Текст книги "Я – не заморыш"

Сергей Телевной
Я – не заморыш

Глава I

1. Перед тем, как я возник на свет

Мне 14 лет, зовут Кирилл. Имя дали в честь деда, ничего оригинального… А так-то у меня по жизни кликуха – Заморыш. Обидно, конечно, но, если честно, я был таким всегда. Даже когда ещё не родился, уже был заморышем.

Поселок, где я появился на свет и живу, называется Лесостепной. От леса здесь в окрестностях – редкие лесополосы, которые каждый год пожары изводят. Ну а степь – прямо за окном, выветривается пыльными бурями. А вдалеке виднеются горы. Вот такая моя малая родина, как сейчас говорят. Нет, конечно, если про наш поселок кино в стиле фэнтези снять, то – да! Кадры будут здоровские. Но это сейчас не по теме. А вообще наши края по телику называли «неоднозначным регионом». Потому что бывшая «горячая точка» недалеко. От нас в ту сторону летали «вертушки» – вертолеты, значит.

Короче, перед тем, как я возник… Моя будущая мама – тихая, вся в комплексах и семнадцатилетняя – была студенткой сельскохозяйственного техникума. Технарь, значит, по-нашему.

Мой будущий папа только что закончил профтехучилище и работал в местном колхозе трактористом.

В общем, со всех сторон – не фонтан… Ну, понятно, в нашем поселке, который «ни к селу ни к городу», какой может быть «фонтан»?

Не представляю, как мама познакомилась с моим будущим папой при её комплексах? Вообще – фантастика! Она катастрофически боялась подходить к парням. Но познакомили их как раз в технаре, чтобы приколоться:

– Давай для хохмы сведём Иринку с Костей, – ржали одногруппники. – Интересно, что эти пионеры будут делать?

– Вот Иринка, – показали моему будущему отцу мою будущую маму с грустными серыми глазами. – Она просто мечтает о тебе!..

– А это Костя, он влюбился в тебя с первого взгляда! – представили мою родительницу будущему же моему бате и все хором заржали.

Ну, примерно, так это у них происходило. Нельзя сказать, что моя мама влюбилась в папу. Он просто ей понравился. Папа был высоким парнем, только очень худым. Наверное, на тот момент рост – это было его единственное достоинство. Хотя, нет, не единственное – он ещё хорошо ремонтировал мотоциклы. Я-то понимаю, что это классно, а маме тогда было всё равно. Она просто обрадовалась, что на неё обратил внимание такой высокий парень. Точнее, повёлся на чьи-то приколы. Моя будущая мама конкретно боялась, что к ней больше никто не подойдет…

– Ничего, что худой. Были бы кости, а мясо нарастет, – сказала её подружка Галя, которая всё про всех и всегда знала. Она была старше мамы, уже окончила медучилище и работала в местной амбулатории медсестрой.

Честно говоря, мой будущий папа был даже не худой, а просто тощий. И девчонки на него, конечно, тоже не обращали внимание. Но пацаны, у которых были мотоциклы и мопеды, относились к нему нормально. То есть, посмеивались, конечно, над ним. Но папа соображал в технике, и потому его сверстники особо не доставали.

Вот такие у меня намечались предки.

Когда они познакомились, бате было 18 лет. Но в армию его пока не брали из-за дефицита веса – 55 кг при росте 185 см. Хотя тогда гребли всех подряд – была война в Чечне.

Родственники папы настаивали, чтоб он быстрее женился и сделал двух детей. Тогда полный отмаз – в армию не заберут. Так что мои будущие папа с мамой познакомились, можно сказать, в нужное время.

Молодой тракторист подъезжал к техникуму на собранном своими руками мопеде-драндулете, пыхтевшим синим дымом. Его постоянно преследовал запах солярки и бензина. Мама тогда стеснялась сказать ему об этом «букете», а девчонки из технаря воротили нос:

– Фу, чем воняет?! – над несуразной парочкой откровенно насмехались. Может, это моих будущих родителей и объединило.

Короче, окончания маминой учебы в техникуме дожидаться не стали – чего в пионерах ходить-то? Во-первых, надо было долго ждать – ещё два года. Во-вторых, это ничего не меняло. Карьеру после техникума мама не могла сделать по умолчанию. Она должна была стать технологом по хранению и переработки зерна. Но к тому времени все колхозы разваливались, зерна собирали крохи. Ушлые председатели сдавали его на спиртзаводы, а не на элеватор. Он, этот элеватор, где могла бы работать мама, закрылся и угрюмо торчал на окраине посёлка, как чернобыльский саркофаг. Так что маме все равно негде было работать и нечего хранить. Значит, одна дорога – замуж.

