Текст книги "Катастрофа Московского царства"

Самозванец

Личность Лжедмитрия I уникальна. Первый русский самозванец, он, по свидетельству современников, «счаровал» российский народ и занял престол под восторженные крики уличной толпы. Через год та же толпа надругалась над его обезображенным трупом на главной торговой площади Москвы. Кем был этот человек? Как он пришел к дерзкому замыслу посягнуть на трон? Что позволило ему удерживать верховную власть более года? Эти вопросы, будоражившие умы людей начала XVII века, продолжают волновать и наших современников.

Многие черты характера и особенности поведения Лжедмитрия I свидетельствуют о том, что он был убежден в своем царственном происхождении, не боялся разоблачения и не искал компромиссов. Сановный любитель истории граф С. Д. Шереметев, изучивший большое количество документов эпохи Смуты, полагал, что Лжедмитрий мог быть тем, кем себя называл, – чудесно спасшимся царевичем Дмитрием Угличским. Происхождение самозванца остается загадкой, однако в историографии господствует представление о том, что итоги следствия, произведенного при Борисе Годунове, достоверны: имя царевича принял беглый монах Григорий, в миру Юрий Отрепьев, бывший холоп бояр Романовых.

После опалы на род Романовых в 1600 году их обширная свита была распущена. Царский указ запрещал кому-либо из бояр принимать романовских холопов на службу. Вероятно, некоторым из романовских слуг опала на господ могла грозить более тяжкими последствиями. Возможно, именно угроза наказания заставила одного из холопов Михаила Никитича Романова – молодого дворянина Юрия Отрепьева – принять монашеский постриг.

Отрепьев происходил из дворянской семьи, владевшей поместьями в Галичском уезде. Вероятнее всего, он родился около 1581 года, то есть был на год старше царевича Дмитрия Ивановича. Отца Юрия – стрелецкого сотника Богдана (Якова) Ивановича – зарезали в пьяной драке в Иноземной слободе в Москве. Мальчик рос под присмотром матери и у нее обучился грамоте, а затем проявил редкие способности к книжности, научился каллиграфии. Когда Отрепьев подрос, он поступил на службу к окольничему М. Н. Романову в качестве боевого холопа или слуги. Существует версия, что именно во время службы у Романовых у Отрепьева возникла (или была ему внушена) мысль принять имя царевича Дмитрия Угличского. Юношу также могли убедить в том, что он и есть подлинный царевич – отсюда все странности поведения самозванца, свидетельствующие о его вере в собственную легенду. Эта гипотеза представляется некоторым историкам привлекательной, однако она не имеет доказательств, кроме косвенных.

После ссылки своего господина Отрепьев удалился из столицы и постригся в монахи под именем Григорий в Иаково-Железноборовском монастыре, рядом с которым находилось поместье его отца. Беспокойный по натуре инок Григорий поменял несколько обителей и вскоре оказался в московском Чудовом монастыре, где ему покровительствовал двоюродный дед Елизарий Замятня Отрепьев, монах этого монастыря. За хороший почерк Григорий был взят патриархом Иовом в штат переписчиков книг и даже проявил себя на ниве сочинительства, составляя каноны святым. Патриарх рукоположил Григория в младший священнический чин диакона. Есть сведения, что вместе со своим патроном дьякон посещал заседания Освященного собора и Боярской думы. Можно предположить, что такими темпами инок Григорий мог сделать неплохую церковную карьеру. Но не сложилось.

Находясь на службе у Романовых и вращаясь в кругу патриарших придворных, Григорий Отрепьев хорошо изучил обстановку и нравы двора. Многое узнал он и о смерти царевича Дмитрия в Угличе. «Новый летописец» свидетельствует, что уже в Чудовом монастыре Отрепьев пытался выдавать себя за царевича. Молодой инок будто бы говорил товарищам: «Царь буду на Москве», – «они же ему плеваху и на смех претворяху».

Вопрос о том, как в голове монаха (или тех, кто стоял за ним) возник дерзкий замысел покуситься на царскую власть, является одним из важнейших. Самозванчество имеет древнюю историю, встречается в различные исторические периоды у разных народов. В конце XVI столетия в Европе было известно имя португальского короля Себастьяна, после исчезновения которого появилось несколько лже-Себастьянов, претендовавших на престол. Некоторые современники-иностранцы сравнивали Лжедмитрия I с Себастьяном, однако в Московском царстве вряд ли знали об этой истории. Появлялись самозванцы в XVI веке и в более географически близкой Валахии, но влияние этого опыта на самозванческую авантюру первого Лжедмитрия сомнительно. В первую очередь – в силу традиционной культурной замкнутости Московии. Скорее всего, отечественный самозванец (или авторы этой идеи) пришел к ней самостоятельно.

Франко-аргентинский историк Клаудио Ингерфлом, посвятивший работу русскому самозванчеству, полагает, что этот политический феномен порожден характером верховной власти в Московском государстве – самодержавием.

Крайняя степень сакрализации царя делает его легитимность неуловимой, давая место сомнениям в его подлинности и появлению конкурентов, то есть самозванству. Другими словами, самозванец появляется потому, что есть самодержец.

Ранее такая мысль была высказана российским ученым Б. А. Успенским. Я согласен с тем, что самозванчество является производным от самодержавия. Важнейшая роль сакрализации носителя царской власти проявилась в том числе и в том, с какой быстротой и силой происходил обратный процесс – десакрализации. Чем выше было положение монарха, тем быстрее и болезненнее был процесс падения с этой высоты. Но абсолютизация царского титула и обожествление функций его носителя не могли автоматически породить свободу покушений на нее. Представляется, что концепция «ненастоящего» царя рождалась во время ужасавших современников событий опричнины и политического маскарада, устроенного Иваном Грозным с отречением в пользу Семена Бекбулатовича. Тем более что книжники были к этому готовы, ориентируясь на примеры ложных царей из Священного Писания и истории Византии). Однако главную роль в распространении самозванчества в России в начале XVII века сыграли экстраординарные обстоятельства, и прежде всего – пресечение династии Рюриковичей. Самозванец появился при отсутствии общепризнанных механизмов передачи верховной власти легитимному преемнику. Самозванчество стало выходом из династического кризиса, заменило легитимный механизм, предъявив псевдолегитимного преемника, «сына» прежнего боговенчанного государя.

Смена династии в Московском государстве оказалась крайне болезненным процессом, и Борису Годунову не удалось убедить общество в законности своих прав на престол. Первое серьезное испытание – трехлетний голод – заставило современников думать, что новая династия неугодна Богу, а государь несчастлив. Вариант решения этой проблемы предложил самозванец, объявивший себя «истинным» царевичем. Ложных царей Годуновых предлагалось отвергнуть и вернуться к настоящей, богоизбранной династии. Вместе с тем сам механизм рождения самозванческой идеи в России начала XVII века по-прежнему остается непонятным.

В феврале 1602 года Григорий Отрепьев вместе с другими иноками, Мисаилом Повадиным и Варлаамом Яцким, бежал в Речь Посполитую, где после нескольких неудачных попыток открыть «тайну» своего «царственного» происхождения и «чудесного» спасения нашел признание и поддержку у литовского магната князя Адама Вишневецкого. Успех самозванца был вызван интересом к нему со стороны некоторых литовских и польских вельмож, извечных противников России, стремившихся к войне с ней в надежде на территориальные захваты и военную добычу. Сам Лжедмитрий, стараясь заручиться их поддержкой, не скупился на посулы. Он обещал передать Смоленскую и Северскую земли королю Сигизмунду III и польскому магнату Юрию (Ежи) Мнишеку, у которого просил руки его дочери. Заняв престол, Лжедмитрий I уже не вспоминал об этих обещаниях.

Тайно приняв католичество (24 апреля 1604 года[12]12
  Здесь и далее события, происходившие в Речи Посполитой, датированы по новому стилю.


[Закрыть]), самозванец сделал еще один шаг к достижению своей цели. Лжедмитрий I обещал за год распространить в Московии католическую веру, чем обеспечил себе деятельную поддержку папского нунция (представителя) в Польше Клавдия Рангони и иезуитов. Забегая вперед, отметим, что и это обязательство самозванец выполнять не стремился.

Переход Лжедмитрия I в католичество объясняется чаще всего как прагматический и конъюнктурный шаг, средство получить помощь короля и римского папы. Однако историк и священник отец Павел Пирлинг, работавший в ватиканских архивах, считал обращение самозванца искренним.

Что же происходило на самом деле в глубине этой души? – восклицает Пирлинг. – Внутренняя жизнь «царевича» была гораздо сложнее, чем это обыкновенно думают. При встрече с новым миром он попал в сферу сильных влияний, сразу и всецело его захвативших. Стоя на коленях перед нунцием, он преклонялся перед верой Марины, любовь которой была для него так дорога, перед верой своих друзей и защитников, поляков, перед верой папы, соединительного звена между ним и Европой. Было от чего потерять голову. Что же оставалось позади? Опровергнутое иезуитами вероучение, ненавистные православные монахи, ничего великого, ничего утешительного, ничего, что могло бы привлечь его…

Самое любопытное заключается в том, что на вопрос «Что же происходило на самом деле в глубине этой души?», который часто хочется адресовать главным действующим лицам Смуты, на самом деле ответа нет. Ведь, вопреки мнению Пирлинга, самозванец мог в душе насмехаться и над католичеством, и над папой, изображать любовь к Марине ради того, чтобы получить поддержку ее отца магната Ю. Мнишека, и т. д., и т. п.

Внутренний мир человека, которого московская пропаганда именовала еретиком, чернокнижником и богоотступником, остается загадкой. И все же есть основания полагать, что самозванец был мистиком, а не циником. Он питал особое почтение к Пресвятой Богородице. На Ее Успение (по православному календарю) был назначен первый смотр войска Лжедмитрия I в Самборе. Позднее, во время похода к Москве, воинство претендента сопровождала чудотворная Курская-Коренная икона Божией Матери «Знамение». Антонио Поссевино, со слов иезуитов, сопровождавших самозванца в походе, пишет, что «царевич» «ежедневно пред образом Ее молился долго и усердно, поручая себя Ее заступлению». Существует немало других свидетельств религиозности и экзальтированности Лжедмитрия I.

Король Сигизмунд III дал Лжедмитрию I тайную аудиенцию (4 марта 1604 года), несмотря на то что многие видные государственные деятели Речи Посполитой были против поддержки «московита». Канцлер Ян Замойский, сподвижник короля Стефана Батория во времена Ливонской войны, едко высмеивал самозванческую авантюру:

Господи помилуй, не рассказывает ли нам этот господарчик комедию Плавта или Тернеция?! Значит, вместо него зарезали другого ребенка, убили младенца не глядя, лишь для того чтобы убить? Так почему же не заменили этой жертвы каким-нибудь козлом или бараном?

Немногих сторонников самозванца в Речи Посполитой открыто называли «предателями отчизны», а его самого – уничижительным титулом carzyk. Скептицизм вельмож был вполне оправдан: перед их глазами были примеры Себастьяна и молдавских господарчиков.

Таким образом, в Речи Посполитой было немало влиятельных противников самозванца. Позднее, когда начался поход на Москву, некоторые сеймики (региональные собрания депутатов) требовали казни участников этой авантюры. Однако той поддержки, которую обрел Лжедмитрий I в Речи Посполитой, вполне хватило для первого шага – вторжения.

Успехи самозванца объясняются, помимо прочего, его талантами. Современники свидетельствуют, что претендент на престол был человеком, привлекательным в обхождении, держался с уверенностью царственной особы, активно интересовался достижениями европейской культуры. Он, несомненно, являлся хорошим дипломатом, умел привлечь людей на свою сторону, был убедителен в роли царевича.

