Текст книги "История России с древнейших времен. Том 13. От царствования Феодора Алексеевича до московской смуты 1682 года"

Великий князь крепко утвердился в стране, он в ней полновластный хозяин, жители называют себя людьми великого князя, он распоряжается землею, он создает себе многочисленное войско; а старая дружина, знать, в челе которой стоят теперь князья, постоянно обращает взоры назад, к старому, отжившему порядку вещей и вместо определения отношений и указания новых условий, вместо оседлости, прочной установки, хочет сохранить прежний характер дружины, хочет постоянно двигаться, хочет удержать за собою движение, переход как право: «А боярам и слугам вольным воля». Легко понять, как отстала эта московская знать, какого порядка являлась она представительницей, порядка, который для Западной Европы кончился со вступлением германских дружин на римскую почву; московская знать жила еще преданиями богатырского периода. Но этот период давно уже кончился на севере, в Москве; здесь князья установились, и вместо многих равноправных князей стал один государь всея Руси, переходить от него стало не к кому более, разве к государям чужих стран, но это уже тяжело, это уже измена. Право бояр и. слуг вольных прекратилось само собою; воля исчезла вследствие естественного хода событий, никто ее не отнимал; гарантии прежнего выгодного положения нет более; великий князь резко выделяется, высоко поднимается над старыми дружинниками по своим независимым средствам, по своему значению для остального народонаселения страны; среди всеобщей скудости он один мог окружить себя великолепием, так сильно действующим на воображение. Как нарочно, великий князь московский Иоанн III женится на греческой царевне, воспитанной в Италии. Она способствует мужу выделиться из среды новых служилых князей и старых дружинников, переменить старые отношения, старые обычаи к выгоде значения государева, к невыгоде прежних вольных дружинников, которым уже больше нет вольного перехода. Знать, стоявшая на первых местах, вступила в борьбу с хитрою гречанкою, но та успела выйти победительницею из борьбы; сын ее, воспитанный в этой борьбе, крепко в нее запутанный, вступает на великокняжеский престол по смерти отцовской. Последнее время московских Рюриковичей прошло в ожесточенной борьбе с притязаниями знати, которая живо помнила недавнюю старину вольных дружин и которая в сочинениях одного из даровитых своих членов оставила потомству горькие жалобы на новый порядок, столь для нее тяжелый, и на роковую гречанку, будто бы его принесшую в царство Русское.

Борьба, принявшая напоследок кровавый характер, кончилась, как следовало ожидать, не к выгоде московской знати, которая должна была забыть старые предания вольной дружины; князья Рюриковичи и Гедиминовичи стали называться холопями великого государя, писаться уничижительными полуименами. Но, несмотря на тяжелые обстоятельства, на опалы, члены этой знати удерживают свое первенствующее значение, высшие места в управлении. Иоанн Грозный в своей ожесточенной вражде к ним не отнимает у них этого значения, этих мест, не дает их значения, их мест людям новым, низкого происхождения. Грозный, подозревая и ненавидя бояр своих, оставляет их в прежнем значении, даже рискует усилить его, поставляя их в челе земского управления; он не прогоняет бояр, но сам скорее убегает от них, окруженный новою, преданною дружиною – опричниками. Но в начале XVII века для московского боярства настало время хуже времени Грозного, Смутное время. Явились два царя, два двора; кто не мог получить высшей чести при одном дворе, переходил к другому; Тушино наполнилось людьми разного происхождения, которые там искали случая подняться. Когда Тушино рассыпалось, эти люди забежали под Смоленск к королю Сигизмунду, предложили ему свои услуги, и когда потом московские бояре присягнули королевичу Владиславу, чтоб только избавиться от козацкого царя, самозванца, от владычества своих холопей, то с ужасом увидали, что к ним в думу по милости королевской сел торговый мужик Андронов и всем распоряжается. Несмотря на то, бояре крепко держатся за королевича; но земля не хочет его, увидев за ним или еще перед ним старого короля с иезуитами; земля встала, выставила ополчение для борьбы с поляками и козаками, вожди этого ополчения – люди второстепенные, из родов захудалых, если и бояре, то тушинские, а бояре настоящие, московские, сидят с поляками в Кремле. Когда буря миновала, все начало успокоиваться, оказался недочет в тех людях, которых привыкли видеть в челе полков, на первых местах в думе. Пошли новые люди, не имевшие уже тех преданий и того значения, как прежние столпы. Это дает возможность людям неродовитым пробиваться к высшей чести, к боярству, разумеется, сначала медленно, не без ропота и выходок со стороны знатных родов; но пример уже подан в боярстве Ордина-Нащокина и Матвеева. А тут у дверей новые неизбежные преобразования: войны трудные, войны в обширных размерах требуют искусства ратного, как у других народов, требуют нового строя, нового воеводского распорядка; Московское государство не может долее сохранять своей старины, родового быта с его счетами, которые препятствовали всякому разумному распределению воевод; не может при своих государственных отправлениях довольствоваться простым древнекняжеским устройством, не может довольствоваться одною дружиною. Но эти преобразования принадлежат уже к новой истории.

Посмотрим теперь на духовенство, какое положение получило оно при образовании Московского государства и в каком положении встретило эпоху преобразования? Мы упоминали, какое особенно важное значение в древней Руси мог бы иметь единый митрополит при многих князьях, если б этот митрополит был русский. После окончательного опустошения Юго-Западной Руси, когда жизненные силы отлили на северо-восток, и митрополиты начали, естественно, стремиться туда же и наконец совершенно переселились.

С удалением митрополии на север, т. е. с удалением от Греции, сейчас же начинают являться митрополиты из русских, хотя сначала меняясь с греками, и в доказательство, как важно было это новое обстоятельство, три митрополита, которых имена соединяются в нашей церковной и политической истории как важнейших деятелей, именно русские: Петр, Алексий, Иона. Из них самое видное место принадлежит Алексию, при котором значение митрополита достигло высшей степени: он поддерживает московского князя и княжество; он старается усиливать их всеми зависящими от него средствами. Понятно, какое влияние на ход последующих событий могло иметь то обстоятельство, если бы значение митрополита относительно великого князя поддержалось на той высоте, на какой оно находилось при Алексии благодаря достоинствам его преемников. Алексий именно хотел видеть своим преемником человека, имевшего великое значение в земле, великую славу святости, Сергия Радонежского; но святой пустынник с ужасом смирения отверг предлагаемую честь. Великий князь Дмитрий хотел видеть преемником Алексия своего человека, своего печатника Митяя, хотя св. Алексий неохотно соглашался на это. Митяю не удалось сделаться митрополитом; но митрополию постигла беда: явилось несколько митрополитов-соперников, из которых великий князь мог выбирать, смотря по обстоятельствам; митрополита Алексия больше не было, в митрополии слабость, ибо разделение и борьба, а великим князем Димитрий Донской. Важно было положение единого митрополита всея Руси при двух великих князьях, московском и литовском; но митрополия скоро разделилась на восточную и западную: Москва осталась со своим митрополитом, Киев получил своего. Наконец, для московского митрополита прекратилась и зависимость от византийского патриарха вследствие смут в Константинополе и взятия его турками. Все эти события одновременны с окончательным усилием великокняжеской власти в Москве; положение московского митрополита этим окончательно определяется.

Для положения старинной русской знати, равно как и для положения духовенства, было очень важно то обстоятельство, что между обоими сословиями было мало связи, не было обычая, как на западе, чтобы члены знатных родов поступали в духовное звание и достигали архиерейства. Митрополит Алексий был сын знатного московского боярина; невольный постриженик Вассиан Косой (князь Патрикеев) показал очень ясно, какие могут быть следствия соединения в одном лице духовного характера с знатностию происхождения, связями и преданиями. Противник Вассиана, Иосиф Волоцкий, человек так называемого благородного происхождения, настаивал на удержании за монастырями деревень именно с тою целию, чтобы можно было постригаться честным людям, которые потом должны были занимать высшие места в иерархии. Деревни остались за монастырями, но то, чего хотел Иосиф, не произошло или было редким явлением. Что касается до белого духовенства, то обязательность брака должна была изначала оказывать большое влияние на его положение: оно получило возможность восполняться из среды самого себя; но было еще другое условие, которое могущественно содействовало обособлению духовенства. Известно, как тяготила правительство малочисленность народонаселения в России, как дорог был вследствие этого человек, и великий князь Василий Димитриевич заключил договор с митрополитом Киприаном, чтобы тот не принимал в свое духовное ведомство, т. е. не ставил в священники, слуг великокняжеских.

Несмотря на некоторые невыгоды своего положения, духовенство в древней России сохраняло важное значение, именно сохраняло характер учительного сословия исключительно. Просвещение заключалось в церковных книгах, и духовенству принадлежало истолкование их. Духовенство было единственным обязательно просвещенным сословием в России: боярин не был даже обязан уметь читать и писать; священник не мог не быть грамотным; дьяк и подьячий были грамотны, но их грамотность служила им только внешним средством для достижения известной цели: тогда как от священника требовалась не одна грамотность, от него требовалась учительность, и никто не отрицал у него права на исключительную учительность. Были нарекания, что русское духовенство недовольно учительно и что ведет себя не так, как следует учителям, но никто не отрицал права учить, никто не заподозревал вообще чистоты учения. Но во второй половине XVII века по поводу исправления книг часть паствы отказывается повиноваться пастырям; авторитет патриарха, патриархов, собора не имеет силы над людьми, которым кажется, что их заставляют молиться не так, как молились предки, они провозглашают, что архиереи и священники учат неправильно и что повиноваться им не следует; некоторые увлечены и отказывают явно в повиновении духовенству, другие, не решаясь на последнее, остаются в недоумении и, не умея решить вопроса, на чьей стороне правда, охладевают к церкви. Таким образом, духовенство приобретает внутренних врагов, церковных мятежников, которые вооружаются против его прежнего значения, стараются выставить его недостоинство. Эти враги ратуют за старину, вооружаются против духовенства за нововведения; но уже обозначаются враги другого рода. Между русскими людьми начинает сильно чувствоваться необходимость учения, которым стали сильны другие народы; но для приобретения познаний нужны учителя, этими учителями могут быть только иностранцы, иноверцы. Страшные гости! Они явятся со всем авторитетом учителей, с полным сознанием своего превосходства пред учениками, и те признают это превосходство. Таким образом, подле прежних учителей, прежних авторитетов являются новые учителя, новые авторитеты, не признающие значения прежних учителей и не упускающие случая выразить это непризнание обидным образом. Как разграничить право тех и других? Как, признав превосходство новых учителей во всем, не признать этого превосходства в одном? Где взять такой самостоятельности, силы мысли, исследования и знания в учениках? В таком затруднительном положении находилось духовенство в начале новой русской истории; с двух сторон враги, вооружавшиеся против его прежнего значения, прежнего достоинства: с одной стороны, приверженцы старого, отказавшие в послушании церкви, пошедшие вслед своих особых учителей, не знающих меры в своих нападках на духовенство; с другой стороны, просвещение перестает носить исключительно церковный характер, подле учителей церковных являются светские, иностранцы, иноверцы, которые необходимо должны враждебно столкнуться с церковными учителями при обнаружении своего влияния на учеников: последние, находясь под двойным влиянием, будут подчиняться тому или другому, смотря но разным условиям своей природы, своего положения и других случайных обстоятельств.