Короче, женились… Мой дедок – Кирилл, мамин отец, хоть и был вечно в легком подпитии скотник, понимал, что дочке надо справить свадьбу как у людей. Правда, у него были свои планы на её замужество. Дед Кирилл хотел, чтобы на маме женился молодой зоотехник с их фермы Мишка – кривоногий и мохнатый. Маме он точно не нравился. Но дед Кирилл не настаивал на зоотехнике. Пусть будет этот тощий тракторист Костя. Лишь бы дочке было счастье. По поводу свадьбы: «Решил – сразу действуй», сказал дед. Он набрал долгов на целый год и замутил гулянку на полпосёлка:

– Чтоб не хуже, чем у людей! – сказал дед и сделал.

Не знаю, какая получилось свадьба. Говорят, классная. Я, понятно, не видел, потому что должен был по планам появиться на свет только через 9 месяцев. Я и мой брат-близнец, а может, сестра. Как выйдет.

– Главное, чтобы было двое детей, тебе полный отмаз от армии, – резонно сказали батины родичи. – А пока ты, Костя, вес не набирай.

Отцовская родня ходила к бабке-шептунье, которая рассказала, как сделать, чтобы их невестка, то есть моя мама, понесла двойню. Начали считать-вычитать, родословную перебирать – есть ли у кого в роду двойни? Оказалось, что нет. Но стараться надо. Зелье всякое заваривали, травы под перину клали…

Мне 14 лет, и я давно знаю, что дети – хоть двойня, хоть тройня – не в капусте находятся. Ну ладно, это для «категории 16+», как говорится. Короче, народные средства не помогали – я с братом-близнецом не рождался. И с сестрой-двойняшкой не рождался. И даже – один не рождался… Вот так…

Папины родичи стали подумывать о смене невестки:

– А что если поженить Костю вон на Вальке? Мать-одиночка и детей двое… Усыновит их и всё путём, всё законно.

О как придумали! Что ли это были бы мои сводные братья? Или как там их называть? Хотя, я бы тогда не родился… Даже заморышем. Кому бы они были братья? Кстати, сейчас «сводные братья» – Амбал и Хлюст рулят в нашей школе. Но о них потом.

2. У деда случился разрыв сердца из-за… телёнка

Повестка из военкомата бате между тем пришла. Я честно скажу: папа в принципе отнесся к этому спокойно – надо в армию, значить, надо… Между прочем, он в детстве мечтал в Суворовское училище поступить, а потом офицером стать. И когда повестку получил, в принципе был готов идти в армию.

Но старики думали иначе. Чтоб не «сиротить» дочку, то есть мою будущую маму, дед Кирилл, который ещё не расплатился с долгами за свадьбу как у людей, пошёл решить вопрос. А к кому ему идти? Даже с женой не мог посоветоваться. Она, то есть моя будущая бабушка, после очередного запоя деда Кирилла, бросила его и уехала в большой город свою жизнь по-нормальному налаживать.

Вот дед Кирилл, ни с кем не посоветовавшись, пошёл решать вопрос к начальнику своему – заведующему колхозной МТФ Трофимовичу. Это не Морской торговый флот, как можно подумать, а молочно-товарная ферма, где коров доят, молоко, значит, добывают.

– Трофимович, у тебя связи, авторитет, – обратился дедок к завфермой. – Выход на военкоматских есть. Зять-то у меня реально больной желудком, но ведь затаскают по комиссиям, загребут в Чечню. А дочка моя как? Только ведь поженились. Ты ж, Трофимович, сам на свадьбе молодым прилюдно обещал: если какие проблемы, то обращайтесь.

– А что ж они не обращаются?

– Ну, сам понимаешь, считай, еще малолетки, – стал отмазывать дедок моих сильно стеснительных будущих родителей.

– Ну уж и малолетки, – хмыкнул Трофимович. – Свадьбу играть не малолетки, а вопросы решать – малолетки. Так не бывает.

– Ну, Трофимович, уважь. Должником твоим буду…

– Да ты и так мой вечный должник! Постоянно под градусом, комбикорм да молоко на ферме приворовываешь. Что, думаешь, я не знаю? Другой бы на моём месте тебя давно выгнал с работы, а я всё терплю.

