Текст книги "Последний викинг. «Ярость норманнов»"

Глава 6
«Бросил тело братнее…»

Раненый Харальд с большим трудом добрался до сарая, стоявшего на вершине холма. Дверь сарая была выломана, и он вошел внутрь. На полу лежал толстый слой валежника. Харальд опустился на валежник, надеясь отдохнуть и набраться сил. Но едва он прилег, за полуразрушенной стеной сарая раздались голоса. Он поспешно зарылся в валежник, чтобы его не заметили. Голоса приблизились, было слышно каждое слово. Из отрывочных восклицаний Харальд понял, что к сараю подошли дружинники лендрманнов, участвовавших в битве на стороне язычников. Дружинники спорили о том, куда исчезло тело Олава конунга.

– Нет нигде, – произнес грубый голос. – Торир Собака как с цепи сорвался. Рычит, что всего несколько часов гонялся за Дагом, а когда вернулся, тела конунга не было на месте.

– Надо спросить у бондов. Наверняка они утащили мертвое тело, чтобы предать поруганию. У них здорово накипело против Олава конунга.

– Бондов не найти. Прямо удивительно! Было такое огромное войско, а к вечеру все разошлись. Они спешат по домам к своим коровам и козам.

– Посмотри в сарае, – приказал старший из дружинников.

Харальд затаил дыхание. Он услышал, как дружинник зашел внутрь. Наверное, вглядывался в полутьму. Хруст веток, сопровождавших его шаги, громко отдавался в ушах юноши. Никого не обнаружив, дружинник вышел.

– Там пусто!

Дружинники удалились. Когда вдали замолкли их голоса, Харальд перевел дух. Его мучил стыд. Быть может, следовало отбросить валежник, подняться во весь рост и принять бой с людьми Торира Собаки? Но с одной рукой он вряд ли бы причинил им большой вред, а вот его самого наверняка бы убили. Разумнее спрятаться, тем более никто не узнает о проявленном малодушии. Никто, кроме него самого, а от самого себя ничего не скроешь. А что бы посоветовала мать? Аста наверняка взглянула бы на трусливого сына холодными синими глазами и отвернулась бы с презрением. С каким негодованием она рассказывала сыновьям о том, как ярл Хакон по прозвищу Злой Ярл прятался от врагов в свином хлеве. В хлеву вырыли глубокую яму, закрыли ее бревнами, сверху насыпали земли и навоза и запустили в хлев свиней. Ярл несколько дней сидел в яме, согнувшись в три погибели, под хрюканье свиней, пытаясь сохранить свою жалкую жизнь, вместо того чтобы выйти к своим преследователям с оружием в руках и принять достойную смерть.

Харальд возблагодарил Бога, что его убежищем стал сарай, а не свиной хлев. Валежник лучше вонючего навоза. Сухо и хорошо пахнет. Впрочем, с края связки валежника намокли. Харальд пытался определить, откуда натекла лужа, но слабость одолела его. Он с трудом отодвинулся подальше, нащупал сухое местечко и забылся тяжелым сном.

Утром он пробудился от холода. Нестерпимо ныло предплечье. Рукав рубахи намок в чем-то густом и липком. Действуя левой рукой, он отбросил несколько вязанок валежника и замер в изумлении. На ложе из ветвей лежал конунг Олав Толстый. Его бледное лицо дышало спокойствием, глаза были широко открыты и пристально смотрели на брата. Связка валежника, отброшенная к стене, шумно сползла вниз. Харальду почудилось, что конунг шевельнулся. Юноша отпрянул от тела и выбежал из сарая.

Из утреннего тумана, окутавшего холм, на него в испуге смотрели два бонда, пожилой и молодой. Харальд предстал пред ними как мертвец, восставший из могилы. Бонды приготовились бежать без оглядки, но тут пожилой узнал юношу. Щурясь, чтобы лучше разглядеть его лицо, он робко спросил:

– Не младшего ли брата Олава конунга видят мои глаза?

– Я Харальд, сын Сигурда. Там… под валежником… или мне почудилось спросонья?

