Текст книги "Террорист №1"

Глава 11

Лос-Анджелес, штат

Калифорния, США

Новый день для Элизабет Колхауэр начался с телефонного звонка. Молодая женщина с трудом разорвала цепкие объятия сна. Прежде чем снять трубку, она механически бросила взгляд на табло электронных часов – времени было всего лишь четверть восьмого.

– Доброе утро, Лиз, – поприветствовал ее знакомый мужской голос. – Кажется, я тебя разбудил?

– Послушай, Чак… Я легла спать в третьем часу ночи. И если выяснится, что ты звонишь мне в такую рань по пустяковому поводу, то ты мне больше не друг.

– У меня к тебе есть важный разговор.

– Ты прекрасно знаешь, где я живу, – окончательно проснувшись, сказала журналистка. – Дай мне только немного времени, чтобы я смогла привести себя в порядок.

– У меня есть другое предложение. В десять утра в моем офисе состоится брифинг…

– Знаю. Но вообще-то я не планировала там быть.

– Думаю, Элизабет, тебе лучше приехать. Я хочу лично переговорить с тобой, потому что у меня есть определенный повод для беспокойства… До или после брифинга, но мы обязательно должны поговорить. Это в твоих же интересах….

Закончив разговор, Элизабет села в постели, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Этот утренний звонок мало того что удивил ее, но и слегка встревожил, заставив задуматься о некоторых вещах, которые происходят вокруг нее в течение уже нескольких недель.

Чарльз Уитмор был для нее не только ценным информатором, но и одним из тех людей, к которым она так или иначе смогла подобрать свой ключик и благодаря которым в конечном счете смогла сама обзавестись полезными связями в полиции и в довольно специфической среде американских спецслужб. Знакомы они уже без малого шесть лет, причем первое их знакомство состоялось при трагическом и в то же время курьезном стечении обстоятельств.

В ее жизни тогда был такой период, довольно короткий, когда она искала место на журналистском поприще, находилась в поисках своей ниши. После окончания Калифорнийского университета Колхауэр несколько месяцев сотрудничала с «Голливуд ревю», печатным органом, паразитирующим на освещении новостей киноиндустрии и исправно, как отлаженный конвейер, выдающим на-гора сплетни и скандальные разоблачения из жизни киношной тусовки. Не прошло и полугода, как Колхауэр стало буквально тошнить от всего этого дерьма. Не то чтобы она была чистюлей, но такого количества моральных уродов не встретишь больше ни в одной прослойке. Та еще публика: снобы, извращенцы, психопаты, болезненные честолюбцы, гомосексуалисты, составляющие в этой среде явное большинство, горькие пьяницы и конченые наркоманы – вот в своей основе кадры, работающие на голливудской «фабрике грез».

Уйдя из киношной газеты, она решила на некоторое время заделаться «фрилансером», свободным журналистом – чтобы набраться жизненного опыта, а также обрасти полезными связями. Ее уже почти взяли на работу в «Лос-Анджелес таймс», в отдел криминальной хроники, дав что-то вроде испытательного срока. Короче, ей нужно было как-то проявить себя, самой добыть что-нибудь эдакое, с пылу с жару, чтобы доказать потенциальным работодателям свою журналистскую состоятельность.

Помог случай. Парень, с которым она дружила и который стал вскоре ее законным мужем, свел Элизабет с Чарльзом Уитмором, спецагентом ДЕА. Чак, выслушав ее просьбу, вначале отпирался, но затем, столкнувшись с такой чертой характера Колхауэр, как напористость, усмехнулся и сказал, что возьмет ее с собой «на дело» и что если она не передумала, то уже этим вечером она сможет поучаствовать в одном из спецмероприятий.

Тогда и произошел случай, о котором в подробностях написали местные газеты и благодаря которому сама Колхауэр стала слыть «крутой девочкой», чуть ли не «гангфайтером» – кстати, едва не на следующий день после случившегося ее зачислили в штат «Лос-Анджелес таймс».

Уитмор и его люди решили осуществить налет на один из наркопритонов. Ветхий муниципальный дом, который они оцепили уже в сумерках, находился на окраине района Уоттс[11]11
  Уоттс – негритянское гетто в Лос-Анджелесе.


