильевич, – ответил я, – как себя чувствуете?

– Отменно, Алеша, – перейдя на домашний тон, ответил он, – как по твоему совету перестал пить, сразу полегчало. Я тебя вызвал по делу. Ты, поди, слышал, что вчера в лесу нашли убитых разбойников?

– Сегодня утром Котомкин рассказал.

– Это который? Портной? Ну, и что ты по этому поводу думаешь?

– Ничего не думаю, – делано удивляясь, ответил я, – мне-то до того что за дело? Убили и убили, туда им и дорога. Говорят, это были очень опасные люди.

– Оно-то правда. Да в городе слухи ходят, что случилось это не без участия приезжего лекаря, то бишь тебя.

– Мало ли, что люди болтают. Может, и видел меня, какой-нибудь мальчонка за городом…

– Да кабы один мальчонка, – перебил меня Киселев, – так ведь и Петрова-печника баба видела, как ты по полям бегал, а за тобой какие-то мужики гонялись, и трактирный целовальник, хотя ему веры и мало, пьян всегда, тоже говорит… Мне бы и дела не было, да премию за убиенных назначили… Ты, Алеша, сам этим не интересуешься?

– Нет, – твердо сказал я, – премией не интересуюсь. Вы бы ее себе, Александр Васильевич, истребовали, как попечитель городского благоденствия, и вообще… за организацию поимки опасных преступников.

По выражению лица уездного начальника было видно, что такая идея пришла в голову не только мне. Он смущенно крякнул и пожаловался:

– Оно, конечно, и по чину, и для упрочения власти, да и начальство увидит рвение… Ну, а как явится кто и потребует награду себе? Конфуз может получиться.

«Какое наивное время, – подумал я про себя, – совеститься таких мелочей!»

– Это вряд ли. Уверен, что не явится, – успокоил я старика.

– Уверен? – с сомнением в голосе спросил он. – Думаешь, не обуяет героя корысть?

– В этом можете быть совершенно благонадежны, не обуяет.

– А не мог бы ты мне, Алеша, по дружеству рассказать, как ты себе то дело представляешь, что там, в лесу произошло с разбойниками? Не для передачи, а исключительно токмо ради разговора?

Старый пьяница был мне симпатичен, к тому же не стоило портить с ним отношения. Поэтому я решил коротенько рассказать о том, что тогда случилось:

– Разбойники знаете что придумали? Начистили медную пластину и подвесили на веревке на дереве. Получилось вроде блесны.

– Какой такой блесны? – не понял старик.

– Ну, вроде приманки. Тарелка качается, и как на нее попадает солнце, – блестит. Они же сидят в засаде, пока не найдется любопытный посмотреть, что это в лесу светится.

– Умно придумали.

– Вот и в то утро нашелся один такой любопытный, они его и окружили. Он видит, что ему одному с ним не справиться, и пустился бежать, а они за ним. Он бы, может, просто убежал, да как на грех, подвернул ногу. Вот и пришлось ему думать, как вступать с разбойниками в бой. Они же разделились и начали искать его по всему лесу. А у этого человека с собой не было никакого оружия. Вот он и придумал, чем защищаться, нашел камень фунта в три веса, завернул его в рубаху, и получилась у него то ли праща, то ли кистень.

– Умно, ничего не скажешь.

– Подкараулил одного из братьев Собакиных и стукнул его по голове.

– Знатно стукнул! – похвалил Киселев.

– Забрал оружие у покойника и привязал его нож к палке, сделал себя что-то вроде рогатины, да и выследил оставшихся двоих Собакиных. Те к этому времени разделились, и нападения не ожидали. Сначала он встретил старшего, тот бросился на него с ножом, а наш человек опередил его и заколол рогатиной. А вот последнего брата он не убивал, средний Собакин сам умер. Сердце не выдержало.

– С чего это ему было помирать?

– Может, за братьев переживал, или чего испугался…

– Чего же ему было пугаться, коли он разбойник и сам кого хочешь, напутает?! – искренне удивился уездный начальник.

