Текст книги "Катастрофа Московского царства"

«Всенародные строения»

Первые годы правления Бориса Федоровича были продолжением его прежней деятельности. Русские авторы, даже критично настроенные к Годунову, описывают этот период и достоинства царя в восторженных выражениях.

Двоелетному же времени прешедшу, и всеми благими Росиа цветяше; Царь же Борис о всяком благочестии и о исправлении всех нужных царству вещей зело печашеся; по словеси же своему о бедных и о нищих крепце промышляше, и милость от него к таковым велика бываше; злых же людей люте изгубляше. И таковых ради строений всенародных всем любезен бысть (Авраамий Палицын, келарь Троице-Сергиева монастыря).

Экономическое восстановление, укрепление обороноспособности, строительство городов и крепостей, расширение торговых и дипломатических контактов, – таковы основные слагаемые внутренней и внешней политики царя Бориса.

Некоторые мероприятия Годунова показывают его как человека глубокого ума и широких интересов. Он был открыт для контактов с Западной Европой, пожалуй, более, чем Иван Грозный. Только несчастная случайность разрушила брак датского принца Иоанна с царевной Ксенией Годуновой: принц прибыл в Россию, чтобы жениться, но заболел и умер (1602). Иоанн был не первым женихом царевны, ранее Борис Федорович пригласил в Россию Густава, сына шведского короля Эрика XIV от морганатического брака. Любитель алхимии и знаток языков, Густав оказался недостоин роли царского зятя: вызвал в Россию свою любовницу и ее детей и отказался принять православие. Жениху была дана отставка, однако царь Борис пожаловал ему Угличский удел. Будучи двоюродным братом короля Речи Посполитой Сигизмунда III, принц мог быть полезен для дипломатических махинаций. Впрочем, возможно, Густава изначально приманивали в Россию не для свадьбы, а для участия в каких-то хитрых комбинациях. В пользу этого говорит то, что принц получил приглашение на службу к царю еще в 1593 году.

Первым из российских монархов Годунов отправил русских молодых людей учиться за границу. Из-за начавшейся Смуты никто из них не вернулся. Четверо неплохо устроились в Англии, поступили на службу в королевскую администрацию. Один из них, Никита Алферьев, приняв протестантство, стал священником и умер в Лондоне в 1660 году. Русское правительство неоднократно требовало вернуть «невозвращенцев» на родину (того же Алферьева пытались даже похитить), но тщетно.

Восточное направление также занимает важное место в политике Годунова. Оживляются связи с Персией. Еще будучи правителем, Годунов стремился содействовать заключению союза между шахом Аббасом и римским папой и западными монархами, направленного против Турции. В 1599 году в Москву прибыло персидское посольство, участник которого Орудж-бек Баят (Дон Хуан Персидский) оставил описание русской столицы. А в 1603 году в Персию была послана русская миссия князя А. Ф. Жирового-Засекина. В Оружейной палате хранится богато украшенный трон, подаренный шахом царю Борису. Это невысокое (90 см) сиденье, оклеенное чеканными золотыми пластинами и богато инкрустированное рубинами, турмалинами, бирюзой и жемчугом.

Но отношения с Персией обострились из‐за вмешательства России в грузинские дела. В 1603 году кахетинский царь Александр II обратился к царю с просьбой о помощи и подданстве. В Грузию выехало посольство М. И. Татищева, который также должен был сыскать (и нашел) невесту для царевича Федора и жениха для царевны Ксении среди местных монархов. За год до этого «учинился» «под высокою рукой» царя Бориса Федоровича один из правителей Тарковского шамхальства Андий-шамхал. Активность России на Кавказе угрожала интересам Персии и Турции, обе державы вели жестокую борьбу за этот регион. Попытка России укрепиться в Дагестане вооруженной рукой привела к катастрофе: отряд воеводы И. М. Бутурлина (более 7 тысяч человек) был вырезан горцами при попытке отступления весной 1605 года. К изгнанию русских из Дагестана был причастен и турецкий султан. В это время умер Борис Годунов, пришел к власти Лжедмитрий, и русская дипломатия надолго забыла про Кавказ.

