Текст книги "Шаг в небо"

Глава седьмая

Разбудили меня крики и топот. Оказалось, поезд остановился на каком-то вокзале, и нам всем приказали выходить и строиться. Выскочив в толпе таких же, как я, сонных ребят, я вдруг понял – мы же на Киевском вокзале в Москве! Вот куда нас завезли! Если использовать термины нашего покойного президента – завезли в совершенно чужую страну. Да какая она мне чужая?

Построиться быстро никак не получалось. Все пытались занять какие-то особенные места рядом с уже появившимися новыми друзьями. А я – не знаю как, оказался рядом с Вовкой. Чуть правее, через пару человек от меня, стоял тот самый Юзик, Вовка делал вид, что не замечает его. Строил нас незнакомый, видимо здешний, полицай. Потом, как выстроились, он скомандовал «налево» и мы потопали на выход с вокзала. Я отметил про себя, что знаменитый дебаркадер не разбит и не разрушен. А кто-то говорил, что от Москвы мокрое место осталось. На привокзальной площади уже стояли громадные колонны таких же, как мы пацанов. Наш полицай долго и бестолково орал, но в итоге собрал из нас колону, по виду, как и все остальные, и отвел в общий строй. Потом полицаи собрались в кучу под вокзальным порталом и получили какие-то указания, судя по всему, от начальника поглавнее. Юзик сообщил, что нас сейчас поведут на Белорусский, мол, оттуда ещё надо поездом или электричкой. Вот, сволочь, всезнающий. Откуда он смог узнать? Хотя, если друг или брат полицай… Хотя такие все всегда знают заранее, что касается получше устроиться, или там лишний кусок урвать. И действительно, мы и ещё две других колонны «Должны достигнуть места дислокации на Белорусском вокзале и соблюдать порядок в пути» – объяснил пришедший с бумажкой в руке полицай.

Нас вели по широким утренним улицам столицы. Даже теперь, спустя столько лет после дезинтеграции страны, Москва оставалась столицей. Великим городом великой страны. И как-то не вязались улицы и здания, так знакомые по фильмам, по книжкам, с тем, что мы увидели. Пустые улицы. И посреди проезжей части, прямо по белой полосе, шагает наша колонна. Нас много, и всего три полицая с автоматами охраняют. Один впереди, другой сзади, третий посередине. А сил ни у меня, ни у кого другого, рвануть в сторону, заорать: «Бей гадов!» или ещё что героическое – нету. Непонятно почему. Впереди показалось странное здание. Я никак не мог вспомнить, откуда я его знаю. А потом понял. Это знаменитая гостиница «Украина». Сенты прошлись по ней лучом наискосок. Да так ловко, что верхняя часть со шпилем, почти не развалившись, съехала набок, как на санках. Только одна из башенок, украшавших её, рассыпалась. И гостиница сейчас была похожа на сюрреалистический бред архитектора-модерниста.

Как мы ехали потом, не помню. Болтуны вагонные поутихли, видимо уже жалели, что ночь не спали. Мне даже показалось, что бессонная ночь, каким то образом отняла форс у всех, кто так хорохорился в начале пути. А у меня форсу как не было, так и нет. Завалился на скамейку в электричке и просто сидел без мыслей. Было холодно, я все пытался запахнуть свою рубашку. Я ещё подумал, что здесь климат похуже, чем у нас. Но даже холод не помешал заснуть.

От электрички шли пешком. Опять в колонну и приказали – «шагать по шоссе». А сбоку шел один полицай с автоматом и ещё один чуть позади. А нас было, наверное, человек сто. Но никто опять не попытался ничего сделать. Да и что делать? Куда бежать? А может и вправду – полгода тут отмотать, научат всяким не нашим повадкам и отпустят? Документы дадут правильные. Стоит ли рисковать? Вот только, как родители узнают, где я, когда вернутся домой? А где-то совсем в глубине билась не очень смелая и не очень четкая мысль. Что нельзя подчиняться. И, что вот так и идут в рабство. Из свободного человека очень трудно сделать раба сразу. А потихоньку, по капельке, то, наверное, можно.

Пришли в итоге к гадким железным воротам с красной звездой на них. Когда ворота распахнулись, наша безмолвная колонна безропотно потопала внутрь. И ворота за нами закрылись также мерзко, как они и выглядели. Я понял, тут раньше какая-то военная часть была. Нас загнали сразу в зал, вроде клуба. Ну да, конечно военная часть – на спинках деревянных кресел всякая ерунда выцарапана типа «Тамбов-06» или ДМБ77. Надписи, знакомые по фильмам и рассказам тех, кто служил. Пришел ещё один полицай. Он видимо, тут был главный. Важный такой, и громадная золотая фикса на переднем зубе. Я услышал сзади шепот: «Смотрите, какое зубо». Потом этого полицая иначе как «Зубо» никто не звал. Он, Зубо, сказал речь. Что мы вроде как отбросы общества, но новый порядок сделает из нас настоящих людей. И что дисциплина – это пусть к свободе. Потом начали что-то вроде разделения по группам. Спросили – студенты есть? Нашлось девять человек. Ну, я, Вовка и ещё несколько – я их не знал. Нас сразу отправили в фойе. Там другой полицай сказал, что народ шибко грамотных не любит и к нам будет особое внимание. А потом тот, что в зале, привел Юзика! И сказал, что Юзик у нас будет старшим. Старший. Он же только после школы, видно. А дурак не по годам.

Потом нас отправили в баню, там выдали солдатские одежки. Хорошо, что новые. Но сапог не дали. Дали кеды, какие-то дурацкие. А после бани объявили, что сейчас будет обед. При этом сообщили, что обед будет праздничный. Наконец-то!

Радоваться, конечно, было нечему. Там такое в алюминиевые миски наваляли, что я не смог есть. Хлеб съел и потом компоту попил. Ну, наверное, это называлось компотом. Розовая кисловатая жидкость. Кстати, Юзик в столовую уже вел нас, как командир военный. Построил нас в маленькую колонну, бестолково, надо сказать, строил. В основном орал глупости всякие вроде «Идиоты ученые», «Шо, сволочи, зажрались, шевелись!». А в столовой, когда расселись, приказал всем есть за три минуты. А ему подали отдельную порцию. Не то овощное хлебово, что нам, а нормальное картофельное пюре и отбивную. Как в ресторане. Правда, в ресторане принято нож в правой руке держать, а вилку в левой. И не нанизывать всю отбивную на вилку и не чавкать демонстративно.

Ну, в общем, ничего страшного пока в этом лагере не было. Наверно, так в армии служба идет. Правда, жрать хотелось после этого «приема пищи» сильно.

После обеда объявили общий сбор. Привели всех на асфальтовую площадку и опять полицай, не Зубо, другой, читал нотацию о дисциплине и о всякой другой ерунде. И раздал наряды на работу. Ну, это он так сказал, – «сейчас состоится раздача нарядов на работу». Он вызвал к нему старших и что-то им вдалбливал, размахивая руками и заглядывая в мятую бумажку, которую вытащил из кармана. Мы оказались, как я понял, первой группой (они десятки группами называли), Юзик раньше всех вернулся в строй. Нас оправили делать профилактику периметра. Так назвал это полицай, а вслед за ним и Юзик. На самом деле – забор вокруг лагеря ремонтировать. Ничего сложного. Шли вдоль забора, как попадалась доска, прогнившая или сломанная, гвоздями прикрепляли (нам и молотки и гвозди доверили) и просто про жизнь разговаривали.

Да точно – ничего в этом лагере нет страшного! Вернее, мне было так безразлично после всего, что произошло в последние дни, да ещё спать хотелось так, что все вокруг воспринималось как в тумане. Забор, так забор.

Кампания вроде ничего, все ребята нормальные, Юзик этот, правда, держался поодаль. Он молотком не стучал. Он следил, чтобы все было хорошо сделано, и время от времени давал указания – там горбыль отошел, и что молоток держать козлы городские не умеют и так далее. Но так, не особенно злобно. Он казалось, слегка стеснялся. Вовка, тот, как обычно, старался держаться от него подальше.