Мы видели, при каком отношении городов к князю началась северная русская история, видели, как при первом же князе, захотевшем прочно утвердиться на севере, необходимо последовало столкновение его с дружиною и городом, который считал себя также властию в окружающей стране. Андрей Боголюбский погиб вследствие новых отношений к дружине; но преемники его воспользовались своими отношениями к большинству северных городов, городов новых, и успели осилить старый вечевой город Ростов, отнять у его жителей значение властей. Вследствие этого в области верхней Волги, в области новорожденного Московского государства, явилась только одна власть, власть княжеская. Но на западе представителем старинного двоевластия, власти княжеской и власти города, явился Новгород Великий, с явным преимуществом власти города, потому что эта власть была постоянная, а князья менялись беспрестанно. Начинается борьба между северным единовластителем и Новгородом, как представителем древнего двоевластия. Новгород стоит за то, что он власть, он государь: великий князь требует, чтоб он был признан государем, чтобы в Новгороде была одна власть государева. Великий князь победил, ибо Новгород представлял собою библейскую статую с золотою головою и глиняными ногами. Несколько знатных и богатых фамилий захватили в свои руки всю власть и наполнили последнее время новгородской истории своими усобицами. Разрыв между их интересами и интересами низшего народонаселения произошел давно; давно послышалась жалоба, что богатые хотят себе легко. а бедным тяжело; движения последних прекращаются; ясно видно, что их сила сломлена знатью, на вече господствуют люди, находящиеся на жалованье последней, и силою решают дела в пользу своих милостивцев. Но легко понять, что следствием такого положения дел была страшная внутренняя слабость. Люди, в руках которых власть, не могут рассчитывать на низшие слои народонаселения, которые становятся все равнодушнее к старой воле, приносящей пользу не им. Вот почему в борьбе своей с великим князем московским правители Новгорода начинают постоянно деньгами выкупать свою волю страшное средство, всего лучше показывавшее великим князьям слабость Новгорода, легкость, с какою можно его покорить окончательно. Бьет последний час; банкротство нравственных и политических сил Новгорода обнаруживается вполне; разрыв интересов совершенный: новгородцы толпами бегут в Москву – за правдою! В Новгороде нет правды, нет беспристрастного суда, насилие сильных попирает закон, старинные, освященные формы быта дороги для немногих, для остальных же не дают ручательства самым главным интересам, не удовлетворяют первым потребностям общественной жизни; для низшего, притесненного народонаселения великий князь московский является сокрушителем силы людей, которые так тяжело давали чувствовать свою силу. Наконец, разрыв произошел относительно самого важного интереса: чтоб спастись от Москвы, знать хотела присоединиться к Литве; но с Москвою соединяла Новгород церковная старина: явился вопрос: где ставить владыку новгородского – в Москве или Киеве? Киеве, который находился под властию великого князя литовского, латинца, от митрополита, на которого смотрели на севере как на отщепенца, склонившегося к Риму: тогда как в Москве сохранялось ненарушимо древнее православие. Мы знаем, какие явления производили попытки ввести церковные новизны, и потому не удивимся, какое сильное сопротивление в большинстве новгородцев встретила попытка отложиться от московского митрополита; а зависимость церковная была так тесно связана с политическою.

Существование богатого торгового Новгорода на севере подле бедной городовым развитием Низовой, или Суздальской, земли представляет печальное явление, потому что указывает на односторонность, всегда вредную в жизни народов. В одном углу город, вследствие прилива богатств неестественно вздувшийся в государство, но сохранивший всю неразвитость и слабость первоначального вечевого быта с обширными, хотя растянутыми, несплоченными и большею частию пустынными владениями, с язвою разрыва интересов между частями народонаселения внутри, с недостаточностью средств внешней защиты, несмотря на видимое богатство и обширность владений. В другой половине обширная, населяющаяся страна, населяющаяся при условиях неблагоприятных; города ее большие села, которым некогда и нет средств подняться, приобрести значение. Страна бедная, малонаселенная, а между тем внутри происходит великий процесс собирания земли, сосредоточения, объединения власти; для этого нужны средства, деньги; нужны деньги князьям для покупки земель, владений, нужны деньги для Орды; наконец, когда новое государство укрепилось чрез собрание земли, оно нашлось в самом невыгодном положении относительно границ своих. Отношения России к Азии не изменились: также подле степь с хищными кочевниками, от которых должно или постоянно отбиваться, или постоянно откупаться: на западной, европейской границе также постоянная борьба с непримиримыми врагами. Нужны деньги, и фискальная система всею тяжестию падает на промышленный люд городской, немногочисленный и небогатый, что, разумеется, также служит сильным препятствием к обогащению, народ разоряется, не будучи богатым; сюда же для большего разорения присоединяется первоначальная дружинная система кормления, содержание служилых людей по воеводствам на счет управляемого народонаселения, обращение правительственных должностей в жалованье и пенсии служилым людям. В фискальном отношении состояние городов Московского государства очень напоминает состояние городов Римской империи по время ее падения: и здесь, и там видим разорительные тяжести и службы, падающие на горожан, которых силою надобно удерживать на своих местах. Прежде всего в фискальных видах московские князья стараются прикрепить горожан к их городам, чтобы получать постоянный доход с известного числа тягол. Гоньба за человеком, за рабочею, промышленною силою в обширном, но бедном и пустынном государстве делается существенным занятием правительства: ушел – поймать его и прикрепить к месту, чтоб работал, промышлял и платил. Легко понять, какие долженстиовали быть следствия. Если правительство гонялось за человеком и старалось прикрепить его к одному месту, чтоб заставить, платить подати и служить безвозмездные службы, но сопряженные с тяжелою ответственностию, то у человека, разоряемого податями и службами, господствующим желанием было отбыть во что бы то ни стало от податей и служб. Первым средством был уход, укрывательство; уйти было легко, всюду простор, и без того малонаселенная страна постоянно истощалась от этого ухода; народонаселение все более и более расплывалось по Северо-Восточной Европе и потом по Северной Азии. Но, несмотря на скудость хозяйства древнего русского человека, на возможность легко забрать все с собою, уход, покинутие родных мест, странническая жизнь, сопряженная с опасностями, неизвестность будущего – все это для многих могло быть тяжело, не для всех возможно. Были еще другие средства – для грамотных поступление в подьячие; выход этот был очень выгоден: посадский из человека, обязанного кормить других на свой счет, становился человеком, имеющим право кормиться на чужой счет. Понятно, как это стремление к выходу в подьячие долженствовало быть сильно; но правительство неблагосклонно смотрело на него и ставило преграды. Третий способ отбывания от податей был закладничество. Самый крепкий частный союз русского общества во все продолжение нашей древней истории представлялся в союзе кровном, или родовом. По смерти отца старший брат занимал его место относительно младших братьев и племянников, являлся представителем рода перед правительством; известное лицо не представлялось одиночным, но всегда с братьями и племянниками. Несмотря даже на выделы и разветвления рода, единство его сохранялось, старший или старшие (смотря но разветвлению рода) имели обязанность наблюдать за поведением младших, наказывать их за дурное поведение, отвечали за него перед правительством. Род, как бы разветвлен ни был, составлял одно относительно службы государственной: прибавление чести одному члену рода прибавляло ее и всем членам, поруха чести одного нарушала честь и права всех остальных, на чем и основывалось знаменитое местничество. Но кроме родового союза особые условия общества должны были повести и к другим союзам. Беспомощность людей одиноких, не примыкающих к большому роду, бессемейных, заставляла их примыкать к чужим людям семейным, к чужим родам, составлять с ними одно целое по взаимному соглашению; так, подле самостоятельного хозяина, живущего с родом своим, детьми, братьями и племянниками, являлись чужие люди, но составлявшие с ними одно в глазах правительства; они носили разные названия – соседей, подсоседников, захребетников. Наконец, тяжелые подати, лежавшие на промыслах, заставляли промышленных людей уклоняться от непосредственной зависимости от государства, требовавшего слишком больших пожертвований с их стороны, и входить в зависимость к частным людям, которые могли дать им защиту; это называлось закладываться за кого-нибудь; закладчики промышляли, не будучи обязаны тянуть с горожанами, с посадскими в тяжелые службы и подати, ибо считались зависящими от того лица, за которое заложились. Но понятно, что интересы закладчиков немедленно должны были столкнуться с интересами горожан, находящихся в непосредственной зависимости от государства, и с интересами, разумеется, самого государства: закладчики, пользуясь свободою от тягла, отбивали промыслы у людей тяглых, которые не могли с ними соперничать, разорялись, не были в состоянии удовлетворять требованиям государства. Их жалобы произвели то, что в начале царствования Алексея Михайловича закладничество уничтожено, все городское народонаселение обязано было войти в непосредственные отноше ния к государству. Закладчикам была крайне тяжела эта эмансипация городского народонаселения, они даже замышляли восстание чтоб возвратить себе право вступать в частную зависимость, – явление, всего лучше показывающее низкую степень экономического развития в Московском государстве.

Города были бедны вообще, разбросаны на больших расстояниях друг от друга при очень неудовлетворительном состоянии путей сообщения. Самые богатые из них, наиболее торговые по особенно благоприятным условиям положения, поражают малочисленностию народонаселения своего. Но был один город, который и вследствие выгоды своего положения, особенно же вследствие политического значения своего, как стольный город царя-самодержца, должен был необходимо подняться: то была Москва. Сильная централизация притягивала в Москву постоянно толпы людей изо всех концов России, людей, которые должны были тратить много денег в царствующем граде: знаменитая московская волокита обходилась дорого; будучи средоточием гражданского управления, Москва была средоточием и церковного; знать жила в ней безвыездно около великого государя. Легко понять, что торговая и промышленная деятельность здесь не могли не быть значительны, должно было образоваться богатое купечество. О богатстве и значении московских купцов можно встретить известия даже во время до Иоанна III. Некомат Сурожанин действует заодно с знатным Вельяминовым, сыном тысяцкого, и самое уничтожение сана тысяцкого показывает, что великий князь не считал удобным назначать для московских горожан постоянного воеводу, который мог сделаться популярным и приобресть опасное значение. Встречается известие о гостях московских, которые подняли крамолу против великого князя и ушли из Москвы. Но все это частные явления, которые видим во время образования Московского княжества, в переходную эпоху, когда еще новый порядок не установился прочно, когда еще кроме великого князя московского были другие великие князья, к которым могли уходить недовольные, бояре и купцы. Но когда утвердилось единовластие в Москве, то уже подобных явлений более не встречается. В древности городские жители имели то важное значение, что участвовали своими особыми полками в военных действиях, которых исход во время княжеских усобиц много зависел от них. Даже в начале княжения Иоанна III московские полки отправлялись на рать с особым воеводою. Но потом установление многочисленного помещичьего войска дало правительству возможность не нуждаться более в городовых полках; горожане перестают участвовать в войсках, становятся вполне сословием невооруженным, вполне мужиками, полулюдьми относительно полных людей, мужей, т. е. вооруженных, ибо по тогдашним понятиям только вооруженный, только воин был полный, полноправный человек.

При первом царе, Иоанне IV, значение горожан, и особенно московских, поднимается. Видя. в знати людей со старинными дружинными притязаниями, заподозрив их в сильном нерасположении к себе, к своему семейству, Грозный по известному закону начал искать другой силы, на которую мог бы опереться. Он торжественно, с Лобного места, объявил народу о беспорядках боярского правления во время своего малолетства; уезжая из Москвы, выставляя измену бояр, потаковничество им духовенства, он объявлял, что ничего не имеет против горожан московских; наконец, призвал последних на собор, рассуждавший о важных делах государственных. По всей России Грозный хочет дать самоуправление мирам городским и сельским, вывести наместников и волостелей и заменить их выборными, излюбленными старостами, судьями. Но самым лучшим доказательством неразвитости этих миров послужило то, что мера Грозного не принялась, многие миры не приняли от правительства дара самоуправления. Только там, где развитие было посильнее, где почва была более приготовлена, царствование Иоанна не прошло бесследно; оно не прошло бесследно для горожан московских; как поднялось их значение, ясно видно из того участия, какое они принимают в движениях партий в царствование преемника Иоаннова, чего прежде не видим ни в малолетство Иоанна, ни при отце его, ни при деде. В борьбе Шуйских с Годуновым купцы московские принимают сторону Шуйских; ясно понимают, в чем дело, понимают, что примирение между соперниками невозможно, и, когда Шуйский объявляет им об этом примирении, отвечают ему: «Ты помирился нашими головами». Действительно, головы их попадали на плахе; Годунов, истребив лучших людей между ними, задав страх остальным, уничтожил в самом зачатке то значение московских горожан, которое было следствием поведения Иоаннова относительно их. Смутное время возбудило, по-видимому, самостоятельную деятельность в городском народонаселении, и царствование Михаила было богато соборами, в которых представители городского народонаселения принимают участие; но если и до Смутного времени города были незначительны, бедны, то тут были страшно разорены; надобно было кое-как оправиться в материальном отношении и поддержать государство, поддержать нового государя против ляхов и козаков. Вопрос о тягле на первом плане: тяглые разорились, разбежались, дворы пусты, некому платить; надобно возвратить беглецов на прежние места жительства, заставить тянуть; но есть люди, которые промышляют, а не тянут; промышляют служилые люди, духовенство, закладчики, надобно заставить и их тянуть; иностранные купцы разоряют, они богаты, они действуют заодно, русским с ними не стянуть, русские бедны и действуют врознь; наконец, воеводы и приказные люди разоряют; вот три существенные вопроса, которые поглощают все внимание русского горожанина XVII века после Смутного времени; замена воевод выборными губными старостами не помогает: выборный губной староста так же разоряет, как и воевода. Жалобы, накопившиеся в царствование Михаила, произвели взрыв в Москве и других городах в начале царствования Алексея, следствием чего было Соборное Уложение, уничтожение закладничества, мера против английских купцов; но всего любопытнее то, что Уложение Соборное, составленное с ведома, за подписью выборных изо всяких чинов людей, составленное под влиянием страха пред восстаниями горожан, для их успокоения, с явными уступками их требованиям, – это Уложение является враждебным мирскому самоуправлению; так, оно вполне предоставляет суд воеводам и приказным людям, пo Уложению в суде уже не сидят старосты, целовальники и земские дьяки. Возмущения псковское и новгородское являются одинокими и потухают вследствие этого одиночества. В этих движениях и во втором бунте московском замечаем уже разрыв интересов массы городского народонаселения и значительных торговых людей, против которых направлена ненависть массы; легко понять, как вообще должна была ослаблять силы городского народонаселения эта борьба лучших и меньших, силы и без того не великие. Эту язву XVII век передал и XVIII, как увидим.

От города обратимся к селу. Мы видим, что Россия с самого начала образования Московского государства является страною земледельческою по преимуществу, и города здесь носят характер сел, горожане занимаются земледелием, и, таким образом, города московские XVII века напоминают города древлянские, о которых говорится в сказании о мести Ольгиной. Но от господства земледельческих занятий никак нельзя заключать к сознанию общества о важном значении этих занятий, об особенном покровительстве, каким пользовались земледельческая промышленность и люди, ею занимавшиеся. Наоборот, государство земледельческое предполагает неразвитость, первоначальность отношений. Эти первоначальные отношения суть отношения вооруженной части народонаселения, войска, и невооруженной, которая должна содержать войско, непосредственно работать на него, если в то же время не развивается город, промышленность и торговля, которые дают движимое богатство стране, ведут к широте деятельности, просвещению, дают средства к новому, более правильному определению отношений между частями народонаселения. Мы видели, что в Московском государстве кроме членов старой дружины и родов княжеских войсковая масса была создана великими князьями с первоначальною формою содержания, т. е. посредством земельных участков, с которых служилые люди кормились, пока служили; в дополнение к этим земельным средствам служилые люди кормились также с городов и волостей в качестве их правителей. Следовательно, в древней России мы видим эту первоначальную форму отношений между вооруженною и невооруженною частию народонаселения, между мужами и мужиками: мужи непосредственно кормятся на счет мужиков. Вопрос о содержании войсковой массы, на которой основывалась сила внутренняя, которую необходимо было охранять и увеличивать при беспрестанных войнах на востоке и западе, – этот вопрос, разумеется, становится на первом плане, а вместе на первом плане становится вопрос о земельном владении и пользовании. Чтоб иметь возможность сохранять и увеличивать войско, государство должно иметь в своем распоряжении как можно больше земель, которые должны находиться не в дальнем расстоянии ни от столицы, ни от тех границ, которым особенно грозят враги, т. е. от южных и западных, поэтому обширные земельные пространства, которыми могло располагать государство на севере и востоке, не могли служить ему в поместном отношении по отдаленности и малочисленности народонаселения. Итак, несмотря на видимую громадность государственной области, государство могло встретить затруднения относительно поместий; отсюда необходимое столкновение с материальным интересом церкви, которая владела обширным пространством земель в центральной области и постоянно увеличивала их покупкою и дачами на помин души, ибо по недостатку денег при неразвитости страны земля была почти исключительным видом всякого рода дач: государство платило жалованье своим служилым людям землею, частный человек платил в монастырь за помин родительской души землею. Отсюда понятно, почему вопрос о том, следует ли монастырям владеть населенными землями, получает такое важное значение в XV и XVI веке, почему он так привязывается ко всякому движению – церковному и политическому. По тогдашнему умоначертанию большинства нельзя было ожидать, чтоб этот вопрос решен был отрицательно; нудящие потребности государства могли повести и действительно повели только к сделкам, к средним мерам, к ограничению распространения церковной земельной собственности на будущее время. Но дело на этом не могло покончиться. Тяжкие войны, которые Московское государство вело в царствование Иоанна Грозного, разорили служилых людей, и поднялись жалобы на недостаточность кормления от поместий при тяжелой и продолжительной службе, требующей долгого отсутствия помещика из дому. Указан был источник этой недостаточности, малое количество рабочих рук, причем выгоды войсковой массы, мелких помещиков сталкивались с выгодами богатых землевладельцев, которые большими льготами переманивали к себе крестьян с земель мелких землевладельцев, помещиков; последние, лишаемые возможности обрабатывать свои земли, не могли нести обязанностей службы, которая стала теперь так продолжительна. Если поддержание благосостояния войсковой массы было всегда предметом первой важности, то особенно следовало обратить внимание на жалобы помещиков теперь, по кончине Грозного, когда грозила тяжкая борьба с самым опасным врагом, какого не имело до сих пор Московское государство и сила которого была недавно испытана. Попробовали сначала уменьшить переход крестьян уравнением всех земель относительно льгот, отнятием льгот (тарханов), которыми пользовались церковные земли; но эта мера продержалась недолго, и последовало запрещение крестьянам переходить от одного землевладельца к другому. Закон, разумеется, не мог быть строго исполняем: в продолжение всего XVII века слышатся постоянные жалобы мелких землевладельцев на богатых соседей, что те переманивают к себе и укрывают беглых крестьян их. Гоньба за человеком, за рабочею силою производится в обширных размерах по всему Московскому государству: гоньба за горожанами, которые бегут от тягла всюду, куда только можно, прячутся, закладываются, пробиваются в подьячие; гоньба за крестьянами, которые от тяжких податей бредут розно, толпами идут за Камень (Уральские горы); помещики гоняются за своими крестьянами, которые бегут, прячутся у других землевладельцев, бегут в Малороссию, бегут к козакам.