[Закрыть], а у этого славного местечка репутация лишь немногим лучше, чем у самой преисподней. Элизабет и один из сотрудников ДЕА, которому поручили приглядывать за ней, до поры располагались в джипе, припаркованном возле дома, где шла бойкая торговля героином. Подчиненные Уитмора, получив команду, дружно вломились в это ветхое трехэтажное строение и, перекрыв лестницу, ведущую на верхние этажи, стали вязать там всех, кто только попадал им под руку. Машина, из которой Колхауэр попросили пока не выходить, была оборудована полицейской рацией, так что Элизабет могла слышать все переговоры по ходу «спецмероприятия», да вдобавок еще происходящее комментировал приданный ей Уитмором сотрудник.

Но как это часто бывает, что-то там сложилось не так. Колхауэр хотелось посмотреть на все своими глазами, чтобы потом описать. Они вышли из машины, но не успели сделать и двух шагов, как вдруг, опешив от увиденного, застыли как вкопанные.

Из-за угла ближайшего здания откуда ни возьмись выскочил какой-то тип. Он несся саженными скачками и в один миг сожрал и без того небольшое расстояние, которое их разделяло, после чего наконец обнаружил их присутствие.

Это был здоровенный, под два метра, негр, с бритой головой, белозубым оскалом на жутком черном лице и пистолетом в огромной потной лапище.

Наверное, один из тех субъектов, облаву на которых здесь устроили Уитмор и его сотрудники.

Он несся на них, этот негр, как паровоз. Все это было так неожиданно, так ужасно, что Элизабет чуть не описалась от страха.

Спецагент, придя в себя после секундного замешательства, рванул из кобуры свой табельный ствол. Но негр долбанул по нему первым. Первый же выстрел пришелся агенту в грудь, в аккурат в эмблему ДЕА, которая имелась спереди на куртке. Сотрудника, который должен был приглядывать за журналисткой, обеспечивать ее безопасность по ходу реальной спецоперации, отбросило назад, к джипу. Падая, он крепко приложился затылком о глянцевый борт джипа. После чего вырубился: то ли мертв, то ли потерял сознание от удара.

По журналистке он почему-то стрелять не стал, а просто оттолкнул ее своей мускулистой рукой. Этого, впрочем, оказалось вполне достаточно, чтобы она, потеряв равновесие, шлепнулась на землю. Вместе с открытой торбой, из которой на выщербленные плиты тротуара посыпалось разное барахло, которое она прихватила с собой на «дело».

В том числе и приобретенный ею буквально на днях «дамский» револьвер 22-го калибра.

Если бы верзила не толкнул ее тогда так грубо, она, вероятнее всего, парализованная страхом, еще долго изображала из себя соляной столб.

Но случилось то, что случилось.

Громила-негр потерял несколько секунд, чтобы отобрать у бесчувственного сотрудника ключи от машины – они были зажаты у того в левой ладони. Элизабет истошно завизжала и открыла стрельбу по негру, который явно намеревался угнать их джип и скрыться на нем в каменных джунглях района Уоттс. Одна пуля попала тому в ягодицу, еще одна задела мочку уха, все остальное она промазала. Однако этот двухметровый обдолбанный афроамериканец, в черной заднице которого появилось лишнее отверстие и чье мясистое ухо теперь выглядело так, словно половину его отгрыз Тайсон, – аккуратно, лицом вниз, лег на землю, после чего, коротко простонав, и вовсе затих…

Элизабет так и не поняла толком, что произошло. Может, этот жуткий тип решил, что она переодетая сотрудница ДЕА? И что лучше ему сдаться подобру-поздорову, пока она его и вовсе не пристрелила?

Через минуту-другую на звуки выстрелов примчались Уитмор и еще несколько его сотрудников. Сначала они тоже не врубились в то, что здесь произошло. К счастью, сотрудник, которому было поручено опекать Колхауэр, имел под курткой бронежилет – поэтому и остался жив. Уитмор, когда до него наконец дошло, что верзилу-негра повязала именно Колхауэр, и когда он увидел ее игрушечный ствол, – согнулся буквально пополам от хохота…

После того трагикомического случая Элизабет стала, что называется, своим человеком в лос-анджелесском филиале ДЕА. Статус «крутой девчонки», способной постоять за себя, она сохранила за собой и по сю пору. Как и револьвер «смит-вессон» 58-й модели, презентованный ей после того ЧП самим главой филиала Бюро…

Почему она вдруг вспомнила тот давний случай и как это связано с нынешними событиями?

