Текст книги "А я останусь!"

14

И вот наконец Наташин дом. Она жила в коммуналке у Покровских ворот, недалеко от Кривоколенного переулка.

В подъезд ввалились все в снегу, отряхнулись. В комнате раздеваться не стали: холодно. Центральное отопление не работало, и москвичи обзавелись печками-буржуйками[7]7
  Буржу́йка – металлическая печь для обогрева помещений. Использовалась также для приготовления пищи. Печь быстро прогревалась, но, как только дрова прогорали, она так же быстро остывала.


[Закрыть].

Наташа по привычке кинулась на кухню к крану – но воды в нем не оказалось. Теперь стало понятно, почему, пока шли к дому, им то и дело встречались люди, тянувшие саночки с ведрами воды.

– Хорошо, что у нас немного дров осталось. Сейчас печку растоплю, – оживилась Наташа. – Дернуло же меня податься в эту проклятую эвакуацию. Дома-то куда лучше!

Валерик стал кашлять. С тех пор как он замерз во время поисков брата, кашель не оставлял его.

– Я сама протоплю. Корми ребенка!

Надя взяла инициативу в свои руки. Она положила в печку несколько поленьев, достала из своего мешка газету – и вскоре в комнате весело затрещал огонь. Надя положила в печку еще одно полено и невольно засмотрелась на пламя. Сколько она себя помнила, огонь властно притягивал ее к себе.

– Мам, я тоже хочу есть! – Вася крутился рядом с мамой, кормившей грудью малыша.

– Кашу будешь? Гречневую.

Вася кивнул.

– Надюш, можно тебя попросить? – Наташа посмотрела на подругу. – Сбегай, пожалуйста, за водой на колонку. Бидон в шкафчике.

Надя нашла и критически осмотрела трехлитровый бидон.

– Чего порожняка гонять? Давай лучше ведро!

– А не тяжело тебе будет? Смотри не облейся!

– Я быстро! – крикнула Надя уже с порога.

Валерик снова закашлялся. Наташа прижалась губами к лобику сына. А Вася, достав из вещмешка свою машинку, стал катать ее по подоконнику, имитируя звуки то буксующего, то движущегося на большой скорости автомобиля.

15

Найти колонку было нетрудно: по пути Наде всё время попадались люди с ведрами, бидонами и даже с кастрюлями, наполненными водой. В тех местах, где вода проливалась, образовывался лед, поэтому идти было скользко. Кто-то вез поклажу на санках по накатанному тротуару, кто-то нес в руках. Надя поймала себя на мысли, что за эти несколько месяцев, прошедших с начала войны, уже привычными стали и военные патрули, и баррикады из мешков с песком, и заградительные аэростаты[8]8
  Загради́тельные аэроста́ты – дирижабли, наполненные водородом, которые были последним рубежом противовоздушной обороны Москвы. Если немецкие бомбардировщики прорывались через заслон истребителей и зенитчиков, то попадали на своеобразное «минное поле» из аэростатов. Главной опасностью для самолетов были тросы, на которые подвешивали аэростаты. Приходилось взлетать выше и оттуда вести неприцельное бомбометание.


[Закрыть] противовоздушной обороны, и другие приметы военного времени.

У колонки образовалась целая очередь. Надя пристроилась в ее конец.

– А почему воды в домах нет? Кто-нибудь знает? – поинтересовалась она у стоявшей перед ней женщины с бидоном.

Та пожала плечами.

– Вчера в насосную станцию бомба попала. Обещают починить. А пока… – ответил ей пожилой мужчина с двумя ведрами.

Очередь продвигалась медленно. Но не было ни конфликтов, ни ругани. Женщин с маленькими детьми, как только они подходили, сразу же пропускали вперед.

16

Когда Надя вернулась, Вася уже спал не раздевшись, а Наташа баюкала Валерика, напевая колыбельную.

– А вот вода! Кому воды?! – закричала разрумянившаяся от мороза девушка.

– Ч-ш-ш… – прижала палец к губам Наташа. – Ставь кастрюлю на печку. У Валерика температура. Градусником не измеряла – губами, но тридцать восемь есть точно.

