Текст книги "История России с древнейших времен. Книга II. 1054–1462"

Витовт, послушавшись внука своего, заключил с псковичами мир; вместо трех тысяч рублей взял с них только одну тысячу и пленников их отдал на поруки, с условием, чтоб в известный срок они явились к нему в Вильну; псковский летописец не говорит ничего о после московском и жалуется, по обычаю, на новгородцев, которые не помогли Пскову ничем, ни словом, ни делом, хотя их посол был все это время в стане у Витовта, и под Опочкою, и под Вороначем. Когда срок ехать в Вильну с деньгами и пленными стал приближаться, псковичи послали в Москву просить великого князя, чтоб отправил к деду своих бояр бить челом за псковичей.

Московский посол поехал в Вильну вместе с псковскими, повезли деньги, 1000 рублей, и пленников; Витовт деньги взял, но пленников оставил у себя, и посол московский не помог ничего своим посольством, говорит псковский летописец: псковичи принуждены были опять послать посадника в Вильну и выкупить пленных деньгами.

В 1428 году пришел черед и новгородцам: Витовт объявил им войну за то, что они называли его изменником и пьяницею; новгородцы послали просить помощи у псковичей, но те отвечали: «Как вы нам не помогли, так и мы вам не поможем, да еще мы и договор заключили с Витовтом, что не помогать вам». Великий князь московский также целовал крест Витовту, что не будет помогать ни Новгороду, ни Пскову, а тверской князь отправил даже свои полки на помощь Витовту. И вот Витовт пришел сначала к Вышгороду, а потом к Порхову с пушками; была у него одна огромная пушка по имени Галка, которая наделала много вреда и Порхову и Литве, потому что, разорвавшись, убила самого мастера, воеводу полоцкого и много ратных людей и лошадей. Несмотря на то, Порхов не мог долее держаться и заплатил за себя Витовту 5000 рублей; потом приехали из Новгорода владыка с боярами и заплатили еще 5000 да тысячу за пленных; сбирали это серебро по всем волостям Новгородским и за Волоком, брали с 10 человек по рублю. «Вот вам за то, что называли меня изменником и бражником», – сказал Витовт новгородцам, принимая у них деньги.

Смерть Витовта обрадовала многих и в Польше, и в Северо-Восточной Руси; ей радовались и в Юго-Западной Руси те, которым дорого было свое и которые видели ясно, что Витовт в своих честолюбивых стремлениях руководился одними личными, корыстными целями. Их надежды давно уже были обращены на брата Ягайлова, Свидригайла Олгердовича, который оказывал явное расположение к православию и явную ненависть к Польше. Польские писатели изображают Свидригайла человеком, преданным вину и праздности, непостоянным, вспыльчивым, безрассудным, склонным на все стороны, куда ветер подует, и находят в нем одно только доброе качество – щедрость. Но должно заметить, что почти всех Гедиминовичей можно упрекать в непостоянстве, видя, с какою легкостию изменяют они одной вере и народности в пользу другой, лишь бы только эта измена вела к скорейшему достижению известной цели. Эта фамильная черта Гедиминовичей равно поражает нас как в Ягайле, Свидригайле и Витовте, так и в последнем из Гедиминовичей, Сигизмунде Августе, который точно так же был равнодушен, точно так же колебался между католицизмом и протестантизмом, как предки его колебались между католицизмом и православием.

Быть может, причина такому явлению заключалась в самом положении литовского народа, который, не успев выработать для себя крепких основ народного характера, пришел в столкновение с различными чуждыми и высшими его народностями: к одной которой-нибудь из них он должен был при равняться, не насильственно, однако, а с правом выбора.

По смерти Витовта Ягайло не мог противиться всеобщему желанию: русские и литовские вельможи бросились к Свидригайлу и провозгласили его великим князем.

Свидригайло ознаменовал свое вступление на отцовский стол тем, что занял литовские замки от своего имени, с исключением Ягайлова, и тем обнаружил намерение отложиться от Польши. Кипя гневом за прежние обиды и гонения, он в резких словах укорял короля и его польских советников, грозя им местию. Ягайло находился в самом затруднительном положении; эта затруднительность еще более усилилась при известии, что поляки, услыхав о смерти Витовта, внезапно захватили Подолию, вытеснив оттуда литовских наместников. Свидригайло выходил из себя, грозил королю тюрьмою и даже смертию, если поляки не возвратят Подолию Литве.