Тому есть лишь одно объяснение: совсем недавно, когда по странному светящемуся коридору на нее вдруг стало надвигаться нечто, она еще раз испытала это уже позабытое чувство леденящего душу ужаса.

Через полчаса после звонка Уитмора, поднявшего ее с постели и заставившего скорректировать планы на день, Элизабет спустилась по лестнице в гостиную. Почти сразу после развода она приобрела в рассрочку небольшой двухэтажный коттедж в северных пригородах Лос-Анджелеса. Колхауэр давно уже привыкла надеяться только на себя. Более всего она ценила собственную независимость. Она не хотела быть зависимой от кого бы то ни было. Жизнь устроена так, что стоит только дать слабину, как тут же уйма народа пытается сесть тебе на голову. Муж спит и видит, чтобы превратить тебя в образцовую домохозяйку. Задолбанную домашними проблемами мать четверых или пятерых юных американцев, которым предстоит стать юристами, бизнесменами или же домохозяйками. Такими же пожирателями гамбургеров, такими же, в сущности, кретинами, как и их тупоголовые родители. Речь в данном случае не о Колхауэр и не о ее бывшем супруге, сменившем должность помощника окружного прокурора на частную адвокатскую практику, а о том, как это бывает у большинства людей… Какому мужику понравится, что его жена – более известная личность, чем он сам? Да к тому же больше зарабатывает? Вот он и начал, от безысходности, не имея иной возможности потешить свое уязвленное мужское самолюбие, устраивать словесные перепалки. Раз устроил истерику, другой… Третьего раза уже не было, потому что она сама подала на развод.

Но хотя она сейчас одинокая женщина, желающих ограничить ее свободу или манипулировать ею на свой лад – хоть отбавляй. Среди ее знакомых есть несколько мужчин, каждый из которых не прочь стать ее постоянным любовником. В сущности, все они хотят одного: иметь права, как у законного супруга, но при том – никаких обязательств. Или взять тех же владельцев газеты. Они говорят: что-то падают тиражи, рекламодатели недовольны, надо предпринять срочные меры. Ты и твои коллеги, такие же наемные работники пера, начинаете пахать в поте лица. Действуете на грани фола, чтобы добыть побольше «жареного». И что же дальше? Тиражи растут, прибыли акционеров увеличиваются, но шеф-редактор или даже те, кто стоит повыше его, начинают тебя долбать: вот вы нас подставили, мы вам, мол, полную свободу рук обеспечили, а вы, толком не посоветовавшись, пользуясь нашим доверием, наехали на «хорошую» фирму, обидели уважаемого имярек…

Короче, она могла позволить себе иметь собственный дом, свою норку, в которую она может юркнуть в любой момент и где никто не будет ей капать на мозги.

– Доброе утро, мэм, – Лусия, одетая в спортивный костюм, бросила на появившуюся в гостиной Колхауэр удивленный взгляд. – Вы просили разбудить вас в половине десятого, а сейчас еще нет и восьми.

– У меня резко поменялись планы. Я вижу, ты собралась на утреннюю пробежку?

– Си, сеньора. Вы составите мне компанию?

Колхауэр отрицательно покачала головой.

– Нет времени. Я свою норму выполню вечером, когда вернусь из редакции.

– Я сейчас приготовлю вам завтрак.

– Молоко у нас еще осталось? А кукурузные хлопья? Не беспокойся, Лусия, я сама себя обслужу.

– Буэно. Так я побежала?

– Беги, Лусия, – улыбнувшись, сказала Колхауэр. – А то твой ухажер в парке тебя уже заждался.

Оставшись одна, Элизабет покачала головой. Хотя эта девятнадцатилетняя девушка, смугленькая черноволосая чиканос[12]12
  Чиканос – американец мексиканского происхождения.


[Закрыть], живет у нее в доме вот уже восемь месяцев, никак не удается отучить ее от всех этих ненужных в их общении «мэм» и «сеньора». В остальном же отношения между ними были простыми и сердечными. Лусия ни одного дня не работала у Колхауэр приходящей прислугой, поскольку Элизабет сразу же зачислила ее к себе в штат экономкой. Тихая, скромная, чистоплотная девушка. Элизабет, хотя и в совершенстве владела испанским, общалась с Лусией исключительно на английском. Благодаря этим их занятиям, впрочем, не всегда регулярным, а также усилиям самой девушки, Лусия хорошо освоила разговорный язык – несомненно, хорошее знание английского ей еще в жизни пригодится.