Другой сферой особого интереса Бориса Годунова было строительство и украшение храмов. До наших дней сохранились церкви Спаса Преображения (первоначально освящена во имя Троицы) в Вяземах, Троицы в Хорошево, Богоявления в селе Красном на Волге, Малый собор Донского монастыря, выстроенные по заказу и на средства бояр Годуновых, Дмитрия Ивановича и Бориса Федоровича.

Достигнув престола, Борис Федорович задумал масштабный архитектурный проект – возведение копии храма Гроба Господня в Московском Кремле. В русских источниках это сооружение именуется «Святая святых». Историк и искусствовед А. Л. Баталов указывает, что этот проект был тесно связан с венчанием на царство Бориса, который первым из русских государей получил венец из рук патриарха, тем самым уподобившись византийским императорам. «Идея построения вселенской святыни придает целостность создаваемой модели Российского государства как последнего и единственного православного царства», – пишет историк. Одновременно с этим на Красной площади было оформлено Лобное место, символ евангельской Голгофы. «Того же году зделано Лобное место каменное, резана, двери – решетки железные», – сообщает «Пискаревский летописец».

Для «Святая святых» были изготовлены Гроб Господень и золотая плащаница, отлиты (по сообщению современников, из золота) фигуры Иисуса Христа, архангела Гавриила и двенадцати апостолов. Эти работы начались в 1599 году, но строительство «Святая святых» не было завершено из‐за начавшейся войны и смерти царя. Богатое убранство, предназначенное для храма, было разграблено в Смутное время.

Зато сохранилась торжественная надпись 1600 года на третьем ярусе колокольни Ивана Великого, надстроенном при Годунове:

Изволением святыя Троицы повелением великого государя царя и великого князя Бориса Федоровича всея Руси самодержца и сына его благоверного великого государя царевича князя Федора Борисовича всея Руси сий храм совершен и позлащен во второе лето государства их [7]108 (в 1600-м. – С. Ш.)».

Не только Борис Федорович, но и члены его семьи и родственники были ценителями высокого искусства, знатоками, благотворителями, интеллектуалами. Искусствоведы выделяют особую годуновскую школу в архитектуре и изобразительном искусстве, образцы которой создавались по заказам представителей этой семьи.

Ктиторская деятельность Годунова до и после его царского венчания, а также его родни (особенно дяди Д. И. Годунова) была поистине колоссальной. Троице-Сергиев монастырь был буквально осыпан дарами: золотой оклад, жемчужная пелена, серебряные киот и подсвечник к иконе «Троица» Андрея Рублева, «сосуды золотые», медное и стеклянное паникадила, иконы в драгоценных окладах, шапка архимандричья, колокола-благовестники «Лебедь» (10,2 тонны) и «Годуновский» («Цареборисовский»), не сохранившийся до нашего времени (29,6 тонны)… Сам царь принял участие в церемонии встречи гигантского колокола в Троице-Сергиевом монастыре. Как боярин Борис Федорович пожертвовал в обитель 1320 рублей, а как царь еще 1500. Можно уверенно говорить, что «жертвователь» – еще одна сторона натуры Годунова.

Опала на Романовых

В первые успешные годы отношения царя Бориса с Боярской думой были вполне благополучными. Новый государь значительно расширил состав Думы, пожаловав в нее новых членов, в том числе из знатнейших княжеских фамилий. Перелом наступил в 1600 году. Историки связывают его с ухудшением здоровья царя. Вероятно, Борису пришлось задуматься о том, с чем может столкнуться его юный преемник. В результате произошли новая зачистка Думы и разгром возможных противников царевича Федора – бояр Романовых.

