Электронная библиотека » Сергей Соловьев » » онлайн чтение - страница 26


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 19:37


Автор книги: Сергей Соловьев


Жанр: История, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 26 (всего у книги 56 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Если русские купцы, видя, что им не стянуть с иностранными, желали удаления последних из внутренних городов государства, то они не имели никаких побуждений желать того же относительно промышленников иностранных, которые одни могли показать им выгоду известных промыслов, научить их известному мастерству. Больше всего правительство хлопотало о вызове из-за границы искусных рудознатцев, которые бы помогли открыть золотую и серебряную руду и дорогими металлами пополнили бы истощенную казну царскую. В 1626 году дана опасная грамота в Английскую землю урожденному шляхтичу Ивану Булмерру, который своим ремеслом и разумом знает и умеет находить руду золотую и серебряную и медную и дорогие каменья и места такие знает достаточно. В 1628 году видим в Москве рудознатцев-цесарцев – Фрича и Герольда. В 1640 году англичанин Картрейт с одиннадцатью мастерами взялся искать руду золотую и серебряную, но не нашел ничего и должен был заплатить, по обязательству своему, все издержки, сделанные по этому поиску. Мы видели, что в 1642 году боярин князь Борис Репнин ездил в Тверь для отыскивания золотой руды, но поиски были напрасны. Сильно также нуждались и в неблагородных металлах и в искусной их обработке. Железо давно уже выделывалось в Московском государстве из глыбовой руды, вынимаемой из земли близ города Дедилова, в тридцати верстах от Тулы, также на Устюжне-Железопольской, из болотной руды. Тула с XVI века уже была известна выделкою оружия; в 1619 году тульские кузнецы, ствольники, замочники и ложечники, 25 человек, били челом государю, что они делают государево самопальное дело день и ночь беспрестанно, и потом еще тянут во всякие подати с посадскими людьми; так чтоб государь велел им делать одно самопальное дело по-прежнему. Но этого тульского самопального дела было очень недостаточно: мы видели, в каком большом количестве выписывалось оружие из-за границы; в большом количестве выписывалось и прутовое железо из Швеции; так, например, в 1629 году выписано было 25000 пуд. по 21 алтыну 4 деньги за пуд. Поселившийся в России голландский купец Андрей Денисович Виниус с братом Авраамом и другим купцом, Вилкенсоном, подал царю Михаилу челобитную, чтоб позволено им было в окрестностях Тулы завести завод для отливания разных чугунных вещей и для выделки железа по иностранному способу из чугуна. В феврале 1632 года Виниус получил государеву грамоту, в которой позволялось ему построить мельничные заводы для делания из железной руды чугуна и железа, для литья пушек, ядер и котлов, для ковки досок и прутьев, дабы вперед то железное дело было государю прочно и государевой казне прибыльно, а людей государевых им всякому железному делу научить и никакого ремесла от них не скрывать. В казну положено было принимать с этих заводов пушки по 23 алтына 2 деньги, ядра по 13 алтын 2 деньги за пуд, железо прутовое по стольку же, а досчатое по 26 алтын 4 деньги за пуд. Ненужное для казны количество железа и других вещей, даже пушек, заводчики могли продавать на сторону и вывозить в Голландию. Виниус выбрал для своих заводов место в 12 верстах от Тулы на речке Тулице, именно на том из ее протоков, который теперь называется Большою Тулицею, руда же копалась в 40 верстах от завода, в 5 верстах от Дедилова. Первоначальное устройство заводов стоило Виниусу больших денег; он задолжал и принужден был в 1639 году вступить в товарищество