Часа через два уже поперерассказывали все анекдоты, обсудили все возможные темы. Как у этих сентов движители на транспортерах могут работать и хорошо, что дождя нет. И тут Юзик тоже в беседу включился.

– Я вот что думаю. Ведь не может же быть, чтобы новые власти, хоть они, конечно, и сильные и, там, прилетели так, что не поймешь, на чем… Но вот неужели никто против них не выступает? – Юзик при разговоре этом смотрел в сторону, куда-то за забор, в лес. – Неужели так вот никто не попрет против?

– Ну почему, – я вспомнил про госпиталь в нашем доме, – вот…

Ой, как больно! Вовка, дурень, молоток прямо на ногу мне уронил. Он сразу заизвинялся, и даже руку мне подал. Я прямо на траву сел, так больно. А когда Вовка помогал мне подняться, резко так за руку дернул, прямо чуть лбами не стукнулись, и тихо шепнул: «Молчи, он же заложит». Я подумал, что я полный осел и, попрыгав, шипя от боли на одной ноге, продолжил:

– Ну почему, вот если власть справедлива, кто же будет сопротивляться? – а потом добавил: – а ты что, властью новой не доволен?

Юзик покраснел и громко сказал:

– Не останавливайтесь, ерунда осталась! До ужина должны успеть! Давай, быстрее, нечего тут трепаться. – Но глянул на меня ядовито.

На ужин опять дали какую-то гадость. Но после неудачного обеда я понял, что лучше съесть гадость, чем ничего. Юзик важно пил чай с лимоном и жевал бутерброды с сыром. Это они зачем такое делают, чтобы противнее было?

А после ужина приказали спать. Я думал, будут переклички, или что там ещё? Никого не волновало кто на месте, а кого нет. Спать пришлось на голых матрацах и голых подушках. Они были не новые и со странными пятнами, раньше бы я даже и трогать их не стал. Но сейчас я просто упал и провалился во тьму.

У кого же такой гнусный голос? Уж точно ему бы всю жизнь только и кричать «Подъем!» Часы шесть утра показывали. И суета сразу, строиться. И опять стоим в строю и слушаем «зу-зу-зу» полицайское. Про дисциплину и, что из нас сделают членов нового процветающего общества. Что-то мне казалось, что в таком обществе только жлобы вроде Юзика процветать будут. Хоть зарядки не было. А в армии, говорят, бывает – заставляют подтягиваться, бегать и ещё всякое. После этого построения послали, как сказал Юзик – «Оправиться. Пять минут». Откуда он этого набрался? Здоровый нужник на два десятка очков и сток для мочи. И запах, и сухой кашель, и серые лица вокруг. Почему все так за ночь изменились? Такое впечатление, что пацаны поскучнели, потеряли интерес к жизни. Может, просто не выспались…

На завтрак дали брюкву. Я знал, что это брюква, но не думал, что можно просто так подать человеку кочан сырой брюквы на завтрак. А Юзику яичница, масло и чай с сахаром. Я отвернулся от него, потому что мне становилось все отвратительнее смотреть на эту лоснящуюся от самодовольства рожу. Я откусил кусочек брюквы. Она была сладковатая, с горчинкой, но больше одного куска я не мог съесть, несмотря на голод. Я сидел и, глядя на этот проклятый корнеплод, думал о том, что, наверное, я и есть скотина, раз позволяю, чтобы надо мной так издевались! Но тут раздался шум, крики – что-то происходило за соседним столом (я забыл сказать, тут столы были как раз на десять человек – группа и старший). Так вот, к пятой десятке вдруг ломанулись полицаи и скрутили одного из сидящих. Я понял, что он старший, они все на особых местах сидели. Сразу отдали команду – «Прекратить прием пищи, строиться снаружи». Ну, я особенно пищу не принимал, но было неприятно. Все опять зашуршали кедами по кафельному полу, выбегая из столовой. И быстро построились снаружи. Перед строем стоял старший пятой десятки, провинившийся, он затравлено озирался. Его охраняли два полицая. Один из них держал старшего за рукав. Другой полицай, строго оглядев нас, начал речь. Как они задолбали меня своими речами!

