Текст книги "Черный скоморох"

– Это стонут души людей, замученных драконом Сюзи.

– С чего ты взял, человек молодой?! – возмутился Пигал.

– Матросы рассказывали,– спокойно отозвался князь.– Именно на этот остров он таскал свою добычу.

Достойнейший Пигал лишь снисходительно махнул рукой:

– Я знаю дракона Сюзи. Сволочь он, конечно, изрядная и, случись оказия, не побрезгует и человечиной, но свежая баранина, не говоря уже о говядине, ему больше по душе.

– И тем не менее дракон властвовал на протяжении двухсот лет на Либии.

– Сказки все это,– раздраженно отмахнулся Пигал.– Просто у вас, Героев, зуб на драконов, вот вы и рисуете их демонами. Сюзи слишком глуп, чтобы подчинить себе планету. Его устремления не идут дальше ублажения собственного желудка, хотя, конечно, по этой части он иной раз демонстрирует редкостную изобретательность.

– Следы его гастрономических забав мы уже видели на острове.

– Замечу, человек молодой, что в основном это кости животных.

– То-то и оно, что в основном,– усмехнулся князь.

– Так или иначе, но дракон убрался с Либии триста лет тому назад. Я знаю это совершенно точно, поскольку слышал из уст самого шестиглавого Сюзи.

– И чем он объяснял сей опрометчивый поступок? 3десь на Либии он был сыт, пьян и нос в табаке.

Пигал призадумался. Сюзи был болтлив, то, что собиралась скрыть одна его голова, непременно выбалтывала другая. К тому же в последние столетия он страшно запил. А что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Дракон Сюзи был ярчайшей иллюстрацией этой древней истины. Тем более что языков у него было целых шесть, и без работы они не оставались ни на минуту. О Либии он рассказывал частенько, особенно о том, как страдал желудком, съев по нечаянности Птаха XVII, тогдашнего короля Арлиндии, вместе с доспехами. Конечно, властвовать на Либии он не мог в силу застарелой умственной отсталости. Сюзи был самым обыкновенным наемником: мессонцы нанимали его против арлиндцев, арлиндцы против земейцев, гитондцы против верейцев – словом, обычная история. И он честно служил всем подряд, не брезгуя в уплату человечиной, но уже тогда предпочитал баранине птицу. И все-таки Сюзи убрался с благословенной Либии, хотя при всей своей феноменальной болтливости так ни разу и не назвал истинной причины своего бегства. Причем убрался он довольно далеко, на не слишком богатую планету Вилан, и там затаился.

Так или иначе, но с острова нужно уходить: не сидеть же здесь, в самом деле, неделю в ожидании Летучего Зена. А история с драконом Сюзи дает необходимый к тому предлог и спасает тем самым слегка подмоченную репутацию магистра. Сюзи необходимо допросить. Шестиглавый негодяй наверняка рад будет видеть старого друга.

Достойнейший Пигал долго шевелил губами, вычисляя путь от Либии до Вилана, и в расчетах не ошибся: объявились звездные путешественники на лесистой планете буквально в трех шагах от пещеры шестиглавого Сюзи. Однако надежды магистра на теплую встречу не оправдались. Сюзи в это утро был сильно не в духе, и это еще мягко сказано.

– Паразиты!– Этими словами он встретил своего доброго знакомого.– Негодяи, ублюдки, черви вилонские.

Третья и четвертая голова вместе с проклятиями изрыгали и пламя, отчего в просторной пещере, служившей дракону логовом, стало довольно жарко. Первая и вторая голова скалили в угрожающей ухмылке клыки, пятая грустила, а шестая просто маялась с похмелья. Собственно с похмелья страдали все головы, но шестая особенно сильно, поскольку вчера ей больше всех перепало.

– Всех сожру!– кричали третья и четвертая голова.

– А желудок?– спохватилась первая голова.

– Спалить всю планету к чертовой матери,– мстительно посоветовала голова вторая.– Чтобы знали, кто на планете хозяин.

– Только не это! – захрипела в ужасе шестая голова.– Паленым потом будет вонять целую вечность. И перестаньте огнем плеваться, и без того духота невыносимая.

