Текст книги "Тень Химавата"

Но зато победил в битве!

5

Гатаспа, жрец школы пашупатов, говорил негромким бесстрастным голосом, словно рассказывал о чем-то обыденном.

Сегодня он был одет в дхоти из некрашеной холстины. Серая от погребального пепла кожа делала его похожим на восставшего из могилы мертвеца. На макушке словно осиное гнездо сидела покосившаяся джата из пушистых прядей волос. Казалось – ткни в нее пальцем, и оттуда с мерзким зудением вырвется туча маленьких злобных тварей.

Высокий лоб аскета пересекала трипундра[111]111
  Трипундра – три горизонтальные белые полосы, знак Шивы.


[Закрыть], нанесенная сандаловой пастой, а над переносицей ярко выделялась бинди – жирная красная точка, которую шиваиты называют «Третье око». Под мохнатыми бровями, в щелках глаз, прятался внимательный гипнотизирующий взгляд.

Пашупат тщательно взвешивал слова, ведь он рассказывал гостям о боге, которому посвятил всю жизнь и которого те должны постичь и полюбить. Металлические амулеты, висящие связкой на груди, поблескивали в свете массивного бронзового канделябра.

Все трое сидели в главном зале чайтьи. Дамид отсутствовал – он отпросился у хозяина в Такшашилу на все время, пока тот проходит обучение в ашраме.

– Что ты будешь там делать? – спросил Аполлоний.

– То, что умею лучше всего – писать, – с улыбкой ответил кадусий. – На другом берегу Дамра Налы расположен Сиркап, город греков, думаю, что в Такшашиле их тоже хватает, так что без работы не останусь – писец нужен всем. Надо ведь как-то зарабатывать на обратную дорогу.

– Хорошо, – согласился тианец. – Когда ты мне понадобишься, я тебя найду.

Узкий лаз вел на деревянную веранду, в то время как кельи садху располагались в глубине чайтьи, по обе стороны от алтарного зала. Здесь всегда царила темнота, чтобы во время молитвы каждый аскет чувствовал на себе дыхание бога.

Изредка садху собирались в главном зале: проводили совместную медитацию для очищения загрязненной в миру души, занимались йогой, принимали в братство новых членов, а также изгоняли злостных нарушителей монастырского устава.

Они приходили сюда только в сезон дождей – летом и ранней осенью. Все остальное время странствовали, собирая подаяние или помогая брахманам в деревнях совершать жертвоприношения. Ибо для аскета главное – непривязанность к вещам, месту, времени и своему телу. Некоторые покидали ашраму, никогда больше не возвращаясь. Сейчас она пустовала.

Гатаспа начал с того, что когда-то арии верили в ревущего бога Рудру – повелителя бурь и молний, который в окружении сыновей – могучих ветров Марутов – бродил по земле, давая волю разнузданной ярости. Он пускал стрелы, сея вокруг себя смерть.

Его обиталищем считались пустынные, ужасные места, а свитой – разбойники, воры и дикие звери. Человек мог спастись от его гнева только с помощью молитв и жертвоприношений, в том числе человеческих. Приняв дары, чудовище мирно охраняло скот, поэтому его называли «пашупати» – владыкой животных. Своих почитателей он излечивал от болезней.

Гатаспа рассказал, что, завоевав земли к востоку от Синдха, арии приняли веру местных народов в Шиву – красного бога смерти с синей шеей. Рудра стал Шивой. Прозвище «Красный» он получил из-за того, что его изображение во время ритуалов поливают кровью жертв. Считается, что настоящее имя бога нельзя произносить вслух, чтобы не вызвать его гнев.

– Так же, как иудеям нельзя произносить истинное имя Бога. Говоря «Яхве», вы на самом деле называете буквы тетраграмматона[112]112
  Тетраграмматон – акроним, аббревиатура, то есть слово, образованное, например, из начальных букв других слов.


[Закрыть], – заметил пашупат, обращаясь к Иешуа. – Символами Шивы являются бык, трезубец и лингам. Лингам – это детородный орган бога, который олицетворяет космическую силу и жизненную энергию. Танцуя, Шива создает мир и сразу разрушает его, чтобы переделать, но в этом нет ничего удивительного – такова природа творения, которое представляет собой бесконечный процесс стремления к совершенству. Творец всегда мечется между противоположными полюсами: аскетической отрешенностью и страстным желанием. Первое мы называем тапасом, а второе – камой. Во время перехода от одного состояния к другому он освобождается от земных привязанностей.

