Текст книги "Последний викинг. «Ярость норманнов»"

– Спасибо, купец. Теперь буду знать, как вернуть блеск потускневшему серебру, – посмеялся сын ярла.

Сначала на двух весах взвесили целые монеты. Потом взвесили половинки монет, которых в мешке было не меньше, чем целых, затем пошли в ход кусочки серебра, которые оставались от дирхемов, разрубленных на четыре части, – все это имело хождение и в Северных, и в Восточных Странах. Купец Хрольв был опытен в торговых делах, и принесенный им кошель потянул точь-в-точь на марку золотом. Между тем Харальду приглянулась монета Ярицлейва Мудрого как весточка из Гардарики, куда он собирался отправиться.

– Уступи мне эту монету, купец! – обратился он к торговцу мечами.

Голубоглазый аравитянин бросил взгляд на шею Харальда. На ней висел амулет, подвешенный таким образом, чтобы походить на молот Тора. В Швеции господствовало язычество, христиан было совсем мало, и Харальд не стал переворачивать амулет крестом вверх. Продавец мечей гортанно заговорил. Хрольв перевел смысл его слов:

– Он готов подарить новую монету взамен на ответную услугу. Ему любопытно посмотреть на языческий праздник, и он просит отвести его на Двор Богов. Если ты согласен – меч твой.

Харальд призадумался. Христианину не пристало ходить на Двор Богов. Он убеждал себя, что не собирается молиться языческим богам. Даже если его заставят поклониться идолам, он попросит прощения у Христа и скажет, что сделал это по принуждению. И все же юноша колебался, что свидетельствует о его благочестии. Он боялся, что погибший брат осудит посещение языческого капища. Харальд спросил Хрольва:

– Кто этот язычник, торгующий мечами? У него голубые глаза, молочная кожа, светлая борода. Между тем на ярмарке все восточные купцы темнокожи. Откуда он родом?

– Думаю, он из Гардарики, – предположил Хрольв. – На жителей Гардарики часто нападают соседи и угоняют в рабство их женщин и детей. Наверное, его еще ребенком продали на рынке невольников в Дамаске. Заставили принять чужую веру, а родной язык он забыл. Чаще всего рабы трудятся в поле или служат в домах. Однако некоторым везет: они попадают в милость к своим хозяевам и становятся богатыми людьми. Быть может, Валлах, чьим сыном он называется, был бездетным и усыновил его.

Несомненно, предположение Хрольва было справедливым. Участь раба может постичь каждого. Достаточно попасть в плен, что случается сплошь и рядом. Но рабство не навеки. Разумный хозяин, каким был, к примеру, Сигурд Свинья, выделяет своим рабам участок земли в пользование и разрешает работать на себя по ночам и в праздники. Любой сколько-либо трудолюбивый раб через несколько лет может накопить денег для выкупа и получить свободу.

– Передай ему, что я отведу его на Двор Богов, – решился Харальд.

Глава 9
Двор Богов

На следующий день Харальд повел торговца мечами посмотреть Двор Богов, которые на самом деле были не богами, а идолами из дерева. Они шли мимо трех огромных заснеженных курганов. В давние время, которые называются «веком сожжений», язычники сжигали тела умерших вместе с их богатствами. На месте сожжения конунгов насыпали курганы, а в память обо всех достойных людях устанавливали камни. Харальд знал, что под курганами покоятся его предки, ибо Инглинги правили и в Швеции, и в Норвегии.

Миновав курганы, они направили свои стопы к так называемому Двору Богов. Языческое капище было окружено прочной оградой, перед которой росло огромное дерево. Язычники говорят, что дерево цветет и зимой, и летом. На самом деле это глупые выдумки. Зимой дерево кажется цветущим из-за множества разноцветных полосок ткани, которые развешивают на его ветвях язычники в надежде, что их желания сбудутся. Из-под корней дерева бьет незамерзающий родник, вода из коего стекает в глубокий колодец. И столь мерзкие обычаи до сих пор бытуют в Швеции, что в означенный колодец бросают людей, заподозренных в преступлении. Если они тонут, то считается, что боги подтвердили их вину. Если обвиненные выбираются из колодца, то их оправдывают. Язычники видят в этом добрый знак, который дали их боги. Значит, желание народа сбудется.