с знаменитым Петром Гавриловичем Марселисом и голландским гостем Филимоном Филимоновичем Акемою; по их челобитью приписана была к тульским заводам дворцовая Соломенская волость с 347 крестьянами. Но Марселис и Акема не довольствовались этим. В 1644 году государь пожаловал иноземца, анбурского города гостя, Петра Марселиса с детьми Гаврилою и Леонтием, да Голландской земли торгового человека, Филимона Акему, велел им железный завод заводить на трех местах: на Ваге, Костроме и Шексне, или где они приищут другое место, к железному делу годное, на порожних землях, на двадцать лет, безоброчно и беспошлинно: вольны они мельницы ставить и железо на всякие статьи плавить. Когда завод будет заведен и работы начнутся, то брать у них железо по договору: в пушках по 20 алтын пуд, в ядрах по 10 алтын пуд, ствол мушкетный и карабинный по 20 алтын. Если кроме взятого в казну останется у них лишнее железо, то можно им его вывозить в чужие земли, которые с великим государем в дружбе; если они железо продадут в Архангельске или за морем на ефимки, то должны отдавать эти ефимки в казну по указной цене, а на сторону никому не продавать и не отдавать. Нанимать всяких людей по доброте, а не в неволю, тесноты и обид никому бы не было, и промыслов ни у кого никаких не отнимать: если царское величество велит научить железному делу русских людей, то Петру и Филимону учить их всему и ремесла никакого от русских людей не скрывать. В 1634 году посланы были за границу переводчик Захар Николаев и золотых дел мастер Павел Ельрендорф нанять мастеров, которые умеют в горах медь из руды делать и всякое мастерство, какое пристойно к медной плавке. В 1630 году послан был за границу бархатного дела мастер Фимбранд для найма ремесленных людей. В 1631 году дана опасная грамота в вольные государства, в Голландскую и Нидерландскую землю, подмастерьям, которые умеют делать городовое дело; в ней говорится: «Бил нам челом алмазного и золотого дела мастер Иван Мартынов да Английской земли торговый человек Френчик Гловерт: по нашему указу начали было в нашем государстве на Москве делать тянутое и волоченое золото и серебро, канитель и друнцаль и всякое мелкое золото и медное дело: но дело это начало становиться дорого, и прибыли нашему царскому величеству от него было мало, потому что прямого, доброго мастера в нашем государстве не было и то дело делать перестали, а в немецких землях таких мастеров сыскать можно, и то бы дело нашему царскому величеству было прибыльно и славно, в торгу дешевле, и нашего бы государства люди то ремесло переняли; так нашему бы царскому величеству пожаловать их, позволить им к тому делу мастеров призвать из Немецкой земли, десять человек и больше на своих проторях, и тем делом им промышлять и торговать на себя десять лет, и кроме их этого дела никому не делать, пока урочные годы пройдут». Царь согласился дать эту привилегию. В 1634 году встречаем Христофора Головея, часового дела и водяного взвода мастера; в 1643 г. – Фалка, пушечного и колокольного мастера, Детерсона – живописца; в том же году швед-каменщик Кристлер начал строить каменный мост через Москву-реку. В 1634 году была выдана десятилетняя привилегия Фимбранду на выделывание лосиных кож; выдана была также пятнадцатилетняя привилегия Коэту на заведение стеклянного завода. Тому же Коэту дана была грамота на заведение поташного завода на 10 лет. В 1643 году английскому агенту Дигби отданы были на 10 лет беспошлинно золяные промыслы в Ярославском, Вологодском и Тотемском уездах. В 1644 году полковнику Краферту позволено было на 7 лет жечь золу и делать поташ в Муромском лесу. При дворе царя Михаила находились и органного дела мастера, Яган и Мельхарт