Текст книги "Флешка"

Сергей Александрович Тепляков
Флешка

От автора

В основу этой истории положены документальные свидетельства о сверхсекретной спецоперации, прошедшей в дни недавних декабрьских митингов в России. Собственно, поэтому редкие факты, которые могли дать пишу для размышлений, остались незамечены большинством россиян. Подробный отчет об этой операции вряд ли когда-то будет рассекречен. Вполне вероятно, что эта книга будет первым и последним отчетом об операции «Флешка».

Часть первая

1

– Ну что, Михалыч, тушенка не сходится. Куда-то подевались две коробки… А то и три… – сказал Филипп Третьяков кладовщику, тучному мужику в годах, с усами подковой. – Признавайся, на закуску извел?

– Да как можно, Филя?.. – развел руками кладовщик («Филя» было сказано с умыслом – и чтобы градус официальности сбить, и чтобы напомнить, что тушенку, если и извел Михалыч, так не на себя же одного – Филипп это отлично понимал). – Ты же меня знаешь, сколько работаю – а недостача первый раз.

Михалыч лукавил – недостача у него была всегда, по мелочи, но была. И всегда выходило, что недостающий товар потом откуда-то выплывал – может, Михалыч по своей армейской привычке (он в армии был старшиной), как белка, прятал продукты в разные места, забывал, а потом находил, а то ли просто, раз уж попался, покупал для возмещения ущерба продукты на стороне.

Оба они работали в фирме, продававшей оптом продукты питания – растворимый кофе в банках, тушенку, разные консервы, макароны и еще много чего. Фирма располагалась за задворках города и состояла из небольшого «офиса» и огромных складов. В складах и летом было прохладно, а сейчас к тому же была зима. Филипп, хоть и набросил, идя на склад, свой желтый пуховик, но чувствовал, что озяб, торопился закончить проверку – на долгое воспитание Михалыча не было ни времени, ни желания.

– Два дня тебе на то, чтобы все пересчитать и найти пропавшее! – со значением, надавив на слова «найти» и «пропавшее», сказал Филипп. Михалыч тягостно вздохнул. Филипп, впрочем, предполагал, что это игра. «Наверняка ведь тырит не по-детски… – подумал Филипп. – А два этих ящика тушенки он мне специально подкинул, чтобы я успокоился и дальше не искал». Он и правда не собирался дальше искать. Общим мнением руководства фирмы было, что Михалыч хоть меру знает, а возьми вместо него другого – продаст на сторону не только продукты, но и все, что отрывается от пола.

Филипп пошел по складу, по бетонному полу, мимо мешков, ящиков, коробок, банок, мимо разлегшихся прямо на мешках с мукой грузчиков. Он открыл дверь и попал в офис. Склад у них в фирме назывался Сохо, а офис – Сити. Перепад и правда был сильный: офис был весь в пластике, с кожаными креслами, плоскими экранами компьютеров, прямо бизнес-центр.

– Ну что там? – спросил Филиппа Костя Варфоломеев, его сосед по небольшому кабинету, с длинными руками и коротко стриженой бугристой головой.

– Да как всегда. Михалыч куда-то дел два ящика тушенки… – усмехнулся Филипп.

– Ну это еще по-божески… – засмеялся Костя и его сумрачные глаза блеснули.

– Я ему дал на возмещение два дня. Ты бы видел его лицо… – сказал Филипп, вешая пуховик на вешалку, усаживаясь в свое кресло и дотягиваясь до чайника.

– Каменев тебе звонил… – сказал Костя.

– Который из них? – спросил Филипп. Каменевых было двое, Андрей и Семен, они держали небольшой магазинчик морепродуктов, и, хотя предполагалось, что магазинчик элитный, не чурались подкупать что-то в этой оптовке.

– Я по голосу не разобрал… – ответил Костя, внимательно глядя в экран компьютера.

– Что ты там так изучаешь? – спросил Филипп.

– Да ты посмотри – какая! – хмыкнул Костя. Филипп обошел стол и глянул, так и есть – Костя исследовал порносайты.

– Влетит тебе… – сказал Филипп.

– Да ну… – мотнул ответил Костя и глаза его снова блеснули. – В конце концов, должно же от нашей работы быть хоть какое-то удовлетворение.

Слово «удовлетворение» он выделил особо.