Самозванец обрел популярность не только в Речи Посполитой, но и среди казаков. Какое-то время он провел в центре арианства Гоще (на Волыни), а затем – в Запорожской Сечи. В Гоще он мог существенно расширить кругозор и религиозный опыт, а в Сечи получить навыки воинского дела и завести полезные знакомства. Когда самозванец объявил о походе на Московское царство, отряд запорожцев присоединился к войску и в дальнейшем шел в авангарде. В 1603 году самозванец обратился с посланием к донским казакам, призывая их к участию в походе против Годунова. Донской атаман Иван Степанов отправил к нему атаманов Андрея Корелу и Михаила Межакова и в письме именовал Лжедмитрия воскресшим Лазарем.

Годунов, до которого дошли тревожные слухи, пытался противостоять самозванческой интриге. Московские власти провели расследование и установили истинное имя претендента на трон (или создали правдоподобную легенду). В Речь Посполитую отправили посланников (в том числе дядю Отрепьева – Никиту Елизарьевича Смирного Отрепьева), которые потребовали выдачи самозванца. Помимо наглого присвоения царского имени, Отрепьев был виновен в том, что снял с себя монашеское платье, нарушив обет, данный при пострижении. «Расстрига» подлежал церковному суду и наказанию. Но несмотря на все дипломатические усилия Бориса Годунова, поляки не захотели выдать Лжедмитрия русским властям. Царского посланника, стрелецкого голову Постника Григорьевича Огарева, поляки изолировали от сношений с внешним миром и откладывали его выступление перед сеймом до тех пор, пока оно не потеряло свой смысл. Были приняты меры и внутри страны: разосланы царские грамоты, рассказывающие историю Гришки Отрепьева, а «расстрига» предан анафеме.

Основную помощь самозванцу оказали Сигизмунд III и Юрий Мнишек. Король пожаловал «царевичу» 40 тысяч злотых, заказал для него комплект парадной посуды с «московскими гербами» и даже подарил собственноручно вырезанный в камне автопортрет. Помощь Мнишека имела практический характер. В его владении Самборе была создана база будущего военного предприятия. Здесь Лжедмитрий I собрал армию в три тысячи человек из польской шляхты (дворянства), русских эмигрантов, донских и запорожских казаков и выступил в поход.

Война

13 октября 1604 года небольшое войско Лжедмитрия I перешло границу и вторглось в пределы России. Самозванец избрал необычный путь – не по Смоленской дороге, выводившей к Москве, а через мягкое «подбрюшье» Московского государства – Северскую землю, наполненную казаками, беглыми холопами, крестьянами и другими социальными элементами, недовольными Годуновым.

Появление «царя Дмитрия», обещавшего народу «жаловати и в чести держати… и в покое, и во благоденственном житии», вызвало на охваченных недовольством и брожением землях эффект искры в пороховом погребе. Приграничные города сдавались один за другим: народ вязал воевод и передавал их Лжедмитрию. Некоторые воеводы сами переходили на сторону самозванца, признавая в нем «царевича».

Правительство Годунова предприняло решительные шаги: была мобилизована поместная армия, с церковных владений собраны даточные люди. От имени царя и патриарха рассылались грамоты с проклятиями «вору», покусившемуся на святыню царской власти. Чтобы не оставалось сомнений в смерти царевича Дмитрия Угличского, в церквях повелели петь ему «вечную память».

Первое серьезное сопротивление самозванец встретил под Новгородом-Северским, где воевода Петр Федорович Басманов смог организовать крепкую оборону. Войско Лжедмитрия приступило к осаде и застряло там на несколько недель. По словам участника похода ротмистра С. Борши, из‐за неудачи под Новгородом-Северским

царевич был очень печален, он почти падал в обморок с печали, роптал на свое несчастие и на поляков и говорил: «я имел о поляках лучшее мнение, а теперь вижу, что они такие же люди, как и другие».

