Текст книги "На Муромской дороге"

– Мистика, – выдохнул Коля.

– Иес, – подтвердил Колины слова Гонолупенко. – Нечистая сила.

Примадонна, обиженная нелицеприятным выводом Стингера, попыталась сама выяснить, кто привёл в её дом нудиста, но безуспешно. Не удалось даже установить, пришёл ли он в дом голым или его раздели здесь. Осталось так же тайной, каким образом на его шее оказалась Стингерова цепь, которая, как утверждала хозяйка, должна была храниться в её спальне, куда вход гостям, да ещё малознакомым, был категорически запрещён.

– Вот так у нас всегда, – покачал головой Портсигаров. – Великие проекты срываются из-за совершеннейшей ерунды. Коммунизм не построили, сибирские реки вспять не повернули, а теперь ещё и Стингерову цепь потеряли.

– Может её Цыганков унёс? – предположил Коля.

Предположение нельзя было считать беспочвенным, однако, хозяйка запротестовала. По ее словам выходило, что Кучерявый никогда не брал чужого, а брал только государственное, да и то если это государственное стоило более ста тысяч долларов. А красная цена Стингеровой цепи – десять баксов.

– За кого ты нас принимаешь?! – возмутился Портсигаров. – Стали бы мы за десять долларов ноги бить. У нас по вашей милости грандиозный проект на миллион долларов срывается.

– Знаю я твои миллионы, Портсигаров, – пренебрежительно отмахнулась Примадонна. Ни один приличный человек не станет с тобой связываться.

– Вот как, – зловеще процедил сквозь зубы Портсигаров. – Вы, сударыня, ещё пожалеете, что оскорбили честного художника. Ибо за моей спиной силы, о которых вы понятия не имеете.

– Ах силы за твоей спиной, – вперила руки в боки Примадонна. – Уж не этого ли паршивого кобеля ты имеешь в виду?

– Остановись! – в ужасе всплеснул руками Портсигаров и понизил голос до шёпота. – Это не кобель, это сам Джульбарс, шаман Каймановых островов. Личность загадочная и противоречивая. Знаю одно: оскорбления он тебе не простит.

– Он меня ещё пугать будет в собственном доме, – взъярилась Примадонна и грозно надвинулась на Портсигарова. – Вали отсюда, чтобы духу твоего здесь не было.

– Мы уходим, – гордо сказал шоумен. – А что касается духов, то это не по моей части. Но думаю, главный шаман Каймановых островов не оставит тебя своим вниманием.

Джульбарс в подтверждение прозвучавших угроз очень вовремя гавкнул, после чего первым двинулся к выходу, всем своим видом выражая глубочайшую обиду. Следом за шаманом-оборотнем удалились и оскорблённые грубым приёмом гости. У порога Портсигаров остановился и обернувшись к хозяйке сказал голосом театрального Мефистофеля:

– Сатана здесь правит бал. Ха-ха.

Вслед гостям понеслись прощальные слова, самым ласковых из которых было слово «придурки». Но «придурки» брань проигнорировали и не пожелали опускаться до примитивного тусовочного скандала.

– Красиво ушли, – восхищённо прицокнул языком Коля. – Зато дело не сделали, – вздохнул Портсигаров, садясь за руль «Мерседеса». – Иес, – подтвердил Стингер. – Ноу Ти Ви без шаманова амулета.

– Далась тебе эта железяка, ей богу! – возмутился Коля. – Не скажи, – покачал головой Портсигаров, выруливая на столбовую дорогу. – Что-то в железяке есть, если за ней устроили охоту.

– Да какую охоту, – нерешительно махнул рукой Коля. – Аристарху скажи спасибо, – огрызнулся Портсигаров. – Теперь в чьих-то глазах мы участники заговора генералов во главе с Инструктором. – Вот влипли, заиньки мои, – ахнул Коля. – Надо немедленно к Сосновскому ехать с покаянным словом.

– Нет, брат, шалишь! Портсигарова не запугаешь! Зато мы под этот заговор много чего сможем выбить. Сдаётся мне, что это сам Сосновский мутит воду.