– Ну так я ж пашу как трактор, Трофимович! Я же безотказный в работе.

– Ладно, трактор безотказный… Есть у меня завязки в военкомате, попробую, – вздохнул тяжело заведующий МТФ. – Иринку-то свою пришли ко мне. Поможет мне с месячишко учёт молока вести. Как у неё с грамотёшкой?

– С грамотёшкой-то нормально, техникум заканчивает. Только ты, Трофимович, не того… Не балуй, хоть ты и мой начальник, а дочку в обиду не дам. – Дедок сжал мозолистыми руками отполированный черенок вил. Вилв – это те, которыми сено раздают скоту и навоз, извиняюсь, в стойлах убирают. С четырьмя острыми зубьями.

– Слушай, ты пришёл вопросы решать или как? Ладно, – смягчил тон завфермой, – будем думать. Раз Трофимович обещал, значит, Трофимович сделает. Выйду на самого военкома!

Короче, связался заведующий МТФ с каким-то военкоматским, чтобы отмазать батю моего от армии. Хотя папа реально тогда болел желудком и был у него дефицит веса, я ж говорил. Но отмазывать всё равно надо было.

Знакомец Трофимовича оказался не военком, а всего лишь толстый прапорщик из этой конторы. Короче, переложил он, этот прапорщик, папину папку с документами куда следует. Точнее, куда не следует, ну и про него, про моего будущего батю, военкоматские как бы забыли. Понятно, что и завфермой, и военкоматский прапорщик помогали скотнику отмазать зятя от армии не задарма.

– Значит, так. Выходишь в ночное дежурство, – дал распоряжение моему деду Трофимович. – Двух тёлочек красно-пёстрой породы выведешь через задние ворота. Там будет ждать тебя машина. Твоё дело погрузить животину и держать язык за зубами. Сам понимаешь, это лично для военкома, у него в степях брат-фермер скотину держит.

Дедок мой Кирилл, вечно выпивший, пошёл ночью на ферму по-трезвому и вывел оттуда двух тёлочек. В условленном месте, за скирдой соломы, ждала «буханка» – это «уазик» типа «скорой помощи». Два ведущих моста – я сейчас разбираюсь. Прёт по полям, по пустырям как танк!.. Ну, сейчас не об этом. Короче, погрузили двух тёлочек в эту самую «буханку». А моему деду и говорят мохнатые мужики с золотыми зубами:

– Эй, зоотехник, давай ещё одну тёлочку… Это между нами, никому не болтай.

Дедок мой был простым скотником, а не зоотехником. Потому он даже загордился, когда его так назвали. Зоотехник же на ферме тоже большой начальник! Потому дед и пошёл за третьей тёлочкой – опять же долги за дочкину свадьбу не все отдал.

Мохнатые с золотыми зубами тут же рассчитались за третью «лишнюю» телку. Правда, чуть не доплатили – сказали: «Потом…». Всё вроде прокатило спокойно…

Трофимович списал, понятно, двух телочек как падёж. То есть что они издохли. А что тут такого – скот на колхозных фермах, бывает, дохнет, это люди умирают. Хотя не все – некоторые дохнут.

Дед мой скотник Кирилл – умер. Только успел расплатиться с долгами – и тут же разрыв сердца. После того, как «таблетка» увезла трёх красно-пёстрых тёлочек мясомолочной породы в голую степь. Там жили в основном чабаны, к которым милиция, тогда она так называлась, в одиночку не совалась. Но она, милиция в виде помощника участкового, молоденького сержанта, разведала про угон скота всё. (Этот участковый, уже в чине, возникнет ещё в нашей с мамой жизни). Пропажа тёлок подтвердилась – всё указывало на скотника, который дежурил в ту ночь. Потом к деду на ферму приехала группа захвата с автоматами. А он взял и умер прямо на работе – разрыв сердца. Вот так…

Трофимович на похоронах сказал:

– Кирилл – настоящий мужик, хорошо умер, никого не потянул за собой.

Помощник участкового, который там тоже был, спросил:

– А кого он должен был потянуть за собой?

Завфермой прямо на похоронах нагло так засмеялся:

– Догадайся с трёх букв…

Молоденький сержант недогадливый оказался. Но потом по службе у него попёрло – звездочку на погоны получил, участковым назначили и всё такое.

3. Кесарю – кесарево, а кесарёнку… лужа безденежья?