Луневы, выехавшие из Голландии; привезли они с собою стремент (инструмент) на органное дело; стремент этот они в Москве доделали, сделали около него станок с резью и расцветили краскою и золотом, на стременте сделали соловья и кукушку с их голосами; когда заиграют органы, то обе птицы запоют сами собою; за такое мудрое дело государь велел дать им из казны 2676 рублей, по сороку соболей, да вместо стола корм и питье. Мельхарт отправлен был за границу с поручением вывезти двоих часовых мастеров, которые бы обязались служить своим мастерством государю и учеников научить. Приплыв иностранцев был так силен, что два московские священника, один от церкви св. Николая в Столпах, а другой от Козьмы и Дамиана, подали челобитную; в их приходах немцы на своих дворах близ церквей поставили ропаты; русских людей у себя во дворах держат и всякое осквернение русским людям от немцев бывает; не дождавшись государева указа, покупают они дворы в их приходах вновь; вдовые немки держат у себя в домах всякие корчмы, и многие прихожане хотят свои дворы продавать немцам, потому что немцы покупают дворы и дворовые места дорогою ценою, перед русскими людьми вдвое и больше, и от этих немцев приходы их пустеют. Ответом на эту челобитную был указ: в Китае, Белом городе и в загородских слободах у русских людей дворов и дворовых мест немцам и немкам вдовам не покупать и в заклад не брать: русским людям, которые будут продавать, быть в опале; ропаты, которые на немецких дворах близ русских церквей, велеть сломать. Тогда же старым служивым иноземцам, разных чинов немцам, Посольского приказа переводчику, золотого и серебряного дела мастерам и старым московским торговым немцам отведена была между Фроловскими и Покровскими воротами земля под их богомолье, под избу с комнатою и под двор, где им съезжаться для богомолья по их вере. По свидетельству Олеария, в Москве жило в это время до 1000 протестантских семейств.

Иностранцы охотно давали русским деньги за хлеб. Мы видели также, что иностранцы добивались позволения вывозить селитру из России; эта промышленность была довольно развита у нас в описываемое время; кроме мест, известных нам уже прежде по селитряному производству, теперь о нем упоминается в Северской стране: так, при исчислении служилых людей, находившихся в Курске, читаем: «Из них на Романовых селитряных варницах с весны во все лето до отпуску детей боярских 50 человек живут, переменяясь по два месяца»; при исчислении белогородских служилых людей: «Из них детей боярских и козаков конных 30 человек, живут на селитряных варницах Михалка Лимарова». Разные люди, пушкари, бараши, подряжались в Пушкарском приказе варить селитру в разных местах, в Ливнах, Воронеже, известное количество пуд: в 1634 году они брали за пуд по два рубля и 10 алтын. Наконец, к известиям о промышленности в царствование Михаила относится указ о хлебном и калачном весе 1626 года: велено городовым прикащикам и Целовальникам ходить повсюду и весить хлебы ситные и решетные, калачи тертые и коврищатые мягкие; если окажется, что хлебы и калачи ниже установленного веса, то продавцов подвергать пени; прикащики и целовальники должны были также смотреть, чтоб хлеб и калачи были выпечены и хлебники и калачники не прибавляли в них гущи или какой-нибудь другой подмеси. Прикащикам и целовальникам дана была подробная роспись издержкам производства в приготовлении разного рода хлебов и калачей, например: «На калачи, на четверть – дрожей на два алтына на две деньги, соли на шесть денег, дров на восемь денег, от сеянья четыре деньги, за работу десять денег, лавочного два алтына две деньги, свечи и помело две деньги, и всего харчу на четверть вышло на одиннадцать алтын».