– Кто его знает, может, больной был, грудью маялся. С виду здоровый, а внутри хворый… А вот с атаманом по-другому получилось. Он первым выследил нашего человека и уже хотел его застрелить, да забыл на полок пороха подсыпать. Пистолет и дал осечку, а человек не сробел и успел его ножом достать.

– Не было там пистолета, – не поверил Киселев.

– Был, только его, видимо, кто-то уже себе прибрал. Так что спокойно получайте награду, никто на нее зариться не будет.

– Ну, спасибо тебе, Алеша, выручил. Теперь я твой должник. А почто сам не хочешь? – он не досказал и вопросительно поднял брови.

– Зачем? Я и медициной могу заработать. Тем более что тогда придется в городе остаться, а мне скоро по делам нужно будет уехать.

– Ну, воля твоя. А я твоего рассказа никому передавать не буду. Обещаю.

– Вот на этом, спасибо. Ну, я, пожалуй, пойду.

– Оставайся, посидим, отметим…

– Спасибо, Александр Васильевич, но сегодня у меня дел много.

– Тогда как знаешь, – согласился Киселев, душевно пожимая мне руку. – Как сможешь, заходи, я тебе всегда рад.

Мы распрощались, и я вышел на улицу. На самом деле, спешить мне было некуда, но и пить с утра водку не хотелось.

День уже был в разгаре. По стародавнему обычаю, предки вершили основные дела с утра, а после обеда отдыхали. Оглядевшись, я решил зайти на квартиру к доктору Винеру. Из-за ревности этого немца к моим медицинским успехам у меня и начались главные неприятности.

Я давно собирался разыскать этого гаденыша, но мне сказали, что после моего возвращения из крепости доктор исчез. Это следовал проверить. Мне очень хотелось один на один поговорить с иноземным шарлатаном. Выяснить, где квартирует немец, удалось с первой же попытки, в этом городе все знали друг друга.

Я подошел к высокому рубленому дому, стоящему за высоким забором, и постучал кольцом в ворота. Открыла мне перепачканная сажей чумазая девчонка. Мой приход ввел ее в ступор, она вытаращила округлившиеся глаза, взвизгнула и убежала. Похоже было на то, что я делаюсь в городе одиозной личностью.

Не дождавшись приглашения, я вновь громко постучал в ворота. Через минуту ко мне вышла женщина с приятным полным лицом и заспанными глазами. Она, близоруко щурясь, разглядывала незваного гостя, потом видимо поняла, кто перед ней, смутилась и поклонилась.

– Вы хозяйка? – ласково, чтобы окончательно не запугать, спросили.

– Вдова-с, по сапожному делу, – невнятно отрекомендовалась она, – чего изволите?

– Мне нужен доктор Винер.

– Нету-с, – ответила хозяйка, – с полнолунья как пропал.

– Войти можно? – спросил я, без приглашения протискиваясь во двор.

– Как забалагожелаете, – ответила она, отступая перед моим напором. – Только их нету-с. Как с полнолуния пропали, так и нету-с. Я уж себе все глаза выплакала, пропал наш голубчик! – сообщила она и потерла для порядка глаза.

– Можно посмотреть комнаты, в которых он жил? – спросил я.

Женщина растерялась, не зная как поступить.

– Как можно-с, как бы чего не вышло…

– Я сейчас от уездного начальника, – веско сказал я. – Мне только нужно их осмотреть.

– Поглядеть, конечно, можно, за погляд денег не берут…

– Почему ж не берут? Я и заплатить могу.

Я вынул из кармана казакина серебряный рубль и подал хозяйке. Вид денег тут же разогнал ее сонливость, женщина разом приободрилась, как будто распушила хвост. В глазах мелькнули блеск и кокетство.

– Пожалуйте, гости дорогие, хорошему человеку мы всегда рады!

После взятки знакомство пошло быстрее. Вдова по сапожному делу отвела меня в комнату, в которой жил Винер.

