Текст книги "Популярная психологическая энциклопедия"

В отечественной психолого-педагогической науке гиперактивности также уделялось внимание, однако отнюдь не первостепенное. Так, известный психиатр В.П. Кащенко выделял широкий спектр нарушений характера, к которым, в частности, относил и «болезненно выраженную активность». В его посмертно изданной книге «Педагогическая коррекция» читаем: «Каждому ребенку присуща подвижность как телесная, так и психическая, т. е. мыслей, желаний, стремлений. Это его психофизическое свойство мы признаем нормальным, желательным, крайне симпатичным. Странное впечатление производит ребенок вялый, малоподвижный, апатичный. С другой стороны, чрезмерная жажда движения и деятельности (болезненно выраженная активность), доведенная до неестественных пределов, также привлекает наше внимание. Мы тогда отмечаем, что ребенок постоянно находится в движении, не может сидеть спокойно ни одной минуты, ерзает на месте, болтает руками и ногами, смотрит по сторонам, смеется, забавляется, вечно о чем-то болтает, на замечания не обращает внимания. Самое мимолетное явление не ускользает от его уха и глаза: он все видит, все слышит, но весьма поверхностно… В школе такая болезненная подвижность создает большие затруднения: ребенок невнимателен, много шалит, много болтает, без конца смеется над каждым пустяком. Он безмерно рассеянный. Не может или с величайшим трудом доводит начатое дело до конца. У такого ребенка нет тормозов, нет должного самоконтроля. Все это вызывается ненормальной мышечной подвижностью, болезненной умственной, а также общепсихической активностью. Эта психомоторная повышенная активность находит затем свое крайнее выражение в психической болезни, называемой маниакально-депрессивным психозом».

Описанный феномен Кащенко относил к «недостаткам характера, обусловленным преимущественно активно-волевыми моментами», выделяя также в качестве самостоятельных недостатков отсутствие определенной цели, рассеянность, импульсивность поступков. Признавая болезненную обусловленность этих явлений, он предлагал в основном педагогические способы их исправления – от специально организованных физических упражнений до рационального дозирования учебной информации, подлежащей усвоению.

С рекомендациями Кащенко трудно поспорить, однако их расплывчатость и обобщенность вызывают сомнения в их практической пользе. «Необходимо научить ребенка желать и приводить в исполнение свои желания, настаивать на них, словом, осуществлять их. Для этого полезно давать ему задачи разной трудности. Эти задачи в течение долгого времени должны быть доступны ребенку и усложняться лишь по мере развития его сил».

Это бесспорно, но едва ли достаточно. Совершенно очевидно, что на таком уровне решать проблему не удается.

С годами бессилие педагогических методов коррекции гиперактивности становилось все более очевидным. Ведь явно или неявно эти методы опирались на старое представление об изъянах воспитания как источнике данной проблемы, тогда как ее психопатологическая природа требовала иного подхода. Опыт свидетельствовал, что школьную неуспеваемость гиперактивных детей несправедливо относить на счет их умственной неполноценности, а их недисциплинированность невозможно скорректировать сугубо дисциплинарными методами. Источники гиперактивности следовало искать в нарушениях нервной системы и в соответствии с этим планировать коррекционные мероприятия.

Исследования в этой области привели ученых к выводу, что в данном случае причиной нарушений поведения выступает дисбаланс процессов возбуждения и торможения в нервной системе. Был локализован и «участок ответственности» за данную проблему – ретикулярная формация. Этот отдел ЦНС «отвечает» за человеческую энергию, за двигательную активность и выраженность эмоций, воздействуя на кору больших полушарий и другие вышележащие структуры. Вследствие различных органических нарушений ретикулярная формация может находиться в перевозбужденном состоянии, и поэтому ребенок становится расторможен.

Непосредственной причиной нарушения называли минимальную мозговую дисфункцию, то есть множество микроповреждений мозговых структур (возникающих вследствие родовой травмы, асфиксии новорожденных и множества подобных причин). При этом грубые очаговые повреждения мозга отсутствуют. В зависимости от степени поражения ретикулярной формации и нарушений со стороны близлежащих отделов мозга возникают более или менее выраженные проявления двигательной расторможенности. Именно на моторном компоненте этого нарушения и сосредоточили внимание отечественные исследователи, назвав его гипердинамическим синдромом.

