Текст книги "Реальные события и фантастика. Рассказы"

Пари

Палатка и кухня стояли на крошечном острове между двумя руслами маленькой речки. Вокруг простиралась степь до самого горизонта, лишь изредка несколько ивовых кустов чахли в редких низинах – там видимо неглубоко находись подземные воды. Днём стояла неописуемая жара, сухой слабый ветерок обветривал нашу кожу, когда мы прочесывали с радиометрами эту степь в поисках эпицентров гамма аномалий.

До этого мы жили в маленьком березовом лесу на берегу реки, и там не было такой обширной степи – лишь поля и березовые колки между ними, в которых можно укрыться от палящего солнца и пообедать в тени. Здесь, в новом месте, можно было найти тень лишь в нашем лагере. Речка шириной метра два промыла русло в песчано-глинистых отложениях на целый метр, и к воде было трудно подойти – можно было увязнуть в вязкой глине по самое колено. Перед небольшой низиной она раздваивалась на два русла, и между этими руслами росли несколько высоких берез среди кустов ивы. Под ними была тень, и мы ухитрились там поставить палатку для нас и кухню. Над кухней натянули тент и поставили под ним обеденный стол и стулья.

Газ для плиты здесь было не достать, дров для костра тоже не было, и мы варили себе еду с помощью паяльной лампы. На бензине ездил наш Газ– 66, и мы не страдали от отсутствия дров.

Это райское местечко я обнаружил совершенно случайно, когда поехал на разведку – посмотреть, где можно остановиться невдалеке от следующих аномалий, которые надо было нам посетить. Ездить до них по часу каждый день было нам неудобно на нашей машине, которая была очень прожорливой.

Топографические карты у меня были почти вековой давности. За это время почти ничего не изменилось. Та же степь с немногочисленными болотцами и маленькие речки. Деревень, обозначенных на картах, уже не было, сохранились одни их названия, такие, как например, деревня «Страх Буржуазии».

Это подходящее место для лагеря было единственным среди степи, и мне оно сразу понравилось. Совсем рядом были наши объекты, речка, и росло несколько берез. Перед тем, как перетащить на островок свои вещи и палатку, нам пришлось сделать небольшой мостик через одно из русел, и по нему ходить. Машина стояла на противоположном берегу, под солнцем. В ней по вечерам мы смотрели телевизор, а днем в гости приезжал пастух – казах на лошади и тоже смотрел в экран телевизора вместе с водителем, пока мы работали в степи.

После трудового и жаркого дня было очень приятно встать на наш мостик в тени, зачерпнуть ведро прохладной воды и вылить его на себя. Сразу хотелось жить после этой жары. В этой маленькой речке было огромное количество пескарей. Они там плавали целыми стаями, так и просились на скороводку. В основном были по двенадцать сантиметров в длину, но попадались и крупные рыбешки.

Обеденный раскладной стол кухни под тентом стоял у самой воды, в каком-то метре от берега. Место за столом у самой воды принадлежало нашему водителю – Сереге, который любил после плотного ужина посидеть с сигаретой и удочкой. Для него наш лагерь был просто раем на земле. Голодные пескари не давали ему даже затяжки сделать, клевали даже на голый крючок, едва он долетал до воды. И по вечерам он сидел и махал удочкой, вытаскивая одного за другим голодного пескаря. На смену постоянно тающей пескариной стаи приплывала другая, и нам не грозила голодная смерть от недостатка рыбы.

Жареные на сковороде пескари был очень вкусными, и мы каждый вечер опустошали по несколько сковородок, полными золотисто – желтыми жирными, жареными пескарями. Серега всегда снабжал нас нужным количеством рыбы, это было для него увлекательным отдыхом после жаркого дня. Никому из нас и в голову не приходило, чтобы лишить его должности главного и единственного рыбака, и ему это нравилось.