Что касается до сельских жителей, то для них подтверждалась та перемена, которая была произведена в конце прошлого века, ибо обстоятельства и отношения были те же самые. Дворяне и дети боярские били челом, что «бегают из-за них старинные их люди и крестьяне в государевы дворцовые и черные волости и села, в боярские поместья и вотчины, патриаршие, архиерейские и монастырские, на льготы; помещики, вотчинники и монастыри этим беглым их людям и крестьянам на пустых местах слободы строят, отчего их поместья и вотчины становятся пусты. Кроме того, те же их беглые люди и крестьяне, выживя за этими помещиками, вотчинниками и монастырями урочные годы, надеясь на них, как на сильных людей, приходят и остальных людей и крестьян из-за прежних помещиков подговаривают, домы их поджигают и разоряют всяким разорением». Вследствие этого челобитья определено: «Которые люди к кому-нибудь приедут, людей и крестьян за себя вывезут, и при этом случится смертное убийство, грабеж или другое какое-нибудь дурно, то государь указал и бояре приговорили: сыскивать про то всякими сысками накрепко, и вывозных крестьян отдавать за 15 лет, а беглых крестьян и бобылей отдавать по-прежнему за десять лет; если крестьяне будут вывезены насильно, то вывезенных отдать со всеми пожитками да заплатить за крестьянское владение за каждого крестьянина на год по пяти рублей». До какой степени для мелких помещиков было важно поддержание закона об укреплении крестьян, до какой степени они раздражались тем, что вывод продолжался, можно видеть из следующего: в 1624 году ливенский поместный козак Авдей Яковлев пришел к своему крестьянину и при посторонних людях сказал: «Государь нас не жалует, крестьян из-за нас велит выводить; нас в заговоре человек с пятьсот: кто из-за нас крестьян выводит, у тех мы вотчины выжжем, а крестьян побьем, и пойдем до иного государя». Горько жаловались елецкие помещики на прикащиков и крестьян Ивана Никитича Романова, которые, надеясь на силу господина своего, позволяли себе вывод крестьян и всякого рода насилия. Челобитчики писали: «Нам в украйном городе с таким великим боярином в соседстве жить невозможно: мочи нашей от насильства людей и крестьян боярина Ивана Никитича не стало! Каково нам разоренье было от Литвы, и Литва попленила нас на одно время, а нынешнему плену, каков на нас плен от людей и крестьян боярина Ивана Никитича, и конца не ведаем, пуще нам стало крымской и ногайской войны: во всем Елецком уезде не осталось за нами крестьян и бобылей и третьего жеребья». Но при большом повальном обыске 1865 человек сказали, что про такие насильства сами ничего не знают и от других не слыхали; в новых слободах Ивана Никитича чужих крестьян не объявилось ни одного человека. Вследствие этого челобитчики за их воровство биты нещадно батогами и посажены в тюрьму. В 1614 году Иосифов Волоколамский монастырь бил челом, что во время литовского нашествия крестьяне его разбрелись розно за бояр, дворян и детей боярских, и показал, кто именно за кем живет, причем жаловался, что дворяне и дети боярские этих монастырских крестьян, которые у них живут, грабят и продают, не проча себе, или требуют порук, чтоб эти крестьяне оставались навсегда за ними, а за монастырь не выходили. Государь велел но сыску возвратить крестьян монастырю. Жалобы мелких помещиков касались вывоза и бегства старых крестьян; что же касается до вновь рядившихся в крестьяне вольных людей, то они рядились или с условием не сбежать из вотчины, или обязывались по-прежнему: не стану на тяглом жеребье жить, податей и поборов платить, то мне ссуду (взятую у землевладельца) отдать всю сполна, и взять на мне (землевладельцу) заряду 10 рублей денег; точно такое же обязательство встречаем и со стороны рядящегося в бобыли. Встречаем известия, что переход крестьян из черных в помещичьи вредил их благосостоянию: так, в челобитной английского гостя Фабина Ульянова на крестьян помещика Морина