Текст книги "Легенды пучин"

Соперник из тыла

Пока подданные Дитера суетились с формированием команды, сам хозяин стал ездил к Ульрике чуть не каждый день. Он забрал у Кэйт её «Поло» и мог ездить в город когда пожелает. Парковался за три машины от ее дома и часами наблюдал, кто будет к ней приходить. Однажды позвонила Кэйт и он, терзаемый ожиданиями, начал говорить:

– Башка лопается, я не могу вместить мысль, что у нее никого нет! Ты представь себе – серебряные волосы, глаза как у Будды – ну ты знаешь, чуть спят, но Будда на чеку. Она словно дремлет, но когда удивится, то открывает веки и как будто сияет солнце. Не для меня солнце, и в этом, понимаешь, вся подлость! Может быть тому, другому, она открывает свои очи и он любуется, ныряет в бездонный океан. Но вчера она оп-п-п, и распахнула на меня глаза – так, на ровном месте, без повода и причины. До сих пор думаю, что я такого сказал. Ничего, так – говорил про подружку бывшую. Я тебе вроде рассказывал, да и ей уже говорил, утопленница та, помнишь? А ночью мать мне снилась с нею рядом, но я вижу мать сперва, потом ее только. Мне мамаша стала говорить что-то, я сразу тараторю про себя: бу-бу-бу-бу! Просыпаться – просыпаться, не надо мне чтобы с того света новости шли! Мы такое уже проходили – все Небеса меня хотят подцепить, и тебя вот подослали, и по другому каналу пробивают. Но я не об этом … Анн вспомнилась – вот я о чем. Нынешняя услышала и округлила глаза. Как думаешь, может приревновала? Потом сразу помягче ко мне стала… ну так все-таки у нее кто-то есть! Такие красивые просто так не ходят!

– Я согласна, Дитер, – она хотела добавить что-то еще, но он перебил.

– Так, теперь тихо! Кто-то к ней ковыляет. Придурок какой-то недоразвитый. Постой … постой … все, мне некогда!

Он бросил трубку на соседнее кресло и хотел протереть глаза. На пороге, возле двери Ульрике пошатываясь стоял … Самсон. За пазухой, как обычно, торчала его сиплая дудка. Спустя несколько секунд он скрылся за дверью.

Дитер дал себе команду успокоится, побыть молчаливым наблюдателем и не делать дурацких выводов на основании того, что видит. Напоминавшая о себе в последние дни мания преследования заставляла подвергать критике все наблюдаемые объекты. Небесный корабль, с которого он чудом спасся, теперь воспринимался Дитером как чья-то ловкая проекция, в которую он впутался, подумав что все по правде. Оплатой этой ошибки Дитер считал свое обледенение на Японском острове полтора года назад. С тех пор нет доверия к картинкам. Ульрике была удивительна лишь тем, что в нее он влюбился. Нашлись бы другие женщины, больше в его вкусе. Но с ума он сходил только от нее. Чувства, чувства – никаких иллюзий! Глаза можно ослепить талантливой декорацией, в уши можно всыпать тонны слов, которые на следующий день ничего не будет стоить.

– Вот дьявол! Сколько у нее можно торчать?! – не выдержал Дитер и что есть силы хлопнул по рулевому колесу. Раздался резкий сигнал клаксона и где-то залаяла собака, стая ворон соскочила с липы и с гвалтом улетела за дом Ульрике. Соседка вышла на крыльцо и подслеповатым взглядом старалась разглядеть не за ней ли приехали.

– Да что уставилась, старая?! Деньки свежей молодости видны только в зеркале заднего вида, а вот реальность такая, что ветры любви дуют нам в спину, зовут, да только не нас!

Пожилая леди покрутила головой и вернулась домой, так и не узнав, что слова предназначались ей.