Наш геофизик, парень с неиссякаемым чувством юмора, решил пошутить как-то вечером над Серегой. Ему стало скучно, после того, как он посчитал все концентрации элементов за день. Сел около Сереги на кухне и стал хвастать своими рыболовецкими подвигами еще в детстве. Когда главный наш рыболов стал сомневаться в правдивости некоторых его рассказов, Шура ему предложил на спор, что за несколько минут он поймает больше рыбы, чем он. В это время я оторвался от своей работы и тоже заинтересовался их беседой.

В конце они заключили пари, и я стал главным свидетелем спора. У Шуры не было удочки, и мне было очень интересно, как он мог рассчитывать на победу над опытным рыбаком.

Я засек время на часах, и Сергей закинул удочку в речку. Сразу же последовала поклевка, и он снял с крючка первого пескаря. За ним последовал второй, третий. Наконец на мостике появился Шура, его соперник. У него в руках была трехлитровая банка с крошками хлеба, затянутая марлей с небольшим отверстием. К банке была привязана веревка, и, держа банку за нее, он спустил ее под мостик. Через минуту он ее достал, и она была полная пескарей. Даже можно было не считать количество рыбы, которая набилась в банку за какую-то минуту.

Серега, наблюдая за действиями своего соперника, начал от досады ругаться, но был вынужден признать свое поражение. Условий о способах ловли пескарей не было, и я объявил чистую победу хитроумного Шуры.

Мы стали пользоваться этим браконьерским методом рыбной ловли постоянно, прикармливая пескарей у мостика. Количество пескарей под ним не уменьшалось, и мы ели столько, что еле выползали из-за стола. Набирать лишний вес после такого объедения по вечерам нам мешал степной жаркий климат. Через две недели две мы закончили работу и, и по вечерам, уплетая тушенку с вермишелью, мы вспоминали вкусных жареных пескарей.

Пегматитовые жилы

Наступили осенние холода. Обширные поля вместе с редкими березовыми рощами, на которых мы работали, продувало ветрами. С берез уже сдуло всю листву, и в березовых лесах было так же ветрено и холодно, как и на полях. Нам оставалось совсем немного работы, чтобы потом ехать в тепло городских квартир. А пока мы одевались потеплее и ели больше. Поверх геологических костюмов надо было надеть телогрейку, а дополнял экипировку длинный брезентовый плащ. Только так можно быть ходить по полям и березовым перелескам, спасаясь от пронизывающего ветра.

Жить мы перебрались к коллегам: геологам одного из отрядов челябинской экспедиции. У них были небольшие деревянные домики из бруса, с печками. Один из них пустовал, и в нем мы и разместились. Нас было всего четверо – водитель, геофизик, рабочий и я, и всем хватило места.

Район изобиловал старыми мелкими месторождениями драгоценных камней. Они были уже отработаны, отвалы перемыты, и никакого практического интереса не представляли. И я без всякого волнения посматривал на неглубокие и маленькие карьеры, ямы и остатки старых шахт. Там сейчас ничего нельзя было найти.

Мы с рабочим ходили по аномалии в одном сосновом лесу. Она была небольшая, и мы скоро ее закончили и поехали домой. После ужина Женя стала строить план изолиний, который был нужен мне для дальнейшей шурфовки. Через полчаса подошла ко мне и сказала, что у нее получается какая-то абракадабра. Такого никогда не получалось за несколько лет работы. Я посмотрел на листок миллиметровки и ахнул. Такое гамма-поле могло быть только в одном случае – если под почвенно-растительным слоем спрятались пегматитовые жилы с аметистами, бериллами, горным хрусталем и прочими красивыми и редкими минералами.

Об этой радостной новости я объявил всем, и на следующее утро мы поехали откапывать минералы. Пегматитовых жил, судя по рисунку, было три. По-другому нарисовать гамма-поле было просто невозможно.

Приехали в знакомый сосновый лес, где уже были отмечены точки с максимальной радиоактивности. Каждому достался свой шурф, и мы с лопатами принялись копать, лелея надежду на то, что именно здесь находиться хрустальный погреб.

Прошло полчаса, и в моем шурфе появились граниты с крупными включениями биотита, и только текстура у этого гранита была другая, чем у обычного – ее в геологии называют пегматоидной. Это не был еврейский камень, а просто гранит с крупными выделениями слагающих его минералов. Гамма – активность у них повыше, чем у нормальных гранитов, но практического интереса они не представляли. Зарисовал шурф, промерив по стенкам активность, я отобрал пробу, и пошел к остальным шурфам. В одном из них, рядом с моим шурфом трудился геофизик, и у него была похожая картина, как и у меня. Я закрыл его шурф и отправился к Сереге. Водитель наш выкопал глубокую яму, и только его голова торчала над горкой породы, которую он выкидывал из шурфа.

Ему повезло больше, чем нам. Он копал рыхлую темно– серую рассыпчатую породу, в которой попадались непонятные желваки такого же цвета. Я тотчас расколол один молотком и стал изучать содержимое. В нем была такая же серо-черная порода, только с мелкими блестящими золотистыми вкраплениями минералов. Под лупой оказалось, что это обычный пирит и халькопирит, а не золото, на которое я рассчитывал.

Надежды на находку драгоценных камней больше не осталось, и все работники с огорчением услышали об этой новости. Проделав всю необходимую работу и закопав шурфы, мы залезли в уазик и поехали.

Дома я достал пустые бланки паспортов на аномалии, заполнил один и утром зашел к главному геологу челябинской экспедиции. Рассказал о необычной находке и отдал копии всех материалов, которые у меня были. От него получил документ, что он принял от меня всю необходимую документацию.

Этот документ я передал своему начальнику уже в Екатеринбурге. Он остался доволен моими действиями, и я получил премию – за то, что нашел неизвестный объект и передал все материалы по нему геологам-съёмщикам. Им это пригодилось, так как они составляли новую геологическую карту этого района.

Рассказчик

Мои товарищи плавали по уральским рекам, чтобы не ломать ноги в береговых зарослях и не обходить то и дело многочисленные прибрежные скалы. У меня был печальный опыт сплава, и я отказался плавать на резиновой лодке. Тогда меня сделали начальником этой группы, дали уазик с водителем и в мои обязанности входило провожать маршрутные пары на маршруты и потом встречать. У меня были топографические карты, где было указана скорость течения рек, и я подсчитывал, когда та или иная группа приплывет к концу маршрута, чтобы ее встретить. После встречи давал им отдохнуть и увозил на следующий отрезок реки, в плавание.

Потянулись дни, в течение которых приходилось много ездить. Однажды надо было забирать много маршрутных пар, и я поехал на другом уазике. Эту машину в просторечии называли «батоном». На автостраде у нее потек радиатор, и мы встали на обочине. Надо было ехать за буксиром. В нашем лагере был еще Газ-66, и надо было пригнать его на помощь.

Наступал вечер и начало быстро темнеть. Чтобы успеть добраться до дому, надо было действовать быстро. Я вышел из машины, дошел до шоссе, в конце которого находился дом, в котором мы остановились. До него было около сотни километров. Мне во что бы то ни стало надо было уехать на попутке. Они ездили редко, и я шел пешком по обочине шоссе, иногда голосуя машине, которая ехала в сторону дома. Было уже темно, и никто не останавливался. Когда очередная иномарка мигнула левым подфарником, чтобы меня объехать, я повернулся и пошел дальше.

На моем плече висела офицерская сумка с картами. Ее-то и увидел водитель. Он остановил машину, и я забрался в салон. Молодой мужчина жил в паре километров от деревни, в которой мы остановились, и согласился меня довести почти до самого дома. Мы поехали. В салоне стояла тишина, мой спутник ни о чем не говорил, не спрашивал меня ни о чем. Ехать ночью на машине в тишине трудно, и я начал ему рассказывать, о том, кто я, чем занимаюсь в этих краях и почему голосовал на обочине. Водитель меня не прерывал, и я продолжал рассказывать ему обо всем, что приходило в мою голову. За два часа рассказал ему, почему попал на работу в геологию, затронул годы, проведенные в институте, где работал после его окончания, и какие полезные ископаемые пришлось искать, а также что ищу в этих краях. При этом он узнал некоторые сведения о геохимии урана, железа, меди, золота и алмазов.

Темы были для меня хорошо знакомы и я не испытывал недостатка в словах. И речь моя была непрерывной, содержательной, и порой я вспоминал разные интересные и смешные истории.

Поездка незаметно подходила к концу. Начались сараи, потом дома и, наконец, машина остановилась перед гаражом. Мы вышли из машины, и водитель объяснил, в каком направлении мне следует идти. Я его поблагодарил, попрощался, и вышел на грунтовую дорогу. В конце ее находился дом, в котором мы жили. Рабочий и водитель Газ – 66 еще не спали, когда я открыл дверь и зашел на кухню. Мне хотелось пить. Я слишком долго работал языком, и у меня пересохло в горле.

После того, как я выпил две кружки чая, мы с водителем уселись в Газ-66 и отправились за машиной и геологами, в ней оставшимся на автостраде. Проехав несколько километров, я увидел в свете фар несколько знакомых фигур, которые шли нам навстречу по обочине дороги. Как потом оказалось, им надоело ждать, когда я приеду, и они сели на рейсовый автобус и поехали на нем. Мы их забрали и довезли до дома, а потом поехали за уазиком.

Взяли его на буксир вместе со спящими там геологами и дотащили до дома. Под утро операция закончилась. Нам повезло, что в отряде было несколько машин, и не пришлось вызывать помощь из конторы, которая была в шестистах километрах от нас. Все обошлось благополучно.

Сплав

Осталась позади камера в Кушве с ее клопами и узниками, преступниками всех мастей, а также случайно попавшие туда простые граждане. Мы с Володей дождались поезда, и продолжили свой путь. Доехали до поселка Полуночного, и пошли искать геофизическую партию. Нашли быстро, отдали сопроводительное письмо в отдел кадров, узнали все, что хотели узнать. На ночлег нас оправили в полупустое общежитие.

Утром мы получили на складе одежду для работы в лесу, и вместе с начальником отряда, геофизиком, добрались до палаточного лагеря, в котором нам предстояло прожить почти месяц. Кроме нас, в отряде было еще несколько рабочих, один из которых был манси, и девушка – геофизик. Занимались они ВЭЗами.

ВЭЗ (вертикальное электрозондирование) – это такой метод геофизики выяснить мощность рыхлых отложений путем пропуска электрического тока между двумя электродами. Мне дали прибор, чтобы я снимал с него показания, а Володя с другим рабочим ходил с электродами. Двое рабочих сидели на катушках с проводом, рядом с оператором, отпускали его, или сматывали. Потом и мне пришлось ходить с электродом, а оператором становился Володя. Рабочие на катушках иногда останавливали нас в самых неудобных местах, могли остановить рывком провода в самом глубоком месте болота, которое оказалось на пути, или на стволе дерева, которое в этот момент перелазил.

Один раз, когда я лез на какую-то скалу, мой провод дернулся и натянулся. Это была команда – воткнуть электрод в землю. Я чуть не свалился с валуна, на который только что залез. Пришлось с него слазить и искать место, куда воткнуть электрод. Случалось много таких неожиданных остановок. Раций у нас не было, и все сигналы подавались с помощью провода, к которому был прикреплен электрод. Работа была сдельная, и чтобы побольше сделать, рабочие буквально бегом бегали с этими электродами. Для этого в лесу были прорублены узкие визирки.

До этого я никогда не работал с геофизиками на ВЭЗах. Было очень интересно. Но ни до этого, ни после, я не видел столько мошки в тайге. На всех нас были сетки и болотные сапоги, но это мало помогало. Мошка умудрялась залазить и в сапоги, и проникать сквозь сетку накомарников. Сетку мы переворачивали тогда, когда внутри накапливалось много мошки, а ту, которая кусала ноги в сапогах, приходилось терпеть.