Тогда советники королевские решились умертвить Свидригайла и, запершись в Вильне, держаться там до прибытия коронного войска. Но Ягайло никак не соглашался на такую меру и почел за лучшее возвратить брату Подолию.

Свидригайло, обрадованный уступчивостию короля, утих и начал ласкаться к брату; но вельможи польские были в отчаянии, что Подолия отходит от них, стали придумывать средства, как бы помешать королевскому намерению, и наконец нашли: тайным образом дали знать польскому коменданту Каменца, чтоб он не слушался королевского повеления, не сдавал города Литве и заключил бы в оковы Ягайловых и Свидригайловых посланных; комендант исполнил их желание.

В 1431 году Ягайло возвратился в Польшу; на Сендомирском сейме слабый старик стал жаловаться на обиды от Свидригайла; негодование поляков было усилено еще вестями, что Свидригайло не оставляет в покое ни Подолии, ни других соседних областей; но они боялись действовать против литовского князя вооруженною силою, зная сильную приверженность к нему русских, заподозривая и короля своего в тайном доброжелательстве брату, и потому решились попытаться сперва мирным путем склонить Свидригайла к уступке Подолии и к признанию своей зависимости от Польши. Первое посольство их осталось без успеха; при втором, выведенный из терпения дерзкими требованиями Яна Лутека Бржеского, Свидригайло дал ему пощечину. В том же году (1431) Бржеский опять приехал послом от Ягайла, опять говорил Свидригайлу те же речи, опять получил от него пощечину, но теперь уже не был отпущен назад, а заключен в тюрьму. Ягайло выступил с войском на Литву, хотя, как выражается польский историк, горше смерти был ему этот поход против родной земли и родного брата. Борьба между народностями, из которых одна посягала на права другой, ведена была, как и следовало ожидать, с большим ожесточением: с обеих сторон не было пощады пленникам, причем русские особенно изливали свою месть на латинское духовенство. Жители Луцка с удивительным мужеством выдерживали осаду от королевского войска; несмотря на то, по уверению польского историка, город должен был бы скоро сдаться и война кончилась бы с выгодою и честию для короля и королевства, если б тому не помешал сам Ягайло, благоприятствовавший Свидригайлу и его подданным, с которыми поспешил заключить перемирие, причем положен был срок и место для переговоров о вечном мире. Король снял осаду Луцка, и русские торжествовали отступление неприятеля тем, что разрушили все католические церкви в Луцкой земле.

Съезд для заключения вечного мира назначен был в Парчеве; но Свидригайло не явился туда и не прислал своих уполномоченных. Тогда поляки, не надеясь справиться с литовским князем открытою силою, решились выставить ему соперника и возбудить междоусобие в собственных его владениях. Мы видели, что Свидригайло держался русского народонаселения. Это возбуждало неудовольствие собственно литовских вельмож, особенно тех, которые приняли католицизм. Поляки воспользовались их неудовольствием и послали Лаврентия Зоронбу в Литву с явным поручением от Ягайла к брату его – склонять последнего к покорности – и с тайным поручением – уговаривать литовских вельмож к свержению Свидригайла и к принятию к себе в князья Витовтова брата, Сигизмунда Кейстутовича, князя стародубского.

Зоронба успел как нельзя лучше выполнить свое поручение: составлен был заговор, с помощию которого Сигизмунд стародубский напал нечаянно на Свидригайла и выгнал его из Литвы; но Русь (т.е. Малороссия), Смоленск и Витебск остались верными Свидригайлу.

Сведав об изгнании Свидригайла из Литвы, король созвал вельмож и прелатов для совещания о делах этой страны. Положено было отправить к Сигизмунду полномочных послов, в числе которых находился Збигнев Олесницкий. Сигизмунд с почестями принял посольство и подчинил себя и свое княжество короне Польской. Такой поступок понятен: Сигизмунд собственными средствами не мог держаться против Свидригайла; ему нужна была помощь Польши, авторитет ее короля. Но понятно также, что подчинение Литвы Польше не могло доставить Сигизмунду расположения многих литовцев, которые не хотели этого подчинения; вот почему Сигизмунд скоро увидел, что окружен людьми, на верность которых не может положиться; и хотя польский летописец видит в этом случае только врожденное непостоянство литовцев, но мы имеем право видеть еще что-нибудь другое, тем более что тот же самый летописец в один голос с летописцем русским упрекает Сигизмунда в страшной жестокости и безнравственности. Открыт был заговор на жизнь Сигизмунда, и главами заговора были двое знаменитейших вельмож: Янут, палатин троцкий, и Румбольд, гетман литовский. Янут и Румбольд вместе с другими соучастниками погибли под топором; но ожесточение против Сигизмунда не уменьшилось: он не смел встретиться с Свидригайлом в открытом поле, боясь измены своих.