Тем временем из Москвы навстречу неприятелю вышло войско в 25 тысяч человек во главе с князем Ф. И. Мстиславским. Несмотря на сопротивление Новгорода-Северского, общая ситуация на «украйнах» была не в пользу Годунова. В числе городов, которые сдались самозванцу, оказался и Путивль – крупнейшая крепость Северщины, обладавшая прочными каменными стенами. По словам К. Буссова, известие о падении Путивля потрясло Бориса Годунова, он

пришел в великий ужас, стал горько жаловаться на предательство и вероломство вельмож, князей и бояр и сказал им в лицо, что это их рук дело и задумано оно, чтобы свергнуть его.

Однако все еще можно было исправить на поле брани.

21 декабря 1604 года под Новгородом-Северским Лжедмитрий I нанес поражение царскому войску. Во время лихой атаки польских гусар был ранен в голову главный воевода – князь Федор Мстиславский. С. Борша сообщает, что сановного главнокомандующего нашли лежащим среди трупов. Воеводы потеряли и царское знамя, однако в Москву доложили о победе, и царь Борис оказал щедрую милость князю Мстиславскому, прислал ему «дохтура» Ягана и «оптекаря» Петра Долаврина и денежную награду. Борис Годунов также усилил армию Мстиславского, отправив «на украйну» подкрепление под командованием боярина и князя В. И. Шуйского.

В следующей битве бояре-воеводы добились успеха. 21 января 1605 года самозванец потерпел жестокое поражение в битве при селе Добрыничи. Потери Лжедмитрия, согласно официальным данным, составили 15 тысяч человек, из которых 7 тысяч – запорожские казаки. Вероятно, эта цифра преувеличена, но разгром был полным. Остатки войска самозванца были рассеяны, а сам претендент на русский престол, едва не попав в плен, бежал в Путивль. Самозванца спас князь Василий Михайлович Рубец Мосальский, подхвативший Лжедмитрия, падавшего с раненой лошади. Победителям достались богатые трофеи, в том числе копье Лжедмитрия.

Царь Борис Федорович праздновал победу с большим торжеством. Вестника о разгроме – стольника Михаила Борисовича Шеина – он на радостях пожаловал в окольничие. По всем церквям было велено петь благодарственные молебны.

Мы видели, как три тысячи несчастных пленных, семнадцать неприятельских знамен и одиннадцать барабанов были доставлены в Москву с торжественностью, превосходившей, однако ж, значение празднуемой победы, —

свидетельствовал английский посол Томас Смит.

Впрочем, этот успех царской армии оказался последним. Ее продвижение остановилось под небольшим городком Кромы, оказавшим правительственным войскам неожиданно упорное сопротивление. Казаки, которыми командовал атаман Корела, вырыли в Кромах целый земляной город, успешно и задорно оборонялись от неповоротливых «московитов». Боевой дух в царской армии падал, в Кромском лагере начались болезни.

В это время самозванец находился в Путивле, где, согласно свидетельству П. Пирлинга, проводил время весьма любопытным образом. Пирлинг пишет, что Лжедмитрий, будучи фанатичным приверженцем научного знания, учредил в своей ставке что-то вроде тайной школы и брал уроки философии, грамматики и литературы у иезуитов, сопровождавших его войско. Однако весьма скоро он прекратил эти занятия, опасаясь подозрений в симпатиях к «латинству» со стороны соотечественников, и вовремя – со всех сторон в Путивль стекались все новые и новые толпы сторонников «царевича».

Причиной небывалой популярности Лжедмитрия было провозглашение им себя «истинным» царевичем и обещания богатых милостей. Каждое сословие Российского государства понимало обещанные «милости» по-своему. Дворяне ждали от претендента на престол земельных и денежных пожалований. Крестьянство надеялось, что «царь Дмитрий» восстановит их старинное право уходить от помещика. Вольные казаки мечтали о добыче, славе и наградах. И, что еще важнее, люди разных сословий искренне верили в возможность «чудесного спасения» истинного государя. Эта вера была основана на стремлении к «правде», предпочтении «доброго» порядка, представлении о том, что с настоящим «царевичем» возвращается и богоизбранная старина. Сторонникам Лжедмитрия могло представляться, что в его лице над узурпатором престола Годуновым, покушавшимся на пролитие царской крови, простерлась карающая десница Господа. Эти идеи приводили все большее число людей в армию Лжедмитрия I, привлекали на его сторону гарнизоны и посадское население городов, распространялись на всей территории Московского царства и там находили многих приверженцев.

В идеологическом противостоянии между Годуновым и Лжедмитрием побеждал последний. За царем Борисом тянулся целый шлейф негативных ассоциаций: смерть царевича Дмитрия, «рабское» происхождение, опалы на бояр, голод… Самозванец одерживал верх за счет веры в чудо и надежды на лучшее. С его появлением многие русские люди были охвачены эйфорией, близкой к религиозной. Об этом свидетельствует именование Лжедмитрия I в источниках «красным солнышком», «искупителем» и «избавителем» – эпитетами, употребляемыми по отношению к Христу. Антропонимическое изучение имен елецких помещиков на рубеже XVI–XVII веков показало, что в 1604 году особую популярность приобретает имя Дмитрий, ранее не входившее в число востребованных[13]13
  Исследование Д. А. Ляпина и А. С. Пальчиковой.


[Закрыть].

Историк Денис Ляпин в недавней работе «Игра в царя» (2022) показал, что в русском фольклоре с фигурой царя сочетались представления о счастливой доле, везении и удаче, присущих носителю этого титула. В сказках царю сопутствует удача лишь потому, что он царь. Даже простолюдин благодаря счастливой доле может достичь царского престола. Царь должен быть «счастлив», а если он «несчастлив», то что же это за царь? (Такая претензия позднее адресовалась Василию Шуйскому.) С этой точки зрения нет ничего удивительного в том, что Годунов терял поддержку, а самозванец ее приобретал. Удача, сопутствовавшая прежде Борису Федоровичу, отворачивалась от него, а «царевичу», напротив, счастье сопутствовало. Очевидно, Лжедмитрий I и сам понимал, что весы склоняются в его сторону. С зимы 1605 года он употребляет в письмах титул «царь», а не «царевич». Надежда на благополучный исход авантюры перерастала в уверенность.

Пока шла война на юге, воеводы Годунова сами способствовали пополнению армии противника – своей бессмысленной жестокостью, направленной против населения территорий, которые поддержали самозванца. Если исключить мысль об измене среди войскового командования, следует признать, что действия бояр-полководцев были крайне неудачными. Армия Бориса Годунова под Кромами таяла из‐за дезертирства дворян; в воинском стане начались болезни. Между тем Лжедмитрий вел из Путивля активную и весьма успешную агитацию, обращаясь к царским воеводам и населению Северщины и южных крепостей. Чаша весов колебалась, но исход противостояния решила внезапная смерть царя.

13 апреля 1605 года Борис Годунов неожиданно скончался. Летопись сообщает:

Случися царю Борису в царствующем граде сидети за столом в царском доме своем, обеднее кушание творяще по обычаю царскому и то отшествии стола того мало времени минувшю, царю же в постельной своей храмине седяще и внезапу случися ему смерть и, пад изше.

Умирающего царя успели постричь в монахи с именем Боголеп, а на следующий день Москва принесла присягу царевичу Федору Борисовичу Годунову, единственному сыну покойного царя. Внезапная смерть государя вызвала множество слухов о том, что в ужасе и порыве раскаяния царь принял яд, но более правдоподобным представляется известие, что причиной смерти Бориса Годунова стал апоплексический удар – инсульт. Царь, хотя и не был стар, в последние годы сильно хворал. Особенно тяжело далась ему борьба с самозванцем, которая и свела Бориса в могилу.