В зарубежной науке, преимущественно американской, особое внимание было уделено также когнитивному компоненту – нарушениям внимания. Был выделен особый синдром – дефицит внимания с гиперактивностью – Attention-Deficit Hyperactivity Disorder (ADHD). Многолетнее изучение этого синдрома позволило выявить его чрезвычайно широкую распространенность (по некоторым сведениям, им страдают от 2 до 9,5 % детей школьного возраста во всем мире), а также уточнить данные о причинах его возникновения.

Разные авторы пытались связать детскую гиперактивность со специфическими морфологическими изменениями. Начиная c 70-х гг. особый интерес исследователей привлекают ретикулярная формация и лимбическая система. Современные теории в качестве области анатомического дефекта при СДВГ рассматривают лобную долю и прежде всего – префронтальную область.

Представления о вовлечении лобной доли при СДВГ основываются на сходстве клинических симптомов, наблюдающихся при СДВГ и у больных с поражением лобной доли. У пациентов обеих групп отмечаются выраженная изменчивость и нарушенная регуляция поведения, отвлекаемость, слабость активного внимания, двигательная расторможенность, повышенная возбудимость и отсутствие контроля импульсов.

Определяющую роль в формировании современной концепции СДВГ сыграли работы канадской исследовательницы когнитивистской ориентации Дуглас, впервые в 1972 г. рассмотревшей дефицит внимания с аномально коротким периодом его удерживания на каком-либо объекте или действии в качестве первичного дефекта при СДВГ.

При уточнении ключевых характеристик СДВГ Дуглас в своих последующих работах наряду с такими типичными проявлениями этого синдрома, как дефицит внимания, импульсивность моторных и вербальных реакций и гиперактивность, отметила необходимость существенно большего, чем в норме, подкрепления для выработки поведенческих навыков у детей с СДВГ. Одной из первых она пришла к выводу о том, что СДВГ обусловливается общими нарушениями процессов самоконтроля и торможения на высшем уровне регуляции психической деятельности, но отнюдь не элементарными расстройствами восприятия, внимания и двигательных реакций.

Работы Дуглас и послужили основанием для введения в 1980 г. в классификации Американской психиатрической ассоциации DSM-IV и затем в классификации МКБ-10 (1994) диагностического термина «синдром дефицита внимания с гиперактивностью».

Согласно самой современной теории, дисфункция лобных структур может быть обусловлена нарушениями на уровне нейромедиаторных систем. Становится все более очевидно, что основные изыскания в данной области относятся к компетенции нейрофизиологии и нейропсихологии. Это, в свою очередь, диктует и соответствующую специфику коррекционных мероприятий, которые и по сей день, увы, остаются недостаточно эффективными.

ГИПЕРПРОТЕКЦИЯ (от греч. hyper – сверх + лат. protecto – охранять, защищать, покровительствовать) – чрезмерная забота о детях. Близкий по значению термин – гиперопека. Иногда эти понятия употребляются рядоположенно, что вряд ли оправданно, ибо фактически они выступают синонимами. Буквальный перевод термина гиперпротекция и есть избыточная забота, или, если угодно, гиперопека. Так что при описании данного явления кажется предпочтительным пользоваться вторым вариантом термина, который своей греческой приставкой удовлетворяет любителей иноязычной терминологии, но все же близок к нашему родному языку.

Гиперпротекция, или гиперопека, выражается в стремлении родителей окружать ребенка повышенным вниманием, защищать даже при отсутствии реальной опасности, постоянно удерживать около себя, «привязывать» детей к своему настроению и чувствам, обязывать их поступать определенным, наиболее безопасным для родителей способом. При этом ребенок избавлен от необходимости разрешения проблемных ситуаций, поскольку решения либо предлагаются ему готовыми, либо достигаются без его участия. В результате ребенок лишается возможности не только самостоятельно преодолевать трудности, но даже их трезво оценить. Он теряет способность к мобилизации своей энергии в трудных ситуациях, он ждет помощи от взрослых, прежде всего от родителей; развивается так называемая выученная беспомощность – условно-рефлекторная реакция на любое препятствие как на непреодолимое.