Короче, через год, уже после смерти деда Кирилла, предстояло родиться мне. Как оказалось, одному. В подробности вдаваться не буду – это для категории «16+», а я – «14+» … Одно скажу: скорее всего, я был самым дохлым, извиняюсь, сперматозоидом. Мама тогда заканчивала технарь, то есть сельхозтехникум, и постигала науку – как хранить зерно. А папа в это время из колхоза ушёл – там вообще не платили. Работал он газонокосильщиком в райцентре в «Зеленстрое». Всё лето и всю осень косил траву вдоль дорог и на газонах – глотал пыль и копоть. Вообще-то это была единственная газонокосилка у них на работе, так что бате повезло. Видать, от придорожной пыли и выхлопных газов, которые глотал отец, я и вышел заморышем.

Мама, вынашивавшая меня, зубрила бесполезную технологию переработки зерна. Видно, сильно перезубрила, потому к учебе у меня стойкая аллергия. Это врожденный рефлекс. Или приобретенный?

Короче, тут всё понятно: если я такой – без тяги к учебе, то виноват в этом, наверное, мамин сельхозтехникум, а заморыш – потому что батя выхлопных газов и пыли наглотался. Я так стал думать давно, ещё когда в первом классе учился, потому что всезнающая медсестра тётя Галя сказала:

– Это мама в техникуме переучилась и отбила охоту к учебе у дитя ещё в утробе, а отец выхлопных газов наглотался, вот и результат.

Кстати, когда я родился, тётя Галя, посмотрела на меня и сделала вывод:

– Этот – не жилец…

Я на неё не в обиде. Она ж медичка. А сказала так, потому что я был как вялый огурец – худющий и сморщенный, да ещё синий.

К тому моменту, как мне появиться на свет (уже затравленному маминой зубрежкой и нанюханному папиным бензином), мама моя лежала в больнице на сохранении плода. Плод – это, значит, я.

Не помню, как я барахтался в утробе матери, но… запутался в собственной пуповине. Про это я услышал лет в пять, когда между собой разговаривали соседские тётки. Я тогда смотрел на свой пупок и не представлял, как можно в нем запутаться. Оказалось, пупок – это не пуповина. Ну плавал я плавал в маминой утробе, как космонавт в невесомости, и запутался. Пуповина, которая вовсе не пупок, обвилась вокруг моей шеи.

Представить это трудно, а выпутаться вообще невозможно. Короче, пришлось извлекать меня на свет божий другим путем. Это называется – кесарево сечение. Ну, подробностей не будет. Это вообще для категории «18+», а мне, напомню, только 14 лет. Вот так я появился на свет. Это случилось 14-го марта. А могло бы произойти 13-го. Но решили, что несчастливое чило «13» – это для кесаренка будет перебор, потому придержали меня…

Назвали меня Кириллом – в честь деда, понятно. Молоко у мамы от переживаний пропало. Это я почему знаю? Да старшие рассуждали обо мне: он чахленький такой, потому что молока детского не видел. Искусственник…

Я как родился чахлым заморышем, так и живу. С первого класса на уроках физкультуры, когда все выстраивались в одну шеренгу, я был последним. Ну или предпоследним. Мы с рыжим Дениской были одного роста и каждый раз менялись, чтобы не было обидно. У него кликуха была и есть – Рыжий. Ему больше повезло. А я – Заморыш… Но это, может, не потому что искусственник, отравленный зубрежкой и придорожными выхлопами, а потому что такая генетика. Так, кажется, выражается биологичка Наталья Анатольевна – моя классная руководительница. У бати дефицит веса – и у меня тоже. Реально именно из-за этого отца в армию не взяли, а не потому что он косил от службы.

Кстати, про отцовские гены. Он же у меня высокий, потому и маме понравился. А я до класса пятого был самым маленьким, даже Рыжий меня обогнал. Но потом батины гены проснулись, и я так попёр в рост, что к девятому классу стал самым длинным в классе. Но вот кликуха Заморыш осталась. Конечно, лучше бы – Длинный, но…

А когда я ещё родился, досужие тётки, мамины подружки, которые вовсе и не подружки, говорили обо мне:

– Он кесаренок, да ещё искусственник. Ну что ты хочешь? – как бы успокаивали они мою маму.

– Кесарята – они гиперактивные и слабовольные. Потому что трудностей изначально не испытали, – поясняла маме незамужняя тётя Галя, которая медсестра.

Я, когда начал чуть-чуть соображать, задумался сначала про гиперактивность. Знал, что такое гипермаркет. Хотя потом оказалось, что это не гипермаркет, а просто магазин. Ну какой гипермаркет может быть у нас на окраине посёлка Лесостепного?! Однако назывался он – «Гипермаркет»!

Короче, «гипермаркет» и «гиперактивный» для меня было одно и то же. Поэтому я маму настырно тянул в гипермаркет. Гиперактавно так тащил – за киндер-сюрпризами и всякими чипсами. А она как всегда:

– Кирюша, у мамы нет денег, – смотрела она на меня грустными глазами.

– А где они? – резонно спрашивал я.

– Спроси у своего папы слабовольного, который алименты не платит, – это не мама так отвечала. Это её сердитая незамужняя подружка Галя. А мама объясняла:

– Ну просто безденежье, сынок.

Безденежье мне казалось почему-то какой-то большой лужей в стиле фэнтези. Её, лужу, нельзя перейти и нельзя опрокинуть, чтобы вылить… Короче, про гипермаркет и про безденежье я рано усвоил.

А про слабую волю, мою и папину, я тогда ничего не представлял. Потом мне казалось, что моя воля – это такой косматый и оборванный мужик, который тянет лямку, но не сильно упирается. Ну, как бурлаки на Волге. Вот так представлялась мне воля. Тогда я ещё и про бурлаков не знал – просто видел картину. Они, эти бурлаки, похожи на бомжей, если честно. Вот и воля у меня наподобие бомжа, потому и слабая.

Про папину волю, какая она из себя, не могу ничего сказать. Но в отличие от тёти Гали, думаю, что воля у него всё-таки сильная. Потому что он сам хоть худой, но жилистый. И работать мог суткам, если ремонтировал кому-то мотоцикл.

Вот такая у отца была сила воли. А у меня – смахивала на вялого бомжа. Не знаю, у всех ли кесарят такая воля?..

Теперь понятно, как мне, кесарёнку – слабовольному и гиперактивному, – сложно в этой жизни? Да ещё с вечным маминым безденежьем.

4. Я потерял не родившегося брата, мама с папой расстались…

К тому времени, когда я только начал чуть соображать, что слабая воля в виде бомжа меня никуда особо не тянула, папа с мамой расстались. Может, у них прошла любовь… Так бывает: и у взрослых, и у моих ровесников. А может, мама с папой много слушали всезнающих родственников и незамужних подруг, которые талдычили каждый своё.

– Она тебе не пара, – говорили отцу про мою маму. – Какая-то не расторопная, забитая и песня у нее дебильная…

Мама уходила в край огорода, к торому подступало болото, и пела сквозь слезы «дебильную» песню:

 
Ты, река ли моя, чиста реченька,
Серебром ключевым ты питаешься,
От истоков струишься отеческих,
Меж камней-валунов извиваешься…
 

Почему пела про речку, не знаю. У нас болто за огородом, а за поселком – канал имени какого-то революционера. Вот… А про отца доброжелатели с другой стороны жужжали:

– Он тебе не пара! Неудачник, тряпка, слабак.

Примерно так говорили им друг о друге, и даже хлеще болтали. Там вообще было непечатное. Но я не буду здесь всё писать – это ж мои мама и папа! Я их люблю и уважаю, хотя им об этом не говорю.

А тут ещё облом! После меня, как планировалось, должен был родиться второй брат (или на крайний случай – сестра). А они не рождались, время поджимало, и папу могли забрать в армию – а там Чечня… Чего они, эти непонятные родственники, боялись? У папы всё равно определили дефицит веса. К тому же он сам был не против отслужить. А родня хотела второго ребенка. И случилось! Мама уже собиралась родить мне брата. В это время она ездила в вечно набитом и трясущемся автобусе на бухгалтерские курсы в райцентр. Ещё мой дед Кирилл, когда был живой, все говорил ей:

– Дочка, иди на курсы бухгалтеров. Будешь учетчиком на ферме. Лафа им в конторе сидеть!

Дедушка, как я рассказывал, к тому времени уже умер, а мама возьми и послушай его. И ездила в райцентр на бухкурсы в вечно переполненном автобусе.

– К техникумовскому диплому ещё и бухгалтерские курсы, это уже кое-что, – объясняла мама своё решение и осторожно помышляла об институте.

Так вот, ехала она в трясущемся автобусе и мечтала о втором сыне и высшем образовании. Но на этот раз не просто трясло автобус. В него врезался какой-то придурок на самосвале и завалил автобус в кювет. Маму там чуть не задавили. Но обошлось без жертв. Хотя, как без жертв? Маму увезли в больницу и сразу положили на сохранение. Это у нас семейное, что ли? Она со мной лежала на сохранении. Меня сохранила, правда, я запутался в пуповине. (Я уже рассказывал об этом.) И с братом моим мама попала на сохранение после аварии. Но не сохранила… А то ведь был реально брат.

Может, поэтому, что не сохранили мне брата, а отцу второго сына, родители мои и расстались. Они и до этого расходились, потому что со всех сторон, как я уже сказал, болтали им друг про друга всякие пакости. Они, молодые и неопытные, слушали эту нудню. Вот и расстались. А потом один раз встретились прямо на улице, обнялись. Мама плакала, отец еле сдерживался. Я, мелкий, радом стоял, а батя слёзы вытирал маме её зелёным длинный сарафаном. Я рядом стою и тоже реву. А они думали: куда идти? С одной стороны им мозги выносят, с другой нервы выматывают. И жилья своего нет…

Я не знаю подробностей, только не дали им, маме с папой, вместе жить. Наверное, судьба такая, как говорят старики. Я часто задумываюсь, почему случается всё так, а не иначе? Может, от воли зависит, которая, например, у меня наподобие бомжа-бурлака. Или реально судьба такая?

Она, судьба, мне кажется суровой теткой в сером балахоне, как в фильмах фэнтези. Руки скрестила, губы поджала и смотрит сверху. Потом извлекает свой когтистый перст (перст судьбы, значит) и указывает, куда надо идти. А на самом деле – туда и не надо. Потому что от этих указаний всё время возникают какие-то проблемы. У нас с мамой – тоже.

Я обо всех проблемах рассказывать не буду, потому что мама всегда говорит:

– Кому нужны чужие трудности, – она даже слово «проблема» старалась не произносить. Но они, эти проблемы, все равно возникали.

Короче, судьба с когтистым перстом делала житуху моих родителей несладкой. Вот они и разбежались. Папа подался на Урал, в Пермский край. Почему туда? Один мужик в Лесостепной приезжал, он шахтёром в тех краях работал – в Соликамске. Говорил, там хорошие бабки платят. Кстати, этот мужик, как потом оказалось, дед моего лучшего друга рыжего Дениски. Я о нём ещё расскажу. А папа до шахты не доехал, в Перми остановился. У шахтёров должно быть железное здоровья, а у отца желудок больной. Потому зацепился он в Перми. Большой город – большие возможности, от кого-то я слышал. Там целый миллион человек, значит, миллион возможностей.

А вот тётя Галя всезнающая говорила, что в тех краях половина людей – менты, половина – зеки. Что ли по полмиллиона? Они или бывшие менты, или бывшие зэки. Отец ни к одним, ни к другим не относился, потому его постоянно кидали… У бати были и есть золотые руки, и этими руками он кому-то квартиры под евроремонт отделывал, кому-то дачи с деревянными балясинами строил, кому-то иномарки ремонтировал. Короче, крутился. Но денег отцу скопить не получалось, потому финансами он помочь мне не мог. И даже не всегда ему удавалось звонить на Новый год и мой день рождения. То телефон украли у отца, то баланс не пополненный. Но я не верю, что он слабак и неудачник и что забыл про меня. Просто так гадина-судьба распоряжается.

Маме все говорили, особенно незамужняя всезнающая подружка Галя:

– Подавай на алименты!

А она всегда отвечала:

– Пусть Костя станет на ноги, он и без алиментов будет сыну помогать. – Но убеждала мама в этом скорее саму себя. – Он же отец моего ребенка – не чужой человек. Как я его буду наказывать?..

– Ну и дура! – это про мою маму.

А я считаю, что мама не дура. Просто у неё сердце мягкое. И это, думаю, хорошо для женщины.

У меня вот сердце тоже мягкое, но для пацана, считаю, это плохо. И воля наподобие бомжа слабая. Тут есть объяснение – потому что я кесаренок. И учиться мне не охота, и лень посуду помыть, и зарядку не хочется сделать… Безнадега.

А вот если сохранился бы у меня младший брат и если бы мама (сильно мягкосердечная) с папой (не очень удачливым) не расстались, тогда ты другое дело! Но…