Сейчас Харальд не знал, что и подумать. На самом ли деле он видел брата? В белесом тумане все казалось зыбким, как в сновидении. Пожилой бонд поспешил развеять его сомнения:

– Тебе не почудилось. Мы спрятали тело конунга в сарае. Перед битвой Олав конунг просил нас позаботиться о мертвых, а если будет суждено погибнуть ему самому, то велел спрятать его тело, чтобы потом предать христианскому погребению. Мы местные бонды. Я – Торгильс, сын Хальма, владелец здешних земель, а это мой сын Грим Добрый.

Харальд разглядел глупую ухмылку на лице бонда помоложе. Видимо, прозвище дали дурачку в насмешку. Подтверждая его догадку, Грим простодушно добавил:

– Олав конунг щедро отсыпал нам серебра…

Торгильс поспешно прервал откровенную речь сына:

– Мы рады оказать последнюю услугу конунгу. Он был милостив к нам и велел не топтать наши посевы. Хорошо, что мы догадались спрятать его тело в старом сарае за оградой усадьбы. Вчера вечером люди Торира Собаки обыскали наш двор. Перевернули все вверх дном и допытывались, не знаем ли мы, куда подевалось тело Олава. Мы, конечно, отвечали, что ничего не знаем. Всю ночь мы с Гримом строгали гроб, а рано утром пришли забрать тело. Раньше, в век сожжений, умерших конунгов сжигали на кострах со всем их добром. Так установил бог Один, ибо каждый является в Вальхаллу только с тем богатством, которое сгорело на костре. Сейчас знатных принято хоронить в лодках или кораблях, над которыми насыпают высокие курганы. Олав Толстый верил в Белого Христа и просил похоронить его по обычаю новой веры. Мы не знаем, как это делается, однако в Нидоросе живет епископ Сигурд. Мы отвезем гроб на моем корабле, и епископ поступит с телом по-христиански. Пойдем с нами. Мы окажем двойную услугу конунгу, если позаботимся о его брате.

Харальд призадумался. В отличие от своего простоватого сына, Торгильс выглядел хитрецом. Говорит льстиво, но себе на уме. Вдруг он заманит его в ловушку, а потом выдаст врагам? Впрочем, в нынешнем положении выбирать не приходится. Куда он пойдет, раненый и голодный, и как найдет приют в незнакомой местности? Взвесив все это, Харальд сказал:

– Я доверюсь вам, бонды!

Бонды пришли с носилками, на которые положили тело Олава. Мертвый конунг пристально глядел вверх, словно хотел пронзить взором туман, закрывавший небо. Они двинулись в путь. Торгильс и Грим несли тело конунга, за ними брел Харальд, держась за ноющее предплечье. Бонды безошибочно находили дорогу в белесой пелене. Впрочем, до их усадьбы было рукой подать. Когда они проскользнули за ограду и оказались в безопасности, Торгильс извлек из стога сена гроб, сколоченный из старых, растрескавшихся досок. Наверное, они с незапамятных времен хранились под крышей амбара, и только скупость хозяина уберегла их от участи быть сожженными в очаге. Теперь из этих потемневших досок сделали гроб для конунга.

«Такого ли убогого ложа достоин повелитель Норвегии!» – печально думал Харальд. Но Олаву было все равно. Конунг смотрел мертвыми глазами в небо.

– Я слышал, христиане закрывают своим покойникам глаза, – промолвил Торгильс.

Харальд положил на веки брата два серебряных дирхема с затейливой надписью арабской вязью, значения которой не понимал, и произнес одну из немногих известных ему молитв: «Pater noster, qui es in caelis…» Когда он закончил молитву, глупо улыбающийся Грим накрыл гроб крышкой из толстой доски.

– Брат конунга поплывет вместе с нами в Нидорос? – осведомился Торгильс.

Харальд колебался. Он знал, что епископ Сигурд был даном и слыл ненавистником конунга. В христианском погребении он не откажет, но вполне может отправить младшего брата в могилу вслед за старшим. Так говорит о Харальде скальд Тьодольв:

 
Лучший был помощник
В ратоборстве брату.
Лишь печась о веже шлема,
Бросил тело братнее.
 

