Текст книги "Катастрофа Московского царства"

Объективность должна привести нас к согласию с выводом следственной комиссии, однако есть важное но: медики утверждают, что в припадке эпилепсии невозможно зарезаться ножом, поскольку больной в это время выпускает предметы из рук. Попыткой выхода из ситуации стала гипотеза о том, что царевич упал на нож, воткнутый в землю лезвием вверх («набрушился сам ножом в падучей болезни»). Но в случае смертельного ранения в шею кровь должна бить фонтаном, что невозможно не заметить. Этой красноречивой подробности в показаниях свидетелей нет. Указание на то, что царевича «било долго», противоречит и другой версии о причине смерти – образованию пульсирующей гематомы внутри шеи. Эти противоречия привели современных исследователей Л. В. Столярову и П. В. Белоусова к новой версии гибели царевича. Они полагают, что ранение в области шеи могло иметь место, но не было смертельным, а к смерти привела серия непрекращающихся эпилептических припадков, то есть не злодеяние, а болезнь, которая быстро прогрессировала и привела царевича к трагическому концу. Я склонен согласиться с этой версией. Скорее всего, Годунов не причастен к смерти царевича, хотя, вероятно, искренне желал избавиться от опасного претендента на престол. Такой вывод также снимает предположение о том, что несчастный случай мог быть подстроен. Это было фатальное стечение обстоятельств – далеко не первое в истории царской семьи (вспомним трагический конец сына Грозного Ивана). Династия Рюриковичей словно была обречена, в том числе из‐за собственной политики: в ходе борьбы за единовластие московские государи уничтожили боковые ветви династии, и она сократилась до семьи Ивана Грозного.

Остается, пожалуй, еще один вопрос – о причинах мятежа, во время которого были убиты с десяток человек и произошли погромы. Неужели старая вражда между Битяговским и Нагими была способна вылиться в такую кровавую бойню? Следственное дело показывает, что удельный Углич был маленьким, замкнутым мирком, где едва уживались друг с другом две противные партии – Нагих и Битяговского. Многие действующие лица были связаны между собой близким родством или службой. Боярыня и мамка Василиса Волохова, служившая царице Марии с начала 1580‐х годов, вероятно, переметнулась на сторону Битяговских. Ее дочь вышла замуж за Н. Качалова, которого нарративы XVII века называют племянником дьяка. Скорее всего, Волохова стала агентом дьяка во дворце, в то время как сам он был агентом Годунова в Угличе. Иначе трудно объяснить жестокость, с которой царица обошлась с Волоховой. Смерть царевича стала пусковым механизмом, благодаря которому давняя склока вылилась в бойню. Таким образом, угличские события можно рассматривать как пролог Смуты. В них словно отрепетирован сценарий дальнейших потрясений – противостояние внутри элиты повлекло за собой войну, захватившую мирных горожан. Это также очень похоже на волнения в Москве после смерти Грозного. С чего бы такие страсти на седьмом году правления тишайшего Федора? Очевидно, энергия социального разрушения таилась и в этом провинциальном волжском городке, а при удобном случае вышла наружу. Пророчество Джильса Флетчера («все должно было окончиться не иначе, как всеобщим восстанием») начинало сбываться…

Опустевший трон

Царевич Дмитрий был погребен в Угличе и вскоре забыт. Его не соизволили похоронить в Архангельском соборе, у чтимых гробниц предков. Зато в самом Угличе, разоренном репрессиями, обрушившимися на город по делу о мятеже, хранилась совершенно особая память о царевиче. Археологическими раскопками установлено, что на месте смерти царевича в конце XVI – начале XVII века возникло кладбище, на котором хоронили детей и отроков, один из которых был убит ударом ножа в голову. Другое погребение – юная роженица с младенцем. Таким образом, почитание царевича началось в Угличе вскоре после его смерти и до канонизации. Этому способствовала, вероятно, не только его трагическая, странная кончина, но также его «прямое» имя: считается, что святой мученик Уар являлся покровителей умерших до срока и некрещеных.