– Все вы отбросы граждан и подонки! Я повторял и повторяю. Из вас тут делают хоть каких-то членов общества. И главное – порядок и дисциплина! Все должны выполнять правила. А нарушители – будут наказаны! – Знаем мы, как они наказывают. – Вот перед вами нарушитель! Старшему по десятке положено усиленное питание! А не положено его отдавать своим подчиненным! И нарушитель будет наказан.

Пока он говорил, подогнали обычный автокран со стрелой. А на стреле уже петля приготовлена. Тот старший, он видно неплохой был парень. И совсем не было противно, что он, как все понял, так сразу обмочился. Потом полицай сообщил, что в группу назначается новый старший из проявивших себя. Он пальцем ткнул в кого-то из строя и приказал выйти. А потом что-то объяснил ему. Тот покраснел, открыл, было, рот. Но вовремя закрыл. И отрешенно пошел к крану. Из кабины выскочил полицай и показал ему жестом – вон давай, бери рычаги. Тот взял и, выполняя указания полицая, стал опускать крюк с петлей. А когда её накинули на шею провинившемуся, опять дернул рычаг. Стрела медленно поднялась. Крюк со страшным грузом застыл в метрах двух над землей. Ну… потом еще его заставили за ноги повешенного тянуть. А то он слишком долго дергался.

А потом полицая приказали вернуться на места и окончить прием пищи. Юзик так лопал свою пайку, что казалось, от этого зависит его жизнь.

В груди у меня страшно бухало сердце, словно в ожидании драки. Ведь надо было не смотреть на казнь, нужно было просто заорать во все горло, кинуться на тех полицаев, я ведь чуть не кинулся. Но, в последнее мгновение понял, что никто за мной не пойдет вперед. Но ведь так нельзя! Так нельзя дальше. Только, что я могу сделать один?

А потом опять работа. Нас послали рубить веники из особых болотных кустов. Юзику дали старую топографическую карту, на которой карандашом было отмечено, где эти кусты. И объяснили, что есть определенная норма по сбору веников. И невыполнение её – это нарушение дисциплины. И времени – до обеда. И моток веревки дали – веники вязать.

Юзик уставился на карту так внимательно, что было понятно, он мало в ней понимает. Пришлось вежливо попросить посмотреть и рассказать ему, куда идти. А пилить надо было километра два по лесу. А комары почему-то так озверели. Я никогда не думал, что они бывают такими свирепыми. Комары, утром и такое зверство.

Рубить ветки, связывать их в веники было не сложно. Оказалось, что мы выполнили норму очень быстро. Но когда выполнили – ужаснулись, как это все оттащить в лагерь? Там же чуть ли не тонна весу. Соорудили некое подобие носилок – палки на плечи положили, на них связанные веники накидали и чесанули бегом по лесу. За два раза ведь не унесем. Мы все-таки успели. Правда, очень болели разбитые, изодранные носилками плечи, и ноги дрожали в коленях. Полицай, который эти веники принимал, сказал, что кучу он считать не будет. И велел, чтобы каждый перед собой положил то, что он нарубил и навязал. Ну, а мы ведь вместе работали. Быстренько все поровну раскидали, и всем хватило, и даже лишние остались. Юзик их в свою кучу положил. Он вообще не работал со всеми, ну да ладно. Но тут произошло нечто совсем нехорошее. Уже перед самым приходом полицая-учетчика Вовка вдруг вскликнул:

– У меня веник пропал! Только что было точно столько, сколько нужно…

– А, понятно, – Юзик вдруг начальственно повернулся к Вовке, – не выполнил?

– Ты что, Юзик, мы же все вместе работали? – Это вмешался Серега Рубан, здоровенный парень, впрочем, совершенно безобидный.

– Молчать! – заорал вдруг Юзик. – Я тут старший.

Быстро он нахватался.

– Юзик, да ты что? – Рубан не замолк. – Да дай ему веник! Лишние, же!

– Станешь старшим, тогда командуй, – Юзик явно задумал что-то нехорошее. – А ты салабон, подойди сюда.

Это он Вовке. Тот старше Юзика года на четыре был.

Но Вовка не стал возражать, подошел. Видно было, что Вовка предчувствовал что-то гадкое, но виду не подавал.

– Становись на карачки и целуй мне кеды, – голос Юзика, хоть и наглый, но выдавал, что он волнуется. – А я подумаю, что с тобой делать.

Вовка побелел, прямо как тогда, когда Алекса убили, и подошел ближе.

– Ну, давай целуй, интеллигент вонючий, – Юзик не унимался. – Давай, кеды в засос! А потом посмотрим, что ты еще умеешь.

Юзик посмотрел вокруг себя, вроде, как приглашая остальных развлечься.

Вовка очень внимательно и спокойно глянул в глаза Юзику. А потом коротким ударом ноги заехал тому в промежность. И повернулся и стал возле кучи своих веников.

Больше никто ничего сделать не успел, пришел полицай. Он не обратил внимания на то, что Юзик как-то странно скорчился и молчит. Просто пересчитал у каждого веники и увел Вовку. У того не хватало веника. Через мгновение из-за ангара раздался сухой щелчок пистолетного выстрела. Полицай вернулся и приказал Юзику, чтобы группа навела порядок там, за ангаром. До вечера никто из нашей группы не проронил ни слова. А Юзик тоже как-то сник. Правда, он буркнул что-то вроде: «Вот же люди, за веник удавится и жизнь отдаст».

Глава восьмая

Наутро нас послали опять на работы. Словно ничего вчера и не произошло. Безумная жизнь в лагере шла своим чередом. Но сначала был очередной прием пищи. Оказывается и брюкву можно есть. Только не много.

Работу теперь назначили по расчистке завалов бункера. Так сказали. И отправили десятку туда пешком. По шоссе с полчаса. Юзик все пытался заставить нас идти в ногу. Но Рубан его послал. Впрочем, для меня все происходило как в тумане. Мне казалось, что даже голоса я слышу откуда-то издалека. Я ведь думал, мы с Вовкой после этого лагеря вместе домой вернемся. Я его с пяти лет знаю. Знал. Помню, в футбол гоняли, а он такой невысокий, верткий. Но никогда по ногам не бил. Брат его Алекс, тот конечно такой был, строптивый… Был, был, были… Каждый шаг по шоссе отзывался в мозгу этими словами. Они были, были живы, мы были, были людьми. Я был, был… Я уже не есть. Я кусок мяса на тарелке перед мясорубкой. А вот эти кругом – полицаи, Юзик этот, кто они? Он же просто отомстил Вовке за поезд. Я потом нашел в кустах тот злосчастный веник. А ведь Юзик не остановится. Он так на меня зыркал…

– Ты с Вовкой дружил? – меня окликнул один из наших. Петя Кулик, самый старший в нашей десятке Он даже не студент был, а аспирант, но полицаи не поняли разницы. Занимался чем-то там, связанным с автоматикой на железной дороге. Наверное, он очень любил свою науку и всем рассказывал про разные пульс-пары, защиты от собаки с цепью и тому подобные железнодорожные штуки. Но никто из нас не хотел слушать его неоконченную диссертацию.

– Я его много лет знал. Мы не очень, чтобы закадычные друзья. Рядом жили, поэтому у нас все было просто. То по месяцу не виделись, то он у меня торчал сутками. Он добрый был парень. И брата его убили. Несколько дней назад, – я понял, что мне надо с кем-то поговорить.

– Слушай, Петя, я вот что думаю, ведь сейчас жизнь наша стоит совсем ничего, – я уже не мог остановиться. – Но неужели этот концлагерь окончится когда-нибудь? Что, просто выпустят и все? Типа, прошли школу жизни. Зачем мы здесь вообще? Я не понимаю. Веники эти идиотские в обмен на жизнь собирать? Бред.

– Тихо, не так громко, Юзик вон, ухо востро держит, – Петя, конечно, был более осторожен. Он старше и больше меня знает. – Но ты, наверное, прав. Что-то тут не так.

– Слушай, а что делать? Ведь всё! Если вмиг пали великие государства и армии, даже огрызнуться не успели, что могу я? Я только выжить хочу, только выжить, – я говорил почти шепотом. Как сам с собой.

– Ну и надо выживать. Искать шанс, чтобы выжить сегодня, чтобы потом…

– Петя – потом не наступит! Оно уже не наступило для многих. Может, и для моих родителей тоже. И все гибнут непонятно ради чего! Что мы сделали в нашей жизни такого, что стали жертвенными баранами?!

– Это что за бараны там? – черт, Юзик услыхал, – это кого вы там баранами обзываете?

– Юзик, мы про шашлык говорим! Мечтаем! – Петя не дал мне раскрыть рот.

– А, ну помечтайте, помечтайте! – Юзик, конечно, сам баран порядочный, – а мне по должности на обед дадут!

– Петя, – я постарался говорить совсем тихо, – ты как думаешь, хоть кто-то сопротивляется? Хоть кто-то?

– Ты сопротивляешься, – неожиданно ответил Кулик. – Я сопротивляюсь. Нам надо выжить. Просто выжить, без каких либо условий. Кроме одного, остаться людьми. Такими, которыми мы были раньше. А это сложнее, чем просто выжить. Намного сложнее.

– Такими мы уже никогда не будем, – я опять чуть было не перешел на крик. – Да и что могу я, или можешь ты сам по себе? Выжить и то не получается!!!

Петя не ответил. А может и ответил, но я не расслышал. Я ответил себе сам. Человек может все. Я могу все. Я не могу позволить себе, чтобы Вовка, его брат, и многие другие умерли просто так. Они ведь были первые, кто сказал «нет». Я смогу все. Я отомщу.

Расчищали мы совсем не бункер. Какую-то разрушенную мастерскую. Там, видно, машины раньше чинили. А потом взорвалось это заведение к чертовой матери. Или сенты жахнули со своего транспортера. Юзик и тут проявил осведомленность – заявил, что начальник лагеря хочет сделать для себя фирму и с разрешения властей нас привлекает на полезные виды работ. Так что мы должны учесть, если поработаем как надо, нас отметят. Интересно, как?

Работы было много. Все сразу пошли вглубь двора к бетонной пристройке. Там был самый большой завал. Юзик велел его первым разгрести. Я на секунду задержался и говорю ему: «Смотри тут, в основном здании, много арматуры торчит», и предложил – «Вон аппарат сварочный, газовый, можно порезать все нафиг, и работу сделаем быстрее». Юзик заявил, что если умею, то могу попробовать. Но если я понтуюсь, и просто не хочу руками работать, то он со мной разберется. А то много умников городских развелось.

Баллоны газовые стояли в углу. Я там полазил, нашел один с кислородом, их ведь в голубой цвет красят. Я ещё раньше придумал, что надо делать. Аккуратно смазал маслом вентиль и патрубок выхода тоже. Банка с густым маслом, скорее всего, солидолом, валялась под верстаком. И нацепил сверху шланг, соединенный с резаком, как будто он привинчен. Резак я нашел там же, в верстаке. Ну и говорю: «Я должен сейчас шланг с соплом подтянуть к арматуре, которая за стенкой, а ты потом вентиль открой». И объяснил, что нельзя, чтобы баллон рядом с горелкой находился, потому что если утечка, то возможно воспламенение.

Я разложил шланг так, чтобы самому за стенкой бетонной оказаться. И кричу Юзику: «откручивай!».

Я, конечно, сильно рисковал. Это в книжках пишут, что при соединении масла и кислорода происходит чудовищный взрыв. А вдруг баллон пустой или вообще, не взорвется? Но в книжках не врали. Только, сползающие по стене мозги, вперемешку с кровью выглядели отвратительно. Гадко было еще и потому, что сразу после взрыва прискакал кролик, или заяц, я не очень их различаю, и стал это все слизывать. Он совсем не боялся ни меня, ни сбежавшихся ребят. Но мы и не хотели подходить близко. Так, постояли молча.

Работу пришлось доделать, задание есть задание. И в лагере никто из полицаев ничего не сказал. Только главный приказал построиться, посмотрел на нас безразлично, ткнул в меня пальцем и заявил:

– Теперь ты будешь старшим десятки, – потом подумал и добавил так, с вальяжным отвращением: – восьмерки. Но норму мы вам не снизим. Или снизим. Надо посмотреть.