Самсон вышел от Ульрике через тридцать минут с нагруженным пластиковым пакетом, покачался на пороге и сделал ручкой прощальное адью. Дитер кипел, но как мог держал себя, чтобы не устраивать сцены в хорошо обозреваемом месте. Он запустил двигатель и проехал мимо довольного Самсона метров на сто вперед. Тот ничего не замечал, но уже засунул свою грязную лапу в недра пакета. Остановился, бухнул пакет об асфальт и стал рыться в нем, как в помойке. Какие-то кульки вывалились на землю, рассыпалось что-то наподобие крупы или бисера. Человек-животное не потрудился собрать, даже не обратил внимания. Дитер уставился в зеркало заднего вида и, на чем свет, проклинал криворукого Самсона, его бездарную жизнь и весь его убогий род. Потом он увидел, как из двери выбежала Ульрике с распущенными волосами. На ней был свитер большого размера с широченным вырезом и от этого одно плечо было полностью открытым. Его установка на то, чтобы не верить глазам прекратила работать.

Девушка подбежала к Самсону и стала собирать кульки назад, а бродяга, вместо того, чтобы помогать, начал ей кланяться и что-то приговаривать. Дитер забыл когда в последний раз так усмирял себя – выйти и навалять этому придурку или помочь Ульрике собирать этот пакет. А может сидеть и не двигаться, застыть как вор, как подлец, подсматривающий в щелку? Лисий дух победил – он застыл на месте и только глубоко дышал: его любимая ползает на корточках перед холопом, собирает какую-то дрянь, а этот идиот стоит и веселится, только его флейты дурацкой не хватало.

Не успел Дитер додумать, как в руках бродяги оказалась злополучная дудка и не зная ни стыда, ни совести Самсон принялся выводить подобие похоронного марша. Собака завыла, а вороны заняли удобные места для концерта. Старуха соседка поняла, что праздник все-таки на их улице и сделала несколько уверенных шагов к тротуару.

Последнее, что Дитер видел, перед тем как ударить по газу, что свитер Ульрике сполз до такой степени, что уже три раза как его следовало поправить. Вынести эту сцену было выше его сил, к тому же, горе-музыкант мог в любой момент распознать его «Поло».

Ульрике и ее гость видели как с места сорвалась машина. Самсон пробормотал, что так только черти носятся, а девушка тихо улыбнулась, доложив последний сверток в злополучный пакет. Бродяга раскланялся и протянул ручищу в надежде заполучить запястье Ульрике для поцелуя.

– Ну, будет тебе! Давай, ступай, сентиментальная душа…

Бродяга не верил своему счастью – еще полгода назад окружающая явь имела все признаки преисподних, но даже пристанище отступников не казалось последней пыткой. Уклон был невероятно крутым и скорость падения нарастала. И тут – бац! Кэйт, которую послал Хозяин, которого почитать и любить следовало больше чем родного отца. Наконец, Ульрике – роскошная женщина и воплощенная щедрость.

Мысленно Самсон вернулся к Кэйт и почесал затылок. Ее он стал недолюбливать, но за это досадовал на себя: вывела на спасение, поддержала свалившуюся душу, сама кроткая, не фуфыра. Но этого мало чтобы нравится Самсону. Он видел, что девка загнала себя в непонятные законы, в ней тьма-тьмущая комплексов, фобий и прочей дряни – и Самсон знал как это все победить. Но только он открывал рот для воспитательной работы, как она этот рот затыкала. Даже не словом – просто не слушала и все. Какое неуважение!

В тоже время, что касалось Дитера, тут она ловила каждое словечко, ушки востро; ясное дело – влюблена. Но раз так, то не отвлекайся на чужие заразы, что тебе до грязи, мата да убогости? Не твои – и ладно. Люби себе по-тихому и пахни цветочком! Или это у тебя не любовь, а поскудство и кривляние – правду говорил Хозяин, нанятая шпионка!