В таком положении находились Литва и Юго-Западная Русь, когда в 1434 году умер король Ягайло. Поляки возвели на престол сына его Владислава, не без смут, впрочем, и сопротивления со стороны некоторых вельмож. Но перемена, совершившаяся в Польше, не изменила положения Литвы и Руси: здесь по-прежнему шла борьба между Сигизмундом и Свидригайлом, по-прежнему последний не хотел отказываться от прав своих на Литву и по-прежнему был несчастлив на войне: войска его потерпели сильное поражение под Вилькомиром. Но Сигизмунд недолго наслаждался своим торжеством: двое братьев, русские князья Иван и Александр Чарторыйские составили новый заговор, вследствие которого Сигизмунд лишился жизни.

По убиении Сигизмунда литовские вельможи разделились: одни хотели видеть великим князем Владислава Ягайловича, короля польского; другие, возвеличенные Сигизмундом, держались сына его Михаила; третьи, наконец, хотели Свидригайла.

Король Владислав был в это время в большом затруднении: венгры выбрали его на свой престол и просили поспешить приездом к ним, а между тем Литва требовала также его присутствия и в противном случае грозила отделиться от Польши. После долгих совещаний с польскими вельможами решено было, чтоб сам Владислав поспешил в Венгрию для упрочения себе тамошнего престола, а в Литву отправил вместо себя родного брата своего, молодого Казимира, не в качестве, однако, великого князя литовского, а в качестве наместника польского. Литовские и некоторые из русских вельмож вместе с Александром, или Олельком, Владимировичем, князем киевским, внуком Олгердовым, приняли Казимира, но никак не хотели видеть в нем наместника Владиславова и требовали возведения его на великокняжеский престол; поляки, окружавшие Казимира, никак не хотели согласиться на это требование, и тогда литовцы против их воли провозгласили Казимира великим князем. Видя это, король Владислав и его польские советники придумали средство обессилить Литву, отнять у ее князей возможность к сопротивлению польскому владычеству: это средство было – разделение литовских областей между Казимиром Ягеллоновичем, Михаилом Сигизмундовичем и Болеславом мазовецким; назначен был для этого уже и съезд в Парчеве, но сопротивление литовских вельмож помешало и этому намерению.

В 1444 году Владислав, король польский и венгерский, пал в битве с турками при Варне, и это событие имело важное значение в судьбах Литвы и Руси; оно снова затягивало связь их с Польшею, потому что бездетному Владиславу должен был наследовать брат его, осьмнадцатилетний Казимир литовский. Поляки, по мысли Збигнева Олесницкого, прислали звать Казимира к себе на престол; тот по внушениям литовцев долго не соглашался: на Петрковском сейме в 1446 году послы Казимировы, русские князья Василий Красный и Юрий Семенович, объявили панам прямой отказ своего князя наследовать брату на престоле польском; второе посольство поляков также не имело успеха; наконец Казимир должен был уступить их требованиям, когда узнал, что на сейме идет речь о выборе в короли Болеслава, князя мазовецкого, тестя и покровителя соперника его, Михаила Сигизмундовича.

Затруднительно было положение Казимира между притязаниями поляков на литовские владения и стремлениями литовцев удержать свою самостоятельность относительно Польши; иногда дело доходило до явного разрыва, и больших усилий стоило Казимиру отвратить кровопролитие. Но этого мало: Орден является опять на сцену, чтоб отвлечь внимание государей польско-литовских от востока к западу. Грюнвальдская битва, нанесшая решительный удар Ордену, служила знаком ко внутренним беспокойствам в его владениях: ослабленные рыцари стали нуждаться теперь в помощи дворянства и городов; последние воспользовались обстоятельствами и начали требовать участия в правлении, начали требовать, чтоб при великом магистре находился совет, состоящий из выборных от Ордена, дворянства и главных городов, и чтоб на этом совете решались все важнейшие дела. Вследствие этих стремлений между Орденом, с одной стороны, дворянством и городами – с другой, начались неудовольствия, кончившиеся тем, что в 1454 году послы от дворян и городов прусских явились к королю Казимиру с просьбою принять их в свое подданство.

