Текст книги "Путь. Книга 3"

В прошлый раз я не заметил этих бесшумных падальщиков, совершенно неразличимых во Тьме. И только сейчас, не имея телесной оболочки, чувствовал и замечал каждое живое существо, независимо от его размеров и способности скрываться. Эти прожорливые змеи набрасывались на умерщвлённое тело, и, не подозревая, что помогают друг другу, так как конечностей у них не было, довольно быстро расчленяли труп и поедали останки.

Я окинул взглядом округу и обнаружил, что плато, окружённое скалами – всего лишь огромный кусок материи, которая в своё время не стала миром. То ли как неудавшееся творение Тьмы, то ли наоборот – по её оригинальному замыслу, этот островок, оторванный и отличающийся от многочисленных миров Сущего, приютил бесов с пожирающими их после смерти падальщиками, продолжая вечное и бесцельное блуждание по просторам столпа.

Это показалось мне несколько знакомым, и, наверное, оттого весьма печальным. Исковерканный мирок, скрашивающий унылое одиночество присутствием ненасытных тварей, которым он был безмерно за это благодарен, конечно, походил на меня – на самоубийцу, потерявшему жизнь и приговорившему самого себя на подобное одиночество, только без малейшей возможности прикоснуться к жизни, пусть даже такой, как паразиты. Может, Сущее намекало мне сейчас, что одиночество не цель жизни, а всего лишь лекарство от самого себя? Только действие этого лекарства категорично – или сгинешь, или исцелишься.

Так я впал в некое забытьё, погрузившись в раздумье и прислушиваясь к новым ощущениям души, которая, подобно упырю, неустанно впитывала из Сущего потоки переживаний, эмоций, а также силы столпов, что, переплетаясь между собой, служили невидимым остовом бытия.

Витая над тускло светящимся красным светом островом, я был уверен, что переместился сюда не случайно, так как снова начинал путь во Тьме с той же самой точки в Сущем. И, как в прошлый раз, чего-то не знал. Я не знал, чем обязан вручению мне новой бессмертной души. Но точно чувствовал, что моё место здесь, и только здесь, с этой стороны кромки… Иначе продолжал бы бессмысленно блуждать в Пустоте, подобно оторванному от других миров этому плато.

* * *

Ночь уже давно окутала храм прохладным покрывалом, наполнив вершину горы звенящей тишиной, которую изредка нарушал сап монахов, да монотонная, но весьма успокаивающая песня сверчка, который временами старался звучать громче, будто состязался с сопением многочисленных соседей. А постояльцы, не слушая и не обращая внимания на запечного музыканта, витали в далёких неуловимых снах.

И только Асу не спалось этой ночью. Он остановил взгляд на потолке, который постепенно устремился в пустоту, и незаметно для себя погрузился в то и дело накатывающуюся тревогу. Откуда она взялась – послушник не знал. Потому усиленно пытался понять её причины, чтобы освободиться от удручённого состояния. Но тщетно. Тревога не отпускала пленника, и причины её оставались для Аса сокрытыми, отчего на душе становилось всё более скверно. И только иногда, отвлекаясь от тяжких дум, он невольно становился, пожалуй, единственным слушателем невидимого музыканта, и, отгоняя при помощи заунывной неповторимой музыки гнетущие его разум мысли, обретал ненадолго душевный покой.

Но тревога вновь и вновь, как неотъемлемая часть души, одолевала монаха, не давая ему уснуть. И сверчок, будто чувствуя, что старается не впустую, даруя мимолётную возможность единственному слушателю отдохнуть хотя бы на миг от самого себя, играл всё громче и дольше, делая паузы между отдельными произведениями как можно короче.

В предчувствии чего-то неизбежного и страшного в будущем, Ас не мог избавиться от гнетущего изъедающего состояния души, будто что-то извне предостерегало монаха от совершения какой-то ошибки. Эта неопределённость грядущего с каждым днём усиливала тревогу на сердце и начинала довлеть над разумом. Его словно подчиняли чужой воле, стараясь постепенно и уверенно превратить в послушную марионетку. Всё чаще Ас не мог спать по ночам, заметив, что уже давно боится расслабиться хоть на мгновение, и, потеряв контроль над собой, перестанет навсегда быть самому себе хозяином. Это жутко терзало послушника, так как он был убеждён, что самое бесценное, чем ему удалось обладать – право выбора. А для этого необходимо полностью контролировать и разум, и душу, и тело.

Спустя какое-то время музыка запечного мастера всё же смогла затмить прочие звуки в храме, и Ас, упустив всего на мгновение тревожные мысли, незаметно для себя практически забылся, опустошив сознание для плавно, но настойчиво втекающих в него умиротворяющих мелодий. Веки монаха стали тяжелеть, и он начал медленно проваливаться в сладкий мир снов, как вдруг услышал незнакомый голос:

– Замечательно, стервец, играет! Душевно!

Монах вздрогнул от неожиданности и прислушался к тишине, но, кроме редкого сапа собратьев и громкой трели сверчка, ничего не услышал. С усилиями подняв голову, Ас огляделся – в помещении все спали. «Показалось!» – подумал он и повернулся на бок.

– Нет, не показалось! – снова раздался в голове монаха голос.

– Кто здесь? – вскочив с постели, шёпотом, еле слышно спросил Ас, чтобы никого не разбудить.

– Выходи во двор, где ты сегодня провожал звезду. Я жду тебя, – произнёс незнакомец.

Путы сна мгновенно исчезли. Монах поднялся, поспешно облачился в белоснежную тогу, в которой средь ночной тьмы стал похож на привидение, и аккуратно, на цыпочках вышел во двор.

Здесь, вне храма, ни музыки сверчка, ни сопения спящих монахов слышно не было. Вообще ничего и никого не было слышно, что сразу насторожило послушника. Это показалось Асу весьма странным, так как, проводя многие бессонные ночи на улице, единственным, что скрашивало одиночество, было многообразие различных шорохов и постоянное копошение ночных тварей, вылезающих из убежищ на территории храма только после захода звезды. А сейчас во дворе царила густая, несколько искусственная тишина, от которой на душе становилось тревожно и необычайно одиноко. Внутренне Ас съёжился, будто хотел защититься, или, того лучше, спрятаться от беззвучия. Возникла даже мысль вернуться обратно. Но любопытство взяло верх, и монах вышел на середину двора.

Ас огляделся – вокруг никого не было. Но в душе поселилось однозначное чувство, что за ним пристально наблюдают. Причём смотрят не на него, а внутрь, пытаясь что-то рассмотреть. От взгляда невидимого незнакомца стало ещё тревожней, и настолько не по себе, что захотелось рвануть наутёк, подальше отсюда, но не столько от незнакомца, сколько от страха, который вселял пронзительный взгляд. Только от себя бежать некуда.

Понимая нехитрую истину, Ас оцепенел, разрываясь между желанием убежать и осознанием бессмысленности побега.

– Кто здесь? – Ас приложил немалые усилия к выдавливанию из себя вопроса.

Ответом была всё та же звенящая тишина и ощущение гнетущего взгляда. И потому монаху ничего не оставалось, как ждать, когда незнакомец насмотрится в его душу и соблаговолит явиться.

Шло время, которое стало казаться бесконечным, хотя прошли считанные мгновения. А обладатель взгляда показываться не торопился, будто чего-то выжидал. И тут в Асе проснулась некоторая раздражительность, продиктованная не чем иным, как непокорностью его натуры. С такой вынужденной неопределённостью он мириться не желал. А потому собрал волю в кулак, и, совладав со страхом, решил удалиться, чтобы заставить незнакомца заявить о себе. И как только сделал первый шаг, сразу остолбенел от шока, вызванного сотрясением разума.

– Зачем ты собрался идти в мрачные земли? – неожиданно прогремел вопрос в голове монаха, который был убежден, что слышит не голос, а мысль. Причём она звучала намного громче и внушительнее любого голоса, который Ас мог представить.

– Кто ты? – вместо ответа задал вопрос монах тихим голосом.

– Я – бог этого мира, – спокойно, без малейшего намёка на превосходство перед человеком, произнёс незнакомец.

– Но боги не могут проникнуть сквозь сферу, – заявил Ас, демонстрируя осведомлённость о прошлом мира.

– Я могу; другие не могут. Потому и стал богом этого мира.

– Назови своё имя, – попросил монах.

– Что даст оно тебе? Разве имя делает богом?

– Нет, но вдруг я слышал о тебе.

– Ты не мог обо мне слышать! – прогремела мысль незнакомца в голове монаха, от которой он невольно схватился за голову, так как она причинила сильную боль. – Те, кто знали моё имя, сгинули! Потому не допытывайся его, иначе немедленно последуешь вслед за ними! – пригрозил незнакомец, усиливая головную боль Аса.

– Хорошо! – простонал монах, отступаясь от любопытства, и боль сразу исчезла.

Звенящая тишина продолжала покрывать храм. Монах медленно осматривался, всё-таки пытаясь зрительно обнаружить незнакомца.

– Так зачем ты хочешь отправиться в мрачные земли? – снова повторил вопрос незнакомец.

– Чтобы вывести живущих там людей из мрака.

– Зачем? – не скрывая недоумения, спросил незнакомец.

– Это моё предназначение, – твёрдым голосом ответил послушник, давая понять, что ни разумом, ни душой не сомневается в сказанном.

– Позволь полюбопытствовать, а кто тебя просветил о столь необычном предназначении? – голос незнакомца стал вкрадчивым, несколько насмехающимся. Монах сразу насторожился, чувствуя подвох в вопросе.

– Не допытывайся! – с индивидуальной, мягкой, но оттого ещё более дерзкой наглецой, свойственной только Асу, ответил послушник, подчёркивая недовольство то ли вопросом, то ли собеседником, а может, и всем сразу. Открывать тайну поведанного ему в детстве предназначения монах не собирался, так как наставник строго запретил делиться этим знанием, и тем более рассказывать о той странной незнакомке, что поведала отроку тайну его рождения. – Это моё предназначение, и объяснять его я не намерен! Даже богу!

– Дерзишь?! – с ухмылкой в голосе, стараясь спокойно, но всё же не совладав с собой и выдав раздражение, произнёс незнакомец.

– Ты – бог! Тебе видней! – продолжал дерзить Ас, стараясь разозлить незнакомца, чтобы тот, наконец, явился. – Только я сомневаюсь, что ты бог. Не видно тебя что-то. В каждом царстве, куда ни плюнь, так попадёшь в пророка, а то и в самого небожителя. А присмотришься, в кого попал, так оказывается на деле, что плюнул не то чтобы в пророка, а всего лишь в болтуна или полоумного самозванца, якобы несущего истину и провозглашающего себя посланником никому не известного бога. Может, ты такой же небожитель, как и я?

– Так желаешь меня увидеть, что готов рискнуть жизнью?! – усмехнулся незнакомец.

– Увидеть – мало! Хочу ещё знать имя того, с кем разговариваю! – твёрдо заявил послушник.

– Ну, что ж, упрямец! Смотри! – прогремел голос в голове Аса, заставив его непроизвольно отступить назад.

Яркая вспышка осветила двор храма, резко рассеивая ночную темноту и ослепляя монаха, который был вынужден закрыть глаза, прикрываясь рукой.

– Что ж не смотришь на меня, монах?! – смеясь, спросил незнакомец. – Боишься ослепнуть?

– Не то, чтобы боюсь, просто не желаю почём зря лишиться зрения! – бросил в ответ послушник.

– Почему зря? Ты же хотел меня видеть! Так смотри!

– Убавь яркость! Тогда посмотрю! – осмелился выдвинуть условие Ас.

Но незнакомец тушить свет не собирался, а напротив, усиливал свечение, будто желал испепелить наглого монаха, посмевшего дерзить самому богу.

Послушник зажмурился изо всех сил, плотно приложив ладони к лицу, но это не помогало. Асу показалось, что ещё немного – и свет поглотит его, лишив зрения навсегда, чтобы погрузить в вечную тьму слепцов. Но отступать монах не собирался. Его непокорный дух такой роскоши позволить не мог. Ас был готов умереть, но просить пощады у незнакомца, пусть даже и являющегося на самом деле богом – никогда!

Он упал на твердь, и, уткнувшись себе в ноги, приготовился погрузиться во тьму.

– Эй, бог! – внезапно монах услышал ещё один незнакомый голос. – Умерь пыл, не то явлю Свет истинный, и будешь ты богом слепым, а потом и мёртвым. Правда, ненадолго, – почувствовалась ухмылка и явное превосходство в голосе нового собеседника.

«Ну, прям ночь открытых ворот в храме! – подумал Ас. – Ещё кто-то пожаловал!»

– Не вмешивайся! – прорычал ослепляющий монаха незнакомец.

– Не указывай мне, что делать! – отчеканил последний из прибывших гостей храма, намекая властным голосом, что готов на крайние меры воздействия. – Последний раз предлагаю уняться, иначе будет как в последнюю нашу встречу!

– Я бессмертен! – прогремел самозваный бог.

– Удивил! – с сарказмом ответил собеседник. – А то я не знал! Я тебе шею сверну, а ты воскреснешь, и мы будем заниматься этим весёлым времяпрепровождением до тех пор, пока ты не успокоишься. Ну! – послышались звуки рычания. – Готов воскреснуть в очередной раз?! – и Ас почувствовал, как слегка содрогнулась твердь, на которую вступил ночной гость.

Душой монах почувствовал невиданный ранее лютый гнев, жуткий, звериный, являющий не только жажду убивать, но и неуёмный голод, выдающий в ночном госте нечто демоническое. Незнакомец приготовился к броску на бога… и тот отступил, так как свет мгновенно потух, и Ас почувствовал небывалое облегчение. Перед его закрытыми глазами запрыгали вибрирующие круги света, какие-то разноцветные всполохи, но главное – зрение осталось, и послушник был этому чрезвычайно рад.

Глаза открывать он не торопился, так как всё равно ничего бы не увидел, а потому продолжал лежать на тверди, дожидаясь, когда перед взором прекратится пляска световых образов.

– А теперь пошёл вон! – бросил гость богу так, будто разговаривал вовсе не с богом, а с каким-то ничтожеством.

Мгновение… и звенящая тишина исчезла, будто её сорвали со двора храма, как покрывало. Послышался утешающий шум ветра, наконец-то прикоснувшегося к кронам деревьев, и щемящее душу чувство одиночества растаяло.

– Кто ты? – спросил Ас спасителя, продолжая лежать на тверди.

– Любопытный ты какой! – тихо засмеялся гость. – Всё тебе надо знать!

– Ты мне как минимум зрение спас! – монах встал, но глаза открывать не торопился. – Должен же я знать, кому обязан, возможно, даже сохранением жизни.

– Нет! Он бы тебя не убил, – уверенно произнёс гость. – Так, – сделал он паузу, ухмыльнувшись, – посеял бы в твоём разуме ложь, и не более того. А потом бы дёргал тебя за ниточки, как куклу, чтобы ты исполнял его волю.

– Уж, лучше смерть, чем такая участь! – заявил Ас, приоткрыв глаза, и увидел перед собой силуэт странного человека, облачённого в имперские доспехи.

Зрение ещё не восстановилось, и монах никак не мог тщательно разглядеть своего заступника. Перед глазами продолжали мелькать круги света, и переливы различных цветов мешали сфокусировать взгляд. Он часто моргал, тёр глаза, но напрасно.

– Не трогай глаза, и они быстрее восстановятся, – со знанием дела посоветовал гость, который не двигался, будто застыл, не предпринимая попыток покинуть Аса.

– Так как тебя зовут? – снова спросил монах, и, повинуясь совету, убрал руки от лица.

– Квит.

– И кто ты?

– Давай, я останусь просто ночным гостем, – предложил Квит, посмотрев на Аса искренним взором, полным Света, от которого в душу послушника неожиданно вселился небывалый покой, от которого он начал наполняться умиротворённостью.

– Ну, как скажешь, – тихо смирился Ас. – Спасибо тебе, – несколько смущённо произнёс послушник слова благодарности. – А что это за бог был? – снова спросил он, не в состоянии подавить любопытство.

– Да не бог он! Лжец и убийца, что зовёт себя богом истинным и единым, коих в мире предостаточно, но этот, в отличие от многих, весьма силён и кое-что может.

– Я слышал о нём от наставника.

– От Евсея? – уточнил гость.

– Да! Вы знакомы? – не скрывая удивления, спросил Ас, приблизившись к ночному гостю.

– Было дело. Познакомились. Да и за столько лет жизни в одном закрытом мире это неизбежно, – улыбнулся гость, и монах смог разглядеть его добродушную улыбку.

Послушник хотел задать ещё вопрос, но тут во двор из храма выбежал встревоженный Евсей, одетый в длинную, до пят, рубаху, причём бежал он босым, и весьма резво, как не может бегать ни один старик; да ещё с посохом, который брал только в исключительных случаях.

– Ты чего не спишь?! Ты чего здесь делаешь?! – посыпались из старика вопросы то к Асу, то к гостю.

– Остынь, Евсей! – поспешил успокоить старика Квит. – Всё нормально. Опасность миновала. Яхов ушёл.

– Яхов?! – воскликнул Евсей, не подумав, что может разбудить остальных постояльцев храма. – А я гадал, откуда такая оглушительная тишина!

– Не кричи, – спокойным голосом произнёс Квит. – Разбудишь тут всех. Не хватало, чтобы меня кто-нибудь увидел.

– Ну, да. Ну, да, – уже шёпотом согласился Евсей. – Так что хотел этот злыдень? – спросил обоих наставник Аса.

– Ослепить меня хотел, – ответил монах и замер, вернув, наконец, себе зрение и остановив взгляд на Квите.

– Не ослепить, – уверенно заявил Квит, стараясь не обращать внимания, что его слишком пристально рассматривают, как невиданное существо. – Вспышка – всего лишь трюк. Он хотел выведать у твоего ученика о предназначении.

– И что?! – обеспокоился ещё больше старик.

– Как будто не знаешь, насколько непокорный и упрямый твой ученик, – улыбнулся ночной гость, отворачивая рукой лицо Аса от себя, быстро устав от столь назойливого и беспардонного взгляда.

– Ну, да. Ну, да, – произнёс на выдохе Евсей, успокаиваясь, что Ас ничего не рассказал, зная не понаслышке, каким упёртым бывает ученик.

– Кто он, Евсей? – поражённый странным гостем спросил Ас, разглядывая теперь наставника, будто его тоже видел впервые.

– Кто! Кто! Упырь! Правда, бывший, – быстро ответил старик, желая отвязаться от назойливого ученика, так как он мешал ему о чём-то размышлять.

– Да ну! – удивился Ас, медленно повернув голову в сторону Квита, а тот оскалился и явил во всей красе монаху появившиеся клыки на фоне прочих белоснежных зубов, ярко контрастирующих с мгновенно потемневшим лицом упыря. – Да чтоб тебя! – непроизвольно вырвалось из послушника, и он немедленно получил оплеуху от наставника.

– Не хами старшим! – тихо прогремел Евсей.

– Извините, – произнёс Ас и виновато опустил взгляд, но всего на мгновение, потому что любопытство немедленно взяло верх, и монах снова принялся разглядывать Квита.

Лицо бывшего упыря снова посветлело, скрыв его не самую приятную сущность, и Квит снова повернул от себя лицо послушника в сторону Евсея.

– Наставника лучше разглядывай, а то ты на мне дыру взглядом проделаешь, – с наигранной строгостью произнёс Квит.

– Извините, – снова попросил прощения Ас, и постарался на гостя больше не смотреть.

– Ты-то как здесь оказался? Империя отсюда далеко, – спросил Евсей Квита.

– Следил за Яховом и решил вмешаться, когда он наведался к твоему ученику.

– Он давно за нами наблюдает, – шёпотом произнёс старик, снова погружаясь в раздумья. – Но почему именно сейчас решил заявить о себе?

– Потому что пришло время отправиться твоему ученику в путь.

– Он ещё не готов! – жёстко произнёс Евсей, давая понять, что никуда послушника не отпустит.

– Это не тебе решать! – не менее жёстко ответил Квит, и пристально посмотрел на старика, намекая, что тот далеко не вершитель судеб.

Эти два старых знакомца давно спорили на счёт предназначения Аса, и во взглядах были непримиримыми противниками. Потому сейчас смотрели друг на друга с некоторым нетерпением и даже ненавистью, но молча, так как рядом находился объект их противостояния.

– Не учи меня, упырь! – сквозь зубы прошипел старик, являя сейчас собой далеко не дряхлого старца, а могучего воина, готового мгновенно броситься на любого врага.

– Не дерзи мне, человек! Права на то у тебя не было и никогда не будет! – прорычал в ответ Квит, темнея плотью и принимая постепенно облик кровожадного убийцы.

– Только, пожалуйста, без ослепительных вспышек света! – вмешался Ас, смело встав между старыми знакомцами и стараясь пресечь назревающую ссору. – Мне на сегодня достаточно светопреставлений.

– Недостаточно, – уже тихим спокойным голосом произнёс Квит. – Мне кое-что надо тебе вручить для твоего пути.

– Нет! Не надо! – воспротивился старик, не желая отступать. – Он ещё не готов! – прокричал на весь двор Евсей и сразу почувствовал, как тёмные нити души Квита устремились в храм, усыплять разумы разбуженных монахов.

Закончив сеанс усыпления, Квит посмотрел на Евсея, но в его взгляде не было злости. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, то ли успокаиваясь, то ли собираясь с мыслями, и, подойдя вплотную к старику, положил ему на плечо руку.

– Евсей, – тихо произнёс Квит, заглянув старику в глаза. – Сколько веков он должен прожить возле тебя, чтобы ты смирился с его предназначением и понял, что твой ученик готов? Десять столетий, а может, сотню? Мы оба знаем – он готов с самого рождения, и ты никогда не смиришься с разлукой. Ты боишься его отпускать, и потому будешь упрямо твердить, что Ас не готов. Тебе не кажется, что ты вмешиваешься в чужую судьбу и пытаешься навязать ученику свою волю? Волю ревностного отца, не желающего самостоятельной жизни сыну, так как боишься навсегда его потерять.

Евсей опустил взгляд, отвернулся, и, опершись на посох, затих. Его воинственный настрой мгновенно растаял, и только что могучая фигура воина вдруг осунулась, являя со спины многовекового старца, уставшего нести на плечах непомерно тяжёлый груз прошлого и постоянно переживать за будущее. Казалось, он заплакал, но слёз, даже если они и были, никто не видел.

В ответ старик ничего не сказал, а лишь медленно удалился в храм то ли признавая тем самым правоту Квита, то ли не желая бессмысленно спорить. Но его медленный, несколько обречённый шаг красноречивей любых слов являл, что старик отступает, не зная, чем опровергнуть слова ночного гостя.

Монах молча смотрел вслед уходящему наставнику, и ему невольно показалось, что не он должен покинуть храм, а именно старик в этот самый миг оставляет отпрыска на произвол судьбы, дав ему всё, что мог, чтобы тот смог начать самостоятельный путь длиною в жизнь. Возможно, жизнь короткую, но независимую, полную ошибок, вероятно, даже роковых, и оттого усеянную разочарованиями, горечью и неминуемой мучительной смертью. Только сейчас Ас почувствовал в душе огромную силу привязанности к старику, ставшему для него действительно любящим отцом, который старался на протяжении всего времени пребывания монаха в храме донести всю свою мудрость путём заботы и, конечно же, необходимой строгости.

Печаль окутала душу послушника, и ему стало невыносимо горько от мысли неизбежной разлуки.

А Квит тем временем не торопился, понимая горечь момента. Он ждал, когда монах справится с чувствами и будет готов принять необходимый для пути дар. Отойдя немного в сторону и подняв взгляд в ночное небо, незваный гость храма принялся внимательно рассматривать звёзды, будто что-то искал среди отблесков далёких светил. Затем повернулся к плавно скользящему спутнику мира, отражающему свет жёлтой звезды, и, закрыв глаза, отстранился от чужих печалей.

Заунывно пропел ветер, скользнувший по крыше храма, и невольным стоном ненадолго отстранил Аса от тяжких дум. Послушник словно очнулся, но продолжал пребывать в нерешительности, не зная, то ли идти за стариком, то ли подойти к ночному гостю. Сейчас он стоял на перепутье, на котором решалась его дальнейшая судьба – или остаться до конца жизни послушником храма, или принять предназначение и покинуть навсегда обитель, успевшую стать домом.

Взгляд Аса застыл на тверди. Но он ничего не видел. Разум отключился от мира, стараясь принять правильное решение, отстранившись от чувств. Но именно сигналы души мешали Асу сделать первый шаг к Квиту, так как отмахнуться от эмоций невероятно сложно, и они, подобно вечным оковам, не хотели отпускать монаха в новую жизнь. Насколько же трудно покидать дом, в котором тебя любят, где ты небезразличен и окружён постоянной заботой! И снова решающей силой в сущности Аса стала непокорность. Именно она помогла послушнику сделать первый шаг. А, совершив его, второй дался намного легче.

Монах подошёл к ночному гостю, остановившись прямо перед ним, и стал ждать, когда на него обратят внимание. Но Квит не торопился, будто проверял томящим послушника ожиданием его уверенность в совершённом выборе. Спустя некоторое время, убедившись, что монах окончательно сделал выбор, гость в имперских доспехах медленно открыл полные Света глаза и посмотрел Асу в душу.

Монаха от взгляда неожиданно сильно затрясло, словно тело испытывало серьёзные перегрузки. Аса повалило на твердь, и ему показалось, что душу пронзило бесчисленное множество тонких игл, стремящихся разорвать человеческую сущность, чтобы развеять её, как прах по ветру. Стало невероятно больно, но одновременно и чрезвычайно спокойно, будто тёплый ветер окутывал воздушными потоками и также неизбежно осыпал принесёнными с собой мелкими камнями, которые неприятно кололи и били.

Постепенно боль отступила, и Ас неожиданно провалился в океан невероятной беззаботности и лености, убаюкивающей разум. Стало сложно мыслить, да и незачем это было делать. В безбрежном океане тепла и полного отсутствия печалей хотелось забыться и стать частью безграничной усыпляющей сущности.

Ас плыл где-то далеко, где-то за пределами мира, в безграничном пространстве Света. Невидимое, но еле ощутимое течение лучей несло сущность человека всё дальше и дальше, не давая сопротивляться, чтобы он смог достичь пристанища, недосягаемого для людей, имеющих в душе хотя бы малую толику Тьмы. Ас почувствовал это, и смиренно доверился несущим его лучам. Через пару мгновений они бережно опустили его среди белоснежных роз, окружающих величественные стены чертогов Света.

– Ступай туда, – услышал Ас в разуме голос Квита.

Ас пристально посмотрел на чертоги и только подумал о них, как немедленно оказался в одной из нескольких башен стана Света. Он огляделся. Просторный зал с несколькими двустворчатыми дверьми выполнен из совершенно прозрачных кристаллов, бесконечность Света в которых создавала иллюзию непроглядной стены. Такой необычайный вид материала, из которого выполнено удивительное строение, заворожило Аса. Он потянулся к одной из стен, но прикоснуться не смог, так как был сейчас вне тела, но почувствовать пронзающий кристаллы Свет сумел, и от его тепла наполнился небывалой для себя радостью.

– Не отвлекайся! Посмотри вверх! – снова услышал Квита послушник.

Монах повиновался, и, подняв взгляд, обнаружил восьмиконечный крест, заключённый в окружность.

– Тебе надо прикоснуться к камню на вершине купола, – произнёс Квит.

Ас послушно устремился вверх, к камню, но неожиданно услышал настолько громовой голос, что от испуга остановился и замер.

– Стоять! – сотряс чертоги громовой голос Световида. Ас посмотрел вниз и увидел грозного светлого бога в окружении ангелов. – Кто пропустил? – более тихим голосом поинтересовался верховный бог Света у Гавриила.

– Никто, – ответил начальник охраны. – Проскользнул неведомым мне образом.

– Кто такой? – спросил Световид монаха.

– Меня зовут Ас, – мысленно произнёс послушник.

– Твой потомок, Световид. Он из сиддхов, – прозвучал голос Квита в чертогах.

– Это я вижу, упырь, – произнёс повелитель Света, подозрительно усмехнувшись. – Не вижу причин, по которым он здесь находится и пытается вдобавок прикоснуться к кристаллу.

– Это воля Творца, – пояснил Квит.

– А ты у Творца на посылках! Так? – уточнил бог.

– Верно! И на посылках тоже!

– Никаких указаний от Творца я не получал, а верить порождению Тьмы не намерен! – грозно молвил Световид, давая понять, что просто так прикоснуться к камню не позволит.

– Искра Света у меня, а значит, я имею право прикоснуться к камню, – не менее грозно бросил Квит.

– Ты – имеешь, он – нет! – усмехнулся бог, и ангелы немедленно взмыли ввысь, преграждая Асу путь к камню.

– Присмотрись к своему потомку, – спокойно произнёс упырь, – в его душе сейчас свет от моей искры. Потому не мешай! Всё равно остановить нас ты не в силах.

– В силах я или нет – это мы можем проверить.

– Зачем?! Ты знаешь закон! Только существо, обладающее искрой, может прикоснуться к камню, остальные немедленно сгинут. Так какой тебе прок вставать у нас на пути?

– А вот упрямый я! – засмеялся Световид.

– Как и твой потомок! – то ли упрекнул бога, то ли просто констатировал факт Квит. – Прикоснись к камню! – прогремел он Асу так сильно, что послушник неожиданно для себя рванул ввысь, и в мгновение ока преодолев заслон ангелов, растолкав их, оказался прямо у кристалла.

Ангелы от неожиданности на миг оторопели, но, быстро оценив обстановку, ринулись к Асу, только безрезультатно. Мгновения замешательства детей Света было достаточно, чтобы послушник, не мешкая, дотронулся до граней кристалла. И как только это сделал, то сразу исчез.

– Ну, либо сгинул, либо нет, – улыбаясь, подытожил Световид.

– Зачем мы ему мешали? – поинтересовался Гавриил.

– Работа такая, – пояснил бог. – Если каждого пускать к кристаллу, то чертоги Света превратятся в проходной двор для желающих попытать счастья в испытании «сгину, не сгину». А так, будут знать, что здесь нечего шастать! – явно наигранно засмеялся он, и, раскрыв двери, скрылся в покоях, где смех бога сразу прекратился, и Световид, став неожиданно хмурым, погрузился в неведомые никому размышления.

Ас ощутил резкую пронзительную боль, словно его проткнули насквозь острым, но в зазубринах, клинком, причём одновременно и плоть, и душу, и разум. Он застонал, и, услышав стон, постепенно осознал, что находится в своём теле, лежащем на тверди мира. Боль не унималась, делаясь невыносимой. Она клокотала, выворачивая сущность наизнанку, не ослабляя жуткой хватки, словно стремилась разорвать человека.

– Что со мной?! – простонал Ас.

– В твоей душе занимает место часть искры Света, – мысленно пояснил Квит. – Не сопротивляйся, и боль быстро утихнет.

Ас, не в силах более терпеть жуткие мучения, следуя совету Квита, постарался расслабиться, но сделать это было невероятно сложно. Всё тело сковало судорогами. Душа стенала и рвалась, как натянутая жила, готовая лопнуть в любой миг. Разум хаотично скакал с одной мысли на другую, пытаясь освободиться от навязчивой идеи наложить на себя руки, лишь бы боль прекратилась. И только приложив невероятные усилия воли, Ас смог взять себя под контроль и сделал самый сложный в жизни выдох, после которого тело слегка расслабилось, а в душе произошла вспышка, обжигающая всю сущность. С каждым мигом распространения Света в душе Ас всё больше расслаблялся. Тело перестало сотрясаться от судорог, а разум оставил мысли о самоубийстве. Боль стала отступать. Искра стремительно окутала тёмную часть человеческой души, полностью поглотив её, и стала мерно пульсировать в такт биению сердца.