Так через пять минут настроение Самсона поменялось, и вспышку радости поглотило негодование. На этой гневной волне его и остановила полиция – просто бродяга не заметил что стал вслух сквернословить и вышвыривать из пакета кульки, как бы отыгрывая на них свое расстройство. Он безропотно подчинился блюстителям порядка и залез в их машину – дальнейшая процедура ему представлялась ясно и не вызывала больших тревог. Вдобавок, ночь будет не под открытым небом. Его лицо снова просветлело:

– Парни, будете сухие фрукты? Меня сегодня угостила моя дама, могу поделиться. Ни разу не ел сухие фрукты … да что ты отворачиваешься? Все чистое – вот я кожурку отковыряю и посмотрите!

Неудавшееся признание

«Если научишься признательности, тогда просто научиться не отстранять жизнь. Тебя мамка так выучила, швырять все по сторонам?! Надо быть с пониманием – не воротить морду на хочу—не хочу» – слова Самсона возвращались к ней все утро. Бродяга пропил свой мозг, не умел завершить начатую мысль и часто бормотал сам с собой, а про его убойную игру на инструменте не хотелось и вспоминать. Но в хаосе, в дебрях его безрассудства возникали порой неожиданные словесные формулы и Кэйт казалось, что не Самсон порождает эти высказывания. Она верила, что ее Дитер способен вселять идеи посторонним, чтобы они звучали на разных голосах и попадали к ней в сердце.

Кэйт размышляла над этим, пока Питер воодушевленно докладывал, что команда собирается отважная и из Тайланда подгонят корабль, правда это яхта, но специальная. Остается скорректировать сроки и можно отсылать розыскную группу в район поисков, да еще остается непонятным за какой счет в Азию полетит Самсон. Этот вопрос Кэйт предстояло выяснить у Дитера.

– Да, босс захотел с тобой познакомиться! – вспомнила Кэйт, – Можем поехать к нему вместе.

Питер неопределенно пожал плечами и от локтей спустил закатанные рукава пуловера, как будто ему стало холодно. Кэйт не поняла: насколько ли этот парень застенчивый, что отступает в тень, чтобы убежать от похвалы, или … что-то еще. Про себя пролистала возможные варианты: пока она не добавила ни единого слова и было пространство для маневра.

Да нет, застенчивый! Как и я, молчит– не оправдывается, повода не ищет. Глаза вот они, на виду – романтик, одно слово. Но романтик деловитый, деньгами получил все, на что рассчитывал.

– Если так нужно, поехали! Но не просил ли Дитер сначала выудить этого бомжа? В каком он застрял отделе? Ума не приложу – как такого разгильдяя можно брать в команду!

Верный ход адвоката и женщина отвлеклась. Ей снова вспомнилась фраза о признательности, когда Самсон позвонил из полицейского участка. По его тону было понятно, что в казенном месте Самсон как у себя дома, и не упустит возможность поучить полицейских уму-разуму.

Теперь этот кладезь знаний перекочует в автомобиль Кэйт, чтобы продолжить свою миссию. Пока этого не наступило Пит торопился объясниться со своей заказчицей:

– Ты серьезно? Он такой великолепный, а я, значит никакой… думаешь мне легко видеть того, кто украл твое сердце? Конечно, я не знаю, но … мне кажется у вас не взаимно. Честно! Поговорив с ним ты приходишь такой тоскливой. У тебя такое озабоченное лицо, будто ты что-то не так делаешь. Мне кажется, мы сработали великолепно – тринадцать человек, включая нашего бездомного героя! За этим досадным исключением все профессионалы, половина парней хотя бы по разу были в обзорах и рейтингах парусных гонок, другая половина знает толк в нырянии и глубоководной разведке. Все тип-топ! Ты же недовольна, вообще отстраненная какая-то. Все из-за него…

Кэйт пожала плечами и ничего не ответила. Через пару минут, когда они уже ехали в полицию, она сказала:

– Мы не связаны любовными отношениями – мне не хочется желать, или к чему-то стремиться. Но в этом человеке есть сильное внутреннее солнце. Когда обнаруживается такое редкое явление, будет мудрым просить у этого солнца просветлить мою жизнь, чтобы и я однажды могла сиять.