Там ничего интересного не оказалось, обычная спальня аккуратного немца. Личных вещей в ней практически не было. Я собрался поблагодарить хозяйку и отправиться восвояси, как она предложила пойти в комнату, в которой Артур Иванович, как она называла доктора, делал ерфарунк.

– Что он делал? – не понял я странное слово.

– Ерфарунк, – повторила хозяйка. – Это, значит, Артур Иванович там всякие ерфарунки варил.

– Die Erfahrung? – уточнил я. – Опыты?

– Это нам по вдовству неведомо, только оченно там воняет.

– Показывайте.

– Почто хорошему человеку не показать, как Артур Иванович за постой задолжал…

Я без звука выудил из кармана еще рубль, что привело добрую женщину в полный восторг.

– Они в мастерской Иван Ивановича, мужа-покойника, святой жизни был человек, таких уж и не встретишь, чистое золото а не человек, – сообщила вдова истово крестясь, – свои ерфарунки варили.

Мы вышли из дома и отправились в мастерскую. Ничего особенного увидеть там я не надеялся, скорее всего, некое подобие аптеки. Однако раз уж пришел, захотел поглядеть, какие опыты мог ставить такой неуч и халтурщик, как Винер.

Помещение мастерской внешне походило на обыкновенный сарай, только с окнами. Вдова отставила кол, которым были приперты двери, и пропустила меня вперед.

– Я, ваше благородие, снаружи подожду. У меня от тамошнего запаха в грудях смущение.

Я прошел через полутемные сени в основное помещение. В нос ударила тошнотворная вонь гнилого мяса, тухлых яиц и еще какой-то непонятной дряни. Задержав дыхание, я огляделся.

Это было круто! Настоящая средневековая лаборатория алхимика! Посередине комнаты стоял большой стол с колбами, ретортами, ступками. Вдоль стен тянулись стеллажи с разнокалиберными банками и флаконами.

Я подошел ближе. Какой только пакости не насобирал Винер: сушеных лягушек, тараканов, костей, черепашьих панцирей, неподдающихся идентификации останков животных. На почетном месте лежала толстая книга, а рядом с ней неизменный в таких случаях человеческий череп с желтыми зубами.

На осмотр всей этой мерзости ушло меньше минуты. Когда же я почувствовал, что задыхаюсь, по наитию схватил какую-то книгу и выскочил на свежий воздух.

– Посмотрел, батюшка, где, прости господи, Артур Иванович ефрунки варил? – поинтересовалась вдова.

– Посмотрел, там действительно дышать нечем.

– Вот и я о том. Артур Иванович человек почтенный, тихий, аккуратный, только почто такую вонь разводит?

– Я возьму его книгу, – сказал я хозяйке.

– Как же можно батюшка! Она, поди, денег стоит. Набавь хоть гривенничек.

Книга мне была без особой надобности, взял я ее из праздного любопытства – полистать и вернуть. Но жадность горькой вдовы так умилила, что я без звука выдал ей гривенник и распрощался.

Дома Аля уже не находила себе места. Из-за большого расстояния между нами она не могла понять, что я делаю, но что общаюсь с женщиной, уловила. Впрочем, тут же успокоилась.

– Это книга? – спросила она, увидев у меня винеровский фолиант.

– Книга, – подтвердил я.

– Библия?

– Вряд ли.

– Ты что, сам не знаешь? – поразилась она.

– Еще не смотрел, да и вряд ли смогу ее читать, она написана по-немецки, да еще готическим шрифтом.

– Каким шри… – не поняла она.

– Красивыми буквами, – объяснил я. – Так писали в старинных книгах, особенно в Германии.

– А эта книга старинная?

– Сейчас посмотрим, – ответил я, раскрывая фолиант. – Вот черт, здесь латинские цифры.

– Какие цифры? – не поняла Аля.

– В старину в Европе цифры писали латинским буквами, – пояснил я, понимая, что для девушки это чистая тарабарщина. – Позже, с пятнадцатого века начали писать арабскими.