По правде говоря, Колхауэр не нуждалась в прислуге. Но она взяла к себе эту девочку, выделив ей даже одну из комнат для жилья, и ни капли об этом не жалеет. Рядом с ней есть живая душа, разве это плохо? Лусия тоже в выигрыше: у нее есть хорошо оплачиваемая работа, и теперь она может сама помогать деньгами своей многочисленной родне. Ну а то, что окружающие могут заподозрить в Колхауэр склонность к лесбийской любви, – так на это сама Элизабет хотела чихать с высокой колокольни.

Когда Элизабет позавтракала, выяснилось, что ехать на свиданку с Уитмором еще рано. Здесь езды-то не более двадцати минут – четверть часа по фривею и еще минут пять-семь, чтобы добраться от развязки до штаб-квартиры ДЕА. Времени у нее в запасе еще вагон и маленькая тележка.

Просторная гостиная, оформленная как студио, имела на заднем плане закуток, который журналистка считала своим «кабинетом». Она могла работать и в спальне или любом другом месте, благо ей было где приткнуться здесь со своим ноутбуком. Но чаще всего занималась сочинительством именно в «кабинете», где на письменном столе, так, чтобы было удобно работать, установлен почти плоский жидкокристаллический монитор и еще новейшего дизайна «клава». Недавно ей пришлось поменять все свое компьютерное оборудование, а также сменить программное обеспечение, чтобы защититься от зловредных хакеров, этих уродов, которых развелось в Сети, как термитов в некоторых местных строениях. Она всегда открыта для общения, но у нее, как и у других журналистов ее ранга, имеются, конечно, свои секреты, свои закрытые базы данных, рыться в которых без спроса никому не позволено.

Когда комп загрузился, она решила, пока суть да дело, пролистать сегодняшний номер «Лос-Анджелес таймс» и еще раз перечитать, уже в готовом, опубликованном виде, свою статью, посвященную странным событиям, происходившим утром прошлого дня в районе Семидесятой улицы.

Просмотрев на экране монитора все анонсы и содержание первых страниц номера, Элизабет недоумевающе пожала плечами, затем повторила весь процесс поиска сызнова.

Она была изумлена, и это еще мягко сказано.

В сегодняшнем номере «Лос-Анджелес таймс», вышедшем обычным будничным объемом в сто пятьдесят страниц и поступившем в продажу начиная с шести часов утра, ее заметки о событиях, очевидцем которых она являлась сама, не было и в помине…

Глава 12

Некоторое время Элизабет пребывала в состоянии глубокой задумчивости. Случившееся, а именно отсутстие материала в номере, поразило ее как гром среди ясного неба. Вчера, во второй половине дня, она забросила статью в редакцию и даже лично переговорила с шеф-редактором, а также с руководителем отдела спецпроектов, который курирует в их громадном издании подобную остросюжетную тематику. И вроде бы все было тип-топ…

Она является единственным представителем СМИ, кто оказался очевидцем странного происшествия в районе 70-й улицы. Несомненно, это было большой журналистской удачей, что она оказалась в момент ЧП в самом эпицентре событий. В материале, написанном, что называется, по горячим следам, Колхауэр намеревалась поделиться своими впечатлениями об увиденном. Она не стала ничего выдумывать, а лишь описала то, что видела собственными глазами. Конечно, не обо всем она написала в этой статье, которая должна была выйти под громадной шапкой «ДЕА ТЕРПИТ НЕУДАЧУ, ИЛИ АНОМАЛЬНЫЕ ЯВЛЕНИЯ НА СЕМИДЕСЯТОЙ УЛИЦЕ». Многое в случившемся было неясным и для нее самой, поэтому она рассматривала свой свежий материал и как повод для возможной дискуссии, и как заявку на серьезное, масштабное журналистское расследование.

Главное, чего добивалась Колхауэр в данном случае, так это получения внятных ответов от «компетентных органов» на те вопросы, которые интересуют прежде всего лично ее: не связан ли данный инцидент с появлением на местном рынке новейших наркотиков? что такое препарат «джанк»? почему власти упорно отмалчиваются, делая вид, что ничего экстраординарного не происходит? ведется ли учет и расследование подобных фактов? какие конкретно спецслужбы занимаются данной проблематикой, занимается ли этим вообще кто-нибудь?