Обычно более высокий уровень заботы проявляется к детям первых лет жизни, при наличии заболеваний, физических и нервно-психических дефектов. Вне действия этих факторов гиперопека более свойственна не очень общительным матерям, с ограниченным, заранее определенным кругом контактов. Недостаточную общительность они компенсируют в отношениях с детьми. Более выражена, чем у отцов, связь между типом темперамента матери и характером заботы: гиперопека чаще встречается у матерей с флегматическим и меланхолическим темпераментом. В большей степени гиперопека свойственна доминирующим в семье матерям, отражая их непроизвольную установку на создание зависимости у детей. При этом срабатывает психологический механизм «обязывания» детей действовать определенным, раз и навсегда заданным образом. К тому же нередко эти матери пытаются образовать с дочерьми изолированную пару общения в семье, чрезмерно опекая их и не допуская участия отца в воспитании. Если дочь похожа на отца и испытывает потребность эмоционального контакта с ним, подобная конфликтная структура семейных отношений может неблагоприятно сказаться на формировании характера девочки и ее последующих отношений в браке.

Особая разновидность гиперопеки встречается у матерей с истерическими чертами характера, претенциозных, добивающихся признания любой ценой. Средством этого является ребенок, достижения которого всячески подчеркиваются, выделяются; вокруг ребенка создается ореол исключительности и нередко культ вседозволенности. Фактически об этой форме гиперопеки еще полтораста лет назад, задолго до оформления современных психологических концепций воспитания, писал в своих «Письмах о воспитании» выдающийся русский публицист Н.В.Шелгунов: «Усиленная односторонняя любовь, сконцентрировавшая все свои приятные воспоминания на ребенке и перенесенная на него, является именно тем элементом порчи, о котором мы говорим. Отчего же первенцы и единственные дети, а иногда и дети последние выходят большей частью неправильно воспитанными? Только потому, что любимый ребенок – кумир матери, и ее любовь направлена именно на то, чтобы отстранить от ребенка все, что мешает его детскому благополучию. Мало того что ребенок не знает отказов, но его окружает еще целая сеть безгласных поощрений, постоянно ему льстящих. В каждом взгляде матери ребенок читает одобрение, на каждом шагу чувствует, что он первый, единственный человек – центр Земли, около которого все вращается и которому служат. И незаметно, шаг за шагом, ребенок растет в исключительном чувстве первенства, вне препятствий, противоречий и помех и вырастает несчастным «первым человеком», с дряблым характером, с отсутствием всякой сдерживающей дисциплины, неспособным на борьбу с жизнью. Если «первый человек» наконец найдет свое место между людьми, то путем многих и многих страданий».

Фактически же забота и любовь в данном случае носят внешний, демонстративный характер, рассчитанный скорее на восхищение окружающих, публичный эффект, чем на реальный учет эмоциональных нужд и возрастных потребностей детей. Данный вариант гиперопеки наблюдается чаще в отношении единственных детей и в ряде случаев в неполной семье. Гиперопека нередко восполняет аффективно заостренную потребность в привязанности и любви прежде всего у самих родителей.

Лежащее в основе гиперопеки стремление матери «привязать» к себе ребенка, не отпускать от себя часто мотивировано чувством беспокойства и тревоги. Тогда потребность в постоянном присутствии детей становится своего рода ритуалом, уменьшающим беспокойство матери и прежде всего страх одиночества, или более широко – страх отсутствия признания, лишения поддержки. Поэтому тревожные и тем более пожилые матери склонны к большей опеке. Неблагополучие семейных отношений, когда расстраивается эмоциональная сплоченность супругов (родителей), также может выливаться в избыточное внимание хотя бы одного из них к детям – как форма компенсации утраченной близости.

Другой распространенный мотив гиперопеки – существование у родителей постоянного чувства страха за ребенка, навязчивых опасений за его жизнь, здоровье, благополучие. Им кажется, что с детьми обязательно что-то может случиться, что их нужно во всем опекать, предохранять от опасностей, большинство из которых на поверку оказываются плодом мнительного воображения родителей. Гиперопеку, обусловленную страхом одиночества или несчастья с ребенком, можно расценить в качестве навязчивой потребности в психологической защите прежде всего самого родителя, а не ребенка.

В известной мере родительское беспокойство может быть оправданным из-за неблагоприятного стечения жизненных обстоятельств у детей, особенно при их физической и нервной ослабленности. Однако это порождает у ребенка ответное чувство беспокойства и зависимости от родителей.

Еще одна причина гиперопеки – инертность родительского отношения к ребенку: к уже подросшему ребенку, к которому нужно предъявлять более серьезные требования, продолжают относиться как к маленькому. Такое отношение обычно имеет место в тех случаях, когда превосходство над маленьким, неопытным, беззащитным ребенком, возможность его опекать и наставлять выступает главной, если не единственной возможностью личностного самоутверждения самих родителей. Понятно, что взросление ребенка, обретение им все большей независимости пугает родителей, так как лишает их важного источника самоутверждения. Не имея иных возможностей поддержать свой высокий статус, они бессознательно стремятся удержать растущего ребенка в положении малого дитя, в сравнении с которым и во взаимоотношениях с которым только и возможно проявить свои достоинства. Поэтому любые проявления личностного роста ребенка такие родители рассматривают как вызов и стремятся дать им отпор. Эта проблема приобретает особое значение в подростковом возрасте, когда несоответствие родительского отношения возросшим возможностям ребенка может привести к острым конфликтам. Положение усугубляется тем, что с малолетства опекаемый ребенок плохо ориентируется во всем многообразии жизненных ситуаций, нечетко представляет себе конструктивные способы собственного самоутверждения, что может вылиться в принятие им извращенных, деструктивных способов, а это снабжает родителей новыми аргументами в пользу его личностной незрелости. В особо тяжелых случаях такая ситуация затягивается на годы и препятствует полноценной самореализации как родителей, так и их подросшего ребенка.

Главная неблагоприятная роль гиперопеки – передача избыточного беспокойства детям, психологическое заражение несвойственной возрасту тревогой. Это порождает зависимость, несамостоятельность, инфантилизм, неуверенность в себе, избегание риска, противоречивые тенденции в формировании личности, отсутствие своевременно развитых навыков общения.

Родителям необходимо отдавать себе отчет в том, не окрашено ли их отношение к детям чрезмерной озабоченностью и тревогой. Честное осознание скрытых мотивов своего поведения, как правило, способствует нормализации отношения к детям и всей внутрисемейной атмосферы.

Для психолога компенсация явлений гиперпротекции (гиперопеки) представляет собой трудноразрешимую задачу, так как требует долгосрочной, психотерапевтической по своей сути работы, причем не столько с ребенком, сколько с родителями, ибо данная проблема создана ими и только ими может быть успешно решена. Причем проблема осложняется еще неготовностью родителей принять рекомендации психолога, стремлением оправдать свою позицию мотивами любви к ребенку, исключительной родительской самоотверженности. Подлинная же самоотверженность требуется для того, чтобы признать наличие собственных внутренних конфликтов, личностных проблем, бессознательно проецируемых на отношения с ребенком. Такого рода признание требует высокого уровня рефлексии, отсутствие которого даже самый квалифицированный психолог с трудом может восполнить.

ГИПНОЗ – особое состояние, не свойственное сну и бодрствованию человека, которое вызывается искусственно, с помощью внушения, и отличается характерной избирательностью реагирования – повышенной восприимчивостью к психологическому воздействию гипнотизирующего и понижением чувствительности ко всем другим влияниям.

В обыденном сознании гипноз ассоциируется с такими малопонятными явлениями, как ясновидение, телепатия и т. п. Однако в отличие от экстрасенсорных явлений, объяснение которых по сей день сводится к расплывчатым гипотезам, феномен гипнотического внушения вполне объясним действием известных психофизиологических механизмов. Большинство специалистов сходятся во мнении, что гипноз – это особое состояние, промежуточное между сном и бодрствованием. Например, начальная фаза гипноза очень похожа на обычное засыпание. Но, погрузившись в гипнотический сон, человек продолжает слышать гипнотизера и выполняет его инструкции. Это своего рода частичный сон, когда остается активным участок нервной системы – «сторожевой пункт».

Даже при самом глубоком естественном сне мозг не отключается полностью. Его бодрствующий очаг заставляет нас просыпаться по звонку будильника, хотя гораздо более сильный шум за окном может и не нарушить сна.

Мать убаюкивает младенца монотонной колыбельной песней, мягким покачиванием. Та же манера у гипнотизера – нерезкие ритмичные движения, убаюкивающие интонации. Овладение этой методикой доступно не каждому, однако вовсе не связано с какими-то сверхъестественными способностями. И далеко не каждый подвержен гипнотическому влиянию: есть люди, которых загипнотизировать не удается – либо по причине их низкой восприимчивости (а это такое индивидуальное свойство, как, скажем, тонкость обоняния или чувствительность к боли), либо в силу упорного нежелания быть загипнотизированными, скептического отношения к гипнотизеру и т. п.

Голос гипнотизера оставляет в коре головного мозга засыпающего тот самый «сторожевой пункт», который и остается восприимчив к словесным инструкциям. Торможение, разливающееся по всем иным участкам мозга, заставляет человека утратить чувствительность к другим раздражителям. Более того, выключаются механизмы сознательного контроля над мышлением и поведением. Эту функцию берет на себя гипнотизер. Принятие решений мотивируется уже не внутренним побуждением, а внешней инструкцией, которая воспринимается без критического анализа. Такая инструкция, заданная на будущее, может быть впоследствии выполнена человеком, уверенным, что он руководствуется своими личными побуждениями (поскольку факт внушения в памяти не закрепляется). В связи с этим возникает вопрос: как широко простирается власть гипнотизера?

Утрата человеком сознательного контроля над своими действиями в состоянии гипноза настораживала общественность еще на заре использования данного метода. Основоположник гипнотерапии Франц Месмер был даже обвинен в совращении одной из своих пациенток, а его метод лечения гипнозом официально признан «опасным для нравов». Впоследствии в истории гипноза подобные прецеденты возникали неоднократно.

28 июля 1774 г. в Париже состоялась первая демонстрация использования гипноза (хотя само это слово в ту пору еще не употреблялось) в терапевтических целях. Пациенткой выступала иностранка – некая фрейлен Остерлин, страдавшая целым «букетом» истерических симптомов, а целителем – Франц Месмер. О Месмере ходили слухи, что он маг и волшебник. И действительно, Месмер творил чудеса: он мог вызвать эффект обезболивания, мог внушить, что человек находится на берегу моря или во льдах, и человек начинал вдруг слышать шум прибоя или испытывать нестерпимый холод. Многие считали Месмера чернокнижником, посланцем дьявола. На самом деле это, судя по всему, был любознательный, умный и честный человек, искренне пытавшийся добраться до истины. Сын своего времени, он вместе с большинством современников повторял их ошибки и заблуждения, объясняя свои действия активизацией так называемого животного магнетизма (в наши дни это назвали бы биополем). Месмер фактически открыл явления, которые спустя два столетия представляются почти такими же непостижимыми, как и в конце XVIII века, и, хотя за 200 лет наука накопила очень большой опыт, она тем не менее и сейчас не может полностью объяснить то, что делал Месмер. Понятно, что и самому Месмеру приходилось несладко: ни себе, ни окружающим он не мог логически объяснить, что же он делает.

Ф. Месмер

Фактически с Месмера началась психотерапия. Этот человек был первым, кто начал использовать психотерапию в сегодняшнем ее понимании. Один из его учеников и последователей – кавалерийский офицер маркиз де Пюисегюр открыл феномен сомнамбулизма и признаки постгипнотического внушения.

Месмер неоднократно обращался в Парижскую академию с просьбой изучить, что он делает. Академики долгое время отказывались вступать с Месмером в какие-либо контакты, но потом все же снизошли – это случилось в 1784 г.

4 марта 1784 г. указом французского короля Людовика ХVI была учреждена научная комиссия для оценки теории и практики Месмера, вокруг которого к тому времени сложилась весьма двусмысленная атмосфера. Среди ученых он слыл шарлатаном, а его идеи считались лженаучными и даже вредными. Правда, в отличие от нынешних экстрасенсов, никакими биоэнергетическими экзерсисами Месмер не занимался. Он практиковал обычный гипноз, который в ту пору считался явлением загадочным и не имел научного объяснения. Себя Месмер называл магнетизером (понятие «гипноз» было введено позднее английским врачом Джеймсом Брэдом). По мнению Месмера, жизнедеятельность организма определяется циркуляцией некоего универсального флюида. Болезнь вызывается неравномерным распределением флюида в организме. Воздействуя на больного и вызывая конвульсивные кризы, магнетизер добивается гармоничного перераспределения флюида, что и ведет к излечению. Сам Месмер считал, что его теория основана на физиологии и близка к теориям электричества или магнитов, вызывавших большой интерес в научных кругах того времени.

Многие специалисты, однако, указывают, что безграничная власть гипнотизеру недоступна. Усвоенные человеком моральные нормы играют роль охранительных барьеров и удерживают его от недопустимых действий. В ряде экспериментов было показано, что под гипнозом от человека не удается добиться того, что он считает неприемлемым. Казалось бы, можно в таком случае не опасаться злонамеренного влияния, но другие опыты развеивают такую уверенность. Действительно, люди отказываются выполнять некоторые директивные инструкции. Но те же инструкции, преподанные завуалированно, порой срабатывают.

Возможности гипнотического внушения оказываются чрезвычайно широки. И это заставляет насторожиться: не грозит ли опасность каждому из нас в нашей повседневной жизни?

На самом деле опасности быть загипнотизированным в обыденной жизни практически не существует. Даже если ваша индивидуальная восприимчивость весьма высока, нежелание поддаться влиянию выступает мощным тормозом. Погрузить в гипноз удается лишь того, кто сам на это согласен. Действительно, в гипнотическом состоянии человек может многое совершить не по своей воле, но погрузиться в это состояние против воли невозможно.

Но существует более серьезная проблема. Чтобы подвергнуться чужому влиянию, необязательно погружаться в глубокий гипнотический сон. А внешнее влияние мы испытываем постоянно, и при этом работают фактически те же механизмы, что и при гипнозе: отключение сознательного контроля, некритичное подчинение внешним (подчас завуалированным) инструкциям. Беда в том, что современный человек все больше превращается из «человека разумного» в «человека информатизированного». То есть из существа, самостоятельно воспринимающего и перерабатывающего информацию, которая поступает непосредственно из внешнего мира, он все больше трансформируется в существо, пользующееся искусственно «изготовленной» для него информацией. Природная склонность людей экономить энергию на интеллектуальной работе приводит к тому, что они все охотнее пользуются уже обработанной и «готовой к употреблению» информацией и все меньше обращаются к первичной информации, требующей дополнительных умственных усилий для ее восприятия и понимания. Это привело к тому, что процент высоковнушаемых лиц достиг сегодня невероятно высокого уровня.

К тому же в отсутствие четких нравственных стандартов, когда кражи, насилие, всевозможные извращения воспринимаются как будничные явления, значительно ослабевают внутренние поведенческие барьеры, повышается готовность следовать любым примерам и директивам. Чтобы заставить современного подростка ударить кого-то по лицу или публично раздеться, не нужно искать обходных психологических путей: эти действия он уже тысячекратно видел на телеэкране и готов с легкостью совершить их сам.

Человек, который в своих действиях руководствуется собственными твердыми убеждениями, который критично и здраво оценивает все происходящее вокруг, – надежно застрахован от зомбирования. Если же убеждения отсутствуют и критичности недостает – желающие заставить нас плясать под свою дудку всегда найдутся. И им не нужна какая-то сверхъестественная сила – достаточно нашей противоестественной слабости. Неужели мы им это позволим?

С другой стороны, можно без преувеличения сказать, что почти каждый из нас в какой-то мере загипнотизирован то ли негативными представлениями, которые он некритически воспринял, то ли ложными идеями, которые пришли ему в голову и которые, как он убедил себя, соответствуют действительности. Эти негативные представления и идеи с такой же силой влияют на наше поведение, как и те, которые внушаются человеку профессиональным гипнотизером. Представим себе, что мы наблюдаем демонстрационный сеанс гипноза, и попробуем разобраться, что происходит в опытах с гипнотическим внушением.