– Действительно,– подтвердил сиринец,– жарковато у тебя, Сюзи.

– Кого я вижу! – обрадовалась первая голова.– Пигал, дружище.

– Только этого старого гнома нам и не хватало,– продолжала грустить на всю Вселенную голова пятая.

– Заткнись,– дуэтом посоветовали ей третья и четвертая голова.

– Из-за чего сыр-бор? – поинтересовался Пигал.

– Заводишко спиртовой встал,– удрученно вздохнул стоявший рядом круглолицый упитанный виланец.– Ну и Оне, естественно, сердятся.

– Проспали, мерзавцы! – пыхнула огнем третья голова.– Все змеевики поплавились!

– Так сладили уже, вашество,– зачастил круглолицый виланец.– Сей секунд все будет в лучшем виде. Зачем же зазря огнем-то себя распалять, здоровьишко-то не железное, отец родной.

К удивлению князя Тимерийского, виланец хоть и лебезил перед драконом, но не слишком его боялся, и в красноватых то ли от жары, то ли с похмелья хитреньких глазках круглолицего вспыхивали время от времени веселые искорки.

– Сам-то небось уже принял с утра, морда,– обиделась на виланца шестая голова.– А тут хоть пропадай.

– Так, вашество,– заохал круглолицый,– мне же, как голубю,– клюнул, и все, а вам сколько надо.

– Видали голубя,– захохотала вторая голова.– Первый пьяница на Вилане.

– Сразу уж и первый,– обиделся на дракона круглолицый.– Все у вас пьяницы, один вы трезвенник. Если и выпьешь когда, так исключительно с устатку, за здоровье отца родного. За все мои труды и такая награда!

Виланец даже всхлипнул. Дракон Сюзи задумчиво громыхал хвостом, поднимая пыль в дальнем конце пещеры. От грохота у Андрея заложило уши, а от поднятой пыли запершило в горле.

– Герой в пещере,– забеспокоилась пятая голова.– Не ожидал я от тебя, Пигал, такой подлянки.

Хвост загромыхал еще громче, защелкали костяшки огромного гребешка на спине, дракон Сюзи, похоже, струхнул не на шутку, во всяком случае, передние лапы его напряглись, и огромное тело на минуту приподнялось с каменного пола пещеры. Князь Тимерийский только головой качал, приглядываясь к поднявшейся ему навстречу махине, и на всякий случай поудобнее перехватил меч.

– Мы с миром,– поспешил успокоить дракона Пигал.– Зашли поговорить о том о сем.

– Ох, не верю я Героям,– вздохнула первая голова.– Беспокойное племя.

– Беспокойное! – возмутилась пятая.– Хулиганье отпетое! Жабовидные пщаки и те поприличнее будут.

– Так уж и поприличнее,– возразил Пигал Сиринский.– Зачем же лишнее говорить.

– Ты посчитай, сколько они убили драконов,– посоветовала магистру пятая голова.– Жизни не хватит. А все почему?

– Почему? – удивленно спросила шестая голова, которая, по всей видимости, задремала и упустила нить разговора.

– А потому что им, видите ли, кто-то сказал, что кровь дракона делает их неуязвимыми.

– Суеверие,– подтвердил Пигал.

– Хорошо суеверие! – взвилась пятая голова.– Бьют нашего брата нещадно. А за что, скажите на милость? Нет во Вселенной существа более полезного и мирного, чем дракон. Сармон, подтверди.

Круглолицый виланец охотно выдвинулся вперед и загнусил в припадке усердия:

– Так, вашество, души в вас не чаем, отец родной. Кабы не вы, пропали бы мы здесь, стоптали бы нас вороги.

В подтверждение своих слов виланец уронил две слезы. Уронил бы он, судя по всему, и больше, но тут у входа в пещеру поднялась суета и появилась лошадь, влекущая за собой телегу, заставленную бочками. Сюзи зашмыгал всеми своими двенадцатью ноздрями. Характерный запах спирта заполнил всю округу. Расторопные виланцы откупорили бочки, которые на глазок вмещали не менее десятка ведер каждая.

– Удружил, Сармон,– благодарно дыхнула на круглолицего шестая голова.