Словно в утешение тем, кто горевал о пресечении царского рода, произошло чудо. 29 мая 1592 года царица Ирина родила дочь, которую по святцам назвали Феодосия, – это имя в переводе с греческого означает «данная Богом». Царь разослал щедрую милостыню по монастырям и церквям, повелел освободить опальных и вернуть ссыльных. В 1593 году А. Я. Щелкалов предложил послу Священной Римской империи Н. Варкочу брачный союз одного из австрийских принцев с царевной Феодосией. Но очень скоро – 25 января 1594 года – царевны не стало. Траур московского двора был не только по умершей девочке: вместе с ней хоронили и надежды на продолжение династии. Царь Федор Иванович угасал, и начиналось тревожное время для Бориса Годунова. Можно предположить, что Годунову было бы выгоднее оставаться правителем при племяннице, чем ввязываться в невиданное ранее дело – борьбу за царский трон. Однако выбора у него не осталось.

К моменту рождения царевны Феодосии другие возможные претенденты на трон были надежно изолированы. Дочь Владимира Старицкого ливонская королева Мария Владимировна находилась в подмосковном Подсосенском монастыре, где приняла монашество еще в 1588 году. Ее дочь Евдокия умерла в 1589 году (и в ее смерти традиционно обвинили Бориса Годунова). Вдовы Грозного Анна Колтовская (царица старица Дарья) и Мария Нагая (царица старица Марфа) обретались в провинциальных монастырях. Еще три царицы старицы (разведенные жены и вдова царевича Ивана Ивановича) – Александра (Сабурова), Прасковья (Соловая) и Леонида (Шереметева) – находились в том же положении и опасности для правителя не представляли (Леонида умерла в 1596 году). Семен Бекбулатович, по воле Грозного чуть менее года занимавший российский трон, жил под присмотром в центре своей тверской вотчины, селе Кушалино, был лишен титула великого князя тверского и значительной части доходов. Он ослеп и якобы жаловался, что Годунов его отравил.

Гораздо сильнее и влиятельнее было боярство, представлявшее главную угрозу. После разгрома князей Шуйских и удаления от двора других влиятельных фамилий Годуновым противостояла только одна «партия» – Романовы. По числу членов Думы и влиянию они уступали годуновскому клану, но кровное родство с царем Федором было их важнейшим козырем. Не забывал об этом и государь. В 1596 году он обрушился на князя Федора Ноготкова, подавшего местническую челобитную на Федора Никитича Романова, в которой утверждал, что достоин быть «больше» не только Федора Никитича, но и его покойных отца и дяди. «И ты чего дядь моих Данила и Микиту мертвых бесчестишь», – возмутился царь, и Ноготков отправился в тюрьму.

Двоюродный брат царя носил то же имя – Федор Никитич. Однако и Годунов не мешкал. В честь дяди получил имя его сын Федор Борисович. После смерти царевны Феодосии начиная с 1595 года он появляется на придворных церемониях рядом с отцом. Сам Борис еще с 1584 года непременно стоял у трона на посольских приемах, а в 1596 и 1597 году держал «царского чина яблоко».

Борьба за влияние шла не только в придворных покоях. Годунов активно стремился снискать уважение и любовь народа; он был щедрым и внимательным, изображал себя поборником справедливости и достиг большой популярности. Согласно Псковской летописи, при царе Федоре Ивановиче

дарова ему Господь Бог державу… мирно, и тишину, и благоденствие, и умножение плодов земных, и бысть лгота всеи Рускои земле, и не обретеся ни разбойник, ни тать, ни грабитель… А правление земское и всякое строение ратных людей уряд ведал и строил его государев шюрин Борис Федорович…