Услышав слова «страстное желание», Иешуа вздрогнул: наверное, так можно описать состояние, которое охватывает его перед наложением рук на немощного. Он помнил удары сердца в висках, волнение и дрожь, потные ладони. Потом вдруг накатывала спокойная уверенность. В такие моменты его сознание подчинялось лишь одному стремлению – спасти человека.

Что он при этом чувствовал… Азарт? Нет, азартное переживание скорее охватывает зрителя во время гонок колесниц или состязания атлетов… Страсть? Тоже нет, в этом чувстве нет животной потребности. Горение? Кажется, так… Когда твое тело, сознание, ты весь устремляешься к одной единственной цели – вдохнуть искру жизни в уходящего. Потом будут усталость и боль, но потом, уже не важно…

– Шива и его жена Шакти олицетворяют каждый одну из сторон сознания, – учил Гатаспа. – Он – созерцательную, она – чувственную. Обе стороны сознания в своем взаимодействии вызывают спанда, вибрацию вселенной, и эта ритмическая дрожь создает проявленный мир, включая самого человека. Мы говорим: «Вдох и выдох Брахмы, творца сущего». Человек, умеющий слушать сердцем, внезапно ощущает в себе эту священную пульсацию, и тогда наступает пратибха, озарение присутствия бога.

Гатаспа выпучил глаза и взмахнул руками, казалось, на него только что снизошло озарение.

– Он сам становится Шивой! Он может все, даже создавать и разрушать миры, вкушая высшее наслаждение творчества. Его награда – чаматкара, восторженное изумление, ибо ему открывается истинная природа мира. Греки называют такое состояние катарсисом…

«Как я сразу не догадался, – Иешуа никак не мог отделаться от навязчивой мысли. – Именно катарсис!»

Гатаспа вдруг начал попеременно щелкать пальцами и вращать кистями – к себе и от себя: то ли отгонял якшей, то ли воздавал честь богу. Его зрачки метались из стороны в сторону, словно он прослеживал за летающими в воздухе духами.

Потом опустил руки и продолжил говорить как ни в чем не бывало.

– Каждый из вас от рождения обладает магическими способностями… Я не знаю, с какой целью боги привели вас в этот мир, но то, что она есть – определенно, иначе зачем бы им это делать. Чтобы обрести сиддхи – сверхъестественные силы, – аскеты годами изнуряют себя умерщвлением плоти и духовными упражнениями… Вам же для концентрации энергии не требуется голодать, задерживать дыхание, длительное время находиться под палящим солнцем или на холоде, отказываться от сна, практиковать неподвижные позы, отключать сознание…

Он посмотрел на Аполлония.

– Тебе противны кровавые жертвоприношения, значит, ты разделяешь принцип ахимсы, который исповедуют джайны и буддисты. Адепт Шивы считает ритуальное убийство естественным делом, но я с уважением отношусь к чужой вере.

– А к чужим богам? – спросил тианец.

Прежде чем ответить, Гатаспа потянулся к кувшину, стоявшему рядом с ним, и начал пить. Кадык на шее заходил вверх-вниз.

Жрец вытер губы и сказал:

– Арии терпимо относятся ко всем богам… Взять Тримурти: каждый из этой священной триады – Брахма, Вишну и Шива – считается одновременно создателем, хранителем и трансформатором мира. Каждый из них обладает вимарши – высшим сознанием, которое изливается в виде пракаши, всепроникающего света. Поэтому есть смысл говорить не о трех, а об одном Боге. Брахма олицетворяет его мудрость, Вишну – любовь, Шива – силу… Можно вообще говорить о едином Боге. Для всех, – Гатаспа сделал руками в воздухе круг. – Если ты принимаешь Бога только в своей вере, значит, отрицаешь Его в другой, а как можно принимать Бога и одновременно отрицать Его?

Иешуа внутренне ликовал, ведь то же самое когда-то говорил ему Мелекор.

Пашупат снова отхлебнул из кувшина.

Поднял палец вверх.

– Но! Понимание единой сущности Бога не исключает жесткого соблюдения ритуалов, посвященных кому-то одному из Тримурти. Или любому другому божеству… Человек вынужден сделать выбор, потому что так принято в общине. И если ты его сделал, то обязан сохранять верность избраннику. Это традиция.

– Джину Махавиру и Будду Шакьямуни тоже почитаете? – спросил Аполлоний.

– Нет, потому что считаем их не богами, а риши – мудрецами. Просто оказываем им уважение. Вот как вы – мне.

Аполлоний задумался.

Гатаспа обратился к нему:

– Добровольный отказ от животной пищи, одежды из кожи и меха говорит о том, что твоей индивидуальной душе – атману – потребовалось ритуальное очищение. Такое случается, когда Брахман своим дыханием пробуждает в человеке абхьюдаю, высшую духовную и нравственную силу, которую греки называют даймоном. Ты восприимчив к знаниям, все понимаешь с полуслова. Не употребляешь опьяняющих напитков… А зря!

Гатаспа хихикнул. Потом посмотрел на тианца с преувеличенной серьезностью.

– Зато умеешь врачевать… Скажи, в чем заключается метод лечения Асклепия?

Аполлоний с готовностью объяснил:

– В первую очередь я очищаю от скверны желудок, потому что именно там горит огонь, дающий телу энергию. Асклепий учил, что причиной затяжного физического недуга всегда является душевное страдание. Психические раны лечатся путем его устранения. Для этого нужно стереть печальные воспоминания и образы из памяти человека. Тогда его разум обретет утраченную гармонию, как… испорченный механизм, который оживет, если из него вынуть мусор или заменить сломанную деталь. Ночью заснувшему в святилище больному является сам Асклепий, чтобы сообщить, принимает ли он искупительную жертву… Так лечат одержимость. Для остальных недугов существуют травы, змеиный яд и нож хирурга.

– Хорошо, – Гатаспа одобрительно закивал головой, – мы тоже используем шодхана – очистительные процедуры. Приносим жертвы Шиве. Но есть еще кое-что… Во-первых, карма. Закону причинно-следственной связи подвластны даже дэвы, что уж говорить о простых людях. Бывает, что больного вылечить не удается, тогда это карма.

– Карма существует для тех, кто в нее верит, бхагаван[113]113
  Бхагаван – санскр. господин, уважительное обращение к учителю.


[Закрыть], – возразил тианец.

– Допустим, а что вы говорите больному, если лечение не помогает?

– Что такова воля Асклепия.

– И он в это верит?

– Да, мы больше ничем не можем помочь бедняге.

Гатаспа помолчал. Отхлебнув из кувшина, икнул и покачнулся, стало заметно, что он пьян.

– Вот именно! Каждый во что-нибудь верит… Мудрость помогает найти решение, в то время как вера дает силы для его воплощения в жизнь. Ты веришь, будто Асклепий во сне подсказывает больному правильное лечение, а я верю в карму… Как вы очищаетесь от скверны?

– Приносим жертву.

Гатаспа ухмыльнулся.

– Ты удивишься, но пашупаты верят, что можно очиститься с помощью нечистот. Поедая экскременты людей и животных или ночуя рядом с разлагающимся трупом, аскет достигает полной свободы от всех ограничений и сам становится Шивой… Я не заставляю тебя верить в то, во что ты не хочешь верить. Просто рассказываю тебе, как устроен мир пашупатов. У нас говорят так: «В каждой голове своя мысль, в каждом колодце своя вода, в каждом племени свои нравы, в каждых устах своя речь».

Он прервался, чтобы медленно посыпать голову пеплом из ритуальной глиняной чаши.

Потом снова заговорил:

– Во-вторых, заклинания. Например, укушенного ядовитой змеей человека одними медикаментами не вылечить. Так как змей вокруг полно, нужно обязательно проводить ритуал почитания змеиных духов в дни лунных фаз. Но если тебя укусили, тут не обойтись без помощи садху: он поможет принести искупительную жертву и успокоит душу молитвами.

Пашупат повернулся к Иешуа.

Заговорил трезво и проникновенно:

– Ты не позволил канаитам[114]114
  Канаиты – от арам. канаим, в переводе с греческого – «ревнители», зелоты, радикальная фарисейская секта борцов за освобождение Иудеи от римских оккупантов. Зелоты-боевики назывались «сикариями», или «кинжальщиками».


[Закрыть] разграбить караван в Хамате, вырвал из рук толпы и вылечил бесноватого сирийца в Дамесеке, противостоял в пути асурам[115]115
  Асуры – демоны.