– Понятно, – протянула Аля. – И что здесь написано?

– Матерь божья! – поразился я. – Если не ошибаюсь, эту книгу издали в 1511 году!

– Откуда ты узнал?

– Видишь, здесь написано М – это тысяча, D – пятьсот, а вот эти буквы X и I, обозначают десять и единицу. Получается, тысяча пятьсот десять и один год!

– Надо же, – порадовалась за меня Аля. – Ну и что?

Я обнял ее и расцеловал.

– Ничего, просто этой книге почти триста лет. Возможно, ее издавал сам Гуттенберг!

– Да? – опять вежливо удивилась Аля. – А кто это такой, и что он с ней делал?

– Алечка, не обижайся, но сразу я тебе этого объяснить не могу.

– Я что, дурочка? – обиделась девушка.

– При чем здесь дурочка! В старину книги писали от руки, а это очень долго. Потом один человек по фамилии Гуттенберг, придумал другой, более быстрый способ, он называется книгопечатанье. Я точно не помню когда он жил, кажется, в середине пятнадцатого века. Возможно, это одна из его книг, если он дожил до 1511 года, или кого-нибудь из его учеников. Таких книг очень мало, и стоят они очень дорого.

– А о чем в ней написано?

– Я немецкий язык знаю плохо, а тут еще трудные буквы, готические, я тебе уже о них говорил.

С готическим алфавитом у меня были проблемы еще в школе, однако заголовок я разобрал. Благо он оказался коротким: «Die Schwarze Magie».

– «Черная магия», – перевел я. – Впрочем, чего можно было ждать от Винера!

– Интересная книга? – поинтересовалась Аля.

– На любителя. Тебе не понравится. Вот ее бы на аукцион «Сотбис»! За пару «лимонов» со свистом бы ушла!

– Прости, Алеша, но я ничего не поняла. Опять ты говоришь непонятно.

– Это я так, про себя. За такие редкие книги можно выручить очень много денег.

– Наверное, я в твоем мире никогда не смогу разобраться, – грустно сказала Аля.

«Было бы в чем разбираться, – подумал я. – А девушка-то у меня начинает думать абстрактными категориями!..»

– Чем я начинаю думать? – подхватилась она.

Я опять упустил из виду, что она читает все мои мысли.

– Прости, моя хорошая, но я тебе и этого не смогу объяснить.

– А ты попробуй! – окончательно обиделась Аля.

– Ну, понимаешь… Давай, попробуем на примере. Например, ты видишь это окно, и думаешь про него. А можно посмотрев на одно окно, представить вообще все окна, которые существуют на свете…

Пример оказался не очень хорошим, и я замолчал, не умея перейти от частного к обобщенному, общему.

– И что в этом сложного? Я все поняла!

– Да, но для того, чтобы представлять разные окна, нужно увидеть очень много зданий и окон, а ты пока видела мало.

– Вот уж, окон я не видала!

– Видала, видала, – сдался я и заключил разговор стандартной формой, то есть принялся целовать несостоявшуюся абстракционистку.

Аля вначале отбивалась, делая страшные глаза и указывая на дверь, которая, увы, не запиралась. Но потом нам стало как-то не до условностей.

– Что, прямо сейчас? – с деланной обреченностью спросила она.

– До обеда еще два часа, успеем!

– А вечером?

– Вечером, само собой!

– Ну, если так… А вдруг кто-нибудь войдет?

– Сейчас что-нибудь придумаю, – торопливо пообещал я. Огляделся и не нашел никакого другого способа, кроме как бесценной антикварной саблей подпереть дверь…

После обеда я навестил беглого солдата. Его благоустроили в сухом сенном сарае, подальше от любопытных взглядов. После перенесенных невзгод и лишений, Иван медленно восстанавливал силы и много спал.

Мой визит немного его развлек, но было видно, что ему лучше пока побыть в одиночестве. Он несколько дней не брился, зарос густой щетиной и теперь больше походил не на солдата, а на разбойника.