Романовых тоже любили, хотя у них не было таких возможностей для популистских мероприятий. Старинный московский род, Романовы-Юрьевы были знамениты в Москве. Особым уважением пользовался «старый боярин» Никита Романович, брат царицы Анастасии, образ которого вошел в народные песни. Его сыновья, Никитичи, унаследовали отцовскую известность. И. Масса писал о братьях Романовых:

Они были всех ближе к престолу, других наследников не было; сверх того, это был самый знатный, старейший и могущественнейший род в Московии <…> притом они не совершали ничего дурного, жили всегда очень скромно и были всеми любимы, и каждый из них держал себя, как царь. Старшим из братьев был Федор Никитич, красивый мужчина, очень ласковый ко всем и такой статный, что в Москве вошло в пословицу у портных говорить, когда платье сидело на ком-нибудь хорошо: «второй Федор Никитич»; он так ловко сидел на коне, что всяк, видевший его, приходил в удивление; остальные братья, которых было немало, походили на него.

Разговоры о правах Романовых на трон были распространены в народе, о них сообщают русские и иностранные авторы-современники. Конрад Буссов, служивший в числе других «немцев» Годунову и Лжедмитрию I, передает мифологический рассказ о передаче царем Федором Ивановичем трона боярам:

…Немудрый царь Федор Иванович занемог смертельною болезнью и скончался от нее на другой день после Богоявления. Но еще до его кончины бояре собрались, чтобы спросить у больного царя: если Бог призовет его к себе и т. д., то кому после его смерти сидеть на царском престоле, поскольку у него нет ни детей, ни братьев. Царица Ирина Федоровна, родная сестра правителя, обратилась к своему супругу с просьбой отдать скипетр ее брату, правителю (который до сего дня хорошо управлял страной). Но царь этого не сделал, а протянул скипетр старшему из четырех братьев Никитичей, Федору Никитичу, поскольку тот был ближе всех к трону и скипетру. Но Федор Никитич его не взял, а предложил своему брату Александру. Тот предложил его третьему брату, Ивану, а этот – четвертому брату, Михаилу. Михаил же – другому знатному князю и вельможе, и никто не захотел прежде другого взять скипетр, хотя каждый был не прочь сделать это, о чем будет сказано позднее. А так как уже умиравшему царю надоело ждать вручения царского скипетра, то он сказал: «Ну, кто хочет, тот пусть и берет скипетр, а мне невмоготу больше держать его». Тогда правитель, хотя его никто и не упрашивал взять скипетр, протянул руку и через голову Никитичей и других важных персон, столь долго заставлявших упрашивать себя, схватил его.

Сам Буссов понимал, что этот рассказ в стиле анекдота XIX столетия далек от действительности. Описывая позднейшие события, он справедливо отмечает, что Борис Годунов был избран на престол благодаря поддержке народа. Вместе с тем притча Буссова содержит и зерно истины: Романовы не реализовали династические преимущества, ограничившись, по-видимому, их демонстрацией и оппозиционными разговорами. События, разыгравшиеся после смерти царя Федора Ивановича (7 января 1598 года), нельзя назвать борьбой или столкновением за власть.

Староста пограничной Орши Андрей Сапега получил из Московского государства слухи о том, что Романовы решительно поднялись против Бориса и Федор Романов якобы бросился на Годунова с ножом (15 февраля). Есть в рассказе Сапеги и не менее примечательная деталь: правитель якобы готовил самозванца взамен царевича Дмитрия, которого сам и убил. Оршанский староста прилежно собирал слухи и позднее передавал, что Ф. Н. Романов и Б. Я. Бельский предлагали в цари Семена Бекбулатовича. Фантастические известия из Москвы, переданные А. Сапегой, по-видимому, не заслуживают доверия. Русские источники не сообщают о каком-то серьезном сопротивлении Борису после смерти царя Федора Ивановича. Первые годы правления Годунова на троне обошлись без опал, что также может косвенно свидетельствовать о слабости боярской оппозиции. Ничего подобного дворцовым схваткам 1584 года после пресечения династии Рюриковичей не произошло. Финишная прямая к трону для Годунова была непростой, но главную трудность для него представляли не соперники, а отсутствие законных прав на высшую власть – легитимности.

Царь Борис Годунов

Восхождение на престол

Ранее в Московской Руси не было случая, чтобы царь, умирая, не оставил наследников. В этой экстраординарной ситуации в действие вступили общие юридические основания, провозглашавшие бездетную вдову наследником покойного. «Вся земля Российского государства» целовала крест царице Ирине Федоровне, однако она приняла монашество и удалилась в московский Новодевичий монастырь. Сложился уникальный прецедент: правительственные распоряжения издавались от имени «царицы и великой княгини инокини Александры»[10]10
  Это имя было избрано, согласно традиции, по совпадению с первой буквой мирского имени. Ирина часто произносилось и писалось как Арина. Отсюда – Александра.


[Закрыть]. С одной стороны, это обеспечивало легитимность, а с другой – демонстрировало временный характер правления вдовы: монахиня не могла быть обременена государственными заботами.

Другим носителем властных функций являлся патриарх Иов, верный сторонник Годунова, активно действовавший в его интересах. Патриарх возглавил организацию Земского собора, который должен был собраться в Москве для решения вопроса о пустующем престоле. По мысли Иова и его единомышленников, решение могло быть только одно: избрание Бориса Годунова на царский трон. Положение правителя в период междуцарствия было своеобразным. С одной стороны, он всячески демонстрировал свое нежелание занять трон, тоже удалившись в Новодевичий монастырь (современники, кажется, приняли этот странный поступок без удивления). Уход в монастырь (пусть и женский) был важным символическим жестом. Борис Федорович должен был, согласно традиции, отказываться от высшей власти, демонстрируя смирение, чтобы показать, что вынужденно принял царский трон, а не захватил его. Вместе с тем нахождение брата-правителя рядом с царицей старицей показывало, что, несмотря на этикетные игры, дела в государстве идут прежним порядком. Из монастырского уединения Годунов также управлял собственной «избирательной кампанией».

Хронология событий известна из «Утвержденной грамоты» об избрании Бориса Годунова на царство. 17 февраля (спустя 40 дней после кончины царя Федора) в Москве собрался Земский собор, на котором патриарх Иов объявил, что он сам, а также «сигклит», дворянство, торговые люди и «все православное христианство» молили царицу Ирину Федоровну занять трон, но та отказалась и приняла монашество. Затем просили ее благословить на царство брата, Бориса Федоровича, но также получили отказ и от нее, и от самого Годунова.

После этого патриарх обратился к участникам собора с вопросом: «Кому на великом преславном государстве государем быти?» Согласно «Утвержденной грамоте», участники собора «единодушно» провозгласили, что желают видеть царем только Бориса Федоровича Годунова. На следующий день состоялся молебен по случаю избрания государя, а 20 февраля – шествие в Новодевичий монастырь с тем, чтобы умолить Бориса Годунова принять царский венец.

Поход Иова в Новодевичий монастырь во главе Освященного собора, бояр и «всенародного множества» оказался безуспешным: правитель заявил, что не может и «помыслить» взойти «на высоту царствия». На следующий день, 21 февраля, патриарх вновь возглавил шествие в Новодевичий монастырь, на этот раз с главными московскими святынями – иконой Владимирской Божией Матери и другими чудотворными образами. В случае отказа владыка грозил запретить от Церкви и отлучить от причастия «государя Бориса Федоровича», который тем самым обрекает на гибель «многочеловечный Богом собранный народ». Под воздействием святынь, уговоров патриарха и рыданий «всенародного множества» царица согласилась благословить брата на царство, а тот – принять престол.

Похоже, что «единодушия», о котором говорит «Утвержденная грамота», на соборе не было. Масса сообщает, что Ф. Н. Романов, обладая правами на престол, якобы уговаривал Годунова отступить, но тот инспирировал народное возмущение в свою пользу, и Романовы были вынуждены смириться. Буссов тоже говорит о недовольстве аристократии народным выбором, но старается быть объективным:

Затем собрались все сословия, высшие и низшие – вместе, и большинство высказалось так: в стране достаточно знатных вельмож, князей и бояр, но нет мудрого и разумного царя, а поскольку до сего времени правитель Борис Федорович вершил государственные дела так, как не вершил их еще никто с тех пор, как стоит их монархия, то они хотят иметь царем его и не хотят никого иного. <…> Эти речи неприятно было слушать многим знатным вельможам, князьям и боярам, да пришлось им стерпеть.

Представляется, что версия Буссова ближе к истине. Анализ состава собора свидетельствует о его широком (хотя и неполноценном) представительстве. Установлено, что 120 участников собора принадлежали к духовенству, 337 – к служилому сословию (включая членов Боярской думы), 21 были гостями (верхушка купеческого сословия), двое являлись старостами Гостиной и Суконной сотен (также крупные торговцы) и 13 представляли московский посад – сотские московских сотен и полусотен. Из дворян больше всего было представителей столичных служилых чинов (московские дворяне, стольники, жильцы, а также 45 выборных дворян из 21 города, служивших в это время в Москве). Такой состав собора позволяет утверждать, что избрание Бориса Годунова на престол стало результатом вполне адекватного для Московского государства общественного волеизъявления. Скорее всего, не обошлось без обещаний и подкупа, но это не дает оснований называть соборное избрание «комедией», а сам собор «ширмой». В 1598 году впервые в российской истории совершились выборы носителя верховной власти, хотя и в тех рамках, которые были им отведены общественной структурой феодального государства.

Торжество Бориса Федоровича

Москва встречала избранного царя 26 февраля 1598 года, в Прощеное воскресенье. Затем Годунов вернулся в Новодевичий монастырь, где провел первую неделю Великого поста. Окончательно Борис и его семья водворились в кремлевском дворце 30 апреля. К тому времени прошла присяга новоизбранному царю. Годунова поминали в церковных службах как царя, от его имени стали писать указы и распоряжения. Венчание на царство, однако, пришлось отложить из‐за вторжения татар. Борису удалось повернуть это неблагоприятное обстоятельство в свою сторону. Избранный царь отправился к войску, которое облагодетельствовал щедрыми раздачами:

Пришел в Серпухов, и повелел со всей земли боярам и воеводам с ратными людьми идти в сход, и подавал ратным людям и всяким [другим] в Серпухове жалование и милость великую. Они же, видя от него милость, возрадовались, ожидая и впредь себе от него такое жалование («Новый летописец»).

Серпуховской поход, превратившийся в смотр, продлился с мая по конец июня. Годунов принял крымских посланников в полевом стане, в окружении всей армии. Этого оказалось достаточно для того, чтобы крымцы заключили мир, довольствовавшись по обычаю богатыми дарами.

Борис Федорович использовал серпуховской поход для того, чтобы привлечь сердца служилых людей раздачей жалованья и выказать себя защитником православия и России. Патриарх Иов составил торжественную грамоту, прославлявшую «Богом избранного, Богом возлюбленного, Богом почтенного и Богом дарованного» «великого государя» и самодержца, совершившего «царские труды и великие подвиги». От этого триумфа пролегла прямая дорога к царскому венчанию (3 сентября 1598 года), ознаменовавшемуся новыми щедротами и дарами.

Впрочем, царские милости были лишь дополнением к тщательно выстроенной стратегии приобретения Борисом Годуновым необходимой легитимности. С января по сентябрь 1598 года правитель действовал через доступные и законные институты (передача власти к вдове царя, а от нее к брату, благословение патриарха и духовенства, решение собора – представителей «властей» и «земли», то есть всех сословий), и в то же время разрабатывалось и пропагандировалось идейное обоснование его воцарения. Эти идеи были воплощены в основном в «Соборном определении об избрании на царство», а также в «Утвержденной грамоте». Перед патриархом Иовом и книжниками, работавшими в патриаршей канцелярии, стояла непростая задача убедить читателей в том, что лицо, не обладающее правами на трон по происхождению, достойно занять царский престол. Для этого были использованы несколько аргументов.

Во-первых, в «Соборном определении» утверждалось, что еще царь Иван IV перед смертью «вручил» сына своего, Федора Ивановича, «по сочтанию брака царьскаго корени сродичу, ближнему приятелю, слуге и конюшему боярину Борису Федоровичу, его же изначала предъизбра Бог и возлюби». Миссию Бориса якобы подтвердил и царь Федор, также на смертном одре завещав ему «царство свое». Однако этого составителям документа было мало для того, чтобы обосновать права Годунова на престол. «Соборное определение» повествует, что выбор нового царя был закреплен мнением подданных. Весь Освященный собор, бояре и дворяне, «христолюбивое воинство» и «все православные християне» «аки единеми усты, велегласно вопяху на мног час, глаголюще: Бориса Федоровича хощем быти на царство…» Выбор народа таким образом означал и Божественную волю, о чем «Соборное определение» сообщает классической фразой: «Глас бо народа, глас Божий». Затем, для окончательного закрепления этих аргументов, «Соборное определение» переходило к изложению примеров из библейской и византийской истории, доказывая, что на царский престол по Божественному изволению может взойти избранник «не от царского рода». «Утвержденная грамота» развивала и дополняла эти положения описанием хода Земского собора и единодушного решения его участников об избрании на престол Годунова, подчеркивая, что выбор Бориса – промысел и святая Божественная воля. Борис, говорилось в «Утвержденной грамоте», «не по человеческому единомышлению, ниже по человеческому угодию избираем, но по праведному суду Божию».

Создатели концепции легитимности избранного царя представили ее в традиционном духе: само избрание на престол Московского царства является результатом Божественного промысла, который ранее проявился в родственной и правительственной близости Годунова к царской власти. Концепция патриарха Иова была, пожалуй, единственным выходом из ситуации. Впрочем, ссылки на традицию и божественный характер общенародного избрания убедили не всех. В сочинениях, которые оставили участники и свидетели Смуты, низкое происхождение Годунова является одним из частых упреков, хотя и не единственным. Дьяк Иван Тимофеев именует Бориса «рабоцарем». Под влиянием пропаганды самозванца и дальнейших событий умело созданная концепция легитимности выборного царя не выдержала столкновения с действительностью.

Нельзя, однако, абсолютизировать борьбу мифологем в противостоянии между Борисом Годуновым и Лжедмитрием I. Идеологические аргументы и исторический контекст волновали немногих жителей Российского царства. Базовые представления складывались из более простых понятий. Во-первых, довлела традиция. Формуляр царских указов изменился, вместо «царя и великого князя Федора Ивановича» верховная власть говорила отныне от имени «царя и великого князя Бориса Федоровича», но содержание правительственных распоряжений оставалось неизменным. Один царь сменил другого, и все шло своим чередом. Пока течение этой жизни было неизменным, вопрос о легитимности Бориса Годунова не поднимался. Обыденность означала верность божественному распорядку «времен мирных». Для большинства населения божественное покровительство царской власти имело конкретные формы: победа над неверными, спокойствие природных стихий, благоденствие народа. До тех пор, пока избранный царь отвечал чаяниям подданных, мало кто задумывался о происхождении его прав на трон. К несчастью для Годунова, в его правление страна пережила страшный катаклизм – недород и голод, тяжкое испытание для народа и его веры в избранного царя.