В одной из газетных колонок, где печатается экспресс-информация о разного рода чрезвычайных происшествиях, было помещено краткое, буквально в две строчки, сообщение о пожаре, в котором сгорело одно из домовладений в районе Семидесятой улицы. Информация эта настолько мизерна, что понять из нее ничего невозможно.

Ну хорошо, а где же ее статья? За последние полтора, а то и два года в ее журналистской практике не было ни одного случая, чтобы ее материал вдруг спешно изъяли из номера – так, как это случилось сейчас.

Они сделали это, даже не известив Колхауэр, как будто она была начинающим репортеришкой, а не журналисткой первого ряда, которую знают уже далеко за пределами солнечного штата Калифорния.

Вот почему она была так удивлена.

Судорожно вздохнув, Колхауэр протянула руку к телефонному аппарату, установленному здесь же, в одном корпусе с автоответчиком и цифровым магнитофоном. Она хотела позвонить в офис главному редактору или же попытаться дозвониться ему в машину, если он еще не добрался до офиса. Стала набирать его номер, но тут же дала отбой, решив, что свяжется с Донованом несколько позднее, – если, конечно, до этого не позвонит кто-то из газеты, чтобы объясниться с ней, – либо сама заявится в редакцию после брифинга в штаб-квартире ДЕА.

Если бы кто-то в этот момент смог проникнуть в ее мысли, он наверняка бы счел эту молодую женщину сумасшедшей. Она думала сейчас об очень странных вещах. И при этом в ее голове выстраивались такие цепочки, а из глубин подсознания всплывали такие образы, что ей самой сейчас было не по себе.

Очень неприятно, когда из твоей жизни выпадает кусочек времени. Почти трое суток, с пятого по восьмое сентября. Об этом отрезке времени в ее памяти сохранились лишь очень и очень смутные воспоминания. По существу, почти никаких воспоминаний. Элизабет до сих пор не знала, где она провела эти трое суток, почти целиком выпавших из ее памяти. А все ее усилия прояснить для себя этот необъяснимый провал не принесли никаких результатов.

– Кажется, я схожу с ума… – негромко произнесла Колхауэр. – Еще немного, и мне станут мерещиться черти…

Она открыла ключом нижний ящик стола. Там, в одной из коробок, где хранились компьютерные дискеты, завернутая в клочок бумаги лежала шприц-ампула, которую она привезла из Фриско. Эту штуковину ей дал Гарри Ховард, собрат по журналистскому цеху. В Штатах не было другого человека, который знал бы столько же о наркотиках. Он писал на эти темы уже лет двадцать и был признанным авторитетом в этих вопросах; причем знал такие вещи о наркотиках всех сортов и видов, которые зачастую были неведомы самым крутым экспертам Бюро.

Элизабет, в который уже раз стала разглядывать шприц-ампулу, заполненную неизвестным ей веществом, – жидкость имела странноватый алый окрас и как будто даже слегка светилась изнутри. Спустя несколько дней после труднообъяснимого провала в ее памяти она созвонилась с Ховардом, с которым была давно и близко знакома, и попыталась получить у него консультацию по телефону. Она подозревала, что глубокий провал в ее памяти как-то связан с наркотиками либо психотропными препаратами, хотя и не понимала, как такое могло случиться, – сама она, естественно, никогда не ширялась, и не то что «колес», но даже безобидных лекарств не принимала, поскольку от всего лечилась теплым молоком с медом.

Ховард тогда резко оборвал ее буквально на второй или третьей фразе, сказав, что это не телефонный разговор. Еще он сказал, чтобы она, не теряя времени, заказала билет на ближайший авиарейс в Сан-Франциско и что он сам встретит ее в аэропорту.

Когда она прибыла во Фриско, Гарри заставил ее в подробностях рассказать всю эту историю, которая так ее встревожила. В какой-то момент Элизабет даже пожалела, что прилетела к нему, потому что собственный сбивчивый рассказ показался ей полной ерундой. Но Ховард отнесся ко всему услышанному более чем серьезно. Его насторожило то, что этот случай произошел с Колхауэр тогда, когда она стала собирать информацию об одной из ветвей Церкви сайентологов, отколовшейся от материнской организации и ушедшей в глубокое подполье. При этом, задействовав кое-какие свои связи, попыталась сама выйти на адептов этой Новой церкви. И не исключено, что эта ее попытка удалась, хотя, в силу определенных причин, никаких воспоминаний о том в ее памяти не сохранилось.