Гипнотизер говорит атлету, что его рука прилипла к столу и он не может ее оторвать. И сколько бы спортсмен ни пытался, сколько бы ни напрягал мускулы, его рука остается лежать на столе. Он просто не может.

Гипнотизер говорит мастеру-тяжеловесу, что тот не может поднять со стола карандаш. И атлет, обычно поднимающий тяжелую штангу, оказывается не в силах приподнять обыкновенный карандаш.

И что интересно: гипноз не сделал спортсменов слабее – они обладают прежней силой; вместе с тем они неосознанно работают против себя. С одной стороны, спортсмены сознательным усилием, сокращая нужные мышцы, пытаются поднять руку или карандаш, но, с другой стороны, внушение: «вы не можете этого сделать» – заставляет, помимо их воли, сокращать мускулы, работающие в противоположном направлении. Негативное убеждение не позволяет им проявить свои истинные возможности.

Еще у одного атлета с помощью динамометра измеряли силу мышц руки. И как бы он ни старался, ему не удавалось выжать более 45 килограммов. Затем под гипнозом ему сказали: «Вы очень сильны, сильнее, чем когда-либо прежде в вашей жизни. Гораздо сильнее. Вас самого удивляет ваша сила». После этого внушения спортсмен легко довел стрелку динамометра до 60 килограммов.

Гипноз не сотворил чуда, атлет просто преодолел негативное убеждение, которое прежде мешало ему проявить свою подлинную силу. Другими словами, спортсмен в состоянии бодрствования установил ограничения на свои возможности, убедив себя в том, что он может выжать лишь 45 кг. Гипнотизер устранил психологический блок и позволил спортсмену расширить его истинные способности.

В сущности, гипнотизер временно разгипнотизировал атлета, освободив его от самоограничительного убеждения.

На сеансе гипнотизера заики начинают говорить без запинки, робкие и застенчивые делаются общительными и уверенными в себе, не умеющие быстро считать, даже пользуясь бумагой и ручкой, вдруг начинают умножать в уме трехзначные числа. Часто складывается впечатление, что здесь главную роль играет волшебное слово гипнотизера, уверившего человека в том, что он может что-то сделать. Но это не так. Способность к действию, совершенному под гипнозом, всегда была присуща этим людям. Однако они были не в состоянии ее использовать, поскольку не знали о ее существовании. Сами того не ведая, они загипнотизировали себя, убедив, что не могут делать подобные вещи. И было бы правильнее сказать, что гипнотизер их не загипнотизировал, а разгипнотизировал.

Точно так же внутри нас независимо от того, какими бы хроническими неудачниками мы себя ни представляли, заложены способности и силы, необходимые, чтобы добиться желаемого, быть счастливым и преуспевающим. В вас сейчас, сию минуту, покоятся силы, позволяющие вам совершить такое, о чем вы никогда и не мечтали. Они смогут проявиться, как только вы откажетесь от ваших предубеждений. Постарайтесь как можно быстрее освободиться от негативных установок – «я не могу» или «я этого не заслуживаю», ограничивающих ваши реальные способности.

ГИПНОПЕДИЯ (от греч. hypnos – сон + paideia – обучение, воспитание) – обучение во время естественного сна. Термин «гипнопедия» не относится к процессу приобретения знаний в состоянии гипноза или любого другого искусственно вызванного сна (электросон, медикаментозный сон), поскольку в этих случаях процесс обучения носит характер гипнотического или постгипнотического внушения.

Сон (естественный и искусственный) как средство для приобретения знаний использовался еще в древности (буддийские священники в Китае, факиры и йоги в Индии и др.). Первая попытка практического применения гипнопедии в новейшее время была сделана Д.А.Финнеем (США, 1923). В СССР такая попытка была предпринята А.С.Свядощем в 1936 г. Интерес к гипнопедии и стремление дать ей теоретическое обоснование возобновились в 50-х – начале 60-х гг. ХХ в. В зарубежной гипнопедии заметно влияние психоаналитических концепций. Отечественные ученые объясняют возможность гипнопедии на основе павловского учения о наличии так называемых сторожевых пунктов в коре больших полушарий головного мозга во время сна.