– Стараемся, вашество,– залебезил виланец.– Ночей не спим, чтобы угодить отцу родному.

Настроение шестиглавого Сюзи стремительно улучшалось. Первая голова даже затянула весьма фривольную песенку о любви шестиглавого дракона к одноголовой принцессе.

– Такая вышла ерунда, трим-були-були-бундия,– захлебывалась от усердия шестая голова, когда остальные пять уже приготовились слушать достойнейшего Пигала. Пришлось пятой голове как следует боднуть ее по затылку. Шестая наконец умолкла и пригорюнилась.

– Это та самая Елена, из-за которой Герои Трою спалили? – полюбопытствовала пятая голова.

– Потом они из этой групповухи целый миф раздули,– дополнила вторая голова.

– Так это вроде на Земле было,– засомневалась третья.

– Вот они, Герои,– задохнулась от возмущения первая голова.– Сколько они девок там перепортили, сколько народу положили, ужас!

– И заметь, Пигал,– снова подключилась к разговору пятая, самая ехидная голова,– убивают Герои не для того, чтобы утолить голод, а исключительно из тщеславия.

– Абсолютно безнравственная публика,– согласилась вторая голова.

– И этому, видишь, Елену подавай,– задохнулась от возмущения четвертая голова.– Ни стыда, ни совести!

– Ты лучше объясни, почему с Либии удрал? – прямо спросил Тимерийский, которому пьяная болтовня дракона уже изрядно надоела.

Все головы Сюзи замерли как по команде. Даже шестая, которая в очередной раз собиралась нырнуть в стоящий перед ней бочонок, застыла на полпути в испуге и недоумении.

– Какая такая Либия? – фальшиво удивилась вторая голова.

– Та самая Либия, где ты съел арлиндского короля вместе с доспехами,– напомнил рассеянному приятелю Пигал.

– Как же, как же,– припомнила первая голова.– Танкред Великолепный, упитанный был такой.

– Танкреда я, однако, на Земле съел,– поправила шестая голова, хватившая уже лишку.– А арлиндца Птахом звали, весь желудок мне испохабил, паразит, своим ржавым железом.

Пятая голова в очередной раз долбанула шестую, но на ту, похоже, накатило:

– Хорошая планета Либия, и кабы там жареным не запахло, век бы оттуда не улетал.

– О жареном поподробнее,– попросил Пигал Сиринский.

Дракон Сюзи заскучал, заворочался на пыльном ложе, попробовал даже лапой почесать затылок одной из голов, но с задачей не справился по причине сильного подпития. А потом и вовсе понес несусветную чушь всеми шестью языками. Но на достойнейшего магистра уловки дракона не действовали. Все так же настойчиво и целенаправленно он продолжал гнуть свою линию.

– Не знаю я ничего,– не выдержала наконец давления Пигала четвертая голова.– Меня предупредили, и я смылся.

– Дракона скромность украшает, трим-були-були-бундия,– пропела шестая голова к большому удовольствию пяти остальных, они прямо зашлись от хохота.

– А кто тебя предупредил? – не отставал магистр.

– В темном лесе, в темном лесе,– снова затянула шестая голова, но на этот раз ей допеть не дали.

– Есть тут одна старушенция,– наклонившись к самому лицу Пигала, дыхнула спиртом первая голова.– Ведьма.

– Да какая же Зеба ведьма? – возмутилась вторая голова.

– Много хуже,– подтвердила шестая голова, совсем пьяненькая.– Не уважает меня, понимаешь.

– Адресок дам,– сказала Пигалу первая голова,– но в случае чего на меня не ссылайся, моя хата с краю, ничего не знаю.

– Зря вы в это дело ввязались,– предостерегла третья голова.

– Герои! – захихикала пятая.– Не чета нам, драконам. Им, говорят, любая задача по плечу.

– И на Марсе будут яблони цвести,– обнадежила шестая голова.– Понимаешь.

Ясно было, что Сюзи больше ничего не скажет. Пьянел он прямо на глазах или все более искусно притворялся пьяным.

– Сволочь он, этот твой Сюзи,– заметил Андрей, выходя из пещеры.

– Боится,– пояснил Пигал.– Поэтому и нос с Вилана не кажет. Прикинулся полудохлой собачкой и лапки кверху: не трогай меня, я не опасный. Кто-то его здорово напугал.

– Зачем виланцы его поят и кормят? – возмутился Тимерийский.– Замуровали бы вход в пещеру, и делу конец.

– Человек молодой,– укоризненно глянул на князя Пигал,– это для вас, Героев, драконы враги, а для хитрых людишек вроде Сармона дракон Сюзи – отец родной. Раньше племя Сармона было самым слабым на Вилане, а прикормило дракона и стало самым сильным, со всех соседей дань собирает. А для Сюзи всего-то трудов – пару раз в год, по большим праздникам, выползти из пещеры да дыхнуть на виланцев спиртным. Сармон хитрая бестия, а потому и крутит дурачком и лентяем Сюзи как хочет.

– Подонок! – буркнул князь Тимерийский, и не совсем было понятно, к кому относятся эти слова – к дракону Сюзи или к его приятелю Сармону.

– Черт с ними,– задумчиво проговорил Пигал.– У нас с тобой, человек молодой, дела поважнее: надо повидать эту Зебу.

– На Либии?

– Нет,– покачал плешивой головой сиринец,– на Ибисе.

Князь Тимерийский в ответ только присвистнул. Что и говорить, планета Ибис имела весьма дурную славу. В Светлый круг она вошла одной из последних, да и то боком, поговаривали, что там процветают культы, напрямую связанные с Черной магией. И вообще, об ибсянках шла по планетам Светлого круга нехорошая слава. Именно об ибсянках, потому что об ибсянах никто не слышал ни хорошего, ни дурного. Планету Ибис даже Герои предпочитали обходить стороной. Официально – из нежелания связываться с бабами, а неофициально – страшновато было. Уж очень громкая слава была у местных колдуний. По слухам, ибсянки в последнее время что-то не поделили с кикиморами Селы и между ними шла грызня. Села тоже была еще той планетой. До сих пор никто точно не мог сказать – к Светлому кругу она относится или к Темному. Случалось, кикиморы помогали Героям, но частенько становились на сторону жабовидных пщаков, избравших Селу плацдармом, с которого они совершали налеты на соседние планеты. И вообще с приграничными планетами, по мнению достойнейшего Пигала, одна сплошная морока, и это был тот достаточно редкий случай, когда князь Тимерийский полностью согласился с магистром.

– А пьяница Сюзи ничего не напутал в расчетах?

Пигал только плечами пожал:

– Сюзи уже более тысячи лет болтается по Вселенной, а уж приграничные планеты он излазил от и до. Хвастался мне как-то, что у него и в Темном круге полно друзей.

– А ты его защищаешь,– укорил магистра князь.

– Да не защищаю я,– возмутился Пигал.– Просто без драконов Вселенная обеднеет. О Темном круге мы только от таких, как Сюзи, узнаем. Укорот драконам давать надо, но и палку перегибать не след.

И все-таки пьяница Сюзи подвел достойнейшего магистра. Хотя, возможно, это получилось совершенно не нарочно. Так или иначе, но у сиринца было достаточно времени для обдумывания обеих версий, пока он стоял привязанный к столбу на пару с сиятельным князем, а вокруг бесновалось несколько десятков самых натуральных ибсянских ведьм. Адресок, который им столь услужливо предоставил Сюзи, оказался то ли капищем, то ли храмом древних ибсянских богов, и межзвездные путешественники по незнанию свалились сюда, как два кура во щи. По мнению Тимерийского, ибсянский культ был связан с мужским началом. А столб, к которому их привязали, являл собой очень правдоподобное изображение этого начала. Или конца, как кому нравится. Достойнейшему Пигалу не нравилось ни то и ни другое, особенно его пугали рослые ибсянки, которые норовили пощекотать копьями ученого магистра. Князю же, наоборот, ибсянки понравились, и он здесь же, у столба, пустился в пространные рассуждения по этому поводу. Хотя лучше бы человеку молодому помолчать. И что, в самом деле, за охота дразнить взбесившихся баб, которые и без того готовы были разорвать чужаков в клочья?