Ховард высказал предположение, что его коллегу из Лос-Анджелеса подвергли воздействию очень сильного психотропного препарата. Именно от него Колхауэр впервые узнала о существовании супернаркотика «джанк», жертвой воздействия которого скорее всего она и стала. Но даже такой крупный знаток, как Ховард, не обладал сколь-нибудь полной информацией об этом таинственном препарате. В то же время он предупредил Колхауэр, что даже с теми отрывочными сведениями, которыми она теперь располагает, нужно обращаться крайне осторожно, потому что сама история препарата «джанк» являет собой, по его мнению, одну из самых крутых, са-мых опасных тайн современности.

Напоследок Ховард вручил ей эту шприц-ампулу. Он сказал, что у него были схожие проблемы, что кто-то пытался им манипулировать. Если ей действительно ввели в кровь порцию «джанка», то это вещество алого цвета, являющееся своеобразным противоядием, поможет ей «очиститься», частично или даже полностью – он испытал антидот на себе, после чего убедился в его действенности. В любом случае, сказал он, эта штуковина не опасна для жизни, даже наоборот, а потому она может смело сделать себе инъекцию – хотя бы для профилактики.

Он наотрез отказался сообщить ей, где, у кого он смог разжиться столь редким, необычным, экзотическим «лекарством». Но пообещал переговорить с некими людьми, которые, если сочтут нужным, не только проконсультируют Колхауэр на предмет ее нынешних затруднений, но, не исключено, окажут ей свое мощное покровительство.

Элизабет тогда поопасалась употреблять «лекарство», природа которого, химический состав и само назначение ей были совершенно неизвестны. Она положила ампулу в сумочку, сказав, что сама сделает себе инъекцию, но несколько позже, когда соберется с духом. Она улетела обратно тем же вечером, не поверив многому из того, что ей поведал коллега. Потому что поверить в такое мог только сумасшедший либо человек, сам обладающий больной фантазией.

Но кое-что потом заставило ее изменить это свое скептическое отношение. Прежде всего судьба самого Ховарда: спустя всего неделю после того памятного разговора Гарри выбросился из окна высотного здания и разбился насмерть…

Посидев еще некоторое время в задумчивости, Элизабет наконец отключила компьютер, встала из-за стола и направилась в противоположный угол гостиной. Лицо ее сейчас было чуть бледнее против обычного, но упрямо сжатые губы и даже сама ее собранность и сосредоточенность говорили о том, что она приняла какое-то решение и теперь ни за что от него не отступится.

Открыв дверцу одного из настенных шкафчиков, Колхауэр извлекла оттуда пластиковую коробку с красным крестом – это была домашняя аптечка. Покопавшись в ее содержимом, она нашла там все необходимое для своей затеи. Закатав рукав фланелевой рубахи, туго перевязала левую руку резиновым жгутом, чуть повыше сгиба локтя. Протерла участок кожи ваткой, смоченной в антисептике. Сняла колпачок со шприц-ампулы, затем надавила легонько на поршень, выдавливая из цилиндрика шприца тоненькую струйку «лекарства»[13]13
  Drugs – по-английски и наркотик, и лекарства.


[Закрыть], которое ей прописал покойный уже Гарри Ховард.

«Остановись, пока еще не поздно! – возопил ее внутренний голос. – Зачем ты это делаешь?! Выброси эту штуковину, подаренную неудачником Ховардом, в мусорный бак, так будет разумнее всего!!»

Своим влажным острием игла проникла в набухшую пульсирующую вену. Странное, чуть светящееся, перламутрово-алое вещество, медленно выдавливаемое из ампулы поршнем, заструилось теперь по ее кровеносным сосудам, смешиваясь с красными тельцами, разносясь с каждым толчком сердца по всему телу…

Вытащив иглу из вены, Колхауэр замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Удары сердца отдавались в ее ушах звонкими молоточками, на лбу выступила холодная испарина. Но, кроме вполне естественного в таких случаях учащенного сердцебиения – она ведь подвергла себя опасному эксперименту, – ничего необычного Элизабет сейчас не ощущала.

Она даже успела испытать чувство разочарования, подумав, что в ампуле содержался какой-нибудь безобидный медицинский препарат, от которого ее организму не будет ни вреда, ни особой пользы. Либо, что тоже не исключалось, в ее крови не содержится и малейшего следа препарата «джанк», в противном случае наверняка произошла бы какая-нибудь биохимическая реакция…

Чувство легкого разочарования, посетившее ее, длилось всего несколько коротких мгновений. В следующую секунду произошло то, чего Колхауэр не могла представить себе ранее при всем желании, даже если бы ей пришлось призвать на помощь свое богатое воображение.

Земной тверди под ее ногами более не существовало. Она вся разом, одномоментно, рухнула куда-то в тартарары, провалилась под пол, который тоже перестал существовать как некая материальная данность. Пробив невидимую границу, она падала теперь в толще воды, стремительно опускаясь вдоль переплетенных меж собою жил-канатов, а вокруг нее все светилось и переливалось разноцветными огнями, пульсировало, полыхало, как многократно усиленное полярное сияние… Она ощущала себя глубоководным ныряльщиком, причем погружение было столь стремительным, что в жилах, кажется, стала закипать кровь…

Вскоре это стремительное погружение, в одинаковой степени напоминающее и падение, и полет, прекратилось. На какое-то мгновение она зависла над бездной. Дно, если оно в действительности существовало, пульсировало слабым сиянием, как звездная крошка в бесконечно далеких уголках космоса.

Затем все повторилось, но уже в обратном порядке: какая-то сила вытолкнула ее наружу, через невидимую глазу границу, вернув на поверхность жизни.

…Колхауэр сделала судорожный вдох, как будто и вправду только что вынырнула, на пределе сил, с большой глубины. Какое-то время она держалась двумя руками за стол, боясь свалиться на пол. Сделала осторожно шажок в сторону, другой, третий… Кажется, все нормально… Голова соображает четко и ясно… Определенно, она сейчас в полном порядке.

С ней действительно что-то произошло, или ей это только показалось?

Элизабет в недоумении пожала плечами. Она вернула аптечку на место, а использованный шприц разобрала на части, сполоснула под струей горячей воды и лишь затем выбросила в бак для мусора.

Пора было, однако, отправляться в Сити-центр, где у нее, помимо рандеву с Уитмором, имелись еще кое-какие дела. Лусия успела к этому времени принять душ после пробежки по соседнему парку и вышла проводить хозяйку.

– Могу я знать, мэм, во сколько вы примерно вернетесь?

Элизабет, уже успевшая усесться в джип и пристегнуть себя ремнем безопасности, на секунду задумалась.

– Вот что, Лусия… Я намерена отправить тебя в недельный оплачиваемый отпуск. Будет лучше всего, если ты переберешься в баррио[14]14
  Баррио – мексиканские кварталы.


[Закрыть], к родителям, прямо сегодня. Конверт с деньгами и записку найдешь на кухонном столе, ну а мне пора в путь.

Колхауэр влилась в поток транспорта, двигавшегося по фривею в направлении Сити-центра и Пятой авеню. Восьмирядное полотно фривея, заключенное в предохранительные сетки-берега, смахивало на бетонную реку с двусторонним движением. День обещал быть пасмурным, накрапывал мелкий дождик. Не теряя контроля над дорогой, Элизабет взяла свой сотовый телефон и стала искать среди вбитых в электронную память номеров тот, что принадлежал местному филиалу крупнейшего на побережье частного охранного агентства.

– Лос-анджелесское бюро «Стоктон энд санс секьюрити», – мгновенно отреагировали на другом конце линии. – Представьтесь, пожалуйста.

– Элизабет Колхауэр, ваш постоянный клиент.

– Рады вас приветствовать, миссис Колхауэр. Я целиком к вашим услугам.

– Крайне необходимо, чтобы в ближайшие сорок восемь часов меня опекал кто-то из ваших сотрудников.

– Что-нибудь случилось, миссис Колхауэр? Вы можете сообщить подробности, или же вам неудобно говорить об этом по телефону?

– Я бы не сказала, что мне угрожает что-то или же кто-то… Но все же хочу, чтобы вы выполнили мою заявку. Сейчас я направляюсь на брифинг в штаб-квартиру ДЕА, а уже по окончании этого мероприятия, надеюсь, вы возьмете меня под свое надежное крыло…