– Простудился, маленький… – Надя погладила ребенка по головке. – Слушай, у меня дома лекарство осталось от простуды. В моем столе лежит. Давай сбегаю!

– Сиди уж! И так набегались мы с тобой. У меня тоже есть лекарство. Достань из мешка аптечку. Главное, детей нашли! Правда? – Наташа быстро отыскала нужную вещь в мешке. – А кашель мы вылечим.

– А я вовсе и не кашляю, – спросонья отозвался старший сын.

– Вот и молодец!

– Представляю, как твоя мама сейчас переживает! – Наташа испытующе посмотрела на Надю, наливая ей и себе горячий чай. – Ну как ты могла вот так взять и соскочить с поезда?!

– Переживает?! Ты мою маму не знаешь! – тряхнула волосами Надя.

– Мама не может не переживать. Даже за взрослую дочь. Слушай, напиши ей письмо. Она доедет и сразу же его получит.

– Вот только не нужно меня воспитывать. И… вообще… мне домой пора. – Надя решительно встала и направилась к двери.

– Ты хоть поешь с нами! Гречка быстро сварится. Вон вода уже кипит.

– Дома поем. Всем привет! – И Надя ушла.

Наташа вздохнула, уложила Валерика в кроватку и стала варить кашу. Впервые за несколько дней на душе у нее было спокойно.

17

– Опа! Вроде третьего дня простились. – Появление во дворе Нади явно озадачило Юрку.

– А я решила остаться. Это мой город! Почему я должна куда-то уезжать? В общем, спрыгнула с поезда…

– Вот это по-нашему! – Юрка жестом, подняв большой палец, одобрил поступок Нади. – Надь, слушай, а давай погуляем!

Такой быстрой победы Надя никак не ожидала. Конечно, сейчас, когда нет рядом строгой мамы, она надеялась, что у нее больше шансов обратить на себя внимание Панкратова. Но чтобы вот так, сразу же, он пригласил ее на свидание! Надя быстро справилась с нежданной радостью и напустила на себя равнодушный вид:

– Можно. А куда пойдем?

– Есть одно местечко. Тут недалеко.

С Юркой Надя была готова идти хоть на Северный полюс. И жить там с ним в палатке на льдине, как папанинцы[9]9
  Папáнинцы – участники экспедиции на станции «Северный полюс-1», первой в мире советской полярной научно-исследовательской дрейфующей станции. Состав: руководитель Иван Дмитриевич Папанин, метеоролог и геофизик Евгений Константинович Фёдоров, гидробиолог и океанограф Пётр Петрович Ширшов, радист Эрнст Теодорович Кренкель. Высадка экспедиции на льдину состоялась 21 мая 1937 года. Через 274 дня дрейфа станция была вынесена на юг, в Гренландское море. Льдина проплыла более 2000 км. Научные результаты, полученные в ходе экспедиции, получили высокую оценку специалистов. Все участники экспедиции были удостоены ученой степени доктора географических наук и звания Героя Советского Союза.


[Закрыть]. Она даже забыла, что совсем недавно «умирала от голода» – на завтрак съела один сухарик с морковным чаем.

Но голубятня, куда они направились, была недалеко от их дома. Надя знала о ее существовании, много раз проходила мимо, но никогда даже и не мечтала попасть внутрь. Голубятники очень ревниво относились к своим питомцам и чужих в свои владения обычно не пускали.

Стоило Панкратову открыть дверцу, как пернатые всех оттенков и цветов окружили его плотным кольцом. Одни садились ему на плечи, другие – на ладони, в которых парень держал просо. Он насыпáл его из кулечка, свернутого из газеты.

Юрка с увлечением стал рассказывать Наде о своих подопечных. Она зачарованно слушала, бережно брала их, некоторых даже целовала в клювики.

Панкратов показал, как надо их держать, как запускать в полет. Надя взяла в руки красивого белого голубя – и уже через несколько мгновений он, треща крыльями, взмыл в небо.