«Вежей шлема» называют голову, ибо воину голова нужна, чтобы носить шлем. Размышляя о том, что в Трондхейме его выдадут с головой, Харальд вспомнил, что Рёнгвальд, сын ярла, собирался пробраться в Швецию. Тогда он сказал, что ему нужно в землю свеев.

– Конечно, господин! В Норвегии брату конунга не будет покоя. Но тебе не добраться одному. На всех дорогах засады. Надо ехать потайными лесными тропами. Я могу дать тебе доброго коня и надежного проводника. Надеюсь, юный господин щедро заплатит за услугу?

Харальд с подозрением глядел на плутоватую физиономию бонда. Если отдать ему сейчас золотое ожерелье, не бросит ли его проводник в непроходимой чаще? Он решил слукавить:

– Я все потерял после битвы. Монеты, которые я положил на глаза брата, – последние. Но в Швеции у нашей семьи много верных друзей. Они щедро наградят и тебя, и проводника.

– Согласен! Только я бы посоветовал снять знак, который выдает в тебе христианина, – Торгильс показал на серебряный крестик, висевший на шее юноши.

Харальд колебался. Снять крест означало лишиться покровительства Христа. Разумно ли это? С другой стороны, крест не защитил брата. Так ли силен христианский бог, как уверял Олав? Или все-таки положиться на заступничество Иисуса? Заметив его сомнения, Торгильс продолжил уговоры:

– Поверь, если кто-нибудь увидит крест, твоя голова недолго останется на шее. Но ты можешь всех обмануть.

Торгильс вынул из-за пазухи маленький молот Тора, прикрепленный к красному витому шнуру. Молот Тора имеет собственное имя – Мьёлльнир, что означает «молния». Неразумные язычники полагают, что это оружие выковано цвергами – братьями-карликами. Раскаленный Мьёлльнир нельзя удержать без железных рукавиц. Этим молотом Тор сокрушил владычество злых великанов. До сих пор вместо благопристойных христианских имен многие мужчины и женщины предпочитают называть себя именами, произведенными от имени Тора: Тормод, Торир, Торгильс, Торстейн и им подобные. Амулеты с молотом Тора в те времена носили почти все язычники. Торгильс сказал:

– Ты думаешь, это обычный молот? Гляди!

Бонд перевернул амулет, и тот сразу же стал похож на крест. Перевернул еще раз – и крест вновь обратился в молот.

– Пусть твой Христос смотрит снизу и видит крест, а Тор пусть смотрит сверху и видит свой молот. Оба останутся довольны.

Лукавые амулеты изготавливались для «неполных» христиан, принявших крещение, но продолжавших исполнять языческие обряды. Конунг Олав Толстый не привечал двурушников, но даже среди жителей побережья, которые вели обширную торговлю с христианами из других стран, было немало полуязычников, не говоря уж об обитателях горных долин. Харальд снял крестик и повесил вместо него полуязыческий амулет. Торгильс, довольный удачным обменом, спрятал подальше серебряный крестик.

На этом страдания Харальда не закончились. Торгильс убедил его облачиться в простонародную одежду. Он помог юноше освободиться от кольчуги и шелковой рубахи и тут же спрятал их. Харальду была выдана старая залатанная одежда, которую бонд, наверное, припас для своих рабов. Юношу переодели под бормотание Торгильса, что одежда пришлась в самую пору. В завершение Торгильс сказал, что Харальду придется оставить закаленную секиру, принадлежавшую Тормоду Скальду Черных Бровей. Как ни горько было расставаться с благородным оружием, Харальд не мог не признать, что человек в одежде бонда с такой секирой в руках сразу вызвал бы подозрение. Он отдал секиру скальда, и бонд тут же спрятал ее в свой бездонный тайник. Взамен Торгильс принес топор. Путник без топора выглядел бы непривычно. Топор был обыкновенным, какими рубили дрова и строгали бревна. Однако при необходимости он обращался в оружие.