Харальд и восточный купец стояли на вершине холма, с которого языческое капище было видно как на ладони. Купец вынул из-за пазухи халата свиток, опустился на одно колено и расправил на нем свиток. Затем он обмакнул заостренную тростниковую палочку в медную чернильницу, прикрепленную к поясу, и провел витиеватую линию справа налево. Ее можно было бы принять за красивый узор, но на серебряных дирхемах была похожая вязь, и Харальд знал, что это письмена. Внимательно следя за вязью, которая появлялась из-под расщепленного острия тростниковой палочки, Харальд ждал, что купец начнет новую строку с левой стороны. Так чертили руны, подобно пахарю, который, дойдя до края поля, поворачивал плуг и продолжал борозду. К удивлению Харальда, купец вернулся на правую сторону и повел витиеватую линию в прежнем направлении. Но еще больше Харальда удивил свиток, на котором писал купец. Он решил, что это полупрозрачный пергамент под названием «девичья кожа». Он не видел подобного пергамента, а только слышал, что его выделывают из кожи неродившихся ягнят.

Думается, что в руках купца была не девичья кожа, а так называемая «карта котониа», которую, хотя в это трудно поверить, делают изо льна. Говорят, аравитяне переняли сие искусство от узкоглазых людей, пришедших вместе с войском из далекой страны, которую окружает самая длинная на всем свете стена. Узкоглазые люди пришли из-за стены и потерпели поражение под Самаркандом. Несколько человек попали в плен и, спасая свою жизнь, открыли тайну выработки тончайших свитков. С той поры аравитяне оберегают эту тайну столь же тщательно, как тайну узорчатой стали.

Перед тем как отправиться к языческому капищу, Харальд спросил Хрольва Гардского, зачем восточный купец пишет на своем свитке. Хрольв ответил, что у восточных торговцев в обычае заносить на свитки расстояние от города до города, какие товары в цене, а также какой веры и обычаев придерживаются жители. Торговец мечами описал много городов, а ныне хочет познакомить своих соотечественников со странами, лежащими в Седьмом климате, где сходятся нити времен, где год подобен одному дню, потому что половину занимает заря, а половину – непроглядная ночь. Выслушав объяснение, Харальд подумал, что те же самые сведения легко почерпнуть из саг, которые передаются из уст в уста. Разве можно сравнить краткую запись с подробной сагой, которую рассказывают несколько дней или даже несколько недель подряд? Видать, у восточных людей дырявая память и они вынуждены сверяться со своими свитками. Пусть записывает, если не может запомнить слово в слово!

С холма спускались сотни людей, подозрительно косившихся на купца в непривычных восточных одеждах. Но никто не вымолвил и слова. Язычники обгоняли друг друга, спеша поклониться своим мерзким идолам. Следуя за язычниками, Харальд и его спутники подошли к раскидистому дереву перед оградой. Врата, ведущие на Двор Богов, были широко распахнуты. Посреди двора, наполненного толпой людей, возвышалось капище, опоясанное позолоченной цепью. Увидев золоченую цепь, восточный купец восторженно зацокал языком. Он хотел достать из складок одежды тонкий свиток, чтобы внести в него описание увиденной диковины, но толчея перед храмом заставила его отказаться от своего намерения. Стиснутые толпой, Харальд и его спутник попали в святилище.

Внутри храма были установлены три резных трона. На них восседали деревянные идолы Одина, Тора и Фрейра. Перед идолами стояли каменные жертвенники, на которых пылали жаркие костры. Язычники почитают идолов живыми и лживо уверяют, будто их мерзкие боги двигаются. На самом деле это обман, порожденный пляской языков пламени и струями дыма, уходящего под стропила высокой крыши. Из-за дыма и отблесков пламени язычникам кажется, что бороды нечестивых идолов развеваются на ветру, а в глазах мелькают искры ярости. Язычники трепещут от страха и подносят дары своим непотребным богам.

Не утаим печальную истину – Харальд поддался искушению в святилище нечестивых богов. В окружении сотен людей, поклонявшихся огромным идолам, Харальд греховно усомнился в истинной вере. Дьявол искушал его, нашептывая, что со всех концов Великой Швеции люди приходят поклониться в святилище Упсалы! Не только невежественные бонды, но и почти вся шведская знать, сам конунг и его приближенные сохранили веру предков. Они смеются над норвежскими конунгами и твердят, что никто из норвежцев, принявших христианство, не кончил добром: ни Хакон Добрый, ни Олав, сын Трюггви, погибший в морском сражении, ни Олав Толстый, павший в битве с язычниками. Харальд угрюмо выслушивал слова знатных свеев, уверявших, что его брат был наказан богами предков за то, что предпочел им Христа. Ему трудно было возразить, когда говорили, что чужеземный бог ничем не помог конунгу на поле битвы.

Харальд подошел к Тору, восседавшему на троне, что стоял между двух тронов. Язычники почитают главным божеством одноглазого Одина. Что касается Тора, то они называют его сыном Одина. Но старый Один уступает сыну в воинской доблести. Когда Тор стал покровителем дружинников, ему в первую очередь приносили жертвы конунги, ярлы и другие знатные люди. С расширением их власти Тор оттеснил старого Одина. В святилище Упсалы идол Тора господствовал над другими богами, и перед его троном лежало гораздо больше даров. Тор держал в рукавицах молот Мьёлльнир, которым он сокрушил владычество великанов. Язычники падали ниц и пели хвалебные песни: «Ты сломал челны Лейкн, ты сокрушил Тирвальди, ты поразил Старкада, ты попирал погибшего Гьялпа! Твой молот раздробил череп Кейлы, ты смолол в кусочки Кьялланди, ты убил Лут и Лейди, ты пустил кровь Бусейре, ты не давал покоя Хенгьянкьяпте; еще раньше погибла Хюррокин, и еще раньше вся жизнь покинула темного Сивора!»

Харальд невольно прикоснулся к языческому амулету, который на самом деле был тайным крестом, если его перевернуть. Он испугался, что грозный бог увидит обман и испепелит его молнией, как испепелил великанов, некогда господствовавших на земле. Впрочем, даже закоренелые язычники не считают своих богов всеведающими. Они рассказывают, что Тора можно обмануть волшебными чарами.

Однажды Тор со своими спутниками путешествовал по Ётунхейму, или Стране Великанов. Он пришел в город под названием Утгард и предстал перед конунгом Утгард-Локи. Конунг сказал, что наслышан о подвигах Тора, и попросил показать свое искусство. Тор отвечал, что всего охотнее он бы померялся с кем-нибудь силами в питье. Утгард-Локи позвал своего стольника и велел подать рог, из которого обычно пили его люди. Конунг пояснил: «Считается, что тот горазд пить из этого рога, кто осушит его с одного глотка. Другим на то надобно два глотка, ну а за три глотка его осушит любой из моих людей». Тор взглянул на рог и нашел, что тот невелик, хоть и длинен изрядно. Принялся он пить, сделал громадный глоток и подумал, что в другой раз ему уж не придется склоняться над рогом. Однако воды против прежнего почти не убавилось. Удивился Тор, приставил рог ко рту и потянул воды, сколько хватило дыхания. Отняв рог ото рта, он увидел, что воды убыло лишь настолько, чтобы держать не расплескивая. Третий раз приставил он рог ко рту, собрался со всеми силами и сделал предлинный глоток. А заглянув в рог, увидел, что и впрямь заметна кое-какая разница, но не более того.

Тогда Утгард-Локи насмешливо молвил: «Теперь ясно, что мощь твоя не столь велика, как мы думали. Не хочешь ли испытать себя в других играх? Молодые парнишки забавляются здесь тем, что покажется делом пустячным: они поднимают с земли мою кошку». В тот же миг выскочила на пол серая кошка. Тор подхватил ее посреди брюха и стал поднимать. Но чем выше он поднимал кошку, тем больше выгибалась она в дугу. И когда он поднял ее так высоко, как только мог, она оторвала от земли только одну лапу. И больше у Тора ничего и не вышло.

Тогда Утгард-Локи сказал с издевкой: «Игра обернулась, как я и ждал: кошка ведь большая, а Тор совсем мал ростом против великанов, что у нас обитают!» Тогда сказал Тор: «Хоть я, по вашим словам, и мал, но пусть кто только попробует подойти и со мною схватиться. Я теперь крепко рассержен!» Утгард-Локи окинул взглядом скамьи и молвил в ответ: «Никого я тут не вижу, кто посчитал бы стоящим делом с тобою схватиться. Впрочем, пусть кликнут сюда Элли, старуху, что меня воспитала, и пускай Тор схватится с нею, если пожелает. Случалось ей одолевать людей, которые казались мне не слабее Тора». И тут же в палату вошла старуха. И началась борьба, да такая, что чем больше силился Тор повалить старуху, тем крепче она стояла. Жестокой была схватка, да недолгой: упал Тор на одно колено.

Наутро, лишь рассвело, Тор и спутники отправились в обратный путь. Утгард-Локи проводил их за городские стены. Когда настало время прощаться, Тор печально сказал: «После всех испытаний вы будете называть меня ничтожным и слабым человеком, а мне это очень не по душе». Тогда промолвил Утгард-Локи: «Теперь, когда ты ушел из города, надо сказать тебе всю правду: пока я жив и властен решать, не бывать тебе в нем снова. Если бы я ведал наперед, что так велика твоя сила, ты бы не вошел в мой город. Обманул я твои глаза. Когда ты пил из рога, казалось тебе, что ничего не получается. На самом деле свершилось чудо, которое я никогда не счел бы возможным: ведь другой конец того рога был в море, а ты и не заметил. Выйдя к морю, ты теперь увидишь, сколько ты выпил в нем воды. Теперь это зовется отливом. Правду сказать, были напуганы все, кто видел, как ты поднимал кошку. Ведь то была не кошка, как тебе мерещилось, а Мировой Змей, всю землю обвивающий. И едва достало у него длины удержать на земле хвост и голову. Великое чудо удалось тебе и тогда, когда ты так долго сопротивлялся, сражаясь с Элли, и упал только на одно колено. Ведь Элли – это старость, и не было еще человека, которого не свалила бы старость. А теперь мы распрощаемся. Будет лучше, чтобы вы больше ко мне не приходили: я и в другой раз сумею оборонить мой город, такими же или какими другими хитростями, и уж никакой силой вам до меня не добраться». Лишь услышал Тор эти речи, схватился за свой молот и высоко занес его. Но только хотел ударить – исчез Утгард-Локи. Повернул он назад к городу, но увидел на его месте только чистое поле без стен и домов.

Вспомнив рассказ о том, как колдуны провели грозного бога, Харальд подумал, что против Тора всегда можно использовать хитрость. Бог воинов не столь проницателен, чтобы раскрыть тайну двойного амулета. Но, успокоившись насчет языческого бога, Харальд начал задавать себе вопрос, столь ли бесхитростен Христос и не узрит ли он измену? Дьявол шептал ему свое в одно ухо, а ангел нашептывал в другое.

Восточный купец внимательно разглядывал богов, восседавших на тронах. Приблизившись к Одину, он прошептал: «Марс», а подойдя к Тору, воскликнул: «Юпитер!». Известно, что в давние времена в Южных Странах поклонялись означенным идолам. Марса изображали в доспехах, подобно Тору, а Юпитер восседал на троне со скипетром в руке, напоминавшим молот Тора. Ныне статуи этих идолов разбиты и повержены оземь. Несомненно, доброму христианину надлежит верить, что идолов Упсалы ждет точно такая же участь.

Между тем торговец мечами переместился к третьему идолу и вдруг вскричал с гневом и отвращением, тыча в него указательным пальцем. Следует заметить, что, хотя аравитянин не ведал истинной веры, даже его взор был оскорблен мерзостным зрелищем, ибо язычники всегда изображают Фрейра с обнаженным срамным удом, размером едва ли не с самого идола. Они делают так, потому что почитают Фрейра богом сладострастия и мира. По напряженному срамному уду, готовому к плотскому соитию, Фрейра можно опознать, как Тора – по молоту. Стыдно признать, но Харальд не разделял справедливого возмущения иноверца. Он выделял Фрейра из числа лжебогов, потому что тот считался родоначальником династии Инглингов. Глядя на член Фрейра, победоносно вздымающийся к потолку храма, Харальд с гордостью подумал, что из него излилось семя, породившее конунгов, которые правили в Швеции и Норвегии.

Отсюда видно, сколь непрочным еще было христианство в Северных Странах. Олав конунг торжественно крестил свою мать Асту, отчима Сигурда и их детей. Все деревянные идолы были вынесены из дома и пущены вниз по реке. Быстрое течение унесло их прочь. Наверное, они прибились к какой-нибудь отмели, где были найдены язычниками и обрели новое пристанище. Однако родители Харальда не смогли сразу отречься от ложной веры. Они не решились бросить в воду идола Фрейра, считавшегося их прародителем. Его спрятали в дальнем амбаре. Сигурд Свинья тайно приходил в амбар, чтобы задобрить идола, изгнанного из дома. Он обмазывал свиным жиром его член и обвязывал его цветными лентами.

Вдруг Харальд почувствовал, как его крепко схватили за руки. Бурное негодование восточного человека привлекло внимание язычников. Сначала они перешептывались по углам храма, а потом внезапно окружили незнакомцев. Харальд извивался, пытаясь вырваться, но его держала дюжина рук. Их выволокли из храма и отпустили только за оградой. Толпа язычников быстро пополнялась за счет людей, подошедших к Двору Богов. В задних рядах спрашивали, что произошло, им отвечали, что схватили чужеземцев, которые не проявили почтение к Фрейру. Язычники кричали:

– Как вы посмели глумиться над нашими богами?

Вне себя от ярости, Харальд схватился за рукоять узорчатого меча. Придав себе гордую осанку, он обратился к язычникам с презрительной речью:

– Вы глупцы, которым не ведомо, что я из рода Инглингов, потомков бога Фрейера. Неужели вы настолько неразумны, чтобы поверить в то, что я глумился над своим божественным предком? Хорошенько подумайте, прежде чем напасть на меня по несправедливому подозрению. Я – гость вашего конунга Энунда Углежога, и он жестоко накажет всякого, кто причинит мне вред!

Язычники отозвались на заносчивую речь гневным ревом. Но среди толпы нашелся благоразумный человек. Раздался крик, потребовавший тишины, и вперед выступил седобородый старик с решительным взором, привыкшим повелевать. Он сказал:

– Я узнал тебя. Ты младший брат Олава Толстого, преследовавшего нашу веру. Боги отомстили отступнику. Ты еще очень молод, поэтому послушай совета старшего. Напрасно ты грозишь нам конунгом Швеции, ибо есть сила, пред которой склоняет голову самый могущественный конунг. Я – лагман Тиундаланда и предводительствую на тинге нашей области, а когда раз в году в Упсале собирается всесвейский тинг, мне доверяют предводительствовать этим собранием. Никто не смеет бросить вызов тингу, ибо на нем представлены все свеи, весь народ. Глупцы не мы, а ты, если воображаешь, что конунг спасет тебя от нашего приговора.

В глубине души Харальд был вынужден признать правоту его слов. По обычаю, простой народ имеет право сходиться на тинги. Конунги вступают на престол лишь с одобрения тингов, и каждое важное дело требует предварительного согласия бондов. Без приглашения лагманов, подобных седому старцу, обратившемуся к нему с наставительной речью, конунги и ярлы даже не могут явиться на тинг. Взвесив все это, Харальд решил проявить благоразумие. Как ни тяжко ему было, он пересилил себя и сказал, осторожно подбирая каждое слово:

– Вы справедливо заметили, что я совсем молод и иногда говорю запальчиво. Но я всегда готов принять добрый совет и отблагодарить за него. Чужеземец попросил меня показать Двор Богов, и я выполнил его просьбу, не предполагая, что он будет столь невоздержан в выражении своих чувств. Я не знаю его языка, но ручаюсь, что его громкие восклицания были не чем иным, как восхищением богом Фрейером, каковый, еще раз хочу почтительно напомнить, является моим предком.

Речь Харальда явно порадовала седобородого лагмана. Он обернулся к толпе и зычно крикнул, как привык кричать во время споров на тинге, восстанавливая порядок:

– Слышите, бонды? Видите, с каким уважением обращается к народу прямой потомок бога Фрейра? Во всем виноват чужеземец. Впрочем, вы сами видите, что это сущий дикарь, не знающий величия наших богов. Мы его достаточно проучили. Глядите, как он напуган и дрожит, подобно только что вылупившемуся из скорлупы цыпленку. Оставим же трястись от страха этого жалкого человека и вернемся на Двор Богов, чтобы вознести дары Тору, Одину и Фрейру!

Однако не все язычники согласились с его словами. Раздались гневные выкрики:

– Мы им не верим!.. Пусть докажут уважение к нашим богам!

– Какие доказательства вам нужны? – обратился к недовольным лагман и получил немедленный ответ:

– Пусть они примут участие в жертвенном пире!

Лагман вынужден был согласиться и зычно приказал:

– Отведите их в Священную рощу!

Под вопли язычников, приветствовавших его решение, он тихо шепнул Харальду:

– Будь благоразумен, юноша! Народ очень раздражен.

Харальда и восточного купца привели в березовую рощу, раскинувшуюся за святилищем. В каждый из девяти дней мерзопакостного праздника Дисаблот язычники, пораженные безумием, приносят в жертву своим нечестивым богам животных, среди которых следует назвать быков и лошадей. Также приносят в жертву петухов, ибо языческие предания гласят, что петух Сальгофнир своим криком поднимает по утрам обитателей Вальхаллы; собак – потому что собака якобы сопровождает павших воинов в Чертог Мертвых, и кошек – священных животных богини Фрейи, жены Одина.

Но ужаснее всего, хотя в означенное трудно поверить доброму христианину, что по сей день в капище Упсалы творится мерзость человеческого жертвоприношения. Язычники лишают жизни преступников или рабов, а их тела вешают на ветвях рядом с тушами жертвенных животных. Рассказывают, что священная роща за Двором Богов имеет страшный вид. Белые стволы берез стоят в красных подтеках от крови, а чаши под деревьями наполнены кровью людей и животных, ибо язычники верят, что только кровь может ублажить их кровожадных богов. Придет час, и двор мерзости будет разрушен навсегда!

Харальда и его спутника поставили перед человеческой жертвой с распоротым животом и вывалившимися до земли кишками. Рядом с трупом человека висел мертвый пес. Седовласый лагман опустил в одну из чаш веник и окропил кровью Харальда. Потом их подвели к большому костру, над которым висел большой котел. В нем варилось мясо жертвенных животных. Харальду поднесли кубок, наполненный крепкой брагой.

– По обычаю, первый кубок полагается осушить за Одина, – велел лагман.

Харальд сделал хороший глоток и сказал:

– Пью за вашего конунга, свеи!

Кубок с хмельным напитком пошел по кругу, каждый из язычников сделал глоток. Кубок наполнили снова, и лагман провозгласил:

– Второй кубок пьем за Тора.

– Пью за славу и победу в войне! – сказал Харальд и украдкой перекрестил кубок.

Он рассчитывал, что язычники, занятые выпивкой, не заметят крестного знамения, но кто-то угрожающе выкрикнул:

– Смотрите, что он сделал!

Седой лагман был начеку и откликнулся:

– Я стоял близко и видел, что гость нашего конунга поступил так, как делают все, кто верует в Тора и посвящает ему свой кубок. Харальд сделал знак молота над кубком, прежде чем испить его. А теперь третий кубок! Он особенно важен для нашего гостя, потому что он будет пить за своего божественного предка Фрейра.

– Пью за урожайный год и мир! – произнес Харальд, делая третий глоток.

От крепкой браги все вокруг стало смешным. Он оглянулся, и ему показалось, что мертвый пес скалит зубы в улыбке. Харальд перевел взгляд на человека с распоротым животом, и ему почудилось, что тот ухмыляется, глядя на свои вывалившиеся кишки. Но испытание еще не закончилось.

– Накормите их кониной… христиане не употребляют конину в пищу… посмотрим, какой они веры на самом деле! – кричали в толпе.

Один из язычников проткнул ножом большой кусок мяса, варившийся в котле, вытащил его и поднес ко рту восточного купца. Харальд опасался, что аравитянин заартачится и погубит себя и его, но купец запустил зубы в мясо и стал жевать с таким удовольствием, что язычники были вполне удовлетворены. Настала очередь Харальда попробовать конины. Он припомнил сагу о конунге Хаконе Добром, сыне Харальда Прекрасноволосого. Сначала Харальду наследовал его старший сын и любимец Эйрик Кровавая Секира. Он перебил своих братьев. Уцелел лишь Хакон, поскольку отец предусмотрительно отослал его ко двору английского короля Адальстейна. Его так и прозвали – «Воспитанник Адальстейна». Когда Эйрик погиб в междоусобной распре, Хакон вернулся на родину. На тинге в Трондхейме он просил бондов признать его конунгом и обещал вернуть им усадьбы, отнятые отцом и братом. Бонды с восторгом приняли Хакона, дав ему прозвище Добрый. Все заговорили, что новый конунг во всем похож на Харальда Прекрасноволосого с той только разницей, что Харальд весь народ в стране поработил и закабалил, а Хакон желает каждому добра. Этим новостям все были рады, их передавали друг другу, и они распространялись по всей стране, как огонь по сухой траве.

Хакон Добрый был тайным христианином. До поры и времени он скрывал свою веру, но, укрепившись на престоле, приехал на тинг и начал с того, что обратился с просьбой к бондам, могущественным и немогущественным, и вообще ко всему народу, к молодым и старым, богатым и бедным, женам и мужам, чтобы все они крестились и верили в одного бога, Христа сына Марии, и отступились от всех жертвоприношений и языческих богов, соблюдали святость седьмого дня и в него не совершали никакой работы и каждый седьмой день постились. Едва конунг возвестил это народу, сразу же поднялся громкий ропот. Бонды говорили, что тогда им нельзя будет хозяйствовать на земле. А батраки и рабы говорили, что, если они не будут есть, они не смогут работать. Тут поднялся Асбьёрн из Медальхуса и ответил на речь конунга: «Мы, бонды, думали, когда взяли тебя, Хакон, в конунги, что схватили небеса руками, но теперь ты снова намереваешься превратить нас в рабов, делая нам странное предложение – оставить веру, которой придерживались до нас наши отцы и все наши предки еще в век сожжения и потом, в век курганов. И вот воля наша и решение бондов – мы будем подчиняться тебе, пока ты уважаешь нашу веру. В противном случае мы возьмем себе другого правителя. Выбирай, конунг, между этими двумя возможностями до того, как кончится тинг».

Хакон Добрый промолчал, но Сигурд, хладирский ярл, ответил от его имени: «Воля Хакона конунга жить с вами, бондами, в ладу». Ярл Сигурд был ревностным язычником и устраивал богатые жертвенные пиры. На таких пирах был вынужден присутствовать конунг-христианин, потому что бонды потребовали, чтобы он приносил жертвы богам за урожайный год и мир, как делал его отец. Когда садились за столы, бонды насели на конунга, говоря, что он должен съесть конины. Хакон Добрый решительно отказался. Тогда бонды попросили его отпить варева из конины. Но он отказался. Тогда они попросили его съесть жира с этого варева. Но он отказался и от этого. Тут бонды стали теснить его. Но Сигурд ярл сказал, что он их помирит, и велел бондам успокоиться. Он попросил конунга разинуть рот над дужкой котла, на которой осел пар от варева из конины, так что дужка была жирная. Тогда Хакон Добрый подошел к котлу, положил платок на его дужку и разинул рот над ней. Затем он вернулся на свой престол. Язычники успокоились, хотя многие из них остались недовольны.

Харальд надеялся, что седой лагман придумает какую-нибудь хитрость, как придумал ее ярл Сигурд. Однако лагман молчал, а язычники вновь начали роптать. Харальд понял, что сегодня ему не суждено отделаться от конины. Ну, будь что будет! Он спокойно взял нож с куском вареной конины, откусил, сколько мог захватить своими острыми молодыми зубами, быстро прожевал, открыл рот, чтобы показать язычникам, что проглотил мясо, а потом откусил еще. От восторга язычники пустились в дикий пляс. «Как дети! – думал Харальд, наблюдая за их восторженным танцем. – Конина обычное мясо, только жестковато».

Седобородый лагман, зорко наблюдавший за его действиями, сказал с одобрением:

– Ты на голову выше своего брата. И не только ростом. Олав Толстый был храбрым воином, но он не владел искусством хитрить и притворяться, что должен уметь каждый конунг. Предрекаю тебе, Харальд, что ты во всем превзойдешь брата и станешь великим правителем!