[Закрыть]. Тебя поддерживают дэвы, разговаривают с тобой с помощью высшей, запредельной речи, которую мы называем «паравак». А твоя потрясающая способность впитывать знания, словно губка! Белшаццар мне подробно рассказал о вашем совместном путешествии из Палестины в Парфию. И о том, как ты спас его от каменного обвала. Да, да – не смущайся! Когда-то мы втроем: я, он и Мелекор принесли тебе дары в Бет-Лехеме. Я хорошо помню это, словно и не прошло более тридцати лет… Как Мирьям трепетно смотрела на тебя, крошечного и беззащитного… Помню любовь в ее глазах и смятение во взгляде Иосефа, когда он узнал, что вас ищет Хордос.

Гатаспа прослезился.

Пока он говорил, Аполлоний не сводил взгляда с Иешуа. Да – иудей умен, да – умеет владеть собой, хотя под ледяной коркой внешнего безразличия чувствуется внутренний жар жизнелюбия. Но беседы с дэвами! Мгновенное осознание опасности!

Тианец начал испытывать к товарищу невольное уважение.

Внезапно жрец замолчал и вытер слезы. Казалось, он готовится сказать что-то настолько важное, что для этого требуется усилие. Посмотрев ему в глаза, Иешуа понял, что тот совершенно трезв.

Гатаспа разжал губы:

– Вы с Аполлонием оба любите людей, помогаете им… Но между вами огромная разница. Ты – мессия, ибо твое появление предсказано иудейскими пророками.

Он развел руками.

– Я пока не знаю, как это отразится на жизни остальных народов. В Ведах о тебе не сказано ровным счетом ничего[116]116
  «Бхавишья-пурана» приводит разговор в Индии царя Шаливаханы с Ишой Масихой (Иисусом Мессией). Пураны являются сборниками древнеиндийских мифов, при этом историки относят их создание к первым векам н. э.


[Закрыть]. Однако братство Посвященных, к которому я принадлежу, считает, что тебе предстоит изменить мир.

– Как? – казалось, иудей потрясен тем, что только что услышал.

Ему вдруг вспомнился ночной разговор с Белшаццаром в пустыне Эш-Шам, когда маг раскрыл ему секрет ментальной трансмутации. Тогда египтянин сказал, что врожденное сознание пневмы – это дар избранных. И вот ему снова говорят об исключительности. В его душе нежно и грустно, словно пение матери, зазвучала кифара.

– Для этого ты и находишься здесь, чтобы понять. Возможно, дэвы подскажут тебе, что делать дальше. Просто жди…

Гатаспа много дней разговаривал с ними. Он рассказывал о различных школах и ритуалах. Об отрицающих богов мимансаках и не желающих отвечать за свои поступки адживиках, которые пренебрегают одеждой, личной гигиеной и правилами поведения в общине. О йогах, делающих со своими телами немыслимые вещи. Об исповедующих суровый аскетизм джайнах. О признающих атман санкхьяиках и не признающих его буддистах, а также о разногласиях среди самих буддистов по поводу природы пудгалы – двойника человека.

– Помимо пашупатов есть капалики, которых мы называем шивашасанами, то есть повинующимися велениям Шивы, – сказал он. – Но вам лучше с ними не встречаться. Если мы приносим человеческие жертвы только по праздникам, то они делают это так часто, как могут. И еще… Капалики практикуют агхору, ритуальный каннибализм. Их называют пожирателями мозга. Этот обряд уходит корнями в глубокую древность.

Во время занятий Гатаспа постоянно пил тодди или арак[117]117
  Тодди – перебродивший сок финиковой пальмы, основной алкогольный напиток в Древней Индии. Индийцы также употребляли арак, пальмовую водку.


[Закрыть], но никогда не напивался до такой степени, чтобы потерять нить разговора. То он покачивался и закрывал глаза, будто собираясь заснуть, то вдруг широко открывал их, уставившись на учеников напряженным ясным взглядом.

Каждый день приносил Аполлонию и Иешуа новые знания, давал ответы на многочисленные вопросы.

Лишь на один вопрос Гатаспа не хотел отвечать: почему время от времени чайтью сотрясают толчки, от которых с потолка сыплются каменная крошка и пыль. Казалось, они исходят из толщи земли, словно где-то очень глубоко затаилось нечто мощное и страшное, рвущееся на свободу.

Глава 3

Саураштра, Такшашила, Малва, 84-й год эры Викрама, месяц чайтра[118]118
  Чайтра – первый весенний месяц древнеиндийского календаря, соответствует марту-апрелю.


[Закрыть]

1

Армия андхров приближалась к реке Махи. Ассакены не давали решающего боя, трепали садангу[119]119
  Саданга – шестичастное деление армии, при котором к традиционным подразделениям пехоты, кавалерии, слонов и колесниц добавлялось интендантство и адмиралтейство.


[Закрыть] с флангов. Они вдруг выскакивали из джунглей, накидывали на зазевавшегося ополченца аркан, а потом с гиканьем и свистом скакали обратно в заросли, прижимаясь к бокам коней, чтобы не достали стрелы. Вслед мчался отряд конных кшатриев.

Заключив мир с Раджувулой, Гондофар окончательно распоясался: выстроил из плотов переправу через Нармаду и регулярно совершал карательные рейды на землю андхров, разоряя деревни, выжигая посевы, уводя в рабство жителей.

Война – дело дорогое, поэтому перед тем как отправить на полуостров Саураштра войско, махараджа андхров Пулумави Сатавахан попытался решить спор мирным путем.

К Гондофару были направлены послы, чтобы выяснить намерения врага. Но сразу вернулись обратно: руки и ноги отдельно, туловища, все в кровоподтеках, отдельно.

Тогда он отправил в Миннагару[120]120
  Миннагара – столица ассакенов, завладевших к 1 в. н. э. дельтой Инда, предположительно находилась недалеко от Барбарикона (Бахардипура).


[Закрыть], где находилась ставка Гондофара, шпионов под видом бродячих акробатов и жонглеров, чтобы те убили царя, а если не получится, то хотя бы выведали состав войска и его оснащение. Среди них находились несколько опытных в отравлении ядами танцовщиц.

Телегу с трупами циркачей однажды ночью по мосту пригнал перепуганный крестьянин. Тела мужчин носили следы чудовищных пыток, а отрезанные головы женщин были засунуты в выпотрошенные животы. Гондофар откровенно насмехался над Пулумави: по телам убитых ползали ядовитые змеи. Удалось разведгруппе отравить кого-нибудь из военачальников или нет – так и осталось неизвестным.

Исчерпав все средства тайной борьбы, Пулумави перешел к решительным действиям. Понимая, что дойти до Миннагары ассакены ему не дадут, он намеревался хотя бы отогнать их к Бахардипуру.

Лазутчики из оставшихся верными Андхре лесных племен – бходжей, гондов и пулиндов – сообщали, что хороших кораблей у ассакенов мало, а основу армии составляет многочисленная и сильная конница.

Махараджа реорганизовал садангу: исключил из ее состава боевые колесницы, за счет освободившихся лошадей усилил кавалерию и вывел из загонов всех имеющихся слонов. Матросов с коландий он отправил к ополченцам, а гребцов – полевыми санитарами в обоз, увеличив и без того грозную армию на несколько тысяч человек.

Время поджимало: с наступлением лета пустыня Тар и сопредельные с ней районы станут непроходимыми для слонов из-за жары и безводья…

Саданга растянулась на протяжение мычания коровы[121]121
  Протяжение мычания коровы – древняя единица измерения расстояния, около четырех километров.


[Закрыть]. По своей территории андхры шли, разделившись на рода войск: конница, слоны, пехота. Летучие отряды кшатриев делали рейды по окрестностям.

Когда требовалось навести мост, выкопать колодец или вырубить колючие кусты, мешающие продвижению войска, вперед выдвигалось подразделение саперов под охраной бхритов – наемников из соседних царств, вооруженных дротиками и тростниковыми щитами с изображением двойного креста или полумесяца с парой звезд.

В центре колонны на белом слоне ехал махасенапати – главнокомандующий войсками. Следом катились увешанные щитами колесницы советников, глав ведомств, задействованных в подготовке к войне, а также военачальников союзных царств Чеди и Аванти. Эта часть колонны пестрела разноцветными вымпелами.

За знатью тяжело топала фаланга из шестидесяти четырех слонов. Самую многочисленную часть войска составляли ополченцы, набранные по призыву в лесных деревнях не только страны Махиша, расположенной на правом берегу Нармады, но и по всему обширному плато Мадхья Деса[122]122
  Матхья Деса – букв. «средняя область», северная часть Деканского плоскогорья.


[Закрыть].

Гонды шли в первых рядах пехоты.

Приходилось все время смотреть под ноги, чтобы не вляпаться в свежие темно-зеленые шары слоновьего навоза. Наступивший на такой ком воин в сердцах вспоминал асуров, а остальные отпускали ехидные шуточки.

Бхима вышагивал среди односельчан, ему досталось место рядом с телегой, на которой стояли глиняные горшки с ядовитыми змеями. Он недовольно косился на замотанную рогожей смертоносную утварь.

Змеи кусали его дважды.

Один раз гадюка – в раннем детстве. Это случилось прямо на огороде, поэтому мать успела высосать яд, а потом влила ему в рот кашицу из разжеванного змеиного корня. Как будто предчувствуя беду, она во время беременности специально посадила два куста возле дома.

Второй раз крайт[123]123
  Крайт – ядовитая змея из семейства аспидов.


[Закрыть], когда он подростком собирал хворост в лесу. Бхима тогда еле добрался до деревни – в полуобморочном состоянии, не чувствуя опухшую ногу. Деревенский жрец прижег рану, наложил повязку, пропитанную лимонным соком, и заставил выпить травяной отвар. Потом долго молился Шиве.

Гонд выжил, но с тех пор боялся змей.

– Слыхали? – спросил пехотинцев возница зловещей повозки. – Обещана награда за голову Гондофара: сто тысяч пана!

– Ага, сейчас, – откликнулся один из свагам[124]124
  Свагама – пехотинец в индийской армии.


[Закрыть]. – Ты чем его собираешься убить – горшком со змеями? Так тебе и дали донести его до самого царя. Хочешь разбогатеть – напихай змей себе в каупину и беги что есть мочи. Может, и добежишь, – закончил он под оглушительный хохот товарищей.

Другой многозначительно изрек:

– Если по старым расценкам, то за убийство слона полагается пять тысяч пана, а за убийство лошади – тысяча. Хорошие деньги!

– Двадцать монет за мертвого ассакена тебя не устраивают? – обратился к нему сосед. – Такие деньжищи просто так не обещают. Слона в одиночку не завалишь, а всадника еще сбить надо. Ну, так и он тебя может пикой ткнуть. Ему тоже награду посулили.

Опытный свагама учил молодого ополченца:

– Как увидел, что ассакен на тебя скачет, не дергайся, стой… Тут многое от хвата пики зависит. Если он древко под мышкой держит, тогда замри, сделай вид, что хочешь остаться на месте. Вот морда коня прямо перед тобой, он зубами удила грызет… И тут – бросайся в другую сторону! Всадник пику не сможет перекинуть, потому что в левой руке у него щит. Даже если конь тебя собьет с ног, все лучше, чем удар пикой… Ну, а если сам успеешь в него дротик метнуть – считай, что ты герой. Самое трудное, конечно, ждать – не у каждого выдержки хватит.

– Можно упасть на землю и закрыться щитом, – наивно предположил ополченец.

– Нет, погибнешь, он тебя легко подденет, вот смотри…

И ветеран, опустив копье, поводил наконечником вверх-вниз.

– А если он держит пику хватом для броска?

– Кинь в него что-нибудь: дротик, камень, да хоть щит… Верхом пикой биться сподручней, чем мечом – можно колоть, можно конем давить. Так что он ее метнет только в крайнем случае, например, если увидит, что в него лучник целится… Уворачивайся, подныривай под лошадь, можешь ее пырнуть ножом в брюхо, если не жалко.

– А чего жалеть? Своя жизнь дороже, – заметил сосед.

Остальные одобрительно загудели.

Бхима внимательно слушал товарищей. Джайну, с детства воспитанному в духе ахимсы, этот разговор казался чудовищной дикостью.

Он уговаривал себя: «Я на войну иду. Меня никто не заставлял. Хочу жениться на Винате – значит, надо терпеть, быть как все».

Но все равно, представив, как нож входит в тело коня, содрогнулся от омерзения.

Две недели назад, узнав о начале всеобщего призыва, Бхима отправился в Бхарукаччу, но уже на полдороге встретил армию андхров, которая двигалась со стороны Пайтана, столицы царства Сатаваханов, к реке Махи.

Надзиратель за арсеналом записал его в интендантскую книгу, потом выдал обтянутый кожей щит из бамбука – длинный и узкий, с закругленным верхом, а также копье и кукри – серповидный поясной нож с костяной ручкой, прозванный в народе «Коготь Ханумана». Нож гонд завернул в тряпку и сунул за пояс. Еще он купил за сорок пана у обозного купца толстую льняную рубаху.

Скрипели колеса телег, впереди утробно кричали слоны, им вторили верблюды и мулы. Сзади мычали обозные быки, тащившие боевые механизмы и снаряды: машину Джамадагни для метания больших стрел, разномастные катапульты, огромный, утыканный железными шипами столб, прозванный «Поднятая рука», который ставился вертикально, а затем обрушивался на врагов, торсионные баллисты…

Металлический лязг амуниции, глухой топот тысяч ног, гул человеческих голосов, рев животных – звуки армии на марше заполнили пойменную низменность.

Ополченцы были одеты как попало. Те, у кого есть деньги, выделялись. Нагарики – богатые горожане – закрыли грудь и бедра длинной железной кольчугой, зажиточные крестьяне облачились в куртки из слоновьей или буйволовой кожи. Большинство бедняков, таких как Бхима, довольствовались грубой холстиной. Многие шли босиком.

Зато оружие пехотинцев отличалось разнообразием: бхиндипалы с длинной рукоятью и широким топором на верхушке, трезубцы, копья с наконечниками на обоих концах, палицы, мечи, топоры, дротики…

Лучники с гор Виндхья, вооруженные длинными, в рост человека, кармуками из пальмового дерева или бамбуковыми кодандами с пеньковой тетивой, вышагивали отдельным отрядом. Без щитов, зато у каждого имелся внушительный колчан со стрелами из бамбука, тростника, тиковых щепок.

Мало кто одел шлем – и жарко, и неудобно: свагамы закрывали голову от палящего солнца тюрбанами или головными повязками, перехваченными поперек лба веревкой…

На закате войско разбило лагерь на берегу Махи. Невдалеке догорал подожженный ассакенами мост. Утром над рекой разнесся стук топоров и визг пил – саперы валили деревья для новой переправы.

Военачальники приступили к перегруппировке армии на патти – смешанные подразделения из десятка копейщиков, одного слона с лучниками и трех всадников.

В каждую патти назначили паттипалу[125]125
  Паттипала – младший офицер, командир патти.


[Закрыть]. Объяснили задачу: пехотинцы должны в бою оберегать своего слона и лучников, всадники – противостоять кавалерии неприятеля.

Бойцы принялись знакомиться друг с другом.

В центре лагеря установили высокий шест, на котором развевалось знамя Сатаваханов – алое полотнище с изображением бога солнца Сурьи. Интенданты выдали солдатам и офицерам жалованье за прошедший месяц, а также за месяц вперед. Сотники еще раз повторили с паттипалами основы боевого построения, после чего раздали вымпелы и раковины.

Мантики[126]126
  Мантики – гадатели.


[Закрыть] долго сидели у реки, наблюдая за полетом птиц и прислушиваясь к вою шакалов на другом берегу. Наконец один из них прибежал к шатру махасенапати с радостным известием: да, боги благословляют завтрашний поход.

Пурохиты[127]127
  Пурохиты – армейские священники.


[Закрыть] развернули походные алтари, чтобы воодушевить воинов на смерть во имя махараджи и богов.

В эту ночь женщинам было запрещено находиться в лагере. Слуги покинули хозяев, отправившись в обоз. Армия андхров готовилась вступить на вражескую территорию.

2

Гатаспа вел подопечных на брахмодью[128]128
  Брахмодья – диспут ученых мужей.


[Закрыть].

Когда Иешуа спросил его, в какое место они идут, тот ответил коротко: «Будубурские пещеры». Спустившись в долину, троица двинулась в противоположную от города сторону. Белоснежные дворцы, ступы и храмы остались на равнине. Вскоре путников окружил густой лес. Пашупат уверенно шел по тропинке, раздвигая висевшие над головой лианы.

Впереди показалась сильно обмелевшая Дамра Нала. Чуть выше по течению река сжималась сопками. Скалистые берега, поросшие исполинскими баньянами, обрывались на высоте в несколько луков[129]129
  Лук – данда, дханус, мера длины, равная длине лука, или четырем локтям, то есть около ста восьмидесяти сантиметров.


[Закрыть].

Кручи соединял висячий мост из сплетенных корней – корявых, перекрученных, покрытых мхом и лишайником, к которому вели вырубленные в граните ступени.

Поднявшись по противоположному склону, путники вышли на обширное плато, бугрившееся валунами и горбатыми складками черного базальта. Среди кочек пушистого мятлика зеленели заросли полыни и кусты барбариса с молодыми желтоватыми побегами.

В одной из каменных морщин зияла прямоугольная ниша с дверным проемом. Иешуа внимательно рассмотрел барельеф над входом: слоны идут друг за другом, держась хоботом за хвост, над ними беснуются пляшущие обезьяны.

Иудей нырнул под козырек. Впереди замаячил свет битумного факела. Звуки шагов гулко отдавались под сферическими сводами, отражаясь от толщи стен.

Гатаспа шел уверенно, чувствовалось, что бывал здесь не раз.

– Эти пещеры вырубили адживики? – обратился к нему Иешуа, узнавший авторов барельефа по сюжету.

– Да… Давно, очень давно – лет двести назад, еще при Маурьях. Дашаратха, внук царя Ашоки, аджвиков привечал, дарил им пещеры, помогал благоустроить…

Эхо голосов заметалось в пещере словно перепуганная птица.

– Адживики – это те самые шраманы[130]130
  Шраман – странствующий индийский монах, аскет в первом тысячелетии до н. э.


[Закрыть], которые восстали против брахманов? – спросил друга Аполлоний.

– Да, это было мирное восстание, – ответил Иешуа, знакомый с бытом адживиков не понаслышке. – Последователи Макхали Госалы протестовали против порядков, которые насаждают арии: деление общества на варны, имущественное и земельное неравенство, жестокое обращения с нагами. Они ведут странный образ жизни – не моются, справляют нужду где попало, едят только растительную пищу… Чувство стыда им неведомо. Именно у них джайны-дигамбары переняли обет наготы. Адживики – убежденные фаталисты, потому что считают, будто сансара[131]131
  Сансара – цепь реинкарнаций, повторных рождений в индуизме и буддизме.


[Закрыть] рано или поздно прекращается сама собой, без какого-либо влияния человека на свое будущее… Поэтому отрицают карму. А раз ее не существует, значит, неважно, есть у тебя пороки или нет, потакаешь ты им или борешься с ними. За это они и получили прозвище «ниятивадины», то есть «приспособленцы». Их еще Будда критиковал..

– Одобряют злодеяния? – спросил Аполлоний с осуждением в голосе.

– Только на словах, а на деле соблюдают ахимсу.

– Удобная философия: делай что хочешь, и тебе за это ничего не будет, – проворчал тианец.

Иешуа рассмеялся.

– Джайны их посрамили. Задали вопрос, на который они не смогли ответить: если все предопределено, то предопределена ли сама предопределенность? Если сказать «нет», то это исключает изначальный детерминизм. Адживики сказали «да». Тогда джайны потребовали дать развернутый ответ. Тем пришлось углубиться в бесконечность и… в общем, они не справились.

Иудей оглянулся, в свете факела блеснула белозубая улыбка.

– Откуда ты это знаешь? – удивленно спросил Аполлоний.

– Я год жил среди них. Потом как-нибудь расскажу.

Впереди послышались приглушенные голоса. Когда череда коридоров и комнат закончилась, гости вошли в просторный зал.

Иешуа огляделся. В стене по кругу были вырублены ступени, как в греческом амфитеатре. Над ними висели горящие факелы в металлических кольцах. Удивительным образом чадящий дым мгновенно уходил вверх, видимо, древние строители предусмотрели вентиляцию. Как они умудрились устроить ее в толще горы, оставалось только догадываться.

Воздух в зале казался сухим и свежим. На ступенях расположились люди в разноцветных одеждах. Гатаспа сложил ладони перед собой в приветственном жесте, после чего шепотом сказал спутникам: «Садитесь».

Присутствующие не обратили на гостей никакого внимания – настолько их увлекла горячая полемика. Старик в белом рупане стоял в центре зала с грозно поднятым вверх пальцем, остальные сидели, но в таких напряженных позах, что казалось, будто они готовы вскочить в любую секунду.

Гирлянда из лотосов у старика на шее говорила о том, что он выполняет обязанности ведущего с правом обозначить тему дискуссии. Спор был в самом разгаре.

– Атман есть! – хрипло, с нажимом заявил старик. – Вспомните аргументацию Кришны в разговоре с Арджуной в «Бхагавадгите»[132]132
  «Бхагавадгита» – букв. «божественная песнь», часть «Махабхараты», которая состоит из философской беседы Кришны с Арджуной, одним из братьев Пандавов.


[Закрыть].

– Какую же? – спросил с места кто-то из риши.

– А ты не помнишь? – съязвил ведущий, потом торжественно провозгласил: – Освободиться от двойственности можно, только утвердившись в атмане. Именно так риши поднимается над тремя гунами[133]133
  Гуны – свойства души, раскрывающие перспективу ее развития.


[Закрыть].