Вологодского уезда находим, что крестьяне эти подрядились везти товар в Москву, потеряли его и дали на себя кабалу в 160 рублях; в то время были они за государем в черной волости, а теперь отданы Ивану Морину в поместье, и по кабале денег им платить нечем, потому что от помещика оскудели. Годовой оброк, который крестьяне должны были платить помещику, определялся царским указом; об этом мы узнаем из следующей любопытной челобитной: «Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси бьют челом сироты твои государевы Ярославского уезда села Ширинги крестьянишки, старостишка Гришка Олферьев во всех место крестьянишек села Ширинги. Жалоба, государь, нам на своего помещика, на князя Артемья Шейдякова: в нынешнем 133 году, за неделю до Николина дни осеннего, приехал тот князь Артемий из Москвы в твое царское жалованье, а в свое поместье, к нам в село Ширингу, и которые крестьянишки начали к нему приходить на поклон с хлебами, как у других помещиков, тех он начал бить, мучить, на ледник сажать, татарок от некрещеных татар начал к себе на постелю брать и кормовых татар начал к себе призывать; городовой денежный оброк против твоего государева прежнего указа взял весь сполна на нынешний 133 год, а отписей нам в том оброке не дал, и когда мы станем ему об этих отписях против твоего государева указа бить челом, то он нас бьет и мучит, а отписей нам не дает: тот же князь Артемий правил на нас кормовым татарам в пост столовые запасы, яловиц, баранов, гусей, кур. Взявши на нас свои оброчные деньги все сполна, уехал из села в Ярославль, а с собою взял некрещеную татарку, а в Ярославле взял другую русскую жонку Матренку Белошейку на постелю, и в праздник в Николин день в Ярославле у себя на подворье баню топил; живя с этими жонками в Ярославле до Рождества Христова, играл с ними зернью и веселых держал у себя для потехи беспрестанно; оброчные деньги, что на нас взял, тем жонкам все зернью проиграл да веселым роздал, и платье с себя все проиграл; проигравшись, князь Артемий из Ярославля опять съехал в село Ширингу накануне Рождества Христова, а татарку и Матренку Белошейку свез с собою в поместье и, приехав в праздник Рождества Христова, баню у себя топил, а нас стал мучить смертным правежом в других оброчных годовых деньгах, и доправил на нас в другой раз через твой государев городовой указ 50 р. денег да 40 ведр вина, да на него же варили 10 варь пива, да на нас же доправил 10 пуд меду; у которых крестьянишек были нарочитые лошаденки, тех лошадей взял он на себя. И мы, сироты твои, не перетерпя его немерного правежа и великой муки, разбрелись от него розно, а которые нарочитые крестьянишки, тех у себя держит скованных, и правит на них рублей по пяти, по шести и по десяти на человеке, а по домам тех крестьян, которые разбрелись, посылает кормовых татар, которые наших жен позорят; животишки наши велит брать на себя, а иные печатать. Тот же князь Артемий прежним своим служивым татарам деревни в поместья роздал, и жене своей, княгине Федоре, также дал две деревни в поместье; а которые прежде на того князя Артемья били челом тебе, государю, в его насильстве и немерном правеже об указе, на тех крестьянишек он похваляется смертным убийством, хочет их посекать своими руками». Чем кончилось дело – неизвестно, потому что конец дела утрачен; что же касается до Матренки Белошейки, то эта особа сослана была из Москвы в Ярославль за воровство (разврат) по делу Нефедья Минина. Помещик, посягавший на святыню семейства крестьянина, платился иногда за это жизнью. Что касается до крестьян черных волостей, то они в некоторых местах не благоденствовали. В 1633 году был сделан допрос в Тотемских волостях, отчего крестьяне разбежались? Ответ был такой: разошлись крестьяне от многих податей и от великих немерных правежей, от солдатских кормов, от запасных денег, от ямских отпусков, от судовые немерные кортомы, от тяжелого вытного и сошного письма.