Торгильс ушел за проводником, оставив Харальда наедине со своим сыном. Они сидели друг напротив друга на скамьях для хозяина и почетных гостей, которые располагались между деревянными столбами, поддерживавшими крышу. Торгильс принадлежал к сословию «могучих бондов», то есть зажиточных землевладельцев, но его жилище был выстроено без затей, как строили предки. Длинный дом, сложенный из толстых сосновых бревен, имел одно помещение – лишь в торце было выгорожено спальное место для хозяина и его жены. Остальные домочадцы спали на земляном полу по обе стороны от углубления, в котором был устроен очаг на каменном ложе. Дым от огня поднимался к закопченным балкам потолка и выходил через отверстие в крыше. Раньше люди жили под одной крышей с домашним скотом, но сейчас наступили другие времена, и у зажиточных хозяев скотина содержалась в отдельном хлеву.

Улыбающийся Грим в круглой шапочке с длинными завязками, которые носили все бонды, расспрашивал Харальда о жизни конунгов. Владыки Норвегии представлялись простодушному бонду кем-то вроде богов Одина и Тора. Если бы Харальд сказал, что конунги ездят на восьминогом коне, похожем на Слейпнира – волшебного коня Одина, или владеют кораблем, который после плавания по желанию хозяина уменьшается до размеров платка и прячется в карман, Грим наверняка поверил бы и только затряс бы в изумлении завязками своей шапочки.

Наконец вернулся Торгильс вместе с проводником. Им оказался племянник бонда, молодой парень, сверстник Харальда. Его звали Кетиль Тюленьи Яйца. Он назвал себя и с гордостью добавил:

– У меня приметное имя. Не каждый день встретишь такое.

Кетиль Тюленьи Яйца был крепким парнем, полным сил и задора. Торгильс уверял, что, несмотря на юные годы, его племянник отлично знает дорогу в горах. У Харальда не было иного выхода, кроме как принять его слова на веру. Торгильс наказал отвечать, если их остановят, что они едут в горы наняться лесорубами. Он шепнул Харальду, что не сказал племяннику, у кого он будет проводником. Кетиль, конечно, догадается, что его спутник из знатной семьи, но ему и в голову не придет, что Харальд – брат конунга. Племянник надежный парень, но лучше не соблазнять его дурными мыслями о предательстве.

В полдень Харальд распрощался с бондом. Торгильс наложил на повозку большой стог сена, под которым спрятал гроб с телом конунга, и готовился отвезти его на свой корабль, чтобы плыть по фьорду в Нидарос. Харальд и его проводник отправлялись на восток. Они сели на лошадей, о которых хитрый бонд сказал, что таких могучих коней не сыскать во всем Трондхейме, и поехали прочь из его усадьбы. Чтобы никому не попасть на глаза, Кетиль выбрал длинный окружной путь. Когда они обогнули Стикластадир, Харальд бросил с седла прощальный взгляд на место сражения. Мысленно простившись с воинами, павшими в битве, он хлестнул свою лошадь и пустился догонять проводника.

Глава 7
«Вот плетусь из леса…»

Харальд покинул Стикластадир в сопровождении молодого бонда, который не знал его имени. Тропа, по которой они ехали на лошадях, вела в горы. Заболоченный луг сменился березовой рощей, потом тропу потеснили сосны, вросшие в крутые склоны. Сосны быстро редели, уступив место кустарнику. Чем выше, тем реже становился кустарник. Вершина хребта была голой, только мох и голые камни. Они проехали мимо озера, чьи синие воды отражали горные вершины, покрытые белыми пятнами не тающего летом снега. На плоской вершине завывал ветер, холод пронизывал путников до костей.

Лошадей, которых дал им бонд Торгильс, звали Тащи Плуг и Вози Сено. Они были настоящими клячами, старыми и костлявыми. Давно прошло время, когда их можно было использовать для пахоты и других работ. Вози Сено, впрочем, была порезвее, и молодой проводник уверенно направлял свою клячу между скал, не заботясь о том, поспевает ли за ним его товарищ по путешествию. Тащи Плуг тащилась медленнее самого ленивого вола. Харальд старался не отставать, но ему было тяжело в седле, так как каждый толчок отдавался в сломанном предплечье и ушибленном боку. Когда они перевалили за хребет и спустились вниз по склону к той черте, у которой начинался сосновый лес, Харальд потерял последние силы. Он сполз с седла, сел на мягкий мох и безучастно наблюдал, как Кетиль Тюленьи Яйца высекает искры из кресала и раздувает огонь. Скупой Торгильс дал им совсем мало еды. Харальд жадно съел свою долю и заснул у костра.