Более Портсигаров ничего к сказанному не добавил, да и Коля, расстроенный открывшейся сутью вещей, притих. Балабанов анализировал обстановку. Па всему выходило, что нудист был связан с кучерявым Цыганковым. И слежку они вели за Гонолупенко и Балабановым. Не исключено, что Цыганков капитана опознал и теперь пытается выйти на него через Инструктора.

Своими размышлениями Балабанов поделился только с Гонолупенко. Сержант почесал за ухом и кивнул головой:

– Прятаться не будем. Я постараюсь проследить Кучерявого, а ты тряси Марианну. Должен быть от неё ход на Лысую гору.

– Да какой там ход, – махнул рукой капитан. – Марианна самая обыкновенная баба. – Обыкновенных баб не бывает, – сказал Гонолупенко, пожимая на прощанье руку капитану. – Все они ведьмы. А твоя ведьма особенная. Её не раз к Папе приглашали. И на политическую кухню она вхожа. Налимов вокруг неё крутился и даже консультировался, по нашим сведениям.

Кто такой Налимов, сержант Балабанову не сказал, а тот оглушенный сведениями, порочащими Марианну, забыл у него спросить. Но фамилия в голову капитану запала, и он даже испытал к этому неизвестному господину чувство очень похожее на ревность.

У Балабанова к Марианне накопилось много вопросов, но, к сожалению, задать их не пришлось – хозяйки не было дома. Отсутствовали и оба Хулио, так что капитану за весь вечер не с кем было словом перемолвиться. На лежащую на столе бумажку он не сразу обратил внимание, хотя предназначалась она ему. Записка прямо-таки потрясла сибиряка своей простой до жуткой таинственности сутью. Марианна писала: "Я на шабашке, дорогой Коломбо. Котлеты в холодильнике, макароны на плите. К утру буду.

Весь вопрос был в том, чем считать «шабашку»: левой работой или малым шабашем ведьм? Ответить капитану могли бы жуткие личины, развешанные по стенам гостиной, но у него не хватило духу обратиться к ним за советом. Сидеть среди этих предметов таинственного культа Балабанову было жутковато, и он отправился на кухню, потрошить холодильник. Котлеты с макаронами Балабанов съел, но, к сожалению, сомнений его они не рассеяли.

Промаявшись в раздумье часа полтора капитан пришёл к неоспоримому выводу, что утро вечера мудренее, а потому и завалился спать, утомлённый тяжело прожитым днём. Снились Балабанову не то, чтобы кошмары, но довольно странные вещи. Вроде бы, безобидные двери вроде бы совершенно обычного шкафа открылись, и в комнату вошел сутулый господин небольшого роста. В лунном свете лицо господина смотрелось синеватым, однако живость движений указывала, что перед Балабановым не покойник, хотя не исключено, что вампир. Во всяком случае, капитан не очень удивился, если бы на лысом черепё пришельца обнаружились рожки.

– Вы кто такой? – нагло спросил вампир, пристально вглядываясь в Балабанова. – А вы кто такой? – не остался в долгу капитан.

– Я гость, – глупо хмыкнул сутулый. – А где Марианна? – Марианна на шабаше, – отозвался Балабанов. – А я поставлен, вход охранять.

Последнее было ложью, но капитан, обнаружив, что разговор происходит не во сне, а наяву, решил не слишком церемониться с гостем.

– Вы от Налимова? – спросил незнакомец. – А вам какое дело? – огрызнулся капитан.

– Я не вмешиваюсь, – хихикнул ночной посетитель. – Я и Марианне говорил, что не претендую на её любовь.

Смех незнакомца Балабанову не понравился, как не понравилась и хитренькая физиономия. Чувства свои капитан не стал скрывать от гостя.

– Вы совершенно напрасно беспокоитесь, – заюлил вампир, заметивший недовольство собеседника. – Я ведь допущен в круг Семьи. Знаком и с Налимовым. А вчера мне сам Волокушин руку жал. И в сеансах я тоже участвовал.

– В шабашах, что ли? – сообразил Балабанов. – Можно сказать и так. Астрология, знаете ли. Магия, женская интуиция. А вы кого охраняете?

– Я не только охраняю, но и перевожу. Меня приставили к одной знаменитости по фамилии Стингер.

– Стингер, – задумчиво протянул вампир. – Знакомая фамилия. – Его весь мир знает. А у нас он с секретной миссией и не один: Оборотень при нём. В виде чёрного пса. А на самом деле это главный шаман Каймановых островов.

– И зачем они к нам пожаловали? – Ищут контакт с нашей нечистой силой, в смысле с астрологами. – Зачем?

– Откуда же мне знать, – развёл руками Балабанов. – Амулет они ищут. Вроде бы в той цацке заключена огромная сила, и кто ею владеет, тот всем миром правит. Амулет этот у них спёрли. И эта штуковина сейчас в руках у Цыганкова. Шаман-оборотень прямо-таки рвёт и мечет.

– Ситуация, – задумчиво протянул пришелец. – А Налимов в курсе? – Не знаю. Мне сказали переводить, вот я и перевожу.

Незнакомец заволновался, засеменил по комнате, забубнил что-то себе под нос. Балабанов разобрал только слова «Налимов» и «надует, сукин сын». – Заговор у них против Сосновского, – решил подбросить дровишек в костёр Балабанов. – Собственными ушами слышал.

– У кого? – насторожился пришелец. – У Хромого, Кучерявого и Киндера, – пояснил Балабанов. – Генералов там была целая куча. Сидят при свечах и бубнят: с Бамутом пора кончать, с Абрамовичем пора кончать, пора кончать с Березовским… – С Сосновским, – поправил пришелец. – А мне без разницы.

Незнакомца слова Балабанова взволновали не на шутку, ему, судя по всему, было не без разницы.

– Извините, что я вас побеспокоил, – спохватился вдруг вампир. – Никак не ожидал вас здесь встретить. Всего хорошего.

Балабанов раскрыл было рот для вопроса, но задавать его уже оказалось некому: сутулый незнакомец исчез словно растворился в воздухе. Потрясённый его прытью капитан довольно долго хлопал глазами, а когда пришёл в себя, думать о преследовании было уже поздно. Тем не менее, Балабанов включил свет и тщательно исследовал помещение. Собственно, ничего нового и интересного в комнате он не нашёл. Вся мебель, стол, стулья, кровать были на своих местах. Разумеется, на своём месте был и шкаф, тяжёлый, большой, старинный, таких сейчас точно не делают.

Балабанов довольно долго изучал шкаф снаружи, попробовал даже отодвинуть его от стены, но безуспешно. Шкаф был то ли слишком тяжел, то ли просто крепко вделан в стену, во всяком случае, он даже не шевельнулся в ответ на прилагаемые нехлипким сибиряком усилия.

Устав бороться с упрямым шкафом, Балабанов открыл дверцы и вошел внутрь. Шкаф был вместителен, но пуст. Крючок здесь был всего один. Не долго думая, Балабанов потянул за крючок, и случилось чудо.

Под ногами неосторожного исследователя что-то тихо загудело, и неподвижный доселе пол медленно пополз вниз. Балабанов стоял, ни жив, ни мёртв, тупо уставившись в то место, где по его расчётам должен быть выход. Лифт опускался, но куда и на какую глубину, этого капитан вычислить не мог, хотя в душе надеялся, что везут его всё-таки не в преисподнюю, то есть тот самый Низ, который, если верить сержанту Гонолупенко, находился аккурат под канализацией. Собственно, и в дерьмо Балабанова тоже не слишком тянуло, но, положа руку на сердце, он, безусловно, предпочёл бы оказаться в канализации, но никак не ниже.

Лифт остановился. От ударившего в лицо света Балабанов невольно прикрыл глаза. Если судить по запаху, то попал он не в канализацию. Серой здесь тоже не пахло, и обнадёженный сибиряк открыл глаза. Прямо под его ногами стелилась ковровая дорожка, а стены помещения, куда он ненароком угодил, были отделаны мрамором. Огромный тоннель был пуст, но ярко освещён. Балабанов вспомнил слова Гонолупенко о подземных эскалаторах, которые ведут туда, где Папа работает с документами, а его дочь гремит горшками, и приободрился.

Сибиряк шёл по ковровой дорожке вот уже минут двадцать, но ни одной живой души так и не встретил. Никто его не окликнул, не потребовал документы, не обозвал самозванцем, а возможно и диверсантом, и не отправил, куда следует. Впрочем, ничего таинственного и даже просто заслуживающего внимания Балабанов в этом тоннеле пока что не обнаружил. Воздух же здесь был посвежее, чем на столичных улицах.

Нельзя сказать, что Балабанов пришёл в ужас от царивших вокруг тишины и безлюдья, но первый же попавшейся на пути двери он обрадовался так, как радуется человеческому жилью путник много дней бродивший по пустыне. Помещение, в котором оказался Балабанов, скорее всего было подсобным. Об этом говорили пустые вёдра, щётки, и швабры, в которых он едва не запутался. Капитан собрался уже было поворачивать оглобли, но тут обнаружил ещё одну дверь, которая вывела его на лестницу. Лестницу, кстати говоря, весьма солидную, слегка потёртую за минувшие годы подошвами многочисленных посетителей, но, по прикидкам Балабанова, способную ещё тысячу лет простоять. Эта лестница вселила в сибиряка надежду, что загадочная номенклатурная тропа вывела его в места если не обетованные, то, во всяком случае, людные. На это указывали и приглушённые голоса, доносившиеся сверху. Голосам Балабанов обрадовался, но сломя голову на людской зов не бросился. В это роскошное здание провинциала никто не звал, а потому и не было уверенности, что ему обрадуются.

Поднявшись на не совсем понятно какой, но всё-таки обитаемый этаж, Балабанов заглянул в приоткрытые двери ближайшего кабинета. Собственно, это был не кабинет, а приёмная. Солидный начальственный кабинет был рядом, за обитой кожей дверью, и, судя по всему, он был пуст. Балабанов подошёл к столу, за которым коротала время секретарша значительного лица и присел в кресло.

Прежде чем предпринимать какие-то действия, следовало крепко подумать. Пораскинув умом, Балабанов пришёл к выводу, что попал он в места хоть и секретные, во всяком случае, не всем доступные, но далеко не таинственные. Здание, в котором он находится сейчас, принадлежит, скорее всего, какому-нибудь солидному учреждению, и его сотрудники страшно удивятся, если их вдруг заподозрят в связях с нечистой силой. А самого Балабанова вполне могут счесть вором, а то и шпионом, если в этом здании хранятся секреты. Поэтому самым разумным для капитана было бы тихо просидеть до рассвета в кресле, а потом, незаметно смешавшись с завсегдатаями здания, выскользнуть на улицу.

Чтобы не привлекать внимание охраны, Балабанов решил выключить свет, оставленный гореть растрепухой-секретаршей. В поисках выключателя, он почти случайно нажал какую-то кнопку и страшно удивился, когда в ответ на его неосторожное движение откуда-то из-под стола зазвучали приглушённые голоса:

– Всё это лишь дурацкое шоу, развернувшееся вокруг заезжей знаменитости и не более того.

– Не торопитесь с выводами, – остерёг говорившего знакомый капитану голос. – Я не первый десяток лет толкусь по столичным коридорам власти и готов с уверенностью вам заявить – здесь не без чертовщины.

– Но помилуйте, – возмутился собеседник Хромого, в котором Балабанов без труда опознал Цыганкова. – Прикажете поверить психопату Химкину с его летающими тарелками и юпитерианскими агентами?

– Поверьте моему опыту, дыма без огня не бывает, – остановил собеседника Хромой. – Вы лично допрашивали журналиста?. – Химкина мои люди взяли сразу же по выходе от Примадонны, – доложил Кучерявый. – Допрашивал я его лично и со всей ответственностью могу заявить, что все его россказни – пьяный бред.

– А цепь? – напомнил Хромой. – А статьи Журавлёва с намёками? Ну и, наконец, беспокойство наших друзей с Потомака. Сам посол у меня вчера справлялся – ху из мистер Инструктор? Подобные вопросы просто так не задают, молодой человек. – Они что же, боятся за свой форт Нокс?

– Речь идёт об активизации генералитета и российских спецслужб. – Ну а Юпитер здесь при чём?

– А вот это уже я вас спрашиваю – при чём здесь Юпитер? И какое отношение к нашим специальным службам имеет этот Стингер с Каймановых островов и этот якобы переводчик Балабанов? Почему они с такой настойчивостью ищут дорогу на политическую кухню?

– А вы уверены, что они её ищут? – спросил Цыганков. – По внешнему виду эти двое не меньшие придурки, чем Коля с Портсигаровым.

– Вот-вот, – подтвердил Хромой. – С какой стати двое наших шоуменов вздумали помогать заезжим иностранцам?

– Вы что, не доверяете Сосновскому? – А с какой стати я должен ему доверять? – возмутился Хромой. – Я пока ещё в своём уме. Как вы сказали, этот каймановский шаман назвал свой проект? – Вальпургиева ночь.

– Случайное название, как по-вашему? Оно никаких нежелательных аналогий у вас не вызывает? И почему Стингеру непременно нужно снимать свой сатанинский клип у Каменных палат? – Да мало ли шабашей там в последнее время проводится. – Именно шабаш! – воскликнул Хромой – Сбор нечисти в назначенный срок. – Я полагал, что Инструктора нам подсунул Сосновский, – с вздохом произнёс Цыганков. – С какой целью?

– Заменить нижегородцев на питерцев.

– Мелко вы плаваете, уважаемый, – отрезал Хромой. – Излишний прагматизм вас подводит. Не чувствуете страны. Вкуса власти не чувствуете.

– Ну, это положим, – возразил Цыганков. – Власть я не только чувствовал, но и пробовал.

– В том-то и дело, что пробовали да не распробовали. А сколько денег наши друзья в вас вложили.

– Я сделал всё, что мог, – обиженно процедил сквозь зубы Кучерявый.

– Надо нейтрализовать Сосновского и Фидоренко, – сказал Хромой. – Через иглу. В игле смерть кощеева.

– Я думал, вы договорились с Фидоренко. – Дело не в Фидоренко, дело в Сосновском. Похоже, это именно он придумал миф об Инструкторе, который должен-де спасти Отечество. Не забывайте, в како стране мы живём. Я жизнь положил, чтобы загнать Россию в объятия Запада. А сколько потребовалось усилий, чтобы развалить прежние наши мифы. И вот появляются люди, которые ради своих корыстных интересов готовы обратить результаты наших трудов в прах.

– Объятия у наших друзей слишком уж жестковаты, – вскольз заметил Цыганков. – Придушат, чего доброго. – Россия – лишняя страна, – холодно сказал Хромой. – Либо она станет сырьевым придатком мировой цивилизации, либо её вообще сотрут с лица Земли. Для меня очень важно, с какой целью Сосновский запустил миф об Инструкторе – собирается ли он делать сказку былью, либо всё ограничится лишь потрясениями на виртуальном уровне. Я не против того, чтобы Сосновский занимался мифотворчеством, но в мифах тоже надо знать меру. А вот если он по неосторожности, глупости и легкомыслию зачал монстра и выпустил его из мира виртуального в мир реальный, то этого монстра следует отловить и уничтожить. Сосновскому дать хорошую взбучку, чтобы надолго запомнил. – И что вы конкретно предлагаете? – Задействуйте Лебедянского с Васюковичем. Активизируйте Киселидзе. Надо уничтожить миф об Инструкторе. Этот миф сам по себе является угрозой для наших целей! Если Папе нужен преемник, то получить его он должен из наших рук и с благословения потомакских друзей.

В коридоре послышались чьи-то уверенные шаги. Балабанов едва успел щелкнуть выключателем и спрятаться в шкаф, как в приемную вошел похожий на перекормленного поросёнка человек, в котором капитан без труда узнал Тамерланыча. Голышенко проследовал в кабинет, но, к сожалению, забыл закрыть за собой дверь, что помешало Балабанову подслушать разговор с помощью технических средств. Впрочем, разговор был непродолжительным, и через минуту не святая троица появилась на пороге. Балабанову в эту минуту показалось, что Хромой, Кучерявый и Тамерланыч оборотни ещё почище Сосновского. И вместе они способны соорудить такого дракона, с которым далеко не каждый богатырь справится.

Нет, если бы речь шла о том, чтобы набить морды вышеозначенным лицам, то капитан не оплошал бы, но это в мире реальном, а вот что касается мира виртуального, то тут Балабанов был полным Иванушкой-дурачком.

Вывески на здании, в котором провёл ночь, Балабанов не обнаружил. И лишь у прохожих узнал, что это центр не то экономических, не то экологических исследований. Уже то хорошо, что капитан вырвался из гнезда оборотней без всякого для себя ущерба. Заспанная охрана на выходе просто проморгала сибиряка, который сделал дядям ручкой и с быстротой молнии ретировался через приоткрывшиеся двери.

Гонолупенко, поджидавший Балабанова возле отеля «Интернациональ» выслушал его рассказ с большим вниманием. На вопрос же капитана, что это ещё за бяка такая виртуальный мир? Гонолупенко криво усмехнулся и обронил с детства знакомое слово «телевизор». В то, что старый надёжный вроде бы друг может стать в руках колдунов страшным оружием, Балабанов верить категорически отказывался.

– Ну и зря, – сказал Гонолупенко. – Мой дед по отцовской линии, шаман одного африканского племени, сказал как-то – дай мне эту штуку, то есть телевизор, и весь мир сойдёт с ума от любви к моим богам.

– Сойти с ума, это не такое уж большое счастье. – Так ведь дед и не обещал счастья. Он обещал сумасшествие и полный разор. Ибо каждый должен своим богам кланяться и своим обычаем жить. А тот, кто пускает в свою душу чужих демонов, рано или поздно гибнет.

– Умный у тебя дед, однако.

Как человек неглупый от природы, Балабанов сообразил, что Инструктор подключил Гонолупенко к операции не случайно, а как раз в расчёте на его познания в африканских культах. А в судьбе самого Балабанова не последнюю роль, похоже, сыграли украденные русалками Митричевы штаны. Положим, никаких русалок в местном озере, скорее всего, не водилось, но ведь Митрич тогда всё село переполошил. Особенно почему-то бабы взволновались. Штаны так сяк, но русалки-де уже и на мужиков покушались, уводя под воду кого на день, а кого и на неделю, и пора властям уже эту самую власть употребить и навести в округе хоть какой-то порядок. Балабанов упрашивать себя не заставил, хитро посмеивающимся мужикам мозги вправил, а Митричу и вовсе пригрозил двухнедельной отсидкой, если он и далее ложной информацией вздумает смущать бабьи умы.

Гонолупенко, выслушав Балабановский пересказ операции под кодовым названием «Русалки», от себя добавил сведений, полученных от другого своего деда, но уже по материнской линии. А рассказал дед своему внуку Гонолупенко, как мужики его деревни отвадили от богатого рыбой озера жадного сукина сына, вздумавшего прибрать его к рукам. И активную помощь в этом деле местным мужикам оказал водяной,

– Сказки это всё, про водяных, – удивился чужому легковерию Балабанов. – Сети-то пропали, – хитро прищурился Гонолупенко. – Тот мироед уже и полицию звал и попа с кадилом и судебных крючков из города. А мужики в один голос твердят – нечистая сила. И ведь убедили и полицию, и судебных крючков. Даже приезжавшие из Питера учёные эксперты развели руками – научного объяснения сему факту нет.

– И действительно не было? – Может и было, да на что оно моим землякам. А о нашем озере до сих пор в округе дурная слава идёт. И чужие рыбу в нём не ловят. А если кто-то из чужих начинает хвост поднимать по поводу пропавших сетей, то наши тут же несут ему судебное решение ещё царского суда и заключение старорежимных экспертов о том, что против нечистой силы наука бессильна. И что примечательно: даже в советские времена всёсокрушающего атеизма водяной, зараза, перековке не поддался. Комсомольцев на него натравливали, видные партийцы к его совести взывали. Однажды даже инструктор обкома партии приезжал, а водяной, паразит, хоть бы хны. Так и не удалось его распропагандировать. Как портил чужие сети при царе-батюшке, тан и при генсеках продолжал своё несознательное дело. Учёные умы, на сей раз московские, пришли к выводу, что в озере живет чудище подобное лох-несскому. Мужики наши спорить не стали, но потребовали с учёных бумагу, где чёрным по белому написано об этом дожившем до наших дней доисторическом чудовище. И теперь всякому, кто не верит выводу питерских учёных о нечистой силе, тут же предъявляют бумагу, подписанную учёными московскими. – Это что же выходит, – задумчиво протянул Балабанов. – Кто байки рассказывает, тот и рыбу ест?

– Выходит так, – усмехнулся Гонолупенко.

Теперь многое в разговоре Хромого с Кучерявым Балабанову стало ясно. А то «реальный Инструктор», «виртуальный Инструктор»… Вопрос-то, оказывается, о «рыбе» идёт. Кому большой кусок достанется.

– Что-то припозднились сегодня наши виртуальщики, – сказал Гонолупенко, вглядываясь в тревожную даль.

Тревожная даль откликнулась на его беспокойство белым лебедем, который летел к ожидающим на крыльях Любви и ликования. Во всяком случае, глаза вывалившегося из «Мерседеса» Коли сияли восторгом: – Деньги, мужики, – выдохнул он. – В золоте будем купаться.

Опьяневшего от водки и радужных перспектив шоумена забросили обратно в салон, после чего утвердились там сами. Портсигаров слюной не брызгал, был по виду сух и деловит, но и у него глаза горели как у мартовского кота, получающего удовлетворение на празднике жизни.

– Цыганков мне звонил, – сказал он Балабанову. – Предложил взять часть расходов по осуществлению проекта на себя.

– Маленькая закавыка, – попробовал утихомирить море-окиян радости прагматичный сибиряк. – Никакого шамана под рукой у нас нет. А с Джульбарса мы ломаной копейки не получим. Он ведь у нас только в виртуальном мире шаман, а в реальном самый обычный пёс.

– Растёшь, провинциал, – одобрительно хмыкнул в его сторону Портсигаров. – Одно только ты упустил: шоумены добывают пропитание в мире виртуальном, а потому кем бы там ни был Джульбарс в мире реальном – наплевать и забыть. В нашем виртуальном мире он главный шаман Каймановых островов, руководитель грандиозного шоу-проекта стоимостью в миллион долларов, а в каком он виде решения принимает, это ровным счётом никого не касается.

Джульбарс, сидевший рядом с Колей, в ответ на повышение своего статуса, пусть даже и в виртуальном мире, радостно гавкнул. За два дня карьеру он сделал прямо-таки на зависть: из заурядных милицейских церберов махнул прямёхонько в шаманы Каймановых островов.

– А что, – с вызовом бросил миру Коля. – Конь Калигулы был сенатором в Риме, так неужели же наш умница Джульбарс не способен осуществить грандиозный проект в России.

– Так ведь денег нет, – всё ещё продолжал сомневаться Балабанов. – Цыганков согласился только часть проекта оплатить. Где мы остальные деньги возьмём? – У Сосновского, – быстро ответил Коля. – Если он нас поддержит, то в золоте купаться будем, серебром дорожки посыпать, а баксами сортиры оклеивать.

– А как выглядит этот Сосновский? – спросил Балабанов. – Да ничего особенного, – махнул рукой Коля. – Невысокий, лысый, сутулый. – Тогда я его, кажется, видел сегодня ночью. И если вы такие отчаянные я готов вам показать дорогу на политическую кухню.

Подремывавший на заднем сидении Гонолупенко очнулся и с интересом уставился на капитана.

– Не такие уж мы и отчаянные, – засомневался Коля.

Балабанов пребывал в затруднении: говорить шоуменам о местах обетованных, дорогу в которые он открыл сегодня ночью или лучше промолчать. Конечно, если бы у капитана была постоянная связь с Инструктором, то правильнее было бы доложить в первую голову ему, но поскольку связи не было, то решение приходилось принимать самостоятельно. – Иес, – сказал Гонолупенко. – Гоу в Кремль.

Балабанов расценил эти слова Стингера как подсказку, а потому, отбросив все сомнения, рассказал шоуменам о своих ночных приключениях. – Заманчиво, – сказал Портсигаров. – Все кремлёвские тайны у нас будут в кармане.

– А зачем нам эти тайны, – поморщился Коля. – Меньше знаешь – дольше живёшь. Нам деньги нужны, а не тайны.

– Там где тайны, там и деньги, – наставительно заметил Портсигаров. – Может мы в тех схронах золото партии надыбаем.

– Золото партии давно уже промотали по европейским кабакам и кафешантанам, – возразил Коля.

– Трус не играет в хоккей, – пропел Портсигаров. – А в теннис тем более.

Почему трус не играет в теннис, Балабанов так и не успел узнать, поскольку белый лебедь тормознул у знакомого уже капитану здания. Здание по виду ничего вроде бы особенного из себя не представляло, но, похоже, таило в своём нутре нечистую силу. Огромные витражи роскошного фасада хитренько перемигивались под лучами яркого утреннего солнца. И было в этом перемигивании столько неискренности, что Балабанов невольно поморщился. Русским духом здесь тоже не пахло, во всяком случае, чуткий сибиряк ничего родного ни внутри, ни снаружи не уловил.

– Пошли садиться на иглу, – сказал Коля, с вздохом выбираясь из машины. – Какую ещё иглу? – не понял Балабанов.

– А вон она, – кивнул головой на устремившуюся к небу телебашню Портсигаров. – Гадко, конечно, травить народ опиумом, но что поделаешь.

Балабанов вспомнил слова Хромого об игле, в которой заключена смерть Кощея и почесал затылок. Хромой, возможно, просто пошутил, но, как известно, в каждой шутке есть доля истины. Во всяком случае, Балабанову игла не понравилась. И он поспешил отвернуться от материализированного символа Кощеевой власти. Такую мощную иглу враз не переломишь, будь ты хоть Илья Муромец.

Волосатый телебосс Эдик Аристов встретил шоуменов неприветливо. Минут пять он мекал и экал, силясь объяснить навязчивым людям, к сколь занятому человеку они попали. Эканье и меканье сопровождалось столь замысловатыми словечками, что они ставили в тупик не только Балабанова, но и Портсигарова с Колей. – Индифферентная энтропия конфиденциально дезавуирует экспериментальный посыл э…, что чревато э… паронормальными инцидентами в геморроидальной сфере.

На высоте положения оказался только Гонолупенко, который не уронил чести каймановской эстрады и не посрамил своего африканского деда.

– Иес, – сказал он в ответ. – Энтропическая сексуальность генерирует безапелляционность энд сублимирует прострацию при переходе в гиперинфляцию с последующей импотенцией.

Минут пять Гонолупенко с Эдиком, глядя друг на друга с большой симпатией, перебрасывались строго научными фразами, пока, наконец, не выдержал Балабанов, высказавшийся по обсуждаемой проблеме с опрично-милицейской прямотой. – Индо исчо какой-нибудь собачий сын помянет корреляцию, то я ему так врежу по кумполу, что стыд срамнику очи выест, а плоть его мы разнесём клочками

по закоулочкам. – Здраво рассудил, – поддержал сибиряка Портсигаров. – Как мы сиречь словоблудию не подвластны, то и другим темяшить нам байки позволения не дадим.

После столь решительного заявления Эдик Аристов перешёл с птичьего языка на человеческий.

– Ну не могу. Э…о… ситуэйшн, мужики, ни в какие ворота не лезет, а намедни в Кремле мне дали такой промоушн, что у меня от того мытья до сих пор голова болит.

– Вот тебе и независимое телевидение, – возмутился Коля. – Независимыми бывают газеты, – покачал головой Эдик. – А телевидение у нас общественное э… Первый он и в Африке первый. Или что-то в этом роде.

– А как же Лебедянский? – ехидно напомнил Коля. – Лебедянский семье уже не фрэнд и может себе позволить кинуть её по провайтеру, а я э… человек подневольный, потому как сублимирую не только флюиды Сосновского, но вынужден держать нос по ветру, дующему из каменных палат. – Что там ещё за ветры перемен? – насторожился Портсигаров.

– Ветры дуют с Северной Пальмиры, – намекнул Аристов. – И кто вовремя их познаша, тому соколом пырхать.