Тревожные звонки для этого многочисленного клана начались в 1599 году с местнических поражений: на князя И. В. Сицкого, шурина Ф. Н. Романова, бил челом второй воевода О. Т. Плещеев и получил «невместную грамоту». В том же году князь Б. К. Черкасский, другой шурин того же Федора Никитича, потерпел унизительное поражение от племянника В. К. Черкасского. В 1600 году князь Ф. А. Ноготков взял реванш в споре с Романовыми: он был признан «местами больши» не только Александра Никитича, но даже его деда Романа Юрьевича. В том же году попали в опалу князья Шестуновы (князь Федор Дмитриевич и его брат Владимир; супругой князя Ф. Д. Шестунова была двоюродная сестра Федора Романова). Таким образом, неприятности сыпались на Романовых и их родню одна за другой, а осенью 1600 года грянула буря.

Удар был нанесен через боярина Александра Никитича Романова. Его казначей, Второй Бартенев, подложил в казну своего господина некие «коренья», которые должны были свидетельствовать о намерении «извести» царя Бориса. К следствию привлекли и других братьев – Федора, Михаила, Василия и Ивана. Попали в опалу и ближние родичи Романовых – князья Б. К. и И. Б. Черкасские, И. В. Сицкий и другие Сицкие, А. А. Репнин, В. Д. Шестунов, а также Ф. И. Шереметев, Б. И. Долматов-Карпов, позднее – за сочувствие к Романовым – в Сибири оказались думный дворянин Е. М. Пушкин и его однородцы. Романовых пытали и разослали по ссылкам, а старшего из братьев, Федора, постригли в монахи с именем Филарет в Антониево-Сийском монастыре. Его жена Мария Ивановна (урожденная Шестова) стала инокиней Марфой, дети Татьяна и Михаил вместе с дядей князем Борисом Камбулатовичем Черкасским, его супругой Марфой Никитичной, ее незамужней сестрой Анастасией и женой А. Н. Романова Ульяной Семеновной были сосланы на Белоозеро. Там Черкасский умер, а княгиня Марфа тяжело заболела. Суровые условия ссылки отразились и на детях Федора Никитича: исследование останков Татьяны Федоровны позволило установить, что она болела рахитом. Согласно «Новому летописцу», составленному около 1630 года (возможно, под наблюдением Филарета Никитича), А. Н. Романов был убит приставом на месте ссылки – в Лудском Усолье на Белом море, Михаил Никитич умер в земляной тюрьме в Ныробе, Василий Никитич – в Пелыме (по сообщению летописца, их обоих «удавили»).

Сохранились документы, рисующие ужасные условия ссылки Романовых. Так, пристав при В. Н. Романове сотник Иван Некрасов в расспросе перед окольничим С. Н. Годуновым так рассказывал о переводе опального из Яренска в Пелым:

А шли они волоком пеши, от Соли Камской до Верхотурья, полтрети (две с половиной. – С. Ш.) недели, только на подводах везли запасишко… а как шли пеши, и он с Василья чепь сымал, шол он прост, а к ночи чепь на него клал, для того чтобы не утек. А как прошли Верхотурье, к Пелыни, и он Василий розболелся, и он Иван (Некрасов. – С. Ш.) вез его в санях простого; а как ему полегчало, и он на него опять чепь клал.

По прибытии в Пелым другой пристав, Смирной Маматов, «посадил Василья Романова с братом, с Иваном, в одной избе начепях по углам». Сам же Маматов доносил:

Взял я, холоп твой, у Ивана, у Некрасова твоего государева изменника Василия Романова… больна, только чють жива, на чепи, опох с ног; и я, холоп твой, для болезни его, чепь с него снял… и преставился февраля 15‐е число.

Тяжело болел и брат умершего:

А изменник твой государев, Иван Романов, болен старою болезнию, рукою не владеет, на ногу маленко приступает.

И все же Иван Никитич выжил и прожил долгую жизнь: он скончался в 1640 году, занимая видное положение при дворе племянника, царя Михаила Федоровича.