В Европейской России народонаселение было так редко, что землевладельцы переманивали льготами и перевозили силою крестьян друг от друга, несмотря на закон; а между тем на востоке, за Уральскими горами, все больше и больше прибавлялось к русским владениям пустынных пространств, требовавших населения. На западе в царствование Михаила были отданы Польше и Швеции населенные области и города, зато на востоке русские владения увеличились на 70000 квадратных миль пустынных пространств, ибо прокладыватели путей, козаки, продолжали пробираться по пустынным рекам все далее и далее к восточному океану и границам китайским, приводя под высокую руку государя рассеянные толпы дикарей, сбирая с них ясак, часто выводя их из терпения своими грабительствами, за которые иногда приходилось платиться жизнию. Чтоб иметь понятие о том, как происходило это распространение русских владений, как отыскивались новые землицы, по тогдашнему выражению, взглянем на донесения некоторых из вождей отдельных предприятий. В 1641 году Василий Власьев доносил, что он с отрядом своим ходил на брацких людей (бурят), Чупчугуев улус погромили, побили людей человек с 30, а живком взять не могли ни одного человека, потому что тунгусы сели в юртах в осаду; Власьев велел толмачу говорить братам и Чепчугую, чтоб они в осаде не сидели, а сдались бы на государево имя, но Чепчугуй стал говорить толмачу с бранью: «Али вы не знаете Чепчугуя, каков Чепчугуй своею головою?» – и стал из юрта стрелять, крича: «Жив я вам, козаки, в руки не дамся». Ранил одного человека; на ком были куяки и панцири, и он куяки пробивал насквозь; русские стреляли по юртам и в юртах, но стрельбою ничего взять не могли, и зажгли юрту. Чепчугуй сгорел с сыном, а жену с другими двоими детьми выкинул верхом. Как скоро служилые люди приводили кого-нибудь из туземцев под государеву высокую руку, то сейчас же начинали расспрашивать его о землях, лежащих далее до самых границ китайских; так тот же Власьев доносит: «После шерти мы поили Коршуна и Адамугая государевым вином и дали им подарки, два аршина сукна красного да блюдечек оловянных три фунта, и расспрашивали у него, по наказной памяти, про Ламу, про Тунгузскую вершину и про мугальских людей, какие на Ламе живут люди, и мугальский князец далеко ли от них живет, и кто именно? города и остроги у них есть ли, и какой у них бой? в Китайское государство какою рекою ходят, и сколько судового хода или сухим путем до Китайского государства? Шилка река как от них далеко, и Ладкай князец, который живет на Шилке, далеко ль от них? серебряная руда и медная на Шилке далеко ль от Ладкая, и какой хлеб на Шилке родится?» Пролагатели путей должны были отказываться и от хлеба; Постник Иванов доносил: «Будет вперед на Индигерской реке в Юкагирской землице и сто человек служивых людей, то им можно сытым быть рыбою и зверем без хлеба; в Юкагирской землице соболей много; в Индигирь-реку многие реки впали, а по всем по тем рекам живут многие пешие и оленные люди, соболя и зверя всякого много по всем тем рекам и землицам; да у Юкагирских же людей серебро есть, а где они серебро берут, того я не знаю». В сороковых годах царь велел смотреть на Лене пашенных мест, и где пашенные места объявятся, то их сметить, сколько на них пашенных крестьян устроить можно. По государеву указу воевода велел в Енисейском остроге на торгу и по деревням кликать не однажды: кто захочет из гулящих и из промышленных людей в государеву пашню садиться на Илиме реке, и им льготы на пять лет, а после льготы давать им на государя ото всей своей пахоты пятый сноп; а кто захочет сесть на пашню на Лене реке, тем из государевой казны на лошадь деньги без отдачи, а на другую лошадь дадут денег взаймы из государевой же казны на два года, да им же из государевой казны серпы, косы и сошники, на государевы десятины семена по вся годы государевы, а пахать им на государя от своей пахоты с первого года седьмую десятину в поле, а в двух по тому же. Правительство беспрестанно твердило воеводам, чтоб они обращались кротко с покорившимися туземцами: «Служилым людям приказывать накрепко, чтоб они, ходя за ясаком, ясачным людям напрасных обид и налогов отнюдь никому не чинили, сбирали бы с них государев ясак ласкою и приветом, а не жесточью и не правежом, чтоб с них сбирать государев ясак с прибылью, брать с них ясак сколько будет можно.

Так, отодвигаемые от образованного Запада, русские люди на востоке, в пустынях Северной Азии прокладывали пути для европейской гражданственности: где поселятся, там явится городок, пашня, церковь. В конце 1620 года положено было назначить архиерея в Тобольск, и поставлен был уже известный нам по новгородским событиям Киприян, игумен хутынский. До нас дошел наказ, данный преемнику Киприянову, Макарию, о том, как обращаться с туземцами окрестившимися и некрещеными; наказ этот, по одинаковости положения, сходен с известным нам наказом казанскому архиепископу Гурию.

Но, заботясь о распространении и утверждении христианства между народами Северной Азии, русская церковь в царствование Михаила особенно должна была заботиться о прекращении нравственных беспорядков, которых было немало между русскими людьми. Источником этих беспорядков было сильное невежество, которое высказалось во всем своем безобразии при первой попытке внести более правильное понимание необходимых для христианина предметов. Мы видели, как в XVI веке накоплялись и освящались мнения, которые впоследствии явились основными мнениями раскольников; видели, что мнения эти замешались между постановлениями так называемого Стоглавого собора (1551 года). Когда началось у нас печатание церковно-богослужебных и учительных книг, то в эти книги мало-помалу внесены были и прежние и вновь возникшие раскольнические мнения, которые таким образом приобрели общеизвестность и освящение, и попытка исправить что-либо в них встречалась сильным сопротивлением как дерзкая, еретическая попытка нарушить освященную старину. Во время междуцарствия, при сожжении Москвы поляками, сгорел печатный дом, вся штанба погибла, мастеров осталось мало, да и те разбежались по другим городам; когда «божиим изволением и всей русской земли излюблением» избран был Михаил, то он восстановил печатное дело, велел собрать в Москву мастеров (хитрых людей), Никиту Федорова Фофанова с товарищами, который жил в Нижнем Новгороде. Но прежде чем печатать книги, нужно было их исправить. В ноябре 1616 года троицкий архимандрит Дионисий, келарь Авраамий Палицын и вся братия получили такую царскую грамоту: «По нашему указу взяты были к нам в Москву из Троицкого Сергиева монастыря канонархист старец Арсений да села Клементьева поп Иван для исправления книг печатных и Потребника; да к тому же делу велено было прислать вам книгохранителя старца Антония. Вы писали к нам, что старец Антоний болен, а старец Арсений и поп Иван били нам челом и сказали: от времен блаженного князя Владимира до сих пор книга Потребник в Москве и по всей Русской земле в переводах разнится и от неразумных писцов во многих местах не исправлена; в пригородах и по украйнам, которые близ иноверных земель, от невежества у священников обычай застарел и бесчиния вкоренились; потому им, старцу Арсению и попу Ивану, одним у той книги Потребника для исправления быть нельзя, надобно ее исправлять, спрашивая многих людей, и исправлять со многими книгами. И мы, – продолжает царь, – указали исправление Потребника поручить тебе, архимандриту Дионисию, и с тобою Арсению и Ивану и другим духовным и разумным старцам, которым подлинно известно книжное учение, грамматику и риторику знают».

Таким образом, мы опять встречаемся с знаменитым Дионисием на новом поприще. Чтоб понять положение Дионисия на этом поприще, чтоб понять те препятствия, которые встречала деятельность людей, ему подобных, надобно обратить внимание на некоторые стороны тогдашнего общественного быта. Общества необразованные и полуобразованные страдают обыкновенно такою болезнию: в них очень легко людям, пользующимся каким-нибудь преимуществом, обыкновенно чисто внешним, приобресть огромное влияние и захватить в свои руки власть. Это явление происходит от того, что общественного мнения нет, общество не сознает своей силы и не умеет ею пользоваться, большинство не имеет в нем достаточного просвещения для того, чтоб правильно оценить достоинства своих членов, чтоб этим просвещением своим внушить к себе уважение в отдельных членах, внушить им скромность и умеренность; при отсутствии просвещения в большинстве, всякое преимущество, часто только внешнее, имеет обаятельную силу, и человек, им обладающий, может решиться на все – сопротивления не будет. Так, если в подобном необразованном или полуобразованном обществе явится человек бойкий, дерзкий, начетчик, говорун, то чего он не может себе позволить? кто в состоянии оценить в меру его достоинство? Если явится ему противник, человек вполне достойный, знающий дело и скромный, уважающий свое дело и общество, то говорун, который считает все средства в борьбе позволенными для одоления противника, начинает кричать, закидывать словами, а для толпы несведущей кто перекричал, тот и прав; дерзость, быстрота, неразборчивость средств дают всегда победу.

Древнее наше общество, вследствие отсутствия просвещения, сильно страдало от таких мужиков-горланов , как их тогда называли; против них-то должен был ратовать и Дионисий в своем монастырском обществе. Мы видели, как в бедственное время Дионисий умел возбудить духовные интересы и сделать из своего монастыря успокоительную обитель скорбящим; но когда беда прошла, материальные интересы взяли верх, и святая ревность архимандрита встретила сильное сопротивление: мужики-горланы никак не хотели дать ему воли на доброе устроение монастыря и сделали то, что монастырь, приобретший, благодаря Дионисию, такое высокое значение в Смутное время, возбудил к себе вражду многих во время мира: затеяно было из монастыря множество споров с окольными людьми, землевладельцами, горожанами, крестьянами; искали в судах, поклепавши напрасно в деньгах, землях, крестьянах, искали именем чудотворца Сергия, а брали не в монастырь, но родственникам своим села и деревни устроивали; разгневали и самого государя, потому что брали в городах посадских людей и сажали их в монастырских слободах на житье. Монастырские слуги били и грабили на дорогах; когда же приезжали в монастырь дети боярские или слуги знатных людей с жалобами, что монастырь вывел из-за них крестьян и холопей на свои земли, то им давали управные грамоты, но прежде посылали перевести их, холопей и крестьян, в другие монастырские вотчины, и когда истцы приедут с управными грамотами, то им показывают пустые дворы.

Дионисий умолял со слезами удержаться от таких поступков, но понапрасну: мужики-горланы брали верх, что им было легко по тогдашнему монастырскому устройству: главное лицо – архимандрит ведал церкви, в церквах образа и книги, сосуды и всякую церковную казну; келарь ведал монастырь, всякое монастырское строение, вотчины, денежную казну, вкладные деньги, платье и всякую рухлядь, деньги кормовые и кружечные, за свечи и за мед, собирал всякие доходы. В неопределенное время, по согласию братии, в монастырях бывали соборы, на которых происходили выборы в конюшие, чашники, житничные, подкеларники, сушильные, по селам на приказы и во всякие монастырские службы; на этих же соборах определялись раскладки оброков на крестьян. Все приговоры собора записывались в книгу, которая хранилась в монастырской казне. Келарю предоставлено было право суда между братьею, служками, служебниками и крестьянами; большие дела судные и сыскные вершил он с архимандритом, казначеем и соборными старцами вместе; если же какого-нибудь судного дела одним им вершить было нельзя, то это дело решалось на всем черном соборе, но совету со всею братьею. Бесстрашный на площади среди мятущегося народа, Дионисий был необыкновенно кроток и ласков в отношении к управляемым. При тогдашнем состоянии нравов многие из братий никак не могли понять учтивых форм, которые употреблял Дионисий: так, когда надобно было что-нибудь приказать монаху, то он говорил: «Если хочешь, брат, то сделай то-то и то-то». Монах, выслушавши такое приказание, спокойно отправлялся на свое место и ничего не делал; когда же другие спрашивали его, отчего он не исполнил архимандричьего приказания, то он отвечал: «Ведь архимандрит мне на волю дал: хочу делаю, хочу нет».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации