Текст книги "Наследие 2"

Разговор длился ещё минут двадцать, но прежние арендные ставки Алене всё-таки удалось отстоять. Бизнесмен ушел, и она отметила в рабочих планах, что необходимо по возможности форсировать подписание нового договора аренды, пока у арендодателя не возникли ещё какие-нибудь дельные мысли. Проблемы, проблемы… Кругом столько бед, касающихся всех и каждого, но почему-то большинство не желает замечать всего этого. Как он сказал? «Я не против, но это непрофильный бизнес»?

– Алена Викторовна, пока вы разговаривали, звонила женщина, – голос помощницы отвлек её от невеселых мыслей. – Представилась журналистом какой-то мелкой интернет-газеты, просила об интервью по поводу «Изумрудной Планеты». Я сказала ей, что вы заняты, но она ответила, что будет ждать вас в кафе неподалеку.

– Странная женщина, – хмыкнула Алена. – Она будет ждать меня до завтра, в таком случае. Через сорок минут у нас встреча в районной администрации, это часа на три, а после мы договорились о беседе с Александром Сергеевичем Барановым, там важный вопрос, так что не сегодня.

– Из администрации звонили сразу после неё, – возразила помощница. – Отменили встречу и извинились. Сказали, что перезвонят на следующей неделе, причин не называли.

– Вот как? – Алена недовольно нахмурилась. – Неприятный сюрприз. Теперь придется заново добиваться встречи. Ладно, Надя, вы можете идти, спасибо.

Немного подумав, она решила с журналисткой всё-таки встретиться. В деловом графике всё равно возникло окно, да и человек уже ждёт. Несколько наивно, конечно, со стороны журналистки, но мало ли что. Скорее всего, она пишет недавно, и для неё важна любая возможность написать статью, вот и пытается ухватиться за соломинку. Назначенное кафе находилось в пяти минутах езды, и вскоре Алена уже входила в заполненное людьми недорогое заведение. Оглядевшись, Алена поняла, что в столь многолюдной обстановке определить, кто именно её ожидает, совершенно невозможно, она достала мобильный телефон.

– Алена Викторовна, здравствуйте, – раздалось за спиной. – Я – Галина, по поводу интервью. Спасибо, что не отказали во встрече.

Шаройкина обернулась. Перед ней стояла женщина средних лет, среднего роста и средней внешности, в общем, ничем не примечательная особа. Судя по её одежде, приобретенной в магазинах более чем доступного ценового сегмента, мелкое интернет-издание, которое она представляла, было уж совсем мелким. Алена поздоровалась.

– Мой столик в дальнем углу, и я специально пошла вас встретить, – заулыбалась журналистка, – а то в такой толпе мы рисковали не найти друг друга. Пойдемте, присядем. Я не задержу вас надолго.

Усевшись за стол, журналистка засунула руку в дамскую сумочку и чем-то едва слышно щелкнула. После чего выложила оттуда диктофон и подчеркнуто тщательно нажала на кнопку.

– Чем именно я могу вам помочь, – Алена мысленно улыбнулась подобной, свойственной лишь новичкам, демонстрации профессионального оборудования. Журналисты со стажем диктофон воспринимают иначе, для них он обыденная часть ежедневной рутины.

– Очень многим, если захотите, – не переставая непринужденно улыбаться, ответила та. – Диктофон, кстати, не работает. Поэтому для начала мы приносим вам свои извинения за то, что пришлось отменить вашу встречу в районной администрации.

– Что? – нахмурилась Алена. Она совершенно точно знала, что никак не афишировала информацию о предстоящей встрече. По крайней мере, журналистка заштатной интернет-газетёнки знать об этом уж точно никак не могла. – Как, вы сказали, называется ваше издание?

– По-разному, – женщина всё так же улыбалась, – зависит от обстоятельств. То ФСБ, то фонд Сороса, если надо, то Земельное Товарищество собственников жилья в Зимбабве… Работа журналиста и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна, вы же понимаете.

– Понимаю, – Алена скрыла раздражение. Похоже, кто-то из «Ай-Эм-Джи» натравил на неё гэбэшников. Вряд ли Рогожин лично, он так мелко не действует, не его уровень. – И что вы от меня хотите?

– Как я уже сказала, помощи, – со стороны улыбающаяся женщина никак не походила на шантажиста из спецслужб. – Вы работали с Евгением Капланским, чья гибель явилась для нас большой трагедией. Мы бы хотели продолжить сотрудничество.

– Мне очень жаль Евгения, – на этот раз Алена не стала скрывать недовольства, – он был хорошим и, главное, порядочным человеком, что в наше время редкость. Но мы с ним никогда не работали. Он помогал нашей Ассоциации добровольно. Между ним и нами никогда не существовало никаких финансовых отношений. Мы не состоим на государственной службе и не собираемся на неё поступать. Мы независимая организация.

– И продолжите ею оставаться, – заверила её «журналистка». – Мы не требуем от вас ни ангажированности, ни выполнения каких-либо приказов. Нам требуется научная помощь. У нас есть основания считать, что Евгений был убит. Санкционировано и организовано убийство было знакомым вам «Выживанием», и мы просим вас оказать содействие в раскрытии этого преступления.

– Всемогущие власти просят простую журналистку о помощи в борьбе с «Выживанием»? – данное заявление Алену развеселило. – Это юмор? Вы же там срослись воедино! А более смешную аферу вы мне предложить не хотите?

– Срослись сильно, – не стала спорить улыбающаяся женщина, – но не все, иначе бы этого разговора не было. Я не собираюсь убеждать вас в чем-либо, Алена Викторовна, ваше право относиться к нам так, как считаете нужным, я лишь задаю простой вопрос: вы поможете нам раскрыть убийство Евгения? Если у нас будут развязаны руки, мы сможем заставить некоторых людей оплатить кое-какие счета. Это и ваши враги, разве нет?

– С каких это пор у нашей власти руки оказались связаны? – иронично прищурилась Алена. – А, постойте, понимаю! Вы затеяли междоусобицу! Очередной закулисный конфликт в правящих кругах? Представляю, как вам сейчас тяжело! Ни налоговую прислать, ни наркотики подбросить… даже суду приказ о правильном вынесении приговора не спустить – таких людей не судят! Вам прямо-таки не позавидуешь! И чем же лилипуты могут помочь воюющим Гулливерам?

– В вашей Ассоциации состоят многие ученые, – улыбающаяся женщина была невозмутима. – Все они не только энтузиасты и увлеченные личности, но ещё и талантливые специалисты в своих областях. Нам нужна экспертиза образцов, взятых с тела Евгения. Официальные заключения констатировали смерть от естественных причин, но это не так. К сожалению, те, кто организовали его убийство, имеют мощные рычаги давления на нашу науку. Сколько бы ни было официальных экспертиз, они ничего не дадут. Но если этим займутся ваши специалисты, негласно, под видом своих текущих исследований в рамках программ ОАГБ, то шансы на успех есть. Главное, соблюсти конфиденциальность. Вы можете отказаться, Алена Викторовна, в этом случае мы отправим образцы за границу, нужных связей у нас достаточно. Однако мы считали, что влиятельная поддержка в вашей борьбе лишней не будет.

– Я вас умоляю! – Алена пренебрежительно усмехнулась. – Ваша влиятельная поддержка в любой момент может из крыльев превратиться в якорь! Продадите, едва почуете выгоду! И не рассказывайте мне о заграничных лабораториях, я борюсь с «Выживанием» вот уже двенадцать лет и прекрасно понимаю, что нет у вас никаких нужных связей. Позвольте вернуть вам вашу же фразу: если бы они у вас были, этого разговора не состоялось!

– Не буду спорить, – улыбающаяся «журналистка» блестяще скрывала свои эмоции под невинной улыбкой, а Алена отметила, что на встречу к ней прислали оперативника явно не из рядовых. – Так вы поможете нам или нет?

– При одном условии, – твердо заявила Алена. – Ни я, ни наша Ассоциация не являемся ни вашими сотрудниками, ни агентами, ни кем угодно ещё. Если нам не понравится что-либо из ваших запросов, мы не станем ими заниматься. Нам от вас ничего не нужно, лишь бы не мешали. Это понятно?

– Вполне, – ответила та. – Контейнер с образцами вы получите завтра. Вместе с ним вам будет передан мобильный телефон для связи. Он абсолютно такой, каким вы пользуетесь сейчас, так что постарайтесь не путать и не демонстрировать окружающим оба аппарата сразу. Что бы вы ни набрали, соединять он будет только с нами. Это гарантированно безопасная линия связи. Уверена, что предупреждать о сохранении абсолютной конфиденциальности излишне, потому не смею больше вас задерживать. Если желаете, мы можем организовать для вас отмененную встречу в администрации. Когда вам будет удобно?

– Нет, спасибо, – Алена поднялась из-за столика. – Сама справлюсь. Всего доброго, – она развернулась и покинула шумное заведение.

К Институту Биологии Развития РАН она подъехала на час раньше назначенного времени, до пробочного коллапса было ещё далеко, и потому повсюду царил коллапс парковочный – для того, чтобы отыскать место для машины, нужно быть весьма удачливым человеком. В итоге пришлось поступить, как обычно: Алена вышла у здания Института, а водитель укатил на поиски незанятого клочка улицы. Шаройкина поднималась по старым потертым ступеням институтской лестницы, в который раз оглядывая давно знакомую обстановку. За двенадцать лет тут мало что изменилось. Всё те же поблекшие краски давно ушедшего в прошлое величия советской науки. Ныне блеск хрома и никеля высокотехнологичного оборудования, сопровождающийся свечением плазменных мониторов и гудением системных и прочих блоков сверхсложной научной и вычислительной техники, можно встретить лишь в лабораториях, трудящихся на благо большого бизнеса. Если твои исследования не сулят толстосумам миллионы, подобного оборудования у себя ты не увидишь.

Лаборатория Баранова похвастать связью с высокодоходным бизнесом олигархов не могла. Всё те же потрепанные столы, обилие печатных справочников и научных изданий в потертых переплетах, пробирки, мензурки, компьютеры, считавшиеся модными у геймеров и прочих продвинутых бездельников лет десять назад. Среди всей этой обстановки ярко выделялся новенький электрический чайник, старательно булькающий на подоконнике. Сам биолог возился с лабораторными пробирками.

– Алена Викторовна! – учёный обернулся на скрип открывающейся двери. – Не ожидал вас так рано. Не иначе дороги ещё свободны?

– Местами, – улыбнулась в ответ женщина. – У меня встреча отменилась. Довольно внезапно, надо признать. Так что я к вам пораньше, извините, что без звонка.

– Ничего страшного, – Баранов отложил пробирки и принялся мыть руки. Железная раковина лабораторного умывальника верой и правдой служила персоналу лаборатории ещё со времен СССР. – Хотите чаю? Или вам, как обычно, – кофе?

– Кофе, – Алена положила на стол сумочку и направилась к только что отключившемуся чайнику. – С вашего позволения, я немного похозяйничаю, устала от сидячего положения. Сегодня было много переговоров и мало действия. Как проходит ваша подготовка к парламентским слушаниям?

– Напряженно, напряженно, – биолог закрутил железные краники умывальника и потянулся за полотенцем. – Такое впечатление, что мы не о благе страны печемся, а предлагаем узаконить обязательное добавление крысиного яда в пищу и пытаемся доказать всем исключительную полезность сей безумной инициативы!

– Всё настолько плохо? – Алена принялась возиться с чашками. – У закона много противников?

Весь последний месяц ОАГБ совместно с Общероссийским Земским Союзом «Земство» и прочими единомышленниками готовилось к важнейшему событию – в ближайшее время Госдума должна принять решение о судьбе «Закона об Экологическом Сельском Хозяйстве», разработанного независимыми научными экспертами. Проект закона несколько лет не удавалось довести до официального рассмотрения, но в 2013 году решающее сражение все-таки состоялось, Закон был принят. Но счастье оказалось недолгим. Под давлением ГМО-лобби в Госдуме организовали новые слушания – о принятии в Закон об Экологическом Сельском Хозяйстве «правильных» поправок. А именно: предлагалось разрешить высевание ГМО в непосредственной близости от чистых полей. Подобное решение моментально сведет на нет всю экологическую чистоту, трансгенная пыльца способна заразить сто процентов натуральных растений, находящихся поблизости, в течение первого же года высевания. И сторонники, и противники ГМО возлагали на эти слушания большие надежды. До принятия решения оставались считаные недели, и рабочая группа в лице Александра Баранова от ОАГБ, председателя «Земства» Бориса Батышева и сопредседателя Ивана Якушкина оказалась едва ли не на военном положении в кольце врагов.

– Недругов даже больше, чем мы ожидали, – учёный невесело улыбнулся. – Нас пытаются гнобить со всех сторон, вменяют и экономическую неэффективность, и социальную невостребованность, и юридическую неграмотность, и лоббизм, напрямую связанный с личной финансовой заинтересованностью, и даже дискриминацию биотехнологических компаний и противодействие научному прогрессу! Я даже затрудняюсь определить, есть ли хоть что-то плохое, хоть сколь-нибудь привязывающееся к нашему закону, в чем нас не обвинило ГМО-лобби и их сторонники.

– Мне, видимо, никогда не понять, что движет этим людьми, – вдохнула Алена. – Неужели они действительно не видят ничего, кроме денег? Мне всегда было интересно, когда на планете закончатся чистый воздух, незагрязненная вода и не отравленная химией и генными мутациями пища, их дети что, будут дышать долларами и питаться купюрами? Или они всерьез считают, что вся планета превратится в гигантский ядовитый могильник, но до их высокобюджетных поместий смерть не дойдет? Её остановят заборы и вооруженная охрана?

– Абсурдно, конечно, но очень может быть, что именно так они и полагают, – учёный уселся в старенькое кресло и принял из рук Алены дымящуюся кружку. – Или им попросту плевать на будущее своих детей. Как говорится, «после нас хоть потоп». По крайней мере, я не удивлюсь, если это так. ГМО-лобби действует весьма агрессивно.

– Последние несколько лет они потерпели ряд неудач в Европе, – Алена заняла стул у письменного стола, фаянсовая кружка со свежим кофе нагрелась, держать её в руках стало некомфортно. – И начали наступление на Россию и постсоветское пространство, особенно на Украину. У двух наших государств огромная совокупная сокровищница пахотных земель и сотни миллионов населения, которое ежедневно покупает продукты питания. Как не наложить лапу на такое богатство! Если мы проиграем сейчас, дальше будет только хуже. Закон об Экологическом Сельском Хозяйстве – это шанс наших детей на здоровую жизнь и полноценное существование. После вступления в ВТО мы оказались на пороге трансгенной катастрофы. И принятием своих поправок они стремятся лишить нас последнего шанса на здоровое будущее.

– Это верно, – кивнул Баранов. – Ситуацию иначе, как угрожающей, не назовешь. Если вспомнить, как складывалась картина все эти годы, то радоваться нечему. Начнем со знаменитого «Принципа принятия мер предосторожности». Это концепция, нашедшая широкое отражение в международных договорах и многих национальных законодательствах. Суть её в том, что предотвращение экологического вреда считается золотым правилом, не важно, идет ли речь об экологических, экономических, политических или иных соображениях. Исправить его последствия, по меньшей мере, сложно, а во многих случаях ущерб является попросту необратимым, как это происходит в случаях с распространением ГМО, особенно неконтролируемым в результате переопыления и так далее. Даже если ущерб и может быть возмещен, зачастую стоимость восстановительных и реабилитационных работ этому мешает. Поэтому любое воздействие на окружающую среду предусматривает предварительную оценку и анализ рисков потенциальных последствий запланированной деятельности. Именно по результатам подобных оценок и должно приниматься решение о допустимости или недопустимости запланированной деятельности. Принятие подобного решения предполагает наличие достаточного объема научных знаний, требует четких научных доказательств, в особенности, когда оценки последствий различны.

Однако иногда возникает особая ситуация, когда по обсуждаемой проблеме отсутствуют точные научные данные и единодушная позиция. Именно на такие случаи и рассчитана концепция «Принципа принятия мер предосторожности», изложенного в пункте 15 Декларации ООН по окружающей среде и развитию. Она гласит, что неопределенность в отношении потенциального экологического ущерба не является надлежащим основанием для того, чтобы воздерживаться от принятия мер предосторожности. Иными словами, он предписывает принятие превентивных мер в ситуации отсутствия точных научных данных. Весьма правильная и жизненно необходимая концепция, но… – Баранов лишь иронично пожал плечами.

– Но Декларация ООН по окружающей среде входит в пакет международных инструментов, не имеющих обязательной силы, – подхватила Алена. – Я уверена, что произошло это далеко не случайно, международные законы не принимаются сырыми или наобум. И так ясно, кто постарался. К тому же, тоже как будто случайно, не существует ни согласованного международного определения термина «отсутствие точных научных данных», ни общих правил или руководящих принципов, которые определяли бы степень их точности! В результате всякая заинтересованная сторона трактует эти вопросы по-своему, причем иногда совсем по-разному! В нашем российском законодательстве, имевшем отношение к проблематике ГМО, данный принцип вообще не нашел отражения, несмотря на то, что Россия подписала эту знаменитую Декларацию ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро ещё в 1992 году.

Мы не присоединились ни к Картахенскому протоколу по биобезопасности, ни к Орхусской конвенции, являющимся мощными регуляторами в области распространения ГМО и, самое главное, информации о них. Опыт Европы в этом вопросе нами также востребован не был. Отдельного единого органа, компетентного принимать решения по вопросам, связанным с безопасностью выращивания ГМ-культур и использования ГМО в пищу, в России не существует. Законодательства, регулирующего и подробно регламентирующего выпуск ГМО в окружающую среду, нет. Причем проект закона «О биобезопасности» давно был подготовлен экспертами, в том числе и нашими, но так и не был даже внесен на рассмотрение в Госдуму! Такое ощущение, что кто-то старательно оберегает трансгены от посягательств. В результате на российский продовольственный рынок бесконтрольно попадает множество продуктов с ГМ – компонентами.

До 2012 года в России государственное регулирование генно-инженерной деятельности определялось Федеральным Законом от 5 июля 1996 года № 86, а ввоз пищевой продукции, полученной из ГМ-источников, регулировался целой серией законодательных актов. Однако в действительности это давало нам не много. Требования обязательной маркировки продуктов ГМО в законе отсутствуют, что резко снижает его эффективность. И хотя предписывается обеспечение общедоступности сведений о безопасности генно-инженерной деятельности, но не имеется никаких конкретных требований о необходимости информирования населения о наличии в продукте ГМ-компонентов. Хорошо хоть была обязательная маркировка продуктов, содержащих ГМО в размере более 0,9 %, но это вовсе не означает, что немаркированный продукт не содержит ГМО. В нем трансгенов может быть, например, полпроцента. А люди, покупая его, будут уверены, что употребляют чистую пищу! А после вступления в ВТО все преграды на пути ГМО и вовсе рухнули, и трансгены хлынули к нам сплошным потоком!

– Это верно, – невесело согласился Баранов. – Норма в 0,9 % никакого отношения к здоровью человека не имеет. Наоборот, она является лишним свидетельством того, что идет генетическое загрязнение планеты, и никто с этим ничего делать не собирается! Вместо того чтобы дать людям выбор, какими продуктами питаться, правительства вводят «нормы безопасного содержания ГМО». Абсурд!

В этой связи особенно показательно, как происходила ратификация вступления в ВТО. В 2012 году, летом, в разгар отпусков, чтобы поменьше будоражить общественное мнение. Тем же летом, за месяц, в Думе прошли парламентские слушания на тему «Законодательное регулирование оборота генетически модифицированных продуктов в Российской Федерации». Были заслушаны основные точки зрения на проблему, принадлежащие «заинтересованным» ведомствам, единодушно поддержавшим идею трансгенизации всей страны. Закончилось всё это вынесением нескольких рекомендаций, то есть, по сути, ничем. Более того, в рекомендациях, составленных по итогам слушаний, четко просматривается общее положительное отношение к ГМО. В итоговом документе прямо сказано, что, несмотря на отсутствие в России официального разрешения на высевание трансгенных растений, по данным Зернового Союза, предоставленным его президентом господином Злочевским, в Российской Федерации площадь засева только ГМ-кукурузы и ГМ-сои оценивается примерно в четыреста тысяч гектаров, не считая выращивания ГМ-картофеля и подсолнечника, а на Дальнем Востоке наблюдается проникновение ГМ-риса. Но никто не поторопился принять никаких мер, эта информация о прямом нарушении закона не вызвала ни бури, ни последствий. Незаконные ГМ-поля как существовали, так и продолжили существовать, да ещё и увеличиваться в размерах.

Показательной является и позиция основных сторонников ГМО, ратующих за скорейшее снятие всех ограничений на трансгены. Господин Онищенко, главный санитарный врач страны, в очередной раз назвал производство ГМО растительного происхождения для пищевых и кормовых целей перспективным социально значимым направлением развития современной биотехнологии. По его мнению, о высокой эффективности и перспективности ГМО свидетельствует рост посевных площадей. Только в период с 1996 по 2010 год площади посевов ГМ-культур возросли в мире более чем в шестьдесят раз. Также он с гордостью поведал, что в 2010 году ГМ-культуры выращивались в 29 странах. В целом посевы ГМ-сои занимают 81 % от всех мировых посевных, занятых соей. Площади посевов ГМ-кукурузы – 30 % от мировых посевных кукурузы, ГМ-хлопка – 64 %, ГМ-рапса – 23 %.

Учёный сделал глоток из кружки и пожал плечами:

– Я, право, решительно не понимаю, как рост посевных площадей ГМ-культур может свидетельствовать об их эффективности? Это свидетельствует об успешном проникновении ГМО в мировое сельское хозяйство, но выводы об эффективности всё-таки, может быть, лучше делать по сравнению урожайности традиционных и трансгенных культур? Но по этому пути наши оппоненты не торопятся идти. И это объяснимо. Ведь ещё в 2001 году в Австралии на данный вопрос дали исчерпывающий ответ. На опытных полях были получены урожаи канолы (генно-модифицированный рапс) и рапса традиционного.

В результате канолы собрали при однократной обработке «Раундапом» 97,7 тонн с гектара, при двукратной обработке 105,5 тонн с гектара. При традиционной обработке, исключающей применение «Раундапа», канола дала 114,4 тонны с гектара. Трансгенный рапс принес с гектара 109 тонн, традиционный – 120 тонн. Не надо быть профессором математики, чтобы увидеть разницу. Не говоря уже о том, что расходы на «Раундап» не только сжирают всю экономию, которая должна была бы возникнуть вследствие отсутствия необходимости рутинной борьбы с сорняками. Более того, эти расходы превышают традиционные затраты, причем с каждым годом все выше, так как устойчивость сорняков к «Раундапу» растет. А вместе с ней растет и количество гербицида, необходимого для эффективного удобрения полей. За десять лет аграрии были вынуждены увеличить дозы химикатов в восемьдесят, а в отдельных случаях и в сто раз! Пахотные площади постоянно растут, но почему-то мир до сих пор не накормлен, да и с урожаями что-то не очень! Где же тут экономия и в чем эффективность?

Но господин Онищенко, похоже, обошел данные факты своим вниманием и настойчиво предлагает формировать позитивный имидж ГМО в обществе, создавать российские ГМО и широко внедрять транс-гены в агропромышленный сектор России. Ему вторит множество соратников по ГМ-лобби, например господин Тутельян, руководящий Институтом Питания РАМН, который, наоборот, должен защищать граждан своей страны от потенциально опасных продуктов, безвредность которых не доказана мировой наукой, и это общеизвестный факт. В той же когорте академик Скрябин, директор Центра «Биоинженерия» РАН, где разрабатываются отечественные ГМО, профессор Гапоненко, заведующий лабораторией Трансгенных культур Института Биологии и Развития РАН, и другие. Их очень немало, и все в один голос утверждают, что ГМО чуть ли не панацея от всего на свете: и от голода спасет, и здоровье укрепит, хотя четких и исчерпывающих научных доказательств подобного в мире не существует. Эта довольно своеобразная позиция заставляет задуматься об их мотивах.

Кстати, очень показательный факт: от имени Зернового Союза, одного из наиболее активных ГМО-лоббистов, на одном из заседаний Общественного Совета по Техническим Регламентам в Области Безопасности технический регламент по трансгенным растениям представлял господин Львов. Ранее он возглавлял научный отдел представительства «Монсанто» в России. Но это конечно же совершенно случайное совпадение. Как и то, что сам Зерновой Союз создавался на деньги США, у них там, в руководстве, даже имеется специальный директор из Штатов, призванный надзирать за деятельностью Союза.

– Профессор Гапоненко – это доктор биологических наук, создатель ГМ-линий, работает с вами в одном институте, так? – уточнила Алена. – Тот учёный, что в июне 2012 года на передаче «Мозговой штурм» на ТВЦ Третий канал заявил, что нас в тюрьму надо посадить? За то, что наша книга «ГМО: Скрытая угроза России» попала на стол к Президенту? Что мы тем самым остановили прогресс науки в России?

– Он самый, – кивнул Баранов. – Кстати, к вопросу об остановке научного прогресса. В рекомендациях академика Лисицына, вице-президента Российской Академии Сельскохозяйственных Наук, подготовленных всё к тем же парламентским слушаниям 2012 года, прямо предлагается запретить по аналогии со странами Европы использование ГМО в детском и школьном питании для защиты здоровья детей, как наиболее уязвимой категории населения, а также в лечебно-профилактических учреждениях. Интересно, их тоже надо всех посадить за такое?

– Теперь об этом поздно переживать, – Шаройкина печально покачала головой. – Россия вступила в ВТО, и теперь наша страна открыта для трансгенов. Главный бой мы проиграли в 2013 году, когда по условиям членства в ВТО разрешили высевание ГМО в России. Разрешили, прямо проигнорировав все накопившиеся к тому времени доказательства опасности трансгенов для здоровья людей и экологии!

– Это так, – с грустью признал биолог. – Но в действительности ГМ-лобби начало готовить своё наступление гораздо раньше. Судите сами: подготовка к вступлению в ВТО формально началась с 2006 года, когда 19 ноября министр торговли и экономики Греф подписал двустороннее соглашение между Россией и США о вступлении в ВТО с торговым представителем США Сьюзан Шваб. Одновременно было подписано и «обменное письмо» по вопросам регулирования современных сельскохозяйственных биотехнологий. Как известно, закона, запрещающего создание и выращивание ГМ-культур в России, у нас нет. Но есть процедура получения разрешения на эти действия, без которого данная деятельность невозможна. Эта процедура включает в себя ряд условий, в том числе предварительные испытания научным сообществом спорных культур, проверку на биологическую и экологическую безопасность и так далее. Завершающим этапом этих мероприятий является заключение Государственной Экологической Экспертизы, которая, собственно, и принимает решение о допуске либо запрете рассматриваемого образца.

Первое, что потребовали от нас после вступления в ВТО, это отмены в отношении ГМО Государственной Экологической Экспертизы. В «обменном письме» сразу оговаривалась необходимость уже к 15 ноября этого же года зарегистрировать все линии ГМ-культур, заявки на регистрацию которых были поданы и в отношении которых имеется положительное заключение по оценке риска. Ежегодно российская сторона должна будет проводить консультации с американской стороной по вопросам продления срока регистрации трансгенных продуктов. Система регулирования в сфере биобезопасности и маркировки, то есть новые законы, технические регламенты и прочее, будет создаваться при согласовании с американской стороной, которая сможет вносить свои замечания даже на стадии реализации норм, эти замечания российская сторона обязана будет учитывать. Также стороны обязались в течение ста двадцати дней со дня подписания соглашения создать консультационный механизм для обсуждения вопросов развития системы регулирования сельскохозяйственной биотехнологии.

По сути, уже тогда это означало, что, вступив в ВТО, Россия попадет под беспрецедентное давление со стороны США. Список ГМ-продуктов, зарегистрированных для употребления в пищу, значительно расширится. Будут предприниматься активные действия по ликвидации механизмов, препятствующих высадке ГМ-растений на территории России. А также по отмене либо серьезному ограничению действия статьи закона «О защите прав потребителей», которая предусматривает обязательную маркировку продуктов питания, содержащих ГМО. Подписав это «обменное письмо», российская сторона фактически приняла механизм прямого лоббирования интересов США в области регулирования ГМО. Едва ли не все пункты подписанного «обменного письма» предоставляют американской стороне широкие возможности влиять на существующую систему регулирования ГМО в нашей стране.

– Мы сразу забили тревогу – произнесла Шаройкина, – и не только мы. Многие понимают, что вступление в ВТО ничем хорошим для нас не закончится. Но голоса активистов тяжело пробиваются через крепостную стену из банкнот, окруженную рвом из человеческой апатии и безразличия.

– О, стена из банкнот тут больше напоминает Эдельвейс, – усмехнулся Баранов. – Как я уже сказал, «обменное письмо» было подписано в 2006 году, но действовать транснациональные магнаты начали загодя, параллельно продвигая в нашей стране свои интересы.

В 2004 году убрали Торговую Инспекцию, государственный контролирующий орган, следивший за соответствием пищевых товаров положениям документации о сертификации, биобезопасности и ветеринарным нормам.

Позже были отменены ГОСТы на пищевую продукцию, которые строго регламентировали состав и содержание каждого продукта. Взамен ввели довольно невнятные Технические Условия, которые разрабатываются самими производителями. Сделано это якобы для экономии издержек производителей. Которые теперь могут, извините, пихать в свою продукцию всё, что вздумается.