18

Окрыленная прогулкой, Надя взбежала на третий этаж. Ее сердце трепыхалось, как тот белоснежный голубь. Она долго искала ключи от квартиры, от волнения не замечая, что дверь не заперта…

Квартира походила на поле боя после окончания сражения. На полу валялись осколки битой посуды, книги, щепки, какие-то тряпки…

Надя ходила по комнатам и не узнавала их. Вынесли всё, что только было можно: посуду, оставшуюся после поспешного отъезда хозяев, одежду, постельное белье, ковер.

Не в состоянии больше смотреть на разруху, царящую в их доме, Надя выбежала, хлопнув дверью. Что делать? Заявить в милицию! А может, сначала…

19

Четвертый этаж, окна слева. Кажется, здесь. В гостях у Панкратовых Наде бывать не приходилось. Секунду помедлив, она постучалась. Сначала негромко. Тишина. Она стояла и стучала кулаками в дверь Юркиной коммуналки, пока та не открылась:

– Юр, нас обокрали! Даже швейную машинку вынесли, сволочи!

– Да ну! Когда?

– Откуда я знаю когда? Вчера или сегодня! И замок сломали. Может, милицию вызвать?

– Надь, давай без паники. У милиции сейчас есть дела поважнее квартирных краж. – Юрка накинул пальто, натянул кепку. – Пойдем посмотрим, что там у тебя. А замок я и сам могу врезать. Дело плёвое.

– Что вы тут кудахчете? – Из комнаты вышла Юркина бабушка, Анна Николаевна (внуки и соседи по дому называли ее баба Нюра). – Марусю разбу́дите.

Надя зажала рот ладонью: дескать, буду нема как рыба. А бабушка, щуря в полумраке коридора глаза, всмотрелась в Надю:

– Ты Елисеевых, что ли, будешь?

– Да. Меня Надей зовут.

– Чуднó! – Баба Нюра зашаркала валенками по длинному обшарпанному коридору. – И чего ей тут надо…

Девушка пожала плечами, глядя вслед бабушке. Юрка, не обращая внимания на ворчание старухи, достал из ящика врезной замок:

– Вот! Почти новый.

Надя как-то неловко ухватила его, и тот с грохотом упал на пол. Анна Николаевна обернулась, покачала головой. Продолжая немой диалог, Надя сложила руки с мольбой о прощении.

– Ладно! Пошли! – подняв замок, скомандовал Юрка и тихо, почти бесшумно, закрыл входную дверь.

Спускаясь по лестнице, они встретили тетю Лиду – соседку со второго этажа. Надя стала рассказывать ей про кражу. Женщина охала, причитала и советовала срочно заявить в милицию.

Юрка не стал слушать бабью болтовню и вышел на улицу.

20

Выбежав из подъезда, Надя увидела около Юрки неприятного, незнакомого ей типа с папиросой во рту. В руке у него была хорошо знакомая Наде кастрюля, в которой ее мама в тот последний семейный ужин варила картошку.

– Держи! Твоя доля, – сказал мужик, протягивая Юрке посудину, – бабке отдай, пригодится. А зайца сеструхе твоей – пусть позабавится.

Надя быстро подошла к ним, заглянула в кастрюлю, которую держал уже Юрка. Из нее торчали уши плюшевого зайца – ее детской игрушки. Надя даже остолбенела от неожиданности.

– Краля твоя? – Мужик оценивающе посмотрел на девушку. – Ну, бывай! – сказал он и неторопливой походкой пошел со двора.

Панкратов не проронил ни слова и глядел в сторону.

– Это же наша кастрюля! Это мой заяц! Юра! – Надя смотрела на парня, начиная осознавать страшную правду. – Так ты с ними заодно?! А я-то думаю: почему ты от милиции меня отговаривал!

– Надь, ну я ж не знал, что ты вернешься…

Оправдание выглядело глупо. Юрка сам это понимал и старательно отводил глаза.

– А! Так вот почему ты меня в голубятню свою зазвал. А я-то, дура, подумала…

Надя отвесила парню звонкую пощечину, выхватила из его рук кастрюлю и пошла в сторону своего подъезда.

– И позвал! – крикнул Юрка ей вдогонку. – Да потому позвал, чтоб не укокошили тебя, дуру. Хорошо, что это меня послали посмотреть, всё ли на улице спокойно, – и как раз тебя принесло. А то зарезали бы, как курицу, чтобы не было лишних свидетелей!

Надя вбежала в подъезд. Панкратов, махнув рукой, пошел к себе.

Оставаться на ночь в квартире без замка Надя не решилась. Подумав, она вернулась к Синицыным.

21

Наташа выслушала подругу, не задавая лишних вопросов о подробностях кражи, а потом накормила ее гречкой и напоила чаем.

– Утром вместе в милицию пойдем.

– Наташ, я сама. У тебя и так забот полно… – Надя зевнула. – Ох, спасибо! Спасла ты меня от голодной смерти.

– Ложись к стенке. Утро вечера мудренее, – сказала хозяйка и загасила керосиновую лампу.

Утром Наташа взяла с Нади честное слово, что та немедленно пойдет в милицию, и только после этого отпустила ее.

22

Хотя идти до отделения милиции было недалеко, но Надя шла долго, невольно притормаживая. Смутно было у нее на душе. И от предательства Юрки, и от понимания того, что заявить о краже нужно. Но тогда придется выдать Панкратова…

«Ну и пусть! – решила наконец Надя. – Как он со мной, так и я с ним!»

У входа в отделение девушка остановилась. Люди входили и выходили. Дверь хлопала, визжали несмазанные дверные петли. А она всё стояла и не решалась сделать еще несколько шагов. Какая-то женщина, очень бледная, растерянная, проходя мимо, нечаянно толкнула ее и даже не извинилась. Пошла дальше. Надя словно очнулась и поспешила прочь от этого места, всё ускоряя и ускоряя шаг.

23

Город жил своей, ставшей уже привычной, военной жизнью.

Надя шла по улице в глубокой задумчивости, как вдруг увидела очередь за дровами. Раньше за всё жизнеобеспечение их семьи отвечали родители. И забота о том, чтобы в доме было тепло, конечно, тоже лежала на них. Мысль, что теперь думать о дровах придется ей, привела Надю в чувство, и она встала в хвост длинной очереди. Перед ней было человек двадцать. Люди, чтобы согреться, притоптывали на месте, хлопали рукой об руку.

Дрова выдавали по норме. Распилены они были на довольно крупные бревна – метр-полтора длиной. Стояли за топливом для буржуек в основном представительницы слабого пола. Перетащить тяжелое бревно даже на несколько метров было для них задачей не из легких. Двое мужиков распиливали бревна двуручной пилой за особую плату, а третий орудовал топором. Тот со звоном впивался в древесину. Поленья разлетались в разные стороны – только успевай подбирать. Тут же крутились дети – они собирали щепки. Взрослые на их добычу не покушались. Такой уж был негласный закон: щепки – детям.

Чтобы скоротать время в ожидании своей очереди, москвичи вели разговоры на животрепещущие темы.

– Вчера в угловом скумбрию давали. Консервы. По рыбным карточкам.

– Не знала. За скумбрией я бы постояла.

– Говорят, очередь на три часа была.

– Это еще что! За тушенкой и по пять часов стояли, когда давали.

– А на той неделе в Елисеевский крабов завезли! Консервы, разумеется, – включилась в обсуждение симпатичная дама в малиновом берете, стоявшая в очереди с сыном-подростком. – Так продавцы понять никак не могли, по каким карточкам их продавать. Как рыбу или как мясо?

– Ну да! Краб, как говорится, ни рыба ни мясо! – хохотнул старик в треухе.

Вслед за ним и другие заулыбались, засмеялись. Очередь оживилась.

– Так и не смогла я купить деликатес… – вздохнула дама.

– Да на что они нужны, крабы эти? Не купила – зато деньги целее будут, – выразила свое компетентное мнение старушка в клетчатом платке. – А вот за тушенкой постояла бы!

– Постоять-то можно. Если достоишься. Дней десять назад около Центрального телеграфа на улице Горького[10]10
  Улица Горького – в 1932 году вся магистраль от Манежной площади до Белорусского вокзала получила новое общее название – улица Горького. Прежнее название – Тверская улица – было восстановлено в 1990 году.


[Закрыть] бомба упала! Слышали? – вступила в разговор баба в плюшевой душегрейке. – У меня там золовка в очереди за продуктами была. Ей-то повезло – только контузило немного. А народу вокруг поубивало и покалечило – страсть! И никакого тебе объявления воздушной тревоги – бац, и всё!

Помолчали. Каждый думал о своем и о своих.

– Вчера опять бомбили район Павелецкого вокзала. Знаете? – вполголоса заговорила пожилая женщина в черном платке, обращаясь к своей соседке.

– И бомбы всё бросали какие-то тяжеленные. Говорят, полтонны, а то и целая тонна! – поддержала разговор баба в душегрейке. – Когда такая падает, даже в метро, в бомбоубежище, земля из-под ног уходит.

– А у наших соседей квартиру обнесли. Они только позавчера в эвакуацию – а эти тут как тут!

– Кому – война, а кому – мать родна! Шакалы! Волки ненасытные!

– Нам-то еще ничего, – продолжила разговор молодка. – Здесь постоишь пару часов – и отоваришь карточки, а вот в Ленинграде уже настоящий голод. Склады Бадаевские еще восьмого сентября немцы сожгли. Бомбили до тех пор, пока все не загорелось. А потом, в тот же день, полностью город блокировали.

– Ужас какой! Нелюди! – отозвалась женщина в черном платке. – Видно, план у них такой был! Чтобы, значит, всех людей без еды оставить!

Все притихли, задумались.

Пока Надя стояла в очереди, она лихорадочно обшаривала карманы, чтобы найти хоть какую-то мелочь. О том, чтобы дотащить до дома полутораметровое бревно, не могло быть и речи. К счастью, деньги – их оказалось, правда, совсем немного – у нее нашлись.

Потом пришлось торговаться с мужиками, которые пилили и кололи дрова. Те – пусть и не сразу – согласились сделать ей скидку. Сердобольная старушка из очереди поделилась с Надей веревкой, чтобы та могла связать поленья. Всё, что ей накололи, унести не удалось, часть пришлось оставить. Конечно, желающие прибрать бесхозные дрова к рукам нашлись моментально.

А Надя пошла домой.

…На ступеньках лестницы – выше своей квартиры – она увидела Марусю, семилетнюю Юркину сестренку. От нечего делать девочка смотрелась в маленькое круглое зеркальце и строила сама себе забавные рожицы.

– Марусь, а ты что здесь делаешь?

Надя запыхалась, пока поднималась по лестнице со своей поклажей. Она сбросила дрова на пол, дернула за ручку двери – та не открылась.

– Юрка велел тебя дождаться и ключи отдать. Он замок врезал. – Маруся сбежала вниз и протянула Наде ключи. – Говорит: хоть до ночи тут сиди, а дождись.

– Спасибо тебе, Маруся!

Она обняла девочку и взяла у нее ключи.

– Надь, а можно посмотреть, как вас обворовали? – заговорщицки, шепотом попросила Юркина сестра.

– Смотри, – пожала плечами девушка и открыла ключом дверь. – Если тебе интересно.

24

Маруся с расширенными от любопытства и страха глазами зашла в квартиру.

Повсюду так и валялись осколки битой посуды, обрывки бумаг… и книги. На раскрытых страницах некоторых из них отпечатались следы мужских сапог и ботинок. Маруся, поднимая осколок фужера, порезала палец.

– Ой! – Она слизнула капельку крови.

– Марусь, ты иди домой. Ничего тут интересного нет.

– Я тебе помогу убираться. Я умею.

– Спасибо, без тебя справлюсь.

Надя бесцеремонно вытолкала девочку за дверь, а сама упала на диван лицом вниз и заплакала. Плакала долго и горько. Она уже сто раз пожалела, что отстала от поезда.

Юрка! Он ведь ее предал. А она…

Вдруг Надя ощутила, что на ее плечо опустилась чья-то рука.

– Марусь, я ж просила! – сердито сказала она, не поднимая головы.

– Ты прости, что я тебя напугала. Дверь не заперта. Я и вошла, – услышала девушка хорошо знакомый голос.

– Юлька! – Надя повернулась, обняла подругу – скромную миловидную одноклассницу. – Вот видишь, осталась я, чтоб квартиру охранять. А нас обворовали.

– А ты что, совсем одна осталась?! – Девушка осмотрелась.

Надя кивнула, встала с дивана.

– Слушай, а переезжай к нам! Вместе в такое время и веселее, и легче.

– Нет, Юль. Я теперь здесь за старшую, – невесело усмехнулась Надя.

Подруги сели на диван.

– Ничего. Устроюсь куда-нибудь, начну рабочие карточки получать, жизнь наладится.

– Я ведь к тебе за этим и шла! – вскочила Юля. – Я сегодня на швейную фабрику устроилась. Здесь недалеко.

– Какая ты умница! Я тоже хочу!

– Не знаю, захочешь ли ты шить… белье для солдат, – смутилась Юля. – Это ведь не юбки и не платья.

– Да это в сто раз лучше, чем платья! В общем, завтра я с тобой пойду. – Надя решительно встала. От слез и хандры не осталось и следа. – Никакой трагедии не произошло. Все живы, крыша над головой есть. Помоги только диван на место задвинуть.

Вдвоем они поставили массивный диван на место – у стены.

– Вот не пойму, что они здесь, под диваном, надеялись найти?! – удивлялась Надя.

– Тайник с золотом, наверное, – улыбнулась подруга.

– Брильянтовое колье французской королевы!

Надя подняла с пола книгу.

– А в книгах – деньги. Многие прячут деньги в книгах, – изрекла Юля с видом знатока.

– Если, конечно, они у них есть, – невесело усмехнулась Надя.

– Книги или деньги? – улыбнулась ее подруга.

– И то и другое.

Девушки посмеялись, стали поднимать с пола отдельные томики и собрания сочинений известных авторов и убирать их в шкаф.

– Хорошо, что мама этого не видит, – вздохнула Надя.

– Можно я возьму почитать? – Юля держала в руках сборник Тургенева. – Люблю «Записки охотника».

Надя кивнула. Повернувшись, наступила на черепки разбитой посуды, наклонилась, подняла один осколок:

– Папина любимая чашка… теперь уже и не склеишь. Криворукие гады!

Всхлипнув, она вышла из комнаты и вскоре вернулась с совком и веником.

– Знаешь, а у нас, оказывается, в кране вода есть. Я и не ожидала! – повеселела Надя.

– У нас тоже с водопроводом порядок. Давай я подмету. – Юля взяла веник.

– А я пойду оценю размеры бедствия во всей квартире, – вздохнула Надя.

25

В детской две металлические с панцирной сеткой кровати без матрасов выглядели как скелеты странных животных. Все постельные принадлежности исчезли. Ящики письменного стола валялись на полу.

Надя стояла посреди комнаты, потрясенная этим зрелищем.

Мимо двери прошла Юля с веником и совком, полным черепков. Возвращаясь, она заглянула в комнату:

– Ой! А где же ты спать-то будешь?

Надя пожала плечами и пошла посмотреть, что уцелело на кухне.

Кухня после погрома оставляла тоже гнетущее впечатление. Шкафчик стола с распахнутыми дверцами был пуст. Никакой посуды – только несколько пустых стеклянных банок.

– Всё вынесли, сволочи! – Надя села на табуретку.

– Надь, пошли к нам. Нельзя тебе здесь оставаться.

– Юль, мне нужно побыть одной. Понимаешь? Одной. А спать… на диване лягу. Шапку под голову, пальто вместо одеяла. Люди в бомбоубежищах на полу спят – и то ничего.

Одноклассница сделала попытку возразить, но Надя ее остановила:

– Не волнуйся. Если будет совсем невмоготу, приду к тебе. Обещаю!

Подруги обнялись.

Когда за Юлей закрылась дверь, Надя вырвала из тетрадки в линейку двойной лист и стала писать письмо отцу – бойцу дивизии народного ополчения.

26

Для Юрки внезапное появление Нади было полной неожиданностью. Согласившись участвовать в разграблении квартиры Елисеевых, он рассчитывал на то, что они вернутся в Москву нескоро, в конце войны. А к тому времени точно установить, кто обнес их, вряд ли будет возможно.

Пощечина, которую залепила ему Надя, когда узнала, что среди грабителей был и он, до сих пор жгла его щеку. Чтобы хоть как-то реабилитироваться в глазах девушки, он вставил в дверь ее квартиры новый замок. Впрочем, Юрка понимал, что одним замком дело не поправишь.

С Еремеем Юрка связался не от хорошей жизни. В семье Панкратовых он был единственным кормильцем. Бабушка получала иждивенческие карточки, а сестра – детские. По ним полагалась только половина нормы продуктов, по сравнению с рабочими карточками. Да и чтобы отоварить их, нужно было стоять в длиннющих очередях по нескольку часов. Этого Юрка терпеть не мог и в мирное время. К тому же и крупу для голубей добывать становилось всё сложнее. А на рынке цены превышали магазинные в пять, а то и в десять раз.

Жили Панкратовы в шестнадцатиметровой комнате коммуналки – с бабушкиным сундуком в углу, потертым диваном, табуреткой, двумя металлическими кроватями, буржуйкой с выведенной в форточку трубой и лампочкой с бумажным абажуром, свисавшей с потолка.

Пока Юрка шел по улице, размышляя о том, как вести себя с Надей, его бабушка, Анна Николаевна, дома накрывала на стол.

Посуда у Панкратовых была самая простенькая: граненые стаканы, один из которых был щербатым, и видавшие виды тарелки. Маруся помогала бабушке – раскладывала алюминиевые вилки с погнутыми зубьями.

– А Юрка когда придет? – Маруся очень хотела есть и с нетерпением поглядывала на кастрюлю, стоявшую на буржуйке.

– Скоро. Придет – и будем ужинать.

Наконец Маруся не выдержала, подошла к кастрюле и потянулась к крышке:

– А что там?

Но вопрос этот повис в воздухе, как и рука Маруси над крышкой: в комнату вошел Юрка – в пальто и в кепке, как был на улице. Маруся бросилась к нему.

– Тепло у вас! – Он обнял сестру.

– Почему тебя так долго не было? Я тут чуть с голоду не умерла! – Девочка вопросительно смотрела на брата.

– Много будешь знать – скоро состаришься! – Он легонько коснулся пальцем носика сестренки.

Юрка посадил Марусю на стул, подошел к буржуйке и стал греть над ней руки. Потом снял пальто и кепку, бросил их на табуретку.

Пока внук мыл руки в общей ванной коммуналки, бабушка поставила кастрюлю на стол, подложив под нее деревянную подставку.

– Бабуль, ну правда, что там? – Маруся продолжала изнывать от любопытства.

– Каша ячневая.

– Ну во-от! – Девочка была явно разочарована. – Опять ячневая! А я картошку хотела.

– А может, тебе икры черной или осетрины на обед подать? – съязвила баба Нюра.

– Икра мне твоя не нужна. Юр, купи картошки!.. – Маруся просительно смотрела на брата. – Я не люблю ячневую!

– Нет у Юры времени за картошкой в очередях стоять.

– Маруся, а я тебе что-то принес! – Юрка, улыбаясь, смотрел на сестренку.

Та знала, что брат, скорее всего, принесет домой что-нибудь вкусненькое, и отчасти именно поэтому всегда с таким нетерпением ждала его с работы. Ее распирало любопытство: что же он припас для нее на этот раз? Панкратов потянулся к пальто и достал из кармана яблоко, вытер его о рукав рубашки и отдал сестренке.

– О! Яблоки я люблю! – Она с хрустом откусила большой кусок.

– И для бабули есть гостинец! – Из другого кармана парень достал банку тушенки.

– Юр, а откуда у тебя тушенка? – встревожилась Анна Николаевна. – Где ж ты ее раздобыл?

– Там, где взял, ее уже нет.

Он открыл перочинным ножом банку, опрокинул ее содержимое в кастрюлю с ячневой кашей.

– Вот теперь будет вкусно! – Юрка подмигнул Марусе.

Анна Николаевна покачала головой, перемешала крупу с тушенкой, а потом, вздохнув, стала раскладывать ее по тарелкам: больше всех – внуку, чуть поменьше – внучке, себе меньше всех.

Маруся вдохнула запах, идущий от кастрюли, и закрыла глаза от удовольствия. Все трое сели за стол.