– Не скажи! Ты намного лучше, могу сказать это не глядя. Ты человек, прекраснейшая девушка, у тебя душа живая, поэтичные глаза, значит живая душа. Для тебя должно найтись другое будущее, не в этом городке, не с этими людьми!

– Я не человек, я русалка!

Пит широко заулыбался, почувствовав интересный юмор, шутить он и сам любил. Все еще улыбаясь он нагнулся посмотреть на ее ноги.

– На газ ты хвостиком давишь? К тому же наряд у русалок, так сказать, без верхней части. Но я не возражаю, согласен – я тоже все время скрывал, напоследок сознаюсь.

Пит выставил вперед левую руку, большим пальцем зажав средний и безымянный, в результате чего образовались рога.

– Я, Нептун, а это мой трезубец! – Пит неприятно захихикал, но прекратил, не допускала озорного тона.

Кэйт не смотрела на дорогу и, прищурившись, повернулась к нему. Когда ее взгляд стал слишком долгим, Пит испугался что они врежутся. Но она вернулась к управлению.

– Ты не Нептун! – строго ответила она, – Я молюсь Богу Нэпто, чтобы Дитер потерял способность хмелеть. Каждый день я отправляют молитву и Высочайший меня услышал. Мой господин земной слишком много пьет и алкоголь снижает его сознание. Мне следует многому от него научиться, но часто это невозможно – его внешнее сознание дрейфует на беспорядочных волнах. Уговорить его у меня не получается, и я пошла с тыла – алкоголь это жидкость, Высочайший способен превращать жидкость во что угодно: вино в воду или обратно. Я так благодарна Ему!

Непривычная улыбка застыла на лице Питера, как улыбаются когда не знают что из сказанного шутка, а что намек. Оставалось поддаться шутливому задору:

– Выходит, явилось чудо! Если ты намолилась, чтобы вино превратилось в воду, тебя должны возвести в святые! Только подумать – разговариваю со святой, с чудотворцем!

Помедлив он с сарказмом добавил:

– Это и понятно, муж-алкоголик никому не нужен, лучше разобраться с этим до свадьбы. Или вы уже..?

– Ты первый из людей, кому я пытаюсь объяснить … нет, не муж, и не будет! Сознание – важнее всего остального, соз-на-ние. Даже всемогущее солнце могут закрыть тучи. Сознание, не закрытое никакими облаками, вот что я хочу видеть в нём постоянно.

Питер замешкался, потер ладонью лоб, покрутил по сторонам головой и, не позволяя улыбке исчезнуть, спросил:

– А мое сознание тоже солнечное? Могу тебе обещать, что и с русалкой найду общий язык …если вот такая, как ты.

Кэйт, словно не слыша реплики и продолжала вести машину. Она чувствовала прилив радости от того, что наконец прояснился телефонный разговор с Самсоном.

– Я тебе признательна. Ты столько сделал для Дитера, спасибо тебе! – произнесла она.

– Но что такое непостижимое для тебя сделал Дитер? Много платит? – растянутые в улыбку губы словно приросли к лицу Питера, маскируя к его поблёкшее настроение.

Кэйт зажмурилась и забыла следить за дорогой.

– Я люблю его солнце! Хочу, чтобы у меня было такое же. Для этого нужны поклонение и верность. Однажды и он увидит своё солнце, и перестанет сопротивляться, как делает сейчас. Ему давно пробил час, но сам видишь, какими упрямыми бывают люди. Он таки становится лучше, медленно, незаметно, но лучше. Дитер все еще убегает от веры, подозревает и ищет подвох – я не хотела тебя с ним знакомить, вот посмотришь, поначалу он станет подозревать и тебя.

– Тогда незачем с ним встречаться, я сделал дело, мне заплатили. Мы квиты! В поход я не иду, болтать об этом предприятии тоже не стану – бумагу подписал. Что еще?