Ночью его мучили кошмары. Ему почудилось, что Кетиль осторожно поднялся со своего места, бесшумно подкрался к нему и начал душить. Харальд с трудом вырвался из его объятий и вдруг понял, что это не молодой бонд, а старуха-лекарка, набросившая петлю ему на шею. Задыхаясь, он позвал на помощь. Кетиль вскочил на ноги и осведомился:

– Что с тобой? Почему кричишь?

Харальд очнулся от страшного сна и обвел глазами место ночлега. Вверху шумели кроны деревьев, костер едва тлел. Вдали в кустах фыркала Тащи Плуг. На камнях выступил иней, но тело Харальда горело жаром, и он не чувствовал ночного холода.

– Мне приснилось, что меня душит… старуха.

– К тебе приходила мара, – уверенно определил Кетиль. – Хорошо, что я вовремя проснулся.

Марами называли ведьм, которые душили людей во сне. Харальд слышал, что один из его предков Инглингов расстался с жизнью из-за мары. Его стал одолевать сон, и он заснул, но тут же проснулся и позвал к себе слуг, сказав, что его топчет мара. Слуги бросились на помощь, но, когда они взяли его за голову, мара стала топтать ему ноги, так что чуть не поломала их. Тогда они взяли его за ноги, но тут она так сжала ему голову, что он сразу умер.

Молодые люди бодрствовали, опасаясь, что мара незаметно подкрадется к ним. Кетиль подбросил дров в костер, они сели спиной друг к другу, тревожно вглядывались во тьму. Харальд знал, что ему следовало проявлять особую осторожность, потому что он был потомком Инглингов. В «Саге об Инглингах» рассказывалось, что однажды сыновья конунга Гисль и Эндур, двенадцати и тринадцати лет, обратились к колдунье Хульд и попросили ее сделать так, чтобы они смогли убить своего отца. Колдунья обещала исполнить их просьбу, но с условием, что отныне убийства родичей будут постоянно совершаться в роду Инглингов. С той поры Инглинги враждуют друг с другом, а ведьмы подстрекают их. Харальд незаметно ощупывал каменистую почву. Известно, что иные колдуны умеют нырять в землю, словно в воду, подкрадываются снизу, внезапно хватают добычу и увлекают ее вниз, как хищная рыба увлекает в глубины фьорда неосторожную птицу, присевшую на волны.

Молодой бонд рассказал о том, как двое его родичей спаслись от троллихи. Их наняли проводниками богатые торговцы. Перед переходом через горы купцов предупредили, чтобы они вели себя тихо и не разбрасывали кости после трапезы. Но купцы только потешались над страхами проводников. Когда они заночевали в пустой лесной хижине, купцы шумели, орали песни и беззаботно бросали кости в костер. Ночью на запах мяса пришла свирепая троллиха, ростом выше хижины. Одного за другим она разорвала на части и пожрала всех купцов. Двое родственников бонда успели спрятаться на чердаке. Выждав, когда троллиха повернулась к ним спиной, они всадили в нее копье. Троллиха страшно взвыла и бросилась вон из хижины с копьем между лопаток.

– Неизвестно, издохла ли она с копьем или выжила. Мои родичи вернулись из леса с товарами, которые принадлежали погибшим купцам, и рассказали про троллиху. Товары они забрали себе и обогатились, – закончил молодой бонд.