От мошки спасал лишь один дымокур. Когда становилось ясно, что показания прибора снимают долго, или делается контроль, то быстро устраивался дымокур – отрываешь кусок бересты, поджигаешь и сверху кладешь кусок мха. Садишься рядом с этим дымом и отдыхаешь от мошки.

Работа была в новинку, но потом мы привыкли. Когда визиры пересекали реку, приходилось брать собой резиновую лодку.

Как – то раз начальник, вместо того, чтобы идти в лагерь пешком, поплыл на этой резинке по реке. Наши палатки как раз стояли на берегу, Приплыл он только через час после нашего прихода, и больше не плавал. Тогда я решил попробовать – доплыть на лодке до лагеря, а не идти по визирам несколько километров. И когда мы закончили работу, уселся в резиновую лодку и отправился в плавание.

Река была шириной метров пятнадцать, с довольно быстрым течением, с омутами и перекатами. До нашего лагеря было километра три пешком, и часа два мне надо было плыть. После этого сплава я решил больше никогда не сплавляться по рекам.

Сначала все выглядело хорошо – я лежал в лодке и смотрел на проплывающие берега и пел песню Юрия Антонова – « несет меня течение…». Но вскоре начались завалы. То дерево лежит поперек реки, то два, а то и несколько деревьев с кустами. Лодка так и норовила проплыть под этими завалами, но я упирался изо всех сил, так как не мог позволить себе утонуть. Приходилось вылезать из лодки на лежащие деревья и перетаскивать через них лодку. Весь в поту и очень уставший, но живой, я доплыл до наших палаток. Вытащил лодку и поклялся, что больше так больше не буду рисковать своею жизнью.

Так в тяжелой работе, проходили наши с Володей каникулы. Как-то раз мы работали около лагеря. Чтобы не связываться с лодкой, мы срубили один высоченный кедр на самом берегу реки, чтобы по нему ходить через реку. Но хотя он и упал там, где нам надо было, он недолго пролежал поперек реки, изображая мост. Течением его сначала сдвинуло, а потом он поплыл по течению, захватив с собою нашу лодку. Мы с Володей кинулись в погоню. Течение реки было быстрым, и мы бежали за ним по береговым скалам около часа, прежде чем догнали эту беглянку.

Прошло много лет после этих каникул. Я работал уже геологом в специализированной экспедиции. И нам, геологам надо было сплавляться по уральским рекам, чтобы производить замеры радиоактивности по берегам этих рек. Это было легче, чем пробираться через кусты по берегам. Я сразу наотрез отказался, заявив, что лучше пройду эти маршруты пешком. Тогда меня тут же сделали начальником этой группы. В мои обязанности входило отправлять и встречать маршрутные пары, которые сплавлялись по рекам.

Их было трое, этих пар. Почти месяц я колесил на машине с водителем, отправляя своих друзей в плавание и встречая их в конце маршрута. Но сам никогда не сплавлялся, так как знал, чем это может закончиться для меня. Реки, по которым плавали наши геологи, были крупными – Тура, Тагил. Они были шириной до ста метров. И с медленным течением, но даже к таким крупным рекам у меня не лежала душа.

После работы мы с Володей, геофизиками и рабочими лазили на скалы у берегов рек, фотографировались, играли в шахматы и карты, варили компоты из разных ягод. Тогда я впервые попробовал компот из жимолости. Спустя несколько десятков лет я нашел в лесу и пересадил себе в огород лесную жимолость, и очень люблю ее собирать и есть летом. Но там, на Северном Урале, она была низкорослым кустарником, едва доходившем мне до колен. А в моем огороде она вымахала до двух с половиной метров. С крупными и вкусными ягодами.

Следующим летом у нас в институте была практика по геофизике на базе в Верхней Сысерти. Мы с Володей уже познакомились на практике с одним из методов – ВЭЗ, и когда наша группа стала знакомиться с прибором и электродами, мы улучили момент, когда наши приятели потащат электроды и нечаянно пошутили – включили питание у прибора. Двое студентов сразу закричали – они получили удар током: – в приборе было напряжение двенадцать вольт, которое по проводам подавалось на электроды.

Так мы с Володей использовали знания, полученные в геофизическом отряде. Там нас пару раз ударило током, и мы запомнили это на всю оставшуюся жизнь.

Страшное место

Дни летели один за другим, и мы обошли все, что было рядом, все легкие маршруты. Остались только несколько, которые были далеко и безо всяких дорог, по которым к ним можно было поближе подъехать. На них стали отправлять меня, – я был самым опытным, и везучим геологом и удача меня не покидала. Даже, когда мне не удавалось отыскать приличную аномалию, в пробах, которые я отбирал из обнажений в эти дни, оказывались большие концентрации полезных химических элементов – серебра, золота и редких металлов.

Один из маршрутов мне запомнился на всю жизнь. Оставив машину с водителем на лесной поляне, среди глухой тайги, мы с рабочим отправились по небольшой лесной просеке вглубь леса. Наступила осень, лениво падали листья, в лесу было тепло, тихо и мирно. Мы с рабочим добрались до места, где начинались песчаники и надеялись на находку этой породы с минералами урана. Но треск в наушниках был тихим и монотонным. Впереди, судя по карте, нас ждал заболоченный участок леса. Прошедшее лето было жарким, и высушило в нем всю воду. В русле маленького пересохшего ручья, который нам составил компанию, – мы шли по его руслу, были видны многочисленные окатанные обломки и глыбы песчаника. Из некоторых я брал небольшие образцы.

Когда начали идти по узкой визирке, через это болото, крики и пение птиц оборвались, и мы двигались в полной тишине среди похожих друг на друга березок и осин. Даже комары и мошка пропали. У меня появилось ощущение, что попали в какое-то опасное место, в котором нас, кроме беды, ничего не ждет. Солнце скрылось в какой-то серой пелене, и мы брели вдвоем с рабочим в сумерках. Тишина давила на уши, и я невольно стал оглядываться на каждом шагу, ожидая внезапного появления медведя, или какого-то еще зверя. Если бы вдруг выскочил медведь, или какое-то сказочное чудовище, я бы не удивился этому. На одной из осин сбоку от визирки висел старый, весь в ржавчине дорожный знак, с красным восклицательным знаком. Я его понял, как сигнал опасности, поданным нам кем-то, кто побывал тут до нас.

Мне надо было пройти по этой заболоченной межгорной низине километра три, чтобы потом можно было с уверенностью сказать, что здесь и не пахнет ураном. Но слишком страшным казался мне этот заболоченный лес. Я верил в свою интуицию, и доверял ей всегда. Мне не следовало испытывать терпение из-за встречи с чем-то странным и страшным. А эта заболоченная низина с одинаковыми березами и осинами на меня наводила ужас. Висела в воздухе какая – то постоянная нам угроза. Мы с рабочим, молодым пареньком после школы, прошли по этому странному месту в ускоренном темпе всего километра два, и я не выдержал, повернул назад.

Мы вернулись назад, к началу высохшего болота. Там светило солнце, пели многочисленные лесные птицы, и не чувствовалось никакой опасности. Было время обеда. Пообедав, поспешили к машине, которую оставили в лесу. На месте, где мы ее оставили, машины не было. Отыскали ее на соседней поляне, метрах в трехстах дальше. Водителя так заклевала мошка, что он нашел место, где гулял ветерок, и переехал туда.

Вернулись домой на базу вечером, усталые, но целые и невредимые. Чему я был очень рад. Такого странного и страшного места я не встречал раньше, и был рад, что наш маршрут закончился благополучно.

Даже сейчас, когда я пишу этот рассказ, мне вспоминается каждая минута, которую я провел в этом странном и страшном месте, и по моей коже ползут мурашки. Мне кажется, что я тогда благополучно сбежал от какой-то беды, которая меня ждала этом высохшем болоте.