Вслед за Романовыми подвергся опале и жестокому истязанию и другой видный деятель той эпохи – окольничий Б. Я. Бельский. Бельского не спасло близкое родство с царицей Марией Григорьевной. О причинах его опалы сохранились разноречивые свидетельства. Согласно одной версии, будучи послан строить окраинную крепость Царев-Борисов, Бельский якобы похвалялся, что будет царем в Борисове, в то время как Борис – царь в Москве. По другой, окольничего обвинили в попытке отравить царя – он возглавлял Аптекарский приказ. Бельскому выщипали волос за волосом его густую и длинную бороду и отправили в ссылку. Пережитое опальным истязание было не только мучительным, но и позорным, – большая борода у русских считалась символом чести и достоинства.

«Новый летописец» рассказывает, что в борьбе с боярами Борис натравливал на них холопов, поощряя и награждая доносчиков:

Люди же боярские со всех дворов <…> начали умышлять на своих господ, и сговаривались человек по пять или шесть, один шел доносить, а другие были свидетелями и ему потакали. <…> И от тех наветов в царстве была великая смута, друг на друга люди доносили, и попы, и чернецы, и пономари, и просвирницы. Да не только эти люди, но и жены на мужей доносили, а дети на отцов, и от такого ужаса мужья от жен своих таились. И в тех окаянных доносах много крови пролилось неповинной: многие от пыток померли, иных казнили, иных по темницам рассылали, дома разоряли; ни при каком государе таких бед никто не видел.

Эта вакханалия доносов, явившаяся следствием мнительности царя, стала прелюдией к грядущей распре, охватившей всю страну. Ради справедливости отметим, что репрессивные методы Бориса Годунова отличались от террора Ивана Грозного, истреблявшего боярские и княжеские семейства «всеродно». Сокрушив род Романовых, Борис проявил милость к тем, кто выжил. Весной 1602 года Иван Никитич был переведен из Пелыма в Уфу, а затем «на службу» в Нижний Новгород. Освобождением из ссылки был пожалован и его племянник князь Иван Борисович Черкасский. В сентябре того же года Романова и Черкасского царь указал «взять к Москве». Княгиню М. Н. Черкасскую, А. Н. Романову, вдову У. С. Романову и детей Федора Никитича перевели в их родовое село в Юрьевском уезде. Годуновская опала была вызвана прежде всего целесообразностью (в той мере, как ее понимал царь). Борис не был кровожаден, но не стеснялся в средствах для укрепления и удержания власти, что вполне логично, учитывая его положение выборного монарха.

Авторы сочинений о Смутном времени и летописцы той эпохи обращали особое внимание на «дело Романовых». Расправа с самым крупным боярским родом произвела на современников большое впечатление. Исходя из последствий, в этом событии видели одну из причин дальнейших несчастий. Так, Авраамий Палицын писал, что ужасное народное бедствие – голод – явилось наказанием за грех правителя – ссылку Никитичей, а также за «премногиа» грехи «мира», то есть всех жителей государства.

«Великий голод»

Хлебный недород и голод, охватившие страну в 1601–1603 годах, стали результатом климатических катаклизмов, произошедших в других частях света: извержений вулканов Билли Митчелла в Папуа – Новой Гвинее (1580–1590‐е годы) и Уайнапутина в Перу (19 февраля 1600 года) привели к накоплению пепла в атмосфере Земли, что вызвало проливные дожди летом и ранние осенние заморозки. Эти извержения стали началом третьей фазы Малого ледникового периода, наиболее холодной и продолжавшейся до 1840 года. Конец XVI – начало XVII века ознаменовалось неурожаями по всей Европе, а в России природные катаклизмы имели катастрофические последствия из‐за того, что экономика была подорвана войной, опричниной и эпидемиями. Добавим к тому, что хлебопашество на севере Восточной Европы изначально находилось в тяжелых условиях из‐за малого количества солнечных дней и неудовлетворительного качества почв. Красноречивое свидетельство оставил провинциальный летописец:

Лето 7109 (в 1601-м. – С. Ш.) было лето мочиво, не даша хлеба с поля сняти, и они [крестьяне] зимою лопатами снег разгребали, да хлеб прятали.

Лета 7110 (в 1602-м. – С. Ш.) сеяли того хлеба семена ржаные, на другое лето не родилась рожь, родилося былие, хто сеял сто мер жита, и он собрал одну меру, <…> ино стало дорогов велика; четь [11]11
  Четверть – хлебная мера, равна 6 пудам ржи.


[Закрыть] по 3 рубля купили, и многие людей з голоду умерло, а иные люди мертвечишу ели и кошки и люди людей ели, и много мертвых по путем валялось и по оулицам, и много сел позапустело, и иных в разные грады разбрелось, и на чюжих странах помроша…

Этот текст был написан, вероятнее всего, в Шацком уезде, то есть в относительно плодородной местности. Ситуация на севере и в центре была еще хуже, что подтверждает множество других свидетельств. Летописи и документы сообщают о голоде и дороговизне хлеба в Псковской земле, Поморье, на Ваге, в Галиче, Соли Вычегодской, Подмосковье, Смоленске, Нижнем Новгороде, Казани… Голод охватил всю страну и приобрел колоссальные масштабы.

К. Буссов описывал это бедствие в апокалиптических выражениях:

…Клянусь Богом, истинная правда, что я собственными глазами видел, как люди лежали на улицах и, подобно скоту, пожирали летом траву, а зимой сено. Некоторые были уже мертвы, у них изо рта торчали сено и навоз, а некоторые пожирали человеческий кал и сено. Ели людей. Не сосчитать, сколько детей было убито, зарезано, сварено родителями, родителей – детьми, гостей – хозяевами и, наоборот, хозяев – гостями. Человеческое мясо, мелко-мелко нарубленное и запеченное в пирогах [Pyrogen], т. е. паштетах, продавалось на рынке за мясо животных и пожиралось, так что путешественник в то время должен был остерегаться того, у кого он останавливался на ночлег <…> Ежедневно повсюду на улицах по приказу царя подбирали сотни мертвецов и увозили их в таком множестве телег, что смотреть было страшно и жутко.

По разным подсчетам, «на Москве» погибли от голода 50 тысяч, 127 тысяч, 500 тысяч (!) человек. Сложно сказать, насколько эти цифры заслуживают доверия. Согласно экспертным оценкам, общее число жителей Москвы в конце XVI века приближалось к 100 тысячам. В любом случае, количество жертв голода было колоссальным.

Посреди всеобщего ужаса только царь стремился хоть как-то помочь несчастным. По слухам, не только бояре и монастыри, но даже патриарх придерживали зерно, чтобы нажиться. Но для Бориса Годунова настало время исполнить обет, данный им при венчании на царство, и разделить последнюю рубашку со страждущими. Во-первых, он разослал строгие указы, запрещающие хлебную спекуляцию. Несколько спекулянтов были демонстративно казнены. Также царь организовал масштабную программу социальной помощи бедствующему населению. В первую очередь, поддержка была направлена в города. Так, в Смоленск в самом начале бедствия послали 20 тысяч рублей на раздачу милостыни. Были направлены деньги и во многие другие города, однако, по свидетельству И. Массы, приказные, ведавшие распределением средств, расхищали их. Самые крупные раздачи производились в Москве, что вызвало массовый приток голодающих в столицу.

Борис Годунов не только приказал раздавать деньги бедным, но и организовал крупные строительные работы для прокормления тех, кто, бросив свои дома, пришел за пропитанием в Москву. По словам «Нового летописца», тогда «сделали болшие каменные палаты» на Взрубе, в Кремле. Но эти меры не могли исправить ситуацию из‐за большого количества нуждающихся. Посадские люди массово умирали, а для помощи крестьянам у Годунова уже не было ресурсов. Даже в дворцовом селе Кушалино максимум, что администрация разрешила приказчику, сообщившему, что люди умирают прямо на улицах села, – «велети бедных огревать и хлебца взаймы дать, кому мочно верить».

Не имея возможности дать крестьянам зерно или милостыню, царь распорядился временно восстановить право свободного выхода (указ принят в 1601 году и повторен в 1602-м). Пойти на эту меру правительство заставили крайние обстоятельства – бегство крестьян из деревень и смертность от голода. Лишились куска хлеба не только крестьяне, потерявшие урожай, но и холопы, жившие на господских дворах. Многие феодалы не могли прокормить своих слуг и «ссылали их со двора». Этих холопов, по словам из царского указа от 16 августа 1603 года, ждала печальная участь: «И те холопи помирают голодом, а иные питаютца государевою <…> милостиною». Толпы голодающих бродили по дорогам и умирали, а их трупы становились добычей волков и собак.

Далеко не все со смирением принимали голодную смерть. По стране, особенно в центральных уездах, усилились «разбои». По-видимому, костяк разбойничьих банд составили холопы, среди которых были военные послужильцы, привычные к обращению с оружием. Советская историография традиционно называла эти события «крестьянской войной» (или ее предвестием), «восстанием», «повстанческим движением». Представляется, что годуновские указы были ближе к истине, именуя разбойников «разбойниками», а их деятельность «разбоями». Конечно, они принадлежали к социальным низам (хотя нельзя исключить в составе этих шаек и дворян, как это не раз бывало в XVII веке), однако «разбои» вряд ли можно трактовать как форму социального протеста. Для членов этих разбойничьих шаек грабеж являлся средством выживания.

Наиболее широкий размах «разбои» приобрели в 1603 году. По свидетельству «Нового летописца»,

в то время умножились разбои в земле Русской так, что не только по пустынным местам проезду не было, но и под Москвой были разбои великие <…> Они же, воры, вконец православных христиан рубили и грабили. У них же, воровских людей, [был] старейшина в разбойниках, именем Хлопко.

Вторит летописному нарративу и документ – наказ воеводе Богдану Поликарповичу Лупандину, посланному в Бельский уезд (Смоленская земля) для борьбы с разбойниками:

Ведомо государю царю и великому князю Борису Федоровичю всеа Русии учинилося, что на Белой по дорогам разбои великие, поезжих людей розбойники розбивают, и побивают досмерти, и проезду и проходу всяким людем нет, да и села и деревни многие на Белой, ездя, розбойники розбивают и людей многих побивают до смерти.

Воеводе было указано проведывать про разбойников и их сообщников, «имати, и пытати крепкими пытками и огнем жечь, чтобы одноконечно розбои вывести». С такими же наказами воеводы были посланы во Владимир, Волок Ламский, Вязьму, Можайск, Медынь, Ржеву и Коломну. Таким образом, «разбои» охватили значительную часть Центральной России.

Помимо широкого распространения, разбойничье движение приобрело крупный масштаб. Против разбойников был послан окольничий и воевода И. Ф. Басманов, сын любимца Ивана Грозного Федора Басманова. Судя по высокому рангу командира, этот отряд был значительным, однако воевода попал в засаду и был убит. Ратные люди отомстили за своего командира, разгромили разбойничью армию, а тяжело раненный Хлопко был взят в плен. Басманова с почестями похоронили в родовой усыпальнице в Троице-Сергиевом монастыре. Надгробная плита воеводы, обнаруженная при раскопках, указывает точную дату его кончины: окольничий был «убиен» 12 сентября 1603 года. После разгрома главного разбойничьего отряда воеводам постепенно удалось очистить центральные уезды от «разбоев». Однако многие участники разбойничьих банд уцелели и бежали на Северщину и в «украинные» уезды. Кипевший там котел из мелкопоместных служилых и казачества добавился новым элементом – «гулящими людьми», беглыми холопами и крестьянами, асоциальными элементами, участниками разбойничьих отрядов, почувствовавших жажду крови и радость поживы.

«Разбои», терроризировавшие в 1603 году всю Центральную Россию, стали (наряду с городскими волнениями 1584 и 1591 годов) еще одним предвестьем грядущих потрясений. Смута не взорвала благополучную тишину годуновского царствования: началу гражданской войны предшествовали социальные конфликты, свидетельствовавшие о неустойчивости социального равновесия в Московском государстве.