– Да уж… – усмехнулся Филипп, возвращаясь к себе. В душе он не понимал интереса Кости к таким сайтам и иногда думал, не сексуальный ли маньяк его сосед. Впрочем, думал так, не всерьез. К тому же, он знал, от чего коллега проводит рабочее время в компьютерных эротических путешествиях: не так давно Костя совершил небольшой трудовой подвиг (продал вагон кильки в томате, на которую спрос зимой обычно невелик). Костя предполагал, что за кильку ему светит премия, однако не получил ничего. Тогда он на начальство обиделся и в знак протеста на работу до поры-до времени «забил». Правда, начальство об этой акции протеста и не догадывалось.

Варфоломеев был в общем-то человек как человек, однако имел одну страсть, о которой в фирме знал только Филипп – замечал все за всеми. Сопоставляя разные, вроде бы крайне мелкие, детали он узнавал о человеке самые разные, порой крайне интимные, вещи. То и дело Филипп удивлялся тому, как много Варфоломеев знает о каждом из них и с тревогой думал, что же такое Варфоломеев знает о нем.

При этом, Костя, догадывался Филипп, имел виды на его сестру, Марьяну. С сестрой все было сложно: когда она родилась, Филиппу было уже четырнадцать лет и так вышло (отчим жил на отшибе, а матери надо было на работу), что почти все заботы о ней легли на его плечи. Первым словом ее было что-то вроде «Филя», но Филипп никому, чтобы не обидеть, об этом не напоминал. Впрочем, теперь особо и напоминать было некому – мать два года как померла, а отчим совсем заотшельничался, жил какими-то своими заботами, в которых дочери все не находилось места. Филипп давно понял, что сестра где-то внутри, подсознательно, считает отцом его – именно потому, что он когда-то менял ей пеленки и укачивал по ночам. Это «отцовство» его изрядно утомило, но, говорил он себе, деваться-то некуда.

Сестра жила в квартире матери одна, жила кое-как. В школьные годы взрослая жизнь так увлекла ее, что она не окончила даже девяти классов. Мать, уже зная, чем болеет и понимая, что помрет, устроила ее на курсы парикмахеров – хотела, чтобы было у дочери в руках ремесло. Но сразу места в парикмахерских не нашлось, а после смерти матери Марьяна махнула на парикмахерство рукой – устраивалась время от времени продавцом в магазинчики. Зарплаты ей хватало лишь на еду – за ее квартиру приходилось платить Филиппу, от чего с женой Маргаритой у него время от времени были скандалы. От нечастых – совесть у нее все-таки была – звонков сестры Филипп вздрагивал: ничего хорошего ее звонки ему не обещали, то долги коммунальные, а то и в милицию по пьянке попадала Марьяна, бывало с ней и такое – район пролетарский, привычки соответственные. Немудрено, что он давно мечтал ее «пристроить» или «сплавить» (термины зависели от настроения). Он иногда ловил себя на мысли, что смотрит на Варфоломеева оценивающе, как отец невесты на сватовстве – потянет ли этот женишок? Это было и смешно, и не смешно.

Филипп набрал номер магазина Каменевых, и спросил Семена, младшего, который, однако, всем в каменевском бизнесе заправлял.

– Филя! – закричал в трубку Семен. – Ты где ходишь?

– Ну… – ответил Филипп. – По складам, по цехам…

– По каким цехам? Ты мне-то вашу просроченную лапшу на уши не вешай! – закричал Семен (он всегда кричал) и захохотал. Филипп поморщился – даже в пустячном разговоре Каменеву обязательно надо было дать собеседнику словесный щелбан. Филипп давно, почти с самого начала знакомства (они с Каменевым учились вместе с первого класса) знал про эту особенность Каменева и хоть числились они товарищами, почти друзьями, сам его товарищем считал с большой натяжкой. Общение с Каменевым всегда было тягостным упражнением для самолюбия Филиппа. Когда Семена унесло волнами взрослой жизни из их городка – вслед за старшим братом Андреем он поступил в военное училище – Филипп узнал об этом с некоторым облегчением. Но потом, ближе к концу 90-х, оба Каменева вернулись в родной город – говорили, что навоевались в Чечне до изжоги. (К тому же и война зачлась им день за три – так что оба теперь были военные пенсионеры).

– Ты чего хотел, говори, Семен, а то мне некогда… – проговорил Филипп нетерпеливо.

– О, дела у него! – воскликнул Семен.

– А поговорить со старым школьным товарищем времени нет! Вот ты всегда такой – ходишь, ото всех морду воротишь!

Хоть и со смешком говорил это Каменев, однако было обидно. Но Филипп подумал – надо перетерпеть – и промолчал. Да и у Семена, видать, имелись дела – монолог его был нынче краток. Пояснив, что их магазину нужны кое-какие рыбные деликатесы («ну или что у вас там называется деликатесами?» – не удержался Каменев), Семен сделал заказ и распрощался, предварительно, правда, напомнив, что послезавтра, в воскресенье – футбол.

– Не забыл? Не сачканешь?! – подначивал Каменев. – А то мы ведь такой командой собираемся, что надерем вам задницы и в переносном, и в прямом смысле!

Зимой по воскресеньям, когда получалось, они играли в мини-футбол четыре на четыре. Команду Каменевых Филипп знал – они всегда играли вместе с братьями Алферовыми. Алферовы, Яков и Матвей, были моложе почти всех в компании (первому тридцать, второму – тридцать два), однако ни Филипп, ни кто другой не удивлялись тому, что Каменевы их привечают: Алферовы работали в налоговом управлении, Каменевы ходили к ним со своими декларациями (а также с коньяком и икрой), через это и познакомились, и подружились. Впрочем, насчет дружбы у всех, в том числе и Каменевых, были сомнения: сами Каменевы со смехом называли свои взаимоотношения с Алферовыми «стокгольмским синдромом» – когда заложники начинают питать симпатию к террористам. Алферовы, видать, догадывались об этом и «снисходили» до общения с остальными – особенно старший, Матвей.

В команду к Филиппу Каменевы сплавляли своего сродного брата Льва Фадеева (отец Каменевых ушел из семьи и Фадеев был его сыном от другой женщины), а также Игоря Фомина, партнера по бизнесу, возившего к ним в магазин красную икру. Икра обходилась так дешево, что все считали Фомина контрабандистом и вообще непростой личностью. Фомин был одного возраста с Филиппом и Семеном, но казался старше из-за скрытности характера, наложившей отпечаток и на внешность: цепкие глаза, плотно сжатые губы, разжимавшиеся лишь иногда, в основном для какого-нибудь скептического едкого замечания.

Потаенный смысл выражения «надерем задницы» состоял в том, что игра велась «на распин жопы»: – проигравшая команда выстраивалась вдоль забора, отставив зады, по которым победители с хохотом били с одиннадцати метров «пенальти». Это было мало того, что унизительно, но еще и больно – Каменевы (а выигрывали почти всегда они) били от души, не жалея сил, как по бетонной стене, и почти всегда попадали. От этого Филипп и правда время от времени от субботних матчей уклонялся.

2

Положив трубку, Филипп заварил себе чаю и откинулся в кресле. В стеклянной стене напротив он видел себя – блондинчик с простыми неброскими мелкими чертами лица. Глядя в стекло, он попробовал взбить чубчик, но это ничего не поменяло. Он вздохнул – уж слишком напоминал себе манекен, а манекены напоминали ему себя. Манекены, как известно, имеют внешность «в общем». Вот такую же «в общем», типовую, внешность, без характерных черт – разве что почти сросшиеся брови и небольшой пухлогубый рот – имел и Филипп. Знакомые нередко говорили ему – мы тебя видели, махали тебе, а ты не оглянулся. Филипп понимал, что видели они не его, перепутали с кем-то, но даже не обижался, привык. Отдельным горем – ну, может, не горем, а так, расстройством – был рост, ниже среднего, так, что он всем был по плечо.

Из-за роста он, когда был помоложе, иногда грустил, хотя и говорил себе, что есть огромное количество девушек, вполне подходящих ему по росту. Однако то ли в росте все же была проблема, то ли еще в чем, но Филипп был с юности робок с девушками. Вполне ожидаемо ему не сильно с ними везло. Сначала он комплексовал, а потом решил, что не больно-то и надо. Мать, заметив что-то, сказала ему однажды: «Если ты из-за девушек, то не грусти. Все наладится». Он тогда удивился – как она поняла? Но ответил, что с девушками у него все хорошо.

Потом, в двадцать восемь, он женился, и с виду все и правда было хорошо. Маргариту он увидел на показе мод – она ходила по подиуму, сильная, длинноногая, красивая, с густыми шикарными волосами. Он подошел к ней словно завороженный. Для Филиппа с его воспитанием девушка из модельного агентства была почти девушка из эскорта, но он – может, именно поэтому – вдруг познакомился с ней. Она была еще и выше него, даже без каблуков – это выяснилось довольно скоро, так скоро, что он долго удивлялся, но потом удивляться перестал: понял, что Маргарита сделала на него ставку. Он в то время уже имел неплохую работу, ездил на своей машине, что среди его сверстников было нечасто. Когда в первый вечер он предложил ее подвезти и она в первый раз села на переднее сиденье его машины, его поразило выражение ее лица. Он уже потом, намного позже, через несколько месяцев или даже лет, понял это выражение – она уже знала, что все это будет ее! Они поехали в кафе, а потом он, осмелев, предложил ей заехать к нему. Он был готов к отказу, но она согласилась (потом он тоже понял – она хотела посмотреть весь товар сразу). У него и квартира уже была – правда, тогда еще не своя, съемная, но с теплым полом, зеркалом во всю стену, большой ванной – с первого взгляда на квартиру было ясно, что ее хозяин при деньгах. Наверняка Маргарита видела квартиры и получше, но, думал теперь Филипп, с теми хозяевами у нее что-то не срослось, а возраст – двадцать шесть – поджимал. Поэтому тут она решила не терять времени.

Утром как-то так вышло, что она не ушла. Они провели вместе весь день и он понял, что она намерена остаться и на вторую ночь. Он был не прочь – это было воскресенье. В понедельник утром он довез ее до работы и она сказала: «Ты во сколько заедешь за мной?» – то есть, вопрос, заедет ли вовсе, не обсуждался, это разумелось само собой. У него не хватило духу сказать ей, что в общем-то он и не собирался за ней заезжать. Да к тому же она была так шикарна, что грех было жаловаться. Он приехал за ней в этот вечер, потом – в другой. Потом он увидел у себя в ванной комнате разные ее женские штучки. Потом она сказала, что надо поехать в обувной – купить ей что-нибудь не на шпильках. Он понял, что это ради него, это его тронуло.

Матери Маргарита не нравилась. «Уж слишком красивая…» – говорила она. Теперь Филипп понимал, что у матери к невестке была не только эта претензия, но тогда расспросить ее не догадался – объяснил это материнской ревностью, посмеялся. Он к тому времени был влюблен в Маргариту по уши. Ее красота льстила ему – ему нравилось, как столбенеют, увидев ее, мужики, и как перекашиваются лица женщин. К тому же, он очень быстро к ней привык. В ней было немало хорошего – она была упорная, редко жаловалась на усталость. Было, правда, много такого, что он не любил. Прежде всего, она видела его насквозь.

К тому же, имея диплом юрфака и какие-то связи, она сдала адвокатский экзамен и быстро пошла в гору. Клиенты у нее были богатые, дела запутанные, иски многомиллионные, гонорары многотысячные.

На ее корпоративы или в гости к ее клиентам ходить было ему не по душе – там была совсем другая жизнь, слишком много брильянтов. Ему даже говорить, что он работает в продуктовой оптовке было неудобно – словно приказчиком в лавке. Чтобы соответствовать, он залез в разные долги, набрал кредитов, болезненно напоминавших о себе эсэмэсками и звонками о просрочках платежей.

Скоро вышло, что Филипп оказался при жене. У нее постоянно позвякивал телефон, она с кем-то разговаривала и уезжала куда-то по вечерам. Поначалу Филипп задавал вопросы, но она отвечала на них «Я свободная женщина!», глядя ему в глаза с некоторым насмешливым вызовом, будто подначивая: ну, спроси у меня еще что-нибудь, ты же хочешь. Филипп боялся спросить – ведь ответит, и в конце концов перестал задавать вопросы: ложился спать, не дожидаясь ее, один.

Хорошо, что были дети – две дочери, Татьяна семи лет и пятилетняя Анна. И Маргарита, и Филипп очень любили девочек. Но, Филипп замечал, дети чувствовали, что родители борются друг с другом, и это их расстраивало. Филипп как-то объяснял девчушкам их с мамой размолвки, ее отсутствие в доме по ночам. Пытался корить жену. Но градус любого разговора на эту тему она сразу повышала до скандала (ему все чаще казалось – намеренно). Да еще убеждала его, что все так живут – вот, мол, и Сидоровы ругаются, и Петровы, а Ивановы и вовсе дерутся, так что мы еще нормально живем. Филипп чувствовал, что не нормально, но сказать ничего не мог. Он чувствовал, как что-то нехорошее растет внутри, понимал, что выход один – развод, но не мог себе этого представить. К тому же, знал, что Маргарита с ее опытом и знакомствами, отсудит у него все, – и квартиру, и машину, и дочерей. Дочерей Филиппу было жаль.

Он отхлебнул из кружки чай, поставил кружку на стол и задумчиво посмотрел на нее. На кружке были пирамиды. В Египте они – Филипп и Маргарита, детей оставили ее родителям – были два года назад. Хоть и планировали отдохнуть, но тоже поругались: Маргарита думала, что они едут загорать, купаться и заниматься сексом, Филипп же готов был чуть не весь срок путевки потратить на походы по пирамидам, гробницам и музеям.

В детстве Филипп мечтал стать археологом, даже потом учился на историческом. В оптовку же попал из-за страсти к деньгам, которая тоже была у него с детства, с самой первой, подаренной бабушкой, копилки. Он помнил ее до сих пор – стеклянный квадрат, из таких в советские времена делали прозрачные стены. Кто-то пропилил в верхней стенке щель – получилась копилка, замечательная еще и тем, что деньги в ней было видно. В десять лет он для денег собирал бутылки, а потом, в перестройку, когда в киосках стали продавать невиданное прежде широкими массами бутылочное пиво и широкие массы стали пить это пиво в три горла, Филипп понял, что один не справится и организовал на сбор стеклотары пацанов во дворе. Причем, деньги делили не поровну – он был главный, пацаны работали на него.

С тех бутылок и пошло, закрутилось, и в результате он вышел кем вышел – менеджером в оптовке, да и то в небольшой. Многие, кто работал вместе с ним, уже имели свои магазинчики, но ему это было неинтересно. Он снова начала читать, уходил в книжки, словно запирался в тайной комнате. Эту его привычку мало кто понимал. На корпоративах он иногда пытался блеснуть, но коллеги его не понимали, подначивали: «Филя, ну если ты такой умный, то почему такой небогатый?».

В Египте, в одной из пирамид, осматривать которые Филипп поехал в одиночестве (с Маргаритой поругались, она сказала, что покупала бикини для пляжа, и отказалась ехать по жаре черт знает куда), экскурсовод показал ему необычную роспись – с вертолетами и подводными лодками. Поначалу Филипп не поверил своим глазам. Потом подумал, что это арабы нарисовали специально – для туристов – и хоть и сфотографировал, но забыл (тем более, ссора с Маргаритой не шла из головы). Они в конце концов помирились с Маргаритой и остаток отпуска прошел как хотела она – то на пляже, то в постели (Филипп, впрочем, признался сам себе, что это не самая плохая программа).

Однако потом, уже дома, он вспомнил про снимки и решил почитать в интернете о них и о разных других казусах истории. Он и раньше слышал, что археологи время от времени находили то, чего не должны были находить – то авторучку в мозге древнего бизона, то пулю в мамонте. Относился к этому снисходительно – треп, сказки. И тут не надеялся на что-то серьезное – хотел просто себя развлечь.

Однако первое, на что он налетел, была большая статья о том, что пирамиды сделаны инструментами, которые египтяне не могли иметь: Древний Египет, по мнению ученых, относился к бронзовому веку, но каменные блоки резались и обрабатывались высококачественной сталью. Ученые эту странность или обходили совсем, или объясняли маловразумительно. Потом он прочитал про огромные постройки в Баальбеке – там неизвестно кто уложил громадные плиты, которые и нынче, с подъемными кранами и другими механизмами, уложить будет нелегко. Так как не было найдено ни папирусов, ни иероглифов на камнях, ученые решили, что цивилизация в Баальбеке не имела письменности – получалось, что все эти работы велись «на глазок», без расчетов и чертежей. Но тогда почему, думал Филипп, у строителей Баальбека результат лучше, чем у нынешних? Баальбек стоит почти три тысячи лет, а нынешние дома требуют ремонта уже лет через тридцать…

Не то чтобы Филиппа осенило, но однажды он подумал: если принять, что цивилизации прошлого были зачастую более развитыми, чем наша, то все становится на свои места. Как построили пирамиды? Да таскали плиты грузовыми вертолетами. Как прорыли первый Суэцкий канал? Экскаваторами. Что такое рисунки в пустыне Наска? Да выставочный зал, по которому экскурсии летали на самолетах. Филиппа больше всего удивляло то, что если какую-то странность уж совсем никак нельзя было объяснить, то вспоминали про инопланетян – мол, прилетели и передали знания. Мысль же о том, что предки могли быть не дурнее потомков, не допускалась, как когда-то не допускалась мысль о том, что земля – шар.

«Нашей цивилизации две тысячи лет, и вот мы уже разговариваем по сотовым, у нас есть компьютеры, интернет и мы летаем в космос. А египетская цивилизация существовала пять тысяч лет – и почему мы решили, что они не придумали ничего, круче колеса?! – думал он, сам удивляясь очевидности своих прозрений. – Мы смотрим на прошлое свысока, сверху вниз. Мы считаем, что развитие человечества последовательно, и Египет, и древние греки, и мы звенья одной цивилизационной цепи. Но цепей-то могло быть много!» – думал Филипп, и от этих мыслей его бросало то в жар, то в холод.

Но не только мысли о том, что древние были не дураки, пришли ему в голову. Однажды, увидев на скамейке вырезанное «Саша+Лена», Филипп вдруг подумал, что для человека очень важно оставить по себе след. И не столько след, сколько память, информацию. Но могли ли тогда те, кто жил до нас, не попытаться передать потомкам «привет»?

Можно было бы считать «приветами» те же пирамиды, те же рисунки в пустыне Наска. Однако о рисунках Филипп думал, что просто был и у древних свой Церетели, а пирамиды считал проявлением древних понтов – так сейчас миллионеры меряются яхтами, просто у каждого времени свой стиль. Настоящий «привет», думал Филипп, должен содержать информацию, много информации. При этом, сам по себе он должен быть невелик, компактен. «Это должно быть что-то вроде флешки…. – однажды подумал он.

– Какой-то предмет, небольшой, предназначение которого нам по нашему высокомерному отношению к предкам, не понятно и который мы, может быть, пинаем ногами. Если от древних цивилизаций остались такие штуки, значит, они жили дольше и лучше нас. Так, может, на этой флешке есть и рецепт – как нам жить?».

Филиппа так захватили эти идеи, что он даже книжку об этом написал, и, выдержав скандал с Маргаритой, издал ее за свой счет нынешним летом. Книжка называлась незатейливо – «Флешка: нам привет из прошлого». Филипп думал, что совершил открытие уж куда полезнее атомной энергии – в общем-то он подарил человечеству надежду на вечную жизнь: достаточно найти послание предков и дальше действовать по инструкции. Он ждал, что ему начнут звонить журналисты, он будет раздавать интервью. Но книжка пропала где-то среди прочих. В местном книжном магазине ее поставили на полку местных писателей, между книжек о деревне, тракторах и доярках. Покупали книжку редко. Он выставил ее отрывками в интернете, но и там ее не больно-то читали – только несколько сумасшедших, которым явно хотелось показать свою ученость, оставили комментарии, от которых Филиппу хотелось плеваться, да кто-то несколько раз вставил рекламу дурацкого дезодоранта.

Филипп после этого загрустил. Кроме человечества, он за книжкой думал и о себе – может, вынесет эта книжка его из беспросвета и скуки? Получалось – не вынесла. Он говорил себе, что, может, оценят его потом, но знал, что потом ему не надо, надо – сейчас. Но выходило так, что сейчас ничего, кроме работы, Варфоломеева, Марьяны, Маргариты, эсэмэсок из банка, поисков денег на кредиты (а нынче еще и на новогодние подарки!), беспросвета со всех сторон – по вертикали и по горизонтали – не будет.

Филипп поморщился, допил из кружки чай одним глотком и поставил ее вниз, под крышку стола – чтобы не мозолила глаз.