В свою очередь, Харальд рассказал, как конунг Свейгдир из рода Инглингов дал обет найти Жилище Богов и старого Одина. Он ездил с двенадцатью слугами по всему свету. Однажды в Холодной Швеции он встретил родственников, которые устроили для него пир. Вечером после захода солнца, когда Свейгдир шел с пира в спальный покой, он увидел, что у большого камня сидит карлик, скальный человек. Свейгдир и его люди были очень пьяны. Они подбежали к камню. Скальный человек позвал Свейгдира, предлагая тому войти, если он хочет встретиться с Одином. Но как только Свейгдир вошел в камень, тот сразу закрылся, и больше никто не видел конунга. А камень стоит до сих пор, и усадьба за ним называется У Камня.

Пугая друг друга страшными рассказами, юноши коротали ночь. Утром они продолжили путь. Через несколько дней, перебравшись через горные хребты, они оказались в Ямталанге. Этот край был заселен трёндами – выходцами из Трондхейма, покинувшими родные места во времена конунга Эйстейна Злобного. Он притеснял трёндов и, глумясь над ними, дал им в правители своего пса. Трёнды решили, что пес лучше, чем человек, ибо при нем они смогут сохранить свои свободы. Волшебством они вложили в пса ум трех людей: два слова он лаял, как пес, а третье произносил, как человек. Но Эйстейн Злобный не прекращал притеснений, и многим трёндам пришлось бежать от его неистовств за горы. Когда они расчистили и обустроили дикий край, норвежские и шведские конунги стали спорить за Ямталанг. Никто из его жителей не мог в точности сказать, чей он подданный. Во всяком случае, подати с них требовали и норвежцы, и свеи.

В этом спорном краю беглецам надо было соблюдать осторожность и избегать наезженных дорог. Они ехали заросшими лесными тропами. Когда на их пути встречались расчищенные под пашни и луга пространства, они быстро пересекали их и сразу же ныряли в лесную чащу.

Сидя в седле, Харальд сочинил вису. Он окликнул товарища по путешествию и начал читать ему стихи:

 
Вот плетусь из леса,
В лес – немного чести, —
Как знать, не найдет ли
И нас в свой час слава…
 

Однако молодой бонд дослушал только до половины и, пренебрежительно махнув рукой, продолжил путь. Он не был охотником до меда поэзии, зато часами рассуждал о походах викингов. Он собирался отправиться за море через год-другой. Вечерами, расседлав лошадей и разведя костер, молодой бонд рассудительно говорил:

– У меня есть старший брат, он унаследует отцовскую усадьбу. Младшим сыновьям, по обычаю, достанется малая часть имущества. Мне надо будет идти в викинги, чтобы заработать на собственную усадьбу.

Харальд вступал с ним в горячий спор, доказывая, что викинги прежде всего должны думать о воинской славе, которая будет воспета скальдами. Но молодой бонд гнул свое:

– Из твоих вис не сложишь дома и землю на них не купишь. Главное – это добыча, ради нее сражаются все викинги. Мой отец ходил в викинги вместе с Торкелем Высоким, которому англы заплатили огромный гельд. Доля отца была больше, чем у остальных викингов, потому что он убил много англов и даже зарубил топором их главного кудесника, не пожелавшего выкупить свою жизнь. На эти деньги мой отец построил добрую усадьбу и завел коров. Я тоже вступлю в дружину какого-нибудь морского конунга. Рассказывают, что далеко на севере есть волшебная Страна Бьямов. Золото и серебро там лежат под ногами, как грязь. Я наберу столько, сколько могу унести, а я парень крепкий. Потом я вернусь из викинга и заведу большое хозяйство.

– Неужели все твои мечты о коровах и овцах? Вернешься из похода, будешь заниматься скотом и пашней и забудешь о воинской доблести? – с презрением спрашивал Харальд.

– В дальний викинг уже не смогу ходить, а в ближний буду. Мой дед так вел хозяйство. Весной он пахал землю и сеял хлеб, потом уплывал на своем корабле в викинг, нападал на прибрежные селения в Норвегии. Летом он возвращался домой и занимался жатвой хлеба, а после жатвы уходил в осенний поход. Жаль только, что конунг Олав Толстый запретил ходить по Норвегии. Не перечесть, скольким викингам разрубили затылки за непослушание конунгу. Но теперь конунг убит, и все пойдет по-старому.

– Как ты смеешь порицать законы, установленные… – Харальд чуть было не сказал «моим братом», но вовремя прикусил язык.

Молодой бонд раздражал его тем, что обращался с ним почти на равных. Правда, он не знал, что перед ним потомок Инглингов, но все же деревенский парень мог бы вести себя поскромнее. Харальда так и подмывало поставить бонда на подобающее ему место, но он сдерживал себя, понимая, что ему не обойтись без проводника. К тому же бонд умел добывать еду для двоих. Скудные припасы, выданные Торгильсом, быстро кончились, но Кетиль ловко ловил пятнистую форель в горных ручьях и жирных лососей у водопадов, шумно низвергавшихся с горных склонов. Харальд с удовольствием присоединился бы к рыбной ловле, но его правая рука не действовала, а левой он не хотел удить, чтобы не слышать насмешек сверстника. Оставалось стоять у водопада и с завистью наблюдать, как молодой бонд забрасывает леску, сплетенную из белого конского волоса, и выдергивает лососей из пены. По обычаю всех рыбаков, он откупался от рыбы. Вытащив первого лосося, он говорил, что добыл его для себя. Вытащив вторую рыбину – оправдывался, что это за крючок. Третья рыбина была за леску из конского волоса, четвертая – за брод через ручей и так далее.

Пока молодой бонд готовил улов на костре, Харальд рассказал ему историю о Локи, которую слышал от Тормода Скальда Черных Бровей. Скальд говорил, что среди языческих богов, или, лучше сказать, вождей асов, был Локи. Его называли позорищем асов, бессовестным плутом, хвастуном и обманщиком. Однажды этот плут напросился в спутники к одноглазому Одину, отправившемуся осмотреть весь мир. Они пришли к водопаду, возле которого сидела выдра. Она как раз поймала лосося и ела, зажмурившись. Тогда Локи схватил камень, бросил в выдру и попал ей в голову. И стал похваляться Локи, что одним ударом добыл выдру и лосося. Подошли они к одному двору. Хозяина звали Хрейдмаром, он был могущественным человеком, изрядно сведущим в колдовстве. Асы попросились ночевать и сказали, что у них вдоволь еды, и показали хозяину свою добычу. Но, увидев выдру, хозяин позвал своих сыновей, Фафнира и Регина. Они напали на Одина и Локи и связали их. И сказали они, что та выдра была их братом. Тогда асы предложили выкуп, какой назначит сам колдун. Тот потребовал, чтобы всю выдру от кончика хвоста до усов засыпали золотом, а иначе не соглашался мириться.

– Он не терялся, это Хрейдмар, раз ему выпал случай слупить золотишко с чужаков, – одобрительно заметил Кетиль, поворачивая над огнем лососей, нанизанных на прутья.

– У них не было при себе золота, поэтому Один остался в заложниках, а Локи отправился за выкупом в страну черных альвов к карлику по имени Андвари.

Не так-то просто было найти карлика, потому что он жил в воде в виде рыбы. Поймал его Локи и наложил выкуп, потребовав все золото, что тот хранил в скале. И когда они вошли в скалу, карлик вынес все золото, что у него было, и это было огромное богатство. Тут Локи заметил, что карлик смахнул себе под руку маленькое золотое колечко. Локи велел отдать кольцо. Карлик молил не отнимать у него кольца, говоря, что это кольцо, если он сохранит его, снова умножит его богатство. Но Локи был неумолим и отнял спрятанное. И тогда карлик сказал, что кольцо будет стоить жизни всякому, кто им завладеет. Локи отвечал, что это ему по душе.

Когда Локи принес добычу, Одину понравилось это красивое кольцо, и он отложил его в сторону, а остальным золотом засыпал выдру. Потом он позвал Хрейдмара, чтобы тот взглянул, вся ли шкурка покрыта. Тот вгляделся хорошенько и заметил один волосок от усов и велел прикрыть его. Пришлось Одину отдать спрятанное кольцо, чтобы прикрыть последний волосок. Он сказал, что выкуп уплачен сполна, но это кольцо погубит тех, кто будет им владеть. Так и случилось. Сыновья Хреймара, соблазнившись золотом, убили отца и завладели выкупом за выдру. Потом они из алчности убили друг друга.

– С той поры это кольцо переходит из одних рук в другие, повсюду сея зло и беду. На какое-то время кольцо попало к конунгу Фроди, который отличался благородством и бескорыстием. Пока Фроди оберегал кольцо, во всем свете царило благополучие и не было слышно о распрях и войнах.

– Мирное время подошло к концу. Видать, Фроди умер или у него похитили его сокровище, – предположил молодой бонд.

– Судя по всему, сейчас кольцо в чужих руках. Ну, хватит жарить лосося, бонд. Я умираю от голода, – сказал Харальд.

На следующий день они проснулись, оседлали лошадей и снова отправились в путь. Так продолжалось много дней. Но вот однажды они перешли вброд бурный ручей, и Кетиль, чья кляча первой вступила на противоположный берег, коротко сказал:

– Здесь Хельсингъял!

Харальд осмотрелся. Между двумя берегами ручья не было никакой разницы. И там и там темные ели стояли глухой стеной друг напротив друга. Но молодой бонд уверял, что они добрались до шведских владений. Хельсингъял тянулся до самого моря. Как и вся Швеция, это был лесной край, сплошь покрытый непроходимыми дебрями. Однако шведские конунги проложили удобные дороги через лесные чащи и болота. Не случайно одному из древних шведских правителей дали прозвище Олав Лесоруб, а другого прозвали Энунд Дорога.

В шведских владениях можно было не таиться, и они решили поискать большую проезжую дорогу. Через некоторое время они выехали к деревянному мосту, переброшенному через глубокое ущелье. Перед мостом лежал огромный камень с высеченными на нем рунами. Подобные камни ставились перед бродами, мостами или гатями на болотах, когда кто-либо на собственные средства улучшал дорогу. Руническая надпись на камне вилась змейкой, каждое слово было окрашено в другой цвет. Шевеля губами, Харальд медленно прочитал: «Эйстейн и Бьёрн, братья, воздвигли сей мост в память о своем отце Ёфуре. Покуда мир существует, будет стоять сей мост, широкий и прочный».

– Ты умеешь разгадывать волшебные руны? – удивился Кетиль, впервые за все путешествие с уважением посмотрев на своего спутника.

Руны произошли от божественных сил. Чтобы открыть их, Один прошел через многие страдания. Пронзенный копьем, он висел в ветвях дерева девять дней, как жертва богам, а пав на землю, схватил табличку с рунами. Магические знаки могли исцелять людей. Но это было сложное искусство, ибо неправильно начертанные руны таили опасность. Молодой бонд был наслышан об этом.

– Один человек из нашей долины уверял, что умеет резать руны. Он вырезал какие-то знаки на кости и положил в постель больной женщины. Но ей с каждым днем становилось хуже. Тогда кость со знаками убрали, и больная тотчас пошла на поправку, – рассказывал проводник.

Харальд промолчал. Он хорошо знал шестнадцать Младших рун и легко разбирал надписи на дорожных камнях, которые часто начинались словами: «Пусть это прочитает, кто сможет». Однако волшебную силу имели двадцать четыре Старшие руны, а Харальд знал только их начертания, но не постиг истинный смысл заклинаний. Перед сражением он вырезал на рукояти отцовского меча две руны «Тюр», обозначавшие древнего бога войны. Он думал, что руны сделают клинок непобедимым. Видимо, вырезал неправильно, ибо сейчас ему приходится спасаться бегством.

Проехав по деревянному мосту, юноши увидели хижину. Над ее покрытой землей крышей вился дымок, а на склоне щипали траву стреноженные кони. И хотя они уже находились в шведских владениях, стоило сохранять осторожность и сначала разузнать, что за люди остановились в хижине за мостом. Они спешились, Кетиль вызвался сходить на разведку, а Харальд взял под уздцы Тащи Плуг и Вози Сено и спрятался с ними за раскидистым деревом. Харальд предупредил молодого бонда, чтобы он проявил осторожность при входе в дом, ибо сказано в старинных речениях Высокого: