Текст книги "Последнее заблуждение. Лекции по эволюционной типологии. Том I"

II. Иррациональные дуэты

Нашей ближайшей задачей будет понять квадры не как наборы четырех изолированных функций, но целостно, как одновременные аккорды. Для этого мы сначала рассмотрим созвучия иррациональных и рациональных пар в отдельности (дуэты), и затем попытаемся услышать их совместное квартетное звучание. У нас есть два возможных базиса или две возможных пары иррациональных функций. Это дуэт Черной Эмпирики с Белой Сенсорикой, который мы назовем «чайхана», и дуэт Белой Эмпирики с Черной Сенсорикой, которому мы дадим название «мастерская». К этим довольно странным названиям следует относиться, как к рабочим терминам, необходимым лишь на данной стадии построения Типологии.

Рисунок 5: Дуэты иррациональных функций

Звучание «чайханы» проще всего передать в следующей зарисовке. Представьте себе мужчину, который лежит на подушках в чайхане. Танцуют танцовщицы, журчит вода фонтана, подносятся яства, виноград, халва, рахат-лукум, играет нежная флейта, танцовщица исполняет красивый эротичный танец, медленно течет время. Мужчина неторопливо потягивает кальян, выпуская клубы ароматного дыма. Эта картина отражает суть Белой Сенсорики. Мир свойств, собранный в чайхане, культивируется возлежащем на подушках посетителем во всем своем многообразии. Все пять органов чувств наслаждаются собственным бытием. Наш посетитель половину свой жизни провел в чайхане, так что ни малейшая фальшь, ни единый недочет, никакая вульгарность не проходит мимо его искушенного восприятия. Каждая деформация – плохой табак, переслащенная халва, сырая подушка – ощущается, как губительный дискомфорт. Весь мир чайханы – мир Белой Сенсорики – есть, по сути, тотальное возлежание в раю; здесь все настроено на ублажение.

И вдруг наш возлежащий в чайхане мужчина своим острым слухом фиксирует приближающийся топот копыт, который несет с собой нотку опасности. Он тут же вскакивает, выхватывает саблю, прыгает на коня, несется и рубит головы. А после того, как он порубил все головы, мужчина снова приходит в чайхану, ложится на подушки и пьет чай. Эта зарисовка дает нам образ воина, основанный на союзе Белой Сенсорики и Черной Эмпирики. В таком союзе – сама суть воинственного, и для того, чтобы нести в себе эту суть, вовсе не обязательно быть солдатом или военным. Поза воина обретается в сочетании сладости рахат-лукума и мягкости подушек с невероятной жесткостью и эффективностью. Это нежность и тонкость, исходящие от Белой Сенсорики, и спазмирующее напряжение руки, всегда сжимающей стальной клинок, исходящее от Черной Эмпирики. Вместе с этим, нужно отметить, что клиенты чайханы всегда «тусовщики». Они лежат на подушках, беседуя со старыми знакомыми, и наблюдают, как за окнами течет поток улицы. И сама чайхана всегда находится где-нибудь на важном перекрестке, на центральной площади, в центре событий.

Напротив, люди «мастерской» всегда «задвинуты» подальше от мира в свои «норы», они спрятаны в глубины своих «мастерских», где они все время что-то «мастерят». Они живут не в социуме, не на людных улицах, а в своей келье, в своей норе, откуда они осторожно выглядывают наружу. Читатель должен узнать в этом описании состояние, обусловленное Черной Сенсорикой и Белой Эмпирикой, особенно, если он знаком по книгам Толкина с царством гномов, скромных тружеников, беспрестанно мастерящих что-то под землей. Творчество этих «кротов» проходит незримо для мира, их «истинная жизнь» всегда внутри, тогда как наружу, в этот предметный мир из нор выставляются готовые изделия.

Эту образную, литературно-психологическую зарисовку «чайханы» и «мастерской» можно дополнить онтологическим, философским осознанием. Вспомним, что мы установили соответствие между Открытой Сенсорикой и идеализмом, Закрытой Сенсорикой и материализмом. «Мастерская», в которой пребывает человек, обусловлена его материалистическим взглядом на жизнь. Если вспомнить еще эволютивно-перинатальные описания функций, то станет понятно, что люди «мастерской» сидят внутри оттого, что они боятся родиться. Выход из утробы и рождение в мир связано для них с родовым шоком, вследствие чего этот мир стал «закрытым», чуждым, никогда не принятым до конца, психологически не комфортным («Я подобен ребенку, который не явился на свет», – признается Лао Цзы). «Келья», «нора», «мастерская» – это все образы утробы, и любой выход наружу связан с глубоко запечатанным страхом рождения. Следует отметить, что этот страх рождения не всегда можно увидеть в человеке, поскольку иррациональные уровни залегают очень глубоко. На фасаде в основном выставлены рациональные функции. Когда у ребенка разовьются рациональные функции, они возьмут на себя компенсаторную роль и скроют ряд проблем, связанных с рождением.

Идеалистическое и материалистическое мировоззрения проявляют себя в том, что у одних перед глазами всегда находится что-то невоплощенное, и это суть свойства, тогда как у других перед глазами всегда находится воплощенное, и это суть объемы. Мир для идеалиста выглядит, как переливающаяся картинка, как просочившийся сквозь витраж свет, он не обладает тяжестью. Поэтому и свобода идеалиста в «чайхане» вытекает из того обстоятельства, что мир лишен тяжести. Можно сказать, что ситуация «чайханы» чем-то напоминает грезу, сновидение, что мир «чайханы» выглядит радужным. В этом мире нет духа смерти. Наоборот, в воздухе «чайханы» витает какой-то идеалистический оптимизм.

Давайте теперь попробуем мысленно соединить идеализм Белой Сенсорики со спазмой Черной Эмпирики с одной стороны, и материализм Черной Сенсорики с оргазмом Белой Эмпирики с другой. В первом случае мы имеем продуцируемый Черной Эмпирикой сгусток «Я», наделенный инстинктом самосохранения и предельно четко очерченный, осознающий свои границы. Это «Я» переживается, как нечто самое реальное, что необходимо во что бы то ни стало сохранить, сберечь, защитить от опасности (вспомните первые главы, где было показано, что только Эмпирика имеет статус «реального»). В то же время, Сенсорика может предложить свой идеал, Сенсорика знает о том, что такое рай, она имеет представление о том «мире», который совершеннее, лучше, безопаснее. Это «свой», «скопированный», открытый «мир», который не только предоставляет место, приют, но и бесконечно благ и «удобен» для «Я». Белая Сенсорика, таким образом, подает Черной Эмпирике, этому постоянно защищающему себя сгустку «Я», свою идею совершенства (идею совершенного «мира») – в этом и состоит их дуэт, и, как результат такого сотрудничества, рождается философско-религиозная парадигма Бегства. Белая Сенсорика предлагает Черной Эмпирике бежать куда угодно – в рай, в царство небесное, в сновидение, в Атлантиду, в Шамбалу – лишь бы «свалить» отсюда. Для людей «чайханы» жизнь, по большому счету, дана, чтобы бежать от «внутреннего мира», отождествляемого с тюрьмой, Природой, Матерью… При этом менее умные бегают с места на место – с одной работы на другую, от одной жены к другой, из одной страны в другую, тогда как более умные понимают, что убегать нужно от Природы как таковой, потому что Природа забирает наши жизни. За то, что Природа одарила нас восприятием, она берет очень высокую плату – нашу жизнь. Законы Природы – это жестокие законы (не допускающие отступничества, исключений, «помилований», «снисхождений», не допускающие вообще существования чего бы то ни было вне кармического круговорота смертей и рождений, вне циклов генезиса и распада, вне материнской Матрицы, вне Великой Матери, вне Утробы и связывающей с ней пуповины), и поэтому от них необходимо бежать.

У второй категории людей мы находим полностью противоположное желание – объединиться с Целым, чтобы себя потерять. Белая Эмпирика наделяет изначальным стремлением к «самоубийству», она исходит из посыла: я не хочу быть, я хочу уйти от себя, я хочу вечно за свои пределы, я с радостью умираю во имя Целого. Люди из второй категории, благодаря Белой Эмпирике, хотели бы постоянно переживать эйфорию, сливаясь с Целым; их «внутренний мир» предоставлен в распоряжение как открытая, обширная, все-вмещающая, освоенная территория бытия. «Внешний мир», напротив, как следствие Черной Сенсорики, имеет всюду плотность и тяжесть вещества, он до отказа заполнен выброшенной вовне субстанцией, не оставляющей никакого свободного места для собственного бытия. Дуэт Белой Эмпирики и Черной Сенсорики звучит, таким образом, как желание не рождаться, уйти вовнутрь, вернуться обратно во вторую перинатальную матрицу, восстановить утраченное единство с Матерью. Отсюда происходит религиозно-философская парадигма Возвращения, как вечного движения назад, к своему перво-истоку, к перво-причине и перво-материи. Культура сохранила и пронесла сквозь время два ключевых сюжета: миф о возвращении Одиссея и повесть о смерти Сократа, первого беглеца античности; «возвращение к первоистоку» Рамакришны и Новый Завет.

Куда же фактически «возвращаются» люди «мастерской»? Где находится их перво-исток? Что скрывается под образом Пенелопы? На нашей карте это место обозначено, как Природа. В отличие от «беглецов» из «чайханы», «возвращенцам» не хочется никуда «бежать», напротив, они стремятся залезть как можно глубже назад, в материнскую утробу. Едва родившись в этот мир, они с ужасом осознали, что здесь творится аншлаг, что это не их дом, и что лучше им было не рождаться. Едва выдвинувшись наружу, высунув голову и оглядевшись, они поняли, что надо прятаться внутрь. Это, собственно, и есть «мастерская». «Дети чайханы», напротив, едва высунув голову наружу, в мир, сразу поняли, что нужно вылезать полностью и как можно быстрее, нужно изъять себя из мрака утробы, – если они не вылезут, то погибнут. Та их часть, что погружена в тело Матери, и есть Природа с ее законами, которые направлены против них и от которых надо убежать. Убежать – значит окончательно родиться. Родиться – значит: перенести свое «Я» в безопасное место, вне Природы.

Стоит подчеркнуть, что обе парадигмы – Бегства и Возвращения – присущи исключительно человеческой реальности. И Бегство, и Возвращение инициированы открытыми функциями. Только в силу того, что у человека открывается Сенсорика, появляется свободное место, куда можно «сбежать». Зверю, у которого обе витальные функции закрыты, в принципе некуда «бежать» и незачем «возвращаться». Поэтому зверь всю свою жизнь проводит в стойке самосохранения, и чем лучше он умеет держать эту стойку, тем дольше он существует. Что такое Природа, что такое бытие дикого леса или моря, как не сплошная схватка? В любом биологически активном фрагменте Природы идет непрерывная борьба за жизнь, поскольку главная модель жизни заключается в том, что все друг друга едят. Все питаются органикой и только органикой, все добывают себе энергию, чтобы жить. В Природе, воплощенной на основании такого «закона джунглей», невозможно расслабиться – все без исключения находятся в зоне боевых действий. Идет повсеместная война, и всякое живое существо проводит свою жизнь на полигоне.

Если бы у нас были закрыты обе витальные функции, мы бы тоже никуда не «убегали» и не «возвращались», мы бы занимались тем, чем занимаются звери – с утра до вечера точили бы свои зубы и когти. В нашем мире был бы сплошной «вестерн», где люди только и делают, что чистят свои ружья и стреляют из них. Больше тут делать было бы нечего. Нужно учиться молниеносно выхватывать пистолеты, чтобы убивать тех, кто хочет убить тебя. Существование стало бы для человека адом. Многие из нас, собственно, так и живут – они больше выживают, чем живут. Но, благодаря Открытой Сенсорике или Эмпирике, можно найти в этом аду сплошного выживания маленькую брешь, небольшую дверцу. Можно взять паузу и выпить, например, хороший кофе с коньяком, послушать флейту, забыв на некоторое время о бремени бытия. Вкус коньяка или звук флейты унесут нас далеко отсюда. В конце концов, открытая функция нам намекает, что этот мир кем-то нарисован, спроецирован на холст, и что если мы прорвем этот холст, то окажемся в зрительном зале, где идет совсем другое представление.

III. Рациональные дуэты

Итак, мы описали две фундаментальные установки психики, порожденные дуэтами иррациональных функций, которые лежат в основании квадр. Говоря языком музыки, это «басовые дуэты», определяющие наш внутренний путь (направление): или наша жизнь посвящена Бегству, или Возвращению. Попробуем теперь услышать, как звучат «верхние голоса» – дуэты рациональных функций, предлагающие различные способы пройти этот путь. У нас есть две возможные «надстройки» – две пары рациональных функций. Это дуэт Черного Чувства с Белым Мышлением и дуэт Белого Чувства с Черным Мышлением.

Рисунок 6: Дуэты рациональных функций

Первый дуэт мы назовем «мизантропическим», второй – «миссионерским». Как и в случае иррациональных пар, к этим названиям следует относиться, как к «техническим» терминам, указывающим на определенное содержание, но не выходящим за пределы данной главы. Черное Чувство, как и все черное, по своей природе «мизантропично». Поскольку это функция выживания, она призвана «тянуть одеяло на себя». Белому Чувству, напротив, свойственна позиция сострадания к другим. Сострадание (не в буддистском ключе!) подразумевает: кого-то чувствовать, встречать чувством как самостоятельное живое событие (относительно Белого Чувства принято говорить «человек с широкой душой», тогда как относительно Черного Чувства можно говорить о некоторой «бездушности»). Черное Чувство так, как Белое, никого не чувствует. Оно не встречает мир, как мир все-вмещающий, всем в равной степени дающий жизнь. Черное Чувство не дает другим право быть, иметь автономный источник жизни, оно удерживает мир, как свой объект, словно зеркальный шар в руках, в котором Черное Чувство видит свое собственное отражение. Поэтому мы говорим, что Черное Чувство останавливает, делает неподвижным объект своего внимания. Оно как бы «эгоцентрично», поскольку в его основе лежит один и тот же поступок: забрать у других право быть собой (ни в коем случае не следует путать взятый нами в кавычки и толкуемый здесь в нашем ключе «эгоцентризм» с расхожим понятием эгоизма и т. п.!).

В Белом Чувстве явлено какое-то бескорыстное со-участие в жизни других людей, оно порождает всепронизывающее со-чувствие. И, в качестве необходимого компенсатора (обратной стороны!), в пару к Белому Чувству придано Черное Мышление с его корыстной способностью совершать действие, проектировать, указывать путь. Образовавшийся в таком дуэте феномен мы обозначили словом «миссионерство»: человеку собственной психикой внушается представление о том, что он живет для чего-то или ради кого-то. Но это не просто сердечная привязанность к какому-то близкому существу. Участие Черного Мышления подразумевает, что «миссионер» понимает смысл каждого своего деяния и предпринимает любое действие осмысленно, как к чему-то известному ведущее, делающее лучше. Все деяния «миссионера» мотивированы общественно-человеческой целесообразностью, и каждым своим деянием «миссионер» вносит свой вклад в обще-человеческое дело. Он может идти по джунглям с крестом, обращая в веру дикие племена, рыть котлован для строительства здания социализма, открывать во имя человечества новые законы Природы, свергать самодержавие, спасать мир от сионистского заговора (или от Сатаны) и т. п. Хорошо известно, к чему приводит такое «миссионерство», куда заводит далеко идущее желание сделать мир лучше – оно приводит к жертвам, оно порождает насилие, диктатуры, войны.

Классификация людей с Черным Чувством как «мизантропов» мотивирована тем обстоятельством, что у них, напротив, нет никакого чувства миссии, никаких общественных интересов, нет желания изменить мир ради общего блага. У них вообще нет никакого представления об «общем», и, следовательно, потребности что-то делать во имя общего блага. Как нет у них и понятия Добра, которое может возникнуть только в качестве производной «общечеловеческого менталитета». Они живут для себя, во имя своих интересов, относясь к миру «утилитарно» и «корыстно». Это вовсе не означает, что их (и только их) поступки исключительно корыстны – корысть, как мы говорили, свойственна всем черным функциям как таковым, а не только Черному Чувству. Просто их инициатива всегда направлена в сторону кого-то или чего-то конкретного. И, ввиду непричастности понятию Добра, далеко не в сторону каждого нуждающегося (чаще даже в сторону сильного, а не слабого…). «Мизантропы», в отличие от «из кожи вон лезущих», «громких», «всезахлестывающих», утверждающих Добро «миссионеров», действуют достаточно скромно, «интимно», скрывая и пряча вовнутрь свои чувства – берут из мира то, что им нравится, вылавливают бабочек и помещают их под стекло. Следует отметить, однако, что «мизантропию» Черного Чувства, о которой здесь ведется речь, нельзя путать со спазмой Черной Эмпирики. Последняя служит для выделения «Я», для обособления и самоутверждения, тогда как Черное Чувство ничего не знает о «Я», оно «эгоцентрично» в том плане, что оно игнорирует окружающих как одушевленных субъектов. Следствием этого является манипуляция людьми посредством психотехники. «Мизантроп» должен сам удерживать и передвигать людей, как фигуры, как образы в своем сознании.

Белое Мышление дается «мизантропу», как компенсация, взамен Белого Чувства. В своем бескорыстии, в своей над-природности и даже анти-природной настроенности Белое Мышление в чем-то отдаленно похоже на Белое Чувство, но, по сути, оно приводит к совсем другому эффекту. Если «мизантроп» не может одушевить человека через Чувство, он «одушевляет» его через «имя». Называя, давая имена, Белое Мышление восполняет то, что должно было по идее сделать Белое Чувство – одушевить мир. Такой способ одушевления может показаться странным. Например, человеку с Белым Чувством никогда бы не пришло в голову типировать людей, создавать типологию, описывать кого-то через тип, как это делал Юнг. Человек с Белым Чувством, если только он не взял на себя какую-то особую исследовательскую миссию, не скажет никогда: «вон, экстравертный интуит пошел…» У людей с Белым Чувством есть внутреннее сопротивление типированию чего бы то ни было вообще. Белое Чувство вносит такой элемент возвышенно-священного в мир (Братство, Дружба, Любовь, всеобщее Одушевление), что помещение живого человека в клетку определения выглядит цинизмом и нонсенсом. Любое типирование, насколько бы оно ни было артистичным, тонким, толерантным к индивидуальности, всегда будет, по сути, кощунством.

Давайте теперь посмотрим на аккорды рациональных функций с позиции философии: какие философские парадигмы за ними стоят? Белое Мышление сворачивает мир, развоплощает, заменяет вещь – цифрой, отрывает слова от страданий и действий тел, проносит мир сквозь игольное ушко на территорию абстрактного, тогда как Черное Чувство «закрывает» мир, уводит его в темноту, где под «закрыванием» подразумевается: взять мир в рамку, как Целое, и удерживать, не выпуская за пределы рамки. Мы получаем согласованную пару, где одна функция «борется» с миром, другая – с воплощением. Во втором дуэте, Черное Мышление воплощает нечто еще не воплощенное, экстраполирует, экспансирует, проектирует, прокладывает пути, (непрерывно) продолжает (дление как простое продолжение, в т. ч. – продолжение рода), обеспечивает завтрашний день (не для себя, так хоть для детей, не для детей, так хоть для всего человечества!), тогда как Белое Чувство объективирует мир, одушевляет или оживляет – выпускает на свободу, давая воплощенному собственную жизнь. Как результат, появляется бесконечное («Плодитесь и размножайтесь!»). «Миссионер», как правило, умирает с чувством, что после него что-то остается в мире, что его мир, как всеобщее вместилище жизни, продолжает стоять после него. Для «мизантропа» Конец всегда наступает в момент его смерти – ему безразлично, что будет с миром дальше.

Таким образом, мы имеем две парадигмы, порожденные дуэтами рациональных функций: суть первой, «мизантропической» парадигмы состоит в отрицании, второй – «миссионерской» – в предоставлении возможности быть. Что же фактически мы отрицаем в первой парадигме? В расхожем толковании мы называем это «реальностью» как таковой. Мы отрицаем достоверность и подлинность этого вездесущего, переползающего из сегодняшнего в завтрашний день мира, первозначность мира относительно нас. Выражаясь языком философии, мы отрицаем приоритет всякого сущего (в т. ч. безусловно Сущего) над Ничто, или приоритет присутствия над отсутствием, – мы исходим из Пустоты (рамки) как изначальной, самой фундаментальной, все-творящей парадигмы бытия (вспомните в связи с этим вопрос Лейбница: почему вообще есть нечто, а не Ничто?). И, напротив, во втором случае мы признаем «реальность» мира, а это значит: мы соглашаемся на то, что, когда мы умрем, этот мир останется. Мы соглашается на пред-лежащий статус мира, на его пред-существование, на наличие некоторого подлинно-сущего, «ветхозаветного», дающего нам место быть мира. Можно назвать такое отношение к миру «приятием» или «признанием» (лат. confiteor). В «миссионерском» понимании «при-знание» есть конфессиональное чувство со-общности, братства (от частичного до вселенского), некоторое положительное знание о других, осознание других как других (а осознанность и есть проявление открытости Чувства). «Признавать» значит позволять чему-то быть помимо нас, существовать наравне с нами. Черное Чувство не дает такого права – самостоятельно быть, оно назначает роли: кто-то будет играть роль жены, кто-то – любовницы, кто-то – роль лучшего друга, и пока носитель Черного Чувства жив, эти роли исполняются, когда он умирает – пьеса заканчивается и роли ликвидируются («Вся моя жизнь – роман с собственной душою», – скажет Марина Цветаева). Для Черного Чувства есть только то, что в актуальном настоящем. Черное Чувство любит того ближнего, который в данный момент находится перед глазами, который выхвачен вниманием, как один единственный, тогда как Белое Чувство любит ближнего своего вообще, в принципе, как населяющего этот мир, как собрата, как одушевленное существо (ведь всякая любовь к чему-то конкретному, выделяющая и абсолютизирующая свой объект любовь, по сути, корыстна; приоритет одного над другим по какому-то признаку, либо вообще конкретизирующее выделение и есть корысть – Чувству необходим какой-то выделенный объект, чтобы себя осознавать).

Подытоживая сказанное, мы можем выделить два типа людей: одни уверены в том, что «мира нет», другие уверены в том, что «мир есть»; одни считают, что они являются необходимым условием, чтобы другие были, вторые считают, что эти другие итак есть. Мы назовем эти две парадигмы негативным (отрицающим) и позитивным (утверждающим) описанием.

Поскольку функция Чувства определяет наше отношение к «другим», можно сказать, что дуэты рациональных функций отвечают за сферу социальных отношений в целом. А это, ни много, ни мало, все семейные конфликты, вся невероятная психодрама, из которой состоит наша жизнь и которую писатели переносят в свои романы (а кинематографисты – в сериалы). Если иррациональные установки – Бегство и Возвращение – составляют нашу «витальную ориентацию», наш сокровенный внутренний путь (интровертные функции), то все наше общение происходит на уровне рациональных (экстравертных) функций, которые и порождают огромную коммунальную кухню, называемую социумом. Эту социальную коммуналку постоянно сотрясает психоз, в ней разражаются войны и происходят примирения. В нашем типологическом исследовании нам пока до этого нет дела. В этой потасовке, в этой перебранке, в этом месиве человеческих чувств и страстей мы хотели лишь выделить на данном этапе два противоположных типа людей: «миссионеров», несущих сквозь поле человеческой брани свою миссию, и «мизантропов», вкушающих на этой коммунальной кухне собственную иллюзию.

В заключении отметим одно важное обстоятельство. Не исключено, что среди читателей, освоивших этот материал, найдутся такие, кто не сможет узнать себя ни в одной из описанных категорий. Как мы говорили, иррациональные дуэты залегают достаточно глубоко, это фундаментальный, внутренний, сокровенный путь, вектор жизни каждого человека. Рациональные дуэты выступают на фасаде и поэтому легче усматриваются, однако, рациональные функции вызревают достаточно медленно. До какого-то эволютивного уровня оба рациональных дуэта звучат очень похоже, в них слышатся одинаковые ноты. Это объясняется тем фактом, что Черное Мышление тоже в большой степени «эгоцентрично», оно тоже умеет «тянуть одеяло на себя». Черное Мышление умеет вычислять и взвешивать выгоду, тогда как Белое Чувство далеко не сразу нащупывает свою миссию и раскрывает свое бескорыстие. С другой стороны, Белое Мышление способно пере-описывать мир, поэтому оно может в принципе совершать общечеловеческие деяния, затрагивающие весь мир. Только на определенной эволютивной ступени дуэты начинают звучать по-разному, и чем выше эволютивный уровень, тем больше заметно их отличие. Следует помнить, что наше теоретическое описание на данном этапе относится к «бабочкам» как конечному продукту эволюции; мы описываем то, на что психика нацелена, а не то, с чего она стартует.