– Что они от нас, собственно, хотят? – возмутился утомленный приключением магистр.

– Вероятно, проявления этого самого начала.

– А кто его должен проявлять?

– Очень опасаюсь, что именно мы.

Ну это уж, знаете, слишком! Достойнейший Пигал – это вам не какой-нибудь мальчишка, а ученый муж, разменявший шестой десяток, и принимать участие в подобных сомнительных игрищах он не собирается. Поразительное невежество, да что они здесь, совсем с ума посходили?!

Предположения князя очень даже походили на правду. Ибсянки, что ни говори, были в самом соку. Нет, как ученый достойнейший Пигал с удовольствием понаблюдал бы за религиозным буйством из безопасного места, поскольку представление не было лишено изящества. И отплясывали девушки с большим азартом, и вообще все это могло быть очень интересно с этнографической точки зрения. Но навязывать участие в церемонии человеку неподготовленному и вышедшему из возраста – это же верх неприличия.

Барабаны неожиданно смолкли, пляска прекратилась, и в центр круга торжественным шагом вышла рослая девушка с копьем в руке. Наконечник копья был энергетическим, это Пигал успел заметить, а больше о девушке и сказать было нечего, поскольку главная ведьма или главная жрица была совершенно обнажена, как, впрочем, и все ее товарки. Не считать же, в самом деле, одеждой огромную диадему на голове главной жрицы?

– Дама треф,– вслух произнес Тимерийский.

Молодой человек был неисправим в своем пристрастии к картам, но в одном он, пожалуй, был прав: девушка оказалась брюнеткой, и глаза, которыми она смотрела на магистра, были темными, почти черными, как большой камень, венчающий ее диадему. Сбитый с толку происходящим, Пигал не сразу сообразил, что этот камень как две капли воды похож на принадлежавший Асольде Мессонской, а ныне украшающий указательный палец молодого человека. Странное совпадение, если не сказать больше.

– Этого отвязать,– кивнула жрица в сторону Пигала головой.– Он слишком стар для ночи любви.

Достойнейший магистр отнюдь не счел себя оскорбленным и даже выразил чувство признательности молодой ибсянке за проявленное человеколюбие. Затем он счел своим долгом заступиться за своего спутника, поведав жрице, что попали они на Ибис случайно, по вполне невинному поводу. Им всего лишь нужно повидать старую ибсянку Зебу и перекинуться с ней несколькими словами.

– Не путайся под ногами,– прикрикнула на магистра красавица,– иначе я проткну тебя копьем.

Как человек ученый и много повидавший на своем веку, достойнейший Пигал угроз не испугался и двинулся следом за процессией внутрь храма, куда с песнями и плясками потянулась вся бабья рать.

Тем более что путь ему никто не преграждал. Сиятельный Тимерийский, похоже, становился гвоздем программы. Именно его несли впереди всех восемь рослых девиц, сопровождаемые главной жрицей, размахивавшей энергетическим копьем.

Процессия остановилась в огромном полутемном зале, освещаемом чадящими удушливым дымом факелами. Никто не препятствовал Пигалу в осмотре стен, роспись которых его не то чтобы потрясла, а скорее, смутила. Увлеченный изучением ибсянской живописи он не сразу заметил, что восемь девушек и князь Андрей исчезли за пологом, подле которого застыла истуканом все та же жрица в диадеме и с копьем наперевес. Исчезновение молодого человека испугало магистра, особенно после того, когда он обнаружил в странном зале не только неприличные картинки на стенах, но и нечто гораздо более существенное: гору черепов, старых, готовых рассыпаться в прах от прикосновений рук, и совсем свежих, сохраняющих следы лицевых мускулов.

Достойнейший Пигал выбрал среди окружающих его ибсянок одну, самую добродушную, и обратился к ней за разъяснениями. Ведьма оказалась болтливой, как, впрочем, и все женщины, но ее откровения не прибавили мудрейшему бодрости духа. Девушка в диадеме вовсе не была главной жрицей, ей всего лишь предоставили право выбрать мужчину и для себя, и для восьми товарок-девственниц, которым предстояло в эту ночь стать женщинами. Время уже приближалось к закату, а мужчина так и не находился, что грозило Леде, так звали девушку в диадеме, большими неприятностями. Сиятельный Тимерийский, надо признать, прибыл как раз вовремя, иначе Леде пришлось бы распрощаться как с диадемой, так и с головой. С диадемой она, впрочем, расстанется в любом случае, а вот с головой, теперь только если избранный ею кандидат не справится со своими обязанностями.

– И что, все ибсянки проходят через эту церемонию подобным образом?

– Все,– подтвердила ведьма.

– А как же мужчины? – полюбопытствовал магистр, глядя при этом в сторону кучи черепов.

– Там только те, кто оказались недостойны ими быть,– отрезала красавица.

Теперь достойнейшему Пигалу стало понятно, почему о мужчинах-ибсянах столь мало известно на других планетах. Если судить по рассказам его нечаянной собеседницы, то подобных ритуальных сооружений на Ибисе тысячи и тысячи, и раз в месяц подобные мероприятия проходят во всех храмах. Немудрено, что мужчины прячутся, и их довольно трудно бывает поймать. Зато участь тех, кого поймали, очень часто оказывается незавидной.

– А нельзя ли сократить число кандидаток,– поинтересовался сиринец,– к обоюдному удовлетворению сторон?

– Нельзя,– отрезала ибсянка.– Девять – число священное. Раньше убивали всех девственниц, которым не повезло с мужчиной, но сейчас только одну, ту, которая делает выбор, а остальных изгоняют с планеты. На возвращение они могут рассчитывать лишь в случае особых заслуг, как, скажем, та самая Зеба.

– А Зебе не повезло в свое время?

– Не повезло,– подтвердила ведьма.– Но она сумела доказать свою любовь к Луме и была допущена в когорту избранниц.

Кто она такая, эта Лума, ибсянка уточнять не стала, зато с завистью сообщила, что Леда тоже станет избранницей, если мужчина не подведет. А сиятельный Тимерийский, судя по всему, был настроен весьма решительно: уже шесть претенденток благополучно покинули его ложе, а до восхода Лигуса оставалось еще немало времени. Пигал попытался расспросить словоохотливую соседку о Зебе, но та лишь раздраженно отмахнулась, поскольку испытание мужских достоинств Тимерийского вступило в решающую фазу – седьмая претендентка с сияющим лицом выскользнула из-за полога. Восьмая заставила себя ждать, и достойнейший Пигал заволновался, как, впрочем, и все вокруг. Леда, продолжавшая все так же недвижимо стоять у входа, закусила губу, магистру даже показалось, что она слегка побледнела. Но вот вздох облегчения заставил колыхнуться пламя факелов, и девушка с копьем покинула свой пост, исчезнув за пологом.

Ждать ее пришлось довольно долго, достойнейший Пигал стал уже с беспокойством поглядывать на светлеющее небо Ибиса. Его так и подмывало заглянуть за полог, но сделать это ему, конечно же, не позволили бы: великое таинство вершилось там, и посторонний глаз мог испортить все дело.

Барабаны ударили так громко, что магистр едва не подпрыгнул от испуга. Тимерийский и его сияющая подруга Леда предстали перед возбужденными зрительницами. На этот раз золотая диадема с черным камнем украшала голову Андрея. Получил он ее, вероятно, за труды и, по мнению достойнейшего Пигала, заслуженно. Похоже, так же считали и все посетительницы культового учреждения. Тимерийский и Леда были буквально засыпаны цветами. А праздник дальше пошел по вполне благополучному и мирному сценарию. Пигал даже слегка перебрал за пиршественным столом, что прежде с ним случалось крайне редко, но, видимо, волнения этой ночи оказались непосильными для немолодого магистра.

Разбудил Пигала незнакомый женский голос. Однако достойнейший магистр не вспорхнул с ложа испуганной птицей – выдержка для ученого отнюдь не последнее качество,– он лишь слегка приоткрыл один глаз, пытаясь разглядеть незнакомку.

– Темнишь ты, старая,– сказал Андрей Тимерийский.

– Старая Зеба знает многое, а расскажет тебе далеко не все. Но судьбу твою я попробую предсказать.

Как человек ученый, да и просто разумный и рассудительный, достойнейший Пигал обязан был вмешаться и прервать начавшийся сеанс Черной магии, но любопытство дознавателя взяло верх над совестью приверженца Белой магии, и магистр остался недвижим, как колода.

Об искусстве ибсянских ворожей ходило много слухов в ученых кругах, и у Пигала появилась редчайшая возможность или подтвердить эти слухи, или опровергнуть.

– Мое искусство древнее,– нараспев тянула старуха,– оно пришло еще из тех времен, когда планета Ибис была частью Темного круга. Немногое сохранилось с тех времен, но и того достаточно, чтобы заставить робкие сердца затрепетать в страхе.

– Я не из пугливых,– хладнокровно заметил Тимерийский.

– Многие нас осуждают за приверженность Черной магии, забывая при этом, что черную карту можно побить только той же мастью.

– Убедила,– голос князя звучал почти весело.– Клади, бабка, на стол свою черную масть.

Пигал раскрыл было рот, но тут же его и закрыл, потому что за столом вместо старухи сидела черноволосая красавица и улыбалась Тимерийскому белыми, как морской жемчуг, зубами.

– Дама пик? – В голосе князя не было уверенности.

– Пиковую даму ты найдешь на Либии, добрый молодец, я сама была такою ровно триста лет тому назад.

– Жалею, что припозднился с визитом на планету Ибис.

– На Ибисе в ту пору ты меня не нашел бы, молодец, так что не жалей о том, что не случилось, а смотри лучше, что с тобой будет.

– Есть чего бояться, старая?

– Другому бы не сказала, а тебе скажу – есть! Тень на тебе, добрый молодец, от самой высокой и самой черной башни во Вселенной. Даром это ни для кого не проходит.

К удивлению Пигала, князь Тимерийский промолчал. Выходит, знает, о чем лопочет старая карга. Быть может, Пигалу стоит вмешаться, пока ибсянка не увела молодого человека по дурной дорожке? Но тогда оборвется последняя ниточка, которая, возможно, приведет магистра к цели. Один из лучших дознавателей Светлого круга потерпит самое сокрушительное в своей жизни поражение, а прекраснейшая из прекрасных Елена Арлиндская навсегда останется в руках злодеев. Имеет ли право магистр Белой магии ради спасения человеческой жизни поступиться всего один раз, да и то практически случайно своими принципами? Достойнейший Пигал все больше склонялся к мысли, что имеет. Хотя, конечно, кошки у него на душе скребли, да и страшновато было. Но, видимо, таков удел истинного ученого – рисковать здоровьем и жизнью ради истины.

– Я понял,– сказал князь.– Действуй.

Пигал был разочарован. Ничего удивительного в действиях старой Зебы он не увидел. Обычные приемы магии, которым владеет любой недоучка фокусник. Внешне это выглядит достаточно эффектно, и на простофиль производит порой неизгладимое впечатление, но человеку ученому смотреть на бестолковые потуги дилетанта просто скучно. Да и глупо все это, глупо и смешно.

Однако достойнейший из мудрых не засмеялся, а закашлялся – уж слишком много дыма напустила старуха. А он ведь ей почти поверил: «черная масть», «тень»! Ох уж эта наша наивная вера в чудеса. Нам все время кажется, что есть еще и иные пути познания, кроме научных. Вероятно, виной всему наша лень. Путь познания труден и тернист, он не каждому по плечу, потому и хочется обмануть и себя, и природу. Ан нет, ничего, кроме дыма и кашля, не получается из слепой веры в чудеса.

Бесспорно, старуха владела даром внушения, а душистые травы и дым его усиливали, но любой, даже начинающий ученый вам скажет, что этого крайне мало, чтобы постичь мир. Дым потихоньку рассеивался, и достойнейший из мудрых уже собирался встать с лежанки, чтобы прокомментировать неудавшийся эксперимент, но вдруг со страхом обнаружил, что вовсе не лежит и даже не сидит и не стоит, а как бы его нет вовсе. Нигде нет Пигала Сиринского, исчез начисто, растворился без следа в пугающей темноте. И вот тогда достойнейший испугался по-настоящему. То есть магистра уже не было, а был только рассеянный в темноте ужас, всасывающийся чудовищной воронкой, которой в природе существовать не должно, но тем не менее она была. Пигал вдруг осознал, что даже ужас, который он сейчас вроде бы испытывает, это не его ужас, потому что ни сердце, ни разум сиринца ничего подобного не выдержали бы. Боялся кто-то другой, а Пигал Сиринский лишь случайно столкнулся с излучаемыми им волнами страха и почти захлебнулся в этих волнах. Магистр закричал или попытался закричать отсутствующим голосом, и исчезнувшее было сердце с треском разорвалось в его груди, плеснув алой горячей кровью на чей-то гигантский розовеющий язык, и два огромных, налитых ненавистью и страхом глаза сверкнули ему навстречу из темноты, а дальше был провал огромнейшей пасти и чудовищный утробный рык насытившегося зверя.

– Беда с этими учеными,– услышал он вдруг над собой голос Зебы.– Только-только по краешку провела, а он едва ума не лишился.

Пигал поспешно открыл глаза – находиться дальше во мраке было выше его сил. Лежал он все в той же комнате, на той же лежанке, и, если бы не противная дрожь в руках и коленях, он бы показал этой старой ведьме, как устраивать шарлатанские опыты над приличными людьми. Безусловно, это был сон, но уж больно страшный. Наверняка старуха подмешала к душистым травам какой-то наркотик.

– По лезвию ходишь, князь, а слева и справа от тебя бездна, где черным-черно. И Его бойся. Сломаешься, дрогнешь хоть на секунду – и пропал. Он тебя любит, но тем страшнее. Одна оболочка от тебя останется, князь, а сердце станет чернее сажи.

– Лорк-Ней – это его работа?

– Нет. Среди своих ищи.

Достойнейший Пигал наконец окончательно обрел себя и даже сел, свесив с лежанки короткие ноги. Князь Тимерийский стоял у стола, разглядывая свой меч, лицо его было сосредоточенным и хмурым.

– Вот тебе кристалл, магистр,– Зеба бросила камень величиной с куриное яйцо на колени сиринцу.– Воспользуешься, когда время придет.

Пигал взял камень с некоторой опаской: тот был молочно-бел, но с намеком на прозрачность. Таких камней магистру видеть еще не доводилось, и первым его желанием было бросить ведьмину игрушку куда подальше, но он пересилил себя. Подобные жесты к лицу разве что пугливому обывателю, а не ученому и дознавателю. Приходится признать, Черная магия иной раз впечатляет. Пигал уже испытал это сегодня на себе, но ведь практического результата с ее помощью порядочным людям добиться вряд ли удастся. Так что, скорее всего, и этот белый камень вещь абсолютно бесполезная, способная лишь увести с верного пути в дебри невежества.

То ли себя пытался убедить достойнейший Пигал, то ли Андрея Тимерийского, но, во всяком случае, на душе у него полегчало. Да если бы у достойнейшего из мудрых была бы хоть капля сомнений в том, что старая Зеба – шарлатанка, он никогда бы не взял в руки это куриное яйцо. Скорее всего, это даже не магический кристалл, ибо магический кристалл должен быть прозрачен, как слеза младенца. А этот камень какой-то белесый, как стеклянная колба, наполненная дымом.

Тимерийский молчал, растянувшись на горячем песке острова Дракона, и смотрел в голубое либийское небо, где раскалялся от известной только ему обиды неистовый Рамос. На Либию князь и магистр вернулись без приключений и попали на то же самое место, с которого отправились в гости к дракону Сюзи. Одежду свою они нашли в целости и сохранности. Достойнейший Пигал тут же облачился в свой серый с золотом костюм. Все-таки как ни крути, а неприлично достойнейшему из мудрых, магистру Белой магии, болтаться по свету в чем мать родила.

– Я бы на твоем месте тоже оделся, человек молодой,– посоветовал Пигал князю.– Лучи Рамоса коварны, так погладят по белой коже, что она потом лохмотьями отставать будет.