Казимир согласился, и следствием этого была война с Орденом, война продолжительная, ведшаяся с переменным счастием и поглотившая все внимание короля и сеймов.

Такое затруднительное положение великого князя литовского, с одной стороны, и не менее затруднительное положение великого князя московского – с другой, сдерживало обоих, мешало значительным столкновениям Руси Юго-Западной с Северо-Восточною во все описываемое время. Но если не могло быть между Литвою и Москвою войны значительной, богатой решительными последствиями, то самые усобицы, однако происходившие одновременно и здесь и там, не могли допустить и постоянного мира между обеими державами, потому что враждующие стороны на северо-востоке искали себе пособия и убежища на юго-западе и наоборот.

Свидригайло был побратим князю Юрию Дмитриевичу, следовательно, Василий московский должен был находиться в союзе с врагом Свидригайловым, Сигизмундом Кейстутовичем и сыном его Михаилом, а убийца Сигизмунда, князь Чарторыйский, жил у Шемяки и вместе с ним приходил воевать на Москву. Василий держал сторону Михаила и в борьбе его с Казимиром; мы видели, что в 1444 году, находясь в войне с Михаилом и Болеславом мазовецким, Казимир предлагал новгородцам помощь под условием подданства. Новгородцы не согласились на это предложение, и в 1445 году великий князь Василий послал нечаянно двух татарских царевичей на литовские города – Вязьму, Брянск и другие; татары много воевали, много народу побили и в плен повели, пожгли Литовскую землю почти до самого Смоленска и возвратились домой с большим богатством. Казимир спешил отомстить и отправил под Калугу 7000 войска под начальством семерых панов своих. Были они под Козельском и под Калугою, но не могли здесь сделать ничего и отошли к Суходрову; тут встретили их сто человек можайцев, сто верейцев и шестьдесят боровцев и сразились: русские потеряли своих воевод, литовцы также потеряли двести человек убитыми и возвратились домой. Это, впрочем, было единственное ратное дело с Литвою в княжение Василия; в 1448 году был в Москве посол литовский, а в 1449 году заключен был договор между королем Казимиром и великим князем Василием и его братьями: Иваном Андреевичем, Михаилом Андреевичем и Василием Ярославичем; Василий обязался жить с Казимиром в любви и быть с ним везде заодно, хотеть добра ему и его земле везде, где бы ни было; те же обязательства взял на себя и Казимир. Договаривающиеся клянутся иметь одних врагов и друзей; Казимир обязывается не принимать к себе Димитрия Шемяки, а Василий – Михаила Сигизмундовича. Если пойдут татары на украинские места, то князьям и воеводам, литовским и московским, переславшись друг с другом, обороняться заодно. Казимир и Василий обещают не вступаться во владения друг друга, и в случае смерти одного из них другой должен заботиться о семействе умершего. Обязываются помогать друг другу войском в случае нападения неприятельского; но это обязательство может быть и не исполнено, если союзник будет занят сам у себя дома войною. Орду великий князь московский знает по старине, ему самому и послам его путь чист в Орду чрез литовские владения. С первого взгляда последнее условие кажется странным: для чего было московскому князю или послам его ездить в Орду чрез литовские владения? Но мы не должны забывать, что при усобицах княжеских победитель захватывал пути в Орду, чтоб не пропускать туда соперника, и для последнего в таком случае было очень важно проехать беспрепятственно окольными путями. Далее, договаривающиеся обязываются не трогать служилых князей. Василий московский называет себя в договоре князем новгородским и требует от Казимира, чтобы тот не вступался в Новгород Великий, и во Псков, и во все новгородские и псковские места, и если новгородцы или псковичи предложат ему принять их в подданство, то король не должен соглашаться на это. Если новгородцы или псковичи нагрубят королю, то последний должен уведомить об этом великого князя московского и потом может переведаться с новгородцами и псковичами, и Василий не вступится за них, не будет сердиться на Казимира, если только последний не захватит их земли и воды. Казимир обязывается держать с немцами вечный мир, с новгородцами особенный мир, с псковичами особенный, и если станут они воевать друг с другом, то король не вмешивается в их дело. Если новгородцы или псковичи нагрубят великому князю московскому и тот захочет их показнить, то Казимиру за них не вступаться. Великий князь Иван Федорович рязанский в любви с великим князем московским, старшим своим братом, и потому король не должен обижать его, и если рязанский князь нагрубит Казимиру, то последний обязан дать знать об этом Василию, и тот удержит его, заставит исправиться; если же рязанский князь не исправится, то король волен его показнить, и московский князь не будет за него заступаться; если же рязанский князь захочет служить королю, то Василий не будет за это на него сердиться или мстить ему.

Войны не было после этого между Москвою и Литвою, но и договор не был соблюдаем; Михаил Сигизмундович был принят в Москве, где и умер в 1452 году, в одно время с знаменитым Свидригайлом; с своей стороны Казимир принял сына Шемяки и потом Ивана Андреевича можайского и Ивана Васильевича серпуховского: Шемячич получил во владение Рыльск и Новгород Северский; Можайский получил сперва Брянск, потом Стародуб и Гомей. Видим новые переговоры между великими князьями – московским и литовским, причем митрополит Иона является посредником. Рязанцы опустошали литовские владения и входили за промыслами туда, куда им издавна входов не бывало; Казимир жаловался на это великому князю рязанскому Ивану Федоровичу, но получил ли удовлетворение – неизвестно.

Московские удельные князья бежали в Литву вследствие стремлений своего старшего, великого князя к единовластию; но чего они не хотели в Москве, тому самому должны были подвергнуться в Литве: они не могли быть здесь князьями самостоятельными и, принимая волости от внука Олгердова, клялись быть его подручниками, слугами, данниками. В тех же самых отношениях к литовскому великому князю были уже давно все князья Рюриковичи Юго-Западной Руси.

Литва не мешала московскому князю утверждать единовластие на северо-востоке по смерти Шемякиной; мешали тому татары: в 1449 году отряд их внезапно явился на берегах реки Похры и много зла наделал христианам, сек и в полон вел. Великого князя обвинили в том, что он любит татар, кормит их, принимает в службу; в настоящем случае поведение Василия получило полное оправдание, потому что против грабителей выступил татарский же царевич Касим из Звенигорода, разбил их, отнял добычу, прогнал в степь. И в следующем году Касим оказал такую же услугу Москве, разбивши татар вместе с коломенским воеводою Беззубцевым на реке Битюге. Но в 1451 году дело было значительнее: великому князю дали весть, что идет на него из-за Волги царевич Мазовша; Василий, не собравшись с силами, вышел было к Коломне, но, услыхав, что татары уже подле берега, возвратился в Москву, а всех людей своих отпустил к Оке с воеводою, князем Иваном звенигородским, чтоб препятствовать, сколько можно долее, переправе татар через реку; но Звенигородский испугался и вернулся также назад, только другим путем, а не прямо за великим князем. Между тем Василий, пробыв Петров день в Москве, укрепил (осадил) город, оставил в нем свою мать княгиню Софью Витовтовну, сына князя Юрия, множество бояр и детей боярских, митрополита Иону, жену с другими детьми отпустил в Углич, а сам со старшим сыном Иваном отправился к Волге. Татары подошли к Оке, думая, что на берегу стоит русская рать, и, не видя никого, послали сторожей на другую сторону реки посмотреть, не скрылись ли русские где в засаде. Сторожа обыскали всюду и возвратились к своим с вестию, что нет нигде никого. Тогда татары переправились через Оку и без остановки устремились к Москве и подошли к ней 2 июля. В один час зажжены были все посады, время было сухое, и пламя обняло город со всех сторон, церкви загорелись, и от дыма нельзя было ничего видеть; несмотря на то, осажденные отбили приступ у всех ворот.

Когда посады сгорели, то москвичам стало легче от огня и дыма, и они начали выходить из города и биться с татарами; в сумерки неприятель отступил, а граждане стали готовить пушки и всякое оружие, чтоб отбивать на другой день приступы; но при солнечном восходе ни одного татарина уже не было под городом: в ночь все убежали, покинувши тяжелые товары, медь, железо. Великая княгиня Софья тотчас же послала сказать об этом сыну, который в то самое время перевозился через Волгу при устье Дубны; Василий немедленно возвратился в Москву и утешал народ, говоря ему: «Эта беда на вас ради моих грехов; но вы не унывайте, ставьте хоромы по своим местам, а я рад вас жаловать и льготу давать». Через три года татары попытались было опять тем же путем пробраться к Москве, но были разбиты полками великокняжескими у Коломны. В 1459 году новый приход татар к берегам Оки: на этот раз отбил их старший сын великого князя, Иоанн Васильевич. На следующий год хан Большой Орды Ахмат приходил с всею силою под Переяславль Рязанский в августе месяце, стоял шесть дней под городом и принужден был отступить с уроном и стыдом. Это было последнее нападение из Большой Орды в княжение Василия; с Казанью был нарушен мир в 1461 году; великий князь собрался идти на нее войною, но во Владимире явились к нему послы казанские и заключили мир.

Новгородцы, или, лучше сказать, новгородские подданные, воевали со шведами и норвежцами не на берегах Невы и Ладожского озера, но в отдаленном Заволочье, на берегах Белого моря: в 1445 году кореляне заволоцкие напали на норвежские владения, перебили и попленили жителей и возвратились поздорову домой. Как видно, чтобы отомстить за это нападение, в следующем году шведы и норвежцы пришли нечаянно в Двинскую губу, на посад Неноксу, повоевали, пожгли, людей перебили и в плен повели; услыхавши об этом, двиняне собрались скоро, напали на неприятеля, убили у него троих воевод, взяли в плен сорок человек и прислали их в Новгород; только немногим удалось пометаться в корабли и уйти в море.

Собственные волости новгородские не терпели от шведов; в 1443 году шведский князь из Выборга приехал ратью на миру и крестном целовании на реку Нарову и схватил псковского сына посадничьего Максима Ларионова вместе с 27 человеками, а других перебил; только на следующий год псковичи выкупили Максима с товарищами за 120 рублей, а всех проторей они потерпели 150 рублей. Вреднее была для новгородских волостей война с ливонскими немцами: в 1444 году немцы пожгли посад у города Ямы и берег повоевали, а в Новгород прислали сказать: «Не мы вас воюем, а воюет вас из-за моря князь клевский, мстит вам за своего проводника и толмача». Князь клевский действительно ездил через Россию в Палестину и претерпел неприятности, потому что его именем немцы грабили Новгородскую землю.

Зимою новгородцы пошли в Немецкую землю, за Нарову, пожгли и попленили все около Ругодива (Нарвы), по берегам Наровы до Чудского озера. За это магистр Ордена приходил со всеми своими силами под город Яму, бил его пушками и стоял пять дней, пожег и попленил по Вотской земле, по Ижоре и по Неве, но города взять не мог и с уроном должен был возвратиться домой. Новгородцы собрались отомстить ему за это, идти опять за Нарову, но конский падеж помешал походу. В 1446 году съехались было новгородцы с немцами для заключения мира, но магистр захотел Острова, и потому разъехались без мира. Между тем у псковичей происходили с немцами мелкие столкновения; в 1427 году немцы убили шесть человек опочан-бортников, убили на русской земле; другие подошли к Опочке, посекли и пожгли все на миру и на крестном целовании; иные в то же время косили сено на псковской земле; псковичи за это поехали на них в двух насадах, сено пожгли, схватили 7 человек чуди и повесили их у Выбутска. На следующий год, впрочем, заключен был мир с магистром жителями Юрьева и со всею землею Немецкою, по старому крестному целованию, только без Новгорода, потому что новгородцы не помогли ничем, по словам псковского летописца. Семь лет продолжался этот мир: но в 1436 году псковичи захватили гостей немецких с товарами, всего 24 человека, и посадили их в тюрьму за то, что немцы во время мира стали захватывать псковских рыболовов, а некоторых и убили. В 1443 году заключен был мир на 10 лет; но тотчас же после этого псковичи с князем Александром Чарторыйским поехали под Новый городок немецкий, истребили все жито и повесили 7 чухнов, схвативши их на своей земле. Под 1448 годом псковский летописец говорит о походе новгородцев с князем Александром Васильевичем Чарторыйским против ливонских и тевтонских рыцарей и короля шведского: новгородцы стали на Нарове и бились через реку с немцами; бог помог новгородцам, они побили много врагов, иных побили много на море в судах (бусах), другие потонули в море, 84 человека попались в плен, и с ними два князя; добычи было взято много русскими; в то же время отряд немецкий потерпел поражение под Ямою от новгородцев, бывших под начальством князя Василия Васильевича суздальского. Эта неудача, как видно, заставила немцев быть сговорчивее; в следующем году псковичи отправили своих послов на съезд, на реку Нарову, вместе с послами новгородскими, и заключен был выгодный для русских мир на 25 лет с магистром Ордена и епископом юрьевским: немцы возвратили со стыдом и срамом, по выражению летописца, все старины псковские, которые прежде отняты были юрьевцами. Восемь лет соблюдали этот мир; но в 1458 году началась опять ссора за границы: князь Александр Чарторыйский с посадниками псковскими поехали на спорную землю, сено покосили и велели своим рыболовам рыбу ловить по старине, церковь поставили и чудь перевешали. Но в следующем году поганые латины, не веруя в крестное целование, напали нечаянно на это спорное место, сожгли церковь и десять человек. Псковичи с князем Александром немедленно поехали в насадах и лодьях в Немецкую землю и также много людей, мужчин и женщин, пожгли, мстя за те головы неповинные. Немцы спешили отомстить за своих: въехали в шнеках и в лодьях в Нарову, отняли у псковских рыболовов насаду с пушками и со всем запасом ратным, а в Березской волости выжгли 42 двора, людей же бог сохранил. Но скоро потом приехал посол из Новгорода во Псков, посадник Карп Савинич, с дружиною и объявил, что немцы бьют челом и назначили срок для мирного съезда. Князь Александр вместе с посадником новгородским и псковским и боярами изо всех концов отправились на спорное (обидное) место, обыскали и нашли, что земля и вода принадлежат св. Троице; немцы же, зная свою неправду, не явились на спорное место в назначенный срок. После этого псковичи с своим князем Александром поехали в Немецкую землю и много вреда наделали, повоевали землю Немецкую на 70 верст и три ночи в ней ночевали: много добра пограбили и погостов много пожгли, божницу великую выжгли, сняли с нее крест и четыре колокола; со множеством других пленников привели во Псков и попа немецкого.

Это был последний поход на немцев в княжение Темного. Удачный ли поход псковичей или весть о том, что могущественный князь московский принял дела псковские в свое заведование, заставили немцев желать мира, – только в 1460 же году приехали во Псков немецкие послы бить челом находившемуся тогда здесь сыну великокняжескому Юрию Васильевичу о перемирии; князь Юрий принял их челобитье, и в следующем году большие послы немецкие приехали в Новгород бить челом о перемирии с псковичами на пять лет. Посол великого князя и Новгорода, спросившись с псковичами, послали в Москву гонцов доложить великому князю о просьбе немцев: гонцы говорили Василию, что Новгород и Псков полагают на него упование. Великий князь согласился на пятилетнее перемирие, и оно было заключено с тем условием относительно спорного места, что псковичи будут ловить рыбу на своем берегу, а юрьевцы и епископ их на своем; кроме того, немцы возвратили иконы и все вещи, пограбленные ими в прежнюю войну. В столкновениях своих с финскими племенами приуральскими новгородцы не были счастливы в это время; в 1446 году двое воевод их, Василий Шенкурский и Михаил Яковлев, пошли с трехтысячною заволоцкою ратию на Югру, набрали много добычи и стали вести себя оплошно, чем воспользовались югорцы и обманули их, говоря: «Мы хотим вам дань давать, хотим перечислить, сколько всех нас, указать вам станы, острова и уречища», а между тем собрались и ударили на острог Василия Шенкурского, где перебили 80 человек детей боярских и удалых людей; воевода Василий успел спастись с сыном и небольшою дружиною, другие разбежались по лесу. Товарищ Шенкурского, Михаил Яковлев, был в это время на другой реке; приехавши к Васильеву острогу и видя, что он разорен и люди побиты, стал искать беглецов по реке, и когда все они собрались к нему, то пошли назад в свою землю. А между тем на дороге новгородцев к Уралу стоял город, который нетолько не признавал над собою власти Великого Новгорода, но и не один раз решался враждовать с ним: то был Устюг Великий: в 1425 году устюжане повоевали землю Заволоцкую; новгородцы пошли за это ратью к Устюгу и взяли с него окуп: 8000 белок да шесть сороков соболей.