Питер видел в салонном зеркале отражение ее глаз, настолько трогательных, утонченных, невероятно близких. Необъяснимая глубина роднила эти глаза с чем-то сокровенным внутри него. Это всю жизнь от него умалчивали, скрывали или забывали сказать, что же это общее и близкое живет в других, в нем самом и скрепляет людей. Все с разными целями; лгуны и чистые сердцем, последние подлецы и святые. Питер гнал с лица улыбку, от которой самому становилось мерзко. Он знал, что такая гримаса делает его непохожим на себя обыденного и все видят, что не улыбка это, а защита.

Кэйт бросила на него короткий взгляд и ответила, что все довольны и Хозяин, скорее всего, захочет это как-то подкрепить. На последней фразе Кэйт ухмыльнулась, давая понять, что придется с ее Хозяином пьянствовать. Питер шумно вдохнул через ноздри и посмотрел на часы.

– А вот и он! – воскликнула Кэйт. Питер заметно вздрогнул и опять стал смотреть по сторонам. Он взял себя в руки и снова прицепил к губам ненастоящую улыбку, но не прошло и секунды, как засмеялся:

– Наш придурок! Смотри-ка, он барахлишком в полиции разжился, еле тащит.

Через дорогу, волоча большой, доверху набитый пакет, навстречу машине семенил Самсон.

– Все сволочи обнюхали! Везде сунули свое рыло … – вместо приветствия произнес бродяга.

Хуомо-неандертале

Обрадованный, Питер выскочил из машины и нарочито наигранно распахнуть заднюю дверь перед Самсоном, через плечо он бросил Кэйт:

Если говорить про этого типа. Какой вид сознания он представляет: гном, русалка мужского рода, хуомо-неандертале или…

– Кто я такая, чтобы давать комментарии?! – коротко отрезала Кэйт.

Самсон бубнил свои проклятия и лишь уселся на заднее кресло, полез копошиться в пакете. Обращаясь к Кэйт, он спросил:

– Сухие фрукты ела когда-нибудь? Будешь? Я легавым предлагал, они морду воротят. Мне вроде ничего, только сухое какое-то.

Кэйт отрицательно покачала головой, а Питер стал с удовольствием наблюдать непростые отношения бродяги и русалки. Самсон спросил ее про выпивку и еще раз пожаловался на сухость во рту. Не называя Питера по имени, сказал, что у того возле ног, в двери была вода. Питер нагнулся вправо и стал рыскать в дверном кармане. Из предложенной Питером бутылки воды Самсон отпил глоток и поморщился.

– Вези меня на работу! – скомандовал Самсон, – Потерял с легавыми уйму времени. Питер от удивления повернулся всем корпусом и стал изучать лицо бродяги, надеясь обнаружить иронию, но вместо этого получил неожиданный ответ:

– Чего вылупился?! Тебе на зарплату зарабатываю, сиди себе и не строй рожи, улыбчивый ты наш!

Кэйт больше не выглядела романтичной и погруженной в себя. Ее глаза стреляли то в зеркало заднего вида, то вправо, на Питера.

– Эй, сзади! Давай помягче, ок?! Это моя машина, не кончишь свою ахинею, ногами пойдешь…

Самсон пребывал не в одухотворенном настроении, но на Кэйт не огрызался. Она, наоборот, была готова продолжить угрозы, только бы сдержать непутевый язык. Можно снести нецензурную брань, но Питера задело упоминание о причастности к зарплате – если и бред, то слишком продвинутый для арсенала грубияна. Питер рассматривал вариант разузнать побольше, но взгляд Кэйт поведал, что попытка будет бесполезной. Она видела как на приклеенную улыбку Питера нашла тень.

Зачем он растягивает эту гримасу – для него дело закончено, а меня такой физиономией не обольстить?

Конечно, он услышал и был склонен поверить, еще обманывал себя, что все не так – но таково горькое лекарство и его следовало принять. Пусть станет известно чем скорее, тем лучше. За день до этого Кэйт лежала на дне своей ванны, наблюдая как один за одним соскальзывают и растворяются домыслы, страхи и неверные представления. Ближе к концу сессии, перед тем, как расступаются мысли, ее представилась картинка – Питер узнает, что его работу финансирует бездомный забулдыга. Адвокат из Ганновера, два диплома, престижная работа, личная программа успеха и романтика, прижившаяся с капиталом знаний. Питер исключал из картины жизни попрошаек, считая их бездельниками и наглецами. Милостыню не давал, а в разговорах, когда касалось бездомных и опустившихся, держался критического взгляда и имел рецепт, как изменить сразу во всем мире ситуацию с бедностью.

Последние пузырьки углекислого газа поднимались к поверхности воды и Кэйт испытывала болезненное удушье кислородного голодания. К этому трамплину никогда не привыкнуть! Он сравним с пересечением границы жизни и смерти, и так же, как на границе, там идет битва. Жизнь не хочет расставаться со своим господством, жизнь – молодая, старая, древняя, всегда чувствует что должна протянуть больше. Кэйт много раз слышала, как жизнь умоляет, клянется стать лучше, выправить изъяны, раскрыть себя подобно розе в полном цвету. По ту сторону барьера – хладнокровная смерть. Отсутствие паники, бездействие эмоций дают смерти огромное преимущество. Но Кэйт не на той стороне, ни на этой; сама по себе. Она – будущая русалка, существо за границей понятий. Строчка из поверья, за которой видят только сказку.

Когда пройден порог, по телу разливается эфир необъяснимого. Ей отпущено десять минут, в которые Кэйт может обратить свое внимание к чему угодно и увидеть корень правды. Нет ни далеких тайн, ни близких, любой из живущих открытая книга.

Со способностью наблюдать истину приходит и другая – никак не оценивать увиденное. На суше, Кэйт израсходовала не один год, чтобы заставить видеть одну сторону человеческих существ – только освещенную сторону луны. Попытки еще не повстречались с успехом и пока только один стал наградой за усилия – ее Дитер. Но под водой, когда без единого вдоха, явления происходят по иным законам. Не получается размышлять в измерениях «хорошо» или «плохо». Она верила, что если смотреть на солнце Дитера, рано или поздно станут видны блеск и сияние остальных. Но заглядывать на темную изнанку его луны она считала кощунством и сторонилась от любой из его тайн.

Если тайн ее не интересовали, то преданность изучалась досконально. Восторгаться, отдавать свое все, нырять на самую глубину искренности – были поступками трудными, навык который приходил с практикой. Но держать расстояние одного физического объекта от другого, одного потока желаний от ее собственного, гаснущего, но не умирающего до конца – это усилие. И боль, боль сопротивления, сродни глубоководному давлению, когда нет спасительного убежища и каждая клеточка прогибается под тяжестью десятков литров воды. Океан учил Кэйт, проговорился о законах природы и нашептал секрет как их превзойти. И ей стал нужен человек, который сочетает воду и пламя, землю и воздух, в сердце которого светило бы солнце. Кто знал, что в своей внешней жизни этот человек окажется таким беспутным?

От размышлений ее оторвал звук – это Питер что-то шептал, косясь глазами на заднего пассажира.

– Какая луна? – спрашивал он тихо, опасаясь вызвать очередную волну откровений от заднего пассажира.

Питер видел большие, непонимающие глаза Кэйт и поспешил добавить:

– Ты говорила о Луне, не понял что с ней не так?

Значит Кэйт думала вслух, значит забыла, что с ней еще двое. Почти нараспев она ответила, что луна – это она сама! Луна сильно любит землю, но не может ее обнять, не может коснуться. Если такое случится, уничтожена будет и луна и земля. Поэтому во все века луна плывет вокруг земли и любуется ею, борясь с желанием броситься в объятия!